| Читатель убеждается, что детальный анализ латинских текстов спас меня, несмотря на поразившее меня открытие эпизода о дьяволе в cod. Мо n ., от печальной необходимости пожертвовать всею главою: пришлось лишь отнести М вместо первой редакции ко второй; зато надо принять во внимание, что открытый мною эпизод о дьяволе в М лишь подтвердил два раза мои наблюдения о независимости S от М . К стр. 174–175-й. О кардинале Стефанески см. ещё сведения в следующих трудах: Alfred Franklin, Dictionnaire des noms, surnoms et pseudonymes latins de l’histoire littéraire du moyen age (1110 a 1530), Paris, 1875, col. 547; A. Potthast, Wegweiser durch die Geschichtswerke des europäischen Mittelalters bis 1500. I Bd. 2 , Berlin, 1896, SS. 631–632; Hurter, Nomenclator literarius theologiae catholicae, t. II, ed. 3, Oeniponte (Innsbruck), 1906, coi. 613; Analecta Bollandiana, XVI (1897), pp. 367, 382. Ни в одном из этих трудов ни слова не говорится о Георгиевской легенде в изложении Стефанески. К главе VII. К стр. 177-й и след. По поводу сходства Летописи и Толковой Палеи см. главу исследования Шахматова: «Толковая Палея и Русская Летопись», СПб. 1904, стр. 72, и у Истрина, «Из области»..., стр. 97, 142, 143, 170, 175–178, и «Редакции Толковой Палеи», стр. 91–93, 166, 174 и 175. К стр. 184-й. В «Учёных Записках 2 отд. Имп. Академии Наук», кн. V, СПб. 1859, в статье архимандрита Варлаама: «Описание сборника XV столетия Кирилло-Белозерского монастыря», стр. 23, отмечено следующее: л. 194. От Палеи от суда Соломоня. а (1)1-й рассказ о царице Малкатышке сбивчив и не дописан… л. 195. От Палеи в (2) (4 загадки царицыны Соломону); л. 196. Из Палеи же, III Царств, X, 16–28; л. 197 v . Соломон царь поял дщерь фараона; л. 198–200 (изобличение Соломоном «паробка»); л. 213–219. Притчи Соломона. Надо было бы ещё выяснить отношение этой выписки «от Палеи» к соответствующим частям К.-Бел. Палеи и т. н. полной. О Соломоне в Палеях см. у Истрина, Из области, стр. 104–107, 135–6 и Ред. Т. П., стр. 30–34, 102–111, 154–155, 165–7. |
| В XVII в. «Повесть о Варлааме и Иоасафе» неоднократно издавалась в разных версиях, целиком и отдельными частями. Начиная с 1-го издания Пролога (М., 1641) входящие в него притчи из «Повести» многократно переиздавались на протяжении XVII-XIX вв. в составе этого сборника, а под влиянием печатного текста получали широчайшее распространение в старообрядческой рукописной и гектографической традиции (число списков XVIII-XIX вв. не поддается учету). В 1637 г. в типографии Кутеинского Богоявленского мон-ря под Оршей вышло издание «Повести» в переводе на «просту мову» («простый наш язык руский»), выполненное наместником могилёвского Братского мон-ря Иоасафом Половком частью с лат. (по изд. Жака де Билли, откуда заимствованы разбивка на 40 глав и оглавление), а частью со слав. языка (на титульном листе указано, что перевод сделан «с грецкого и словенского»). Издание снабжено предисловием, «Песнью св. Иоасафа, кгды вышел на пустыню» и маргинальными комментариями. В 1680 г. в Москве в дворцовой Верхней типографии «Повесть» была издана с предисловием, «стихами краегранесными в похвалу Иоасафу» и «молитвой св. Иоасафа, в пустыню входяща» Симеона Полоцкого и со службой преподобным. Московское издание содержит древнеслав. текст перевода «Повести», разбитый на 40 глав в соответствии с кутеинским изданием и снабженный переводом заимствованных из него комментариев. Вероятно, для этого издания предназначалось не включенное в него стихотворное предисловие, известное в ряде списков XVII в. (БАН. Арханг. Д 527, С 210; РГБ. Тихонр. 380). Особую редакцию «Повести», приближенную к нормам агиографического жанра, создал для 1-го т. своей «Книги житий святых» (К., 1689. Л. 544 об.- 562 об.) св. Димитрий , митр. Ростовский. В основу редакции положен текст из Великих Миней Четьих, сокращенный в основном за счет пространных речей персонажей. Московское и киевское издания получили распространение в рукописной традиции кон. XVII - XIX в. (при том что последнее многократно переиздавалось). «Молитва Иоасафа царевича» из изд. |
| Апологи и легенды Диффузность литературного материала этой весьма широкой (скорее собирательной, чем конкретной) категории текстов определяет сложности его идентификации по древнеиндийским источникам. Причину следует видеть в том, что в основе сопоставлений лежат не установленные культурные контакты, но чисто литературные аналоги, которые, как мы могли уже убедиться, сами по себе дают повод лишь для гипотез. Тем не менее компаративисты проявили значительный интерес и к этому ряду параллелей. Популярность данной темы объясняется в значительной мере тем, что рассматриваемые здесь сюжеты близки сказочным, а работы по индийскому происхождению многих европейских сказок со времени издания знаменитой книги Т. Бенфея «Панчатантра» (1859) частично определяли с самого начала подход к изучению генезиса средневековой литературы. Дополнительным фактором, способствовавшим этим исследованиям, было то обстоятельство, что многие из сопоставляемых с индийскими источниками дидактических сюжетов европейские ученые встречали в рукописях «Повести о Варлааме и Иоасафе», чьи связи с древнеиндийской литературой стали едва ли не общим местом всех сколько-нибудь широких по своей тематике историко-литературоведческих работ. В названной книге Т. Бенфея была заложена будущая аргументация относительно притч повести. Основатель миграционизма рассмотрел три аполога. Первая притча повествует о благочестивом царе, который всегда почитал отшельников, «смертной трубе», вразумившей его брата, и ларцах, с помощью коих он наставлял своих чванливых вельмож; вторая – о человеке, преследуемом бешеным единорогом, символизирующим смерть; третья – о глупом птицелове, который ловит соловья, но по просьбе хитрой птицы, обещавшей ему взамен золотые яйца величиной со страусиные, отпускает ее. Принимая гипотезу о специфической склонности индийцев к историям с ящиками, содержимое которых неизвестно, Бенфей допускает связь с буддийскими рассказами целого круга европейских историй о находчивости, в том числе и варлаамовой притчи [Бенфей, 1859, т. |
| Весьма замечательная по своему происхождению и характеру притча о суете человеческой жизни, первоначально появившаяся в греческих лицевых псалтирях, помещена также и в нашей псалтири в объяснение 143-го псалма. Притча эта, надписанная здесь „житие человече”, составляет иллюстрацию собственно к словам псалмопевца “человек суете уподобися». Картина имеет следующий вид: зверь единорог преследует бегущего от него человека; последний взбирается на дерево, у корня которого находятся две мыши – черная и белая, ниже – пасть странного змея. Сюжет этот в древности находил место не только в греческих и славянских псалтирях, различных редакций, но даже и в скульптуре, как напр. на южных дверях пармского ваптистерия, и на русских иконах. Смысл его, не ясный с первого раза, становится понятным из сопоставления его с притчей, рассказанной в истории о Варлааме и Иоасафе индийском царевиче (2 гл.) и занесенной в древние прологи. Старец Варлаам, как видно из названной истории и прологов, беседуя с царевичем Иоасафом, рассказал ему, между прочим, такую притчу о суете человеческой жизни. Некто, спасаясь от преследования единорога, упал в пропасть; но во время падения зацепился за ветви растущего здесь дерева. Посмотрев вниз, он с ужасом заметил пасть страшного змея, изрыгающую огонь, и двух мышей – черную и белую, которые грызли корень дерева. Опасность была велика; но когда погибающий увидел на дереве капли меда, то, презрев все ужасы, стал есть этот мед. Притча эта, по объяснению Варлаама, означает следующее: единорог – смерть, преследующая человека; пропасть – мир исполненный зла; дерево – человеческая жизнь; змей – адская утроба; мыши черная и белая – ночь и день; мед – сладость мира сего. Одного сопоставления этой притчи с миниатюрой достаточно для того, чтобы видеть, что они выражают собою одно и то же. Но это тождество становится совершенно очевидным и бесспорным в виду следующего, подмеченного нами, факта: в новгородском софийском соборе на северных дверях алтаря, имеющих древнее происхождение, воспроизведена именно эта притча, а над ней представлена и сама беседа Варлаама с Иоасафом царевичем, с соответствующими надписями. Ясно, что между двумя этими изображениями существует теснейшая связь, указываемая вышеприведенными литературными источниками. Единорог с таким аллегорическим значением является в нашей рукописи только один раз, и хотя изображение его повторено здесь еще три раза в псалмах 77, 91 и 103-м, но там он отнюдь не имеет такой широкой ассоциации. |
| Услышав это, царь сперва даже онемел, а потом спросил: – Кто они такие, живущие лучшей жизнью, нежели мы? – Все те, – отвечает советник, – которые предпочли вечное временному. – Что же такое твое «вечное»? – спросил царь. Вельможа отвечал: – Жизнь, непресекаемая смертью , богатство, не подозревающее бедности; вечная радость и веселие, не прерываемые горем и неудовольствием; наконец, вечный мир, которому чужда всякая вражда и зависть. Удостоенные обладать всем этим беззаботно и беспечально будут жить, наслаждаясь всеми удовольствиями и радостями царствия Божия и со-царствуя со Христом во веки веков. – Кто же достоин обладать таким блаженством? – спросил царь. – Все те, – отвечал советник, – которые идут путем, приводящим в Царствие Божие, а путь этот открыт для всех желающих. – Как же найти его? – спросил царь. – Этот путь заключается в познании Бога Отца, Единородного Сына Его, Иисуса Христа, и Духа Святого. Тут царь, имея истинно царский ум, сказал: – Что до сих пор мешало тебе сказать мне об этом? Мне кажется, что если это истина, то не следовало скрывать ее или откладывать ее открытие. – Я не по небрежности или нерадению медлил высказать тебе эту истину, не подлежащую никакому сомнению, – отвечал советник, – но потому, что считал себя недостойным предстать пред тобою, пользующимся такой славой, в качестве просветителя; я боялся показаться тебе докучливым. Но теперь, если ты прикажешь впредь повторять тебе об этом, то я готов. – Да, – сказал царь, – но напоминай мне об этом не только каждый день, но даже каждый час; ибо к сему нельзя относиться небрежно, но с рвением и всеусердием. «И мы слышали, – сказал Варлаам, – что этот царь впоследствии жил в истинной вере и благочестии; что он со спокойною душою окончил свою жизнь, а потому, можно думать, достиг вечного блаженства. Если и с твоим отцом кто-нибудь при удобном случае заговорит подобным образом, то и он поймет и сознает, как порочна была до сих пор его жизнь, и может пожелает переменить ее на лучшую в истинной вере. Теперь же он духовно слеп, так как отстранил от себя истинный свет и блуждает во мраке нечестия». |
| Е.В. Тростникова О царе и о разумном советнике «Невозможное у людей вполне возможно у Бога, – сказал старец Варлаам царевичу Иоасафу.– Было бы истинно подвигом с твоей стороны, если бы ты спас своего отца и сделался столь славно родителем своего родителя. Слышал я об одном царе, который прекрасно управлял своим государством, кротко и справедливо относился к своему народу. Единственный был у него недостаток: он не ведал Истинного Бога и поклонялся идолам. А у него был советник со многими прекрасными качествами души, отличавшийся истинным благочестием и мудростью. Советник, печалился о нечестии царя и желал вывести его из заблуждения, но впрямую не приступал к обличению царя, чтобы не получить отставки и так не лишиться возможности приносить пользу царю и народу. Но он, тем не менее, выжидал благоприятного случая, чтобы направить царя к познанию истинного блага. В одну ночь царь говорит ему: – Пойдем, пройдемся по городу, не узнаем ли мы там чего-нибудь, достойного внимания и касающегося наших обязанностей. Когда они шли по городу, то увидели луч света, исходящий из какого-то отверстия. Это была подземная пещера, где в нищенской обстановке сидел одетый в лохмотья мужчина; возле него стояла его жена, которая наливала ему вино в чашу. Когда чаша наполнилась и муж взял ее в руки, жена громко запела, увеселяя мужа. Царь в изумлении сказал советнику: – Что за чудо, друг, что мне и тебе, живущим в такой славе и роскоши, жизнь никогда не была так мила, как она, непостижимо для меня, мила и приятна этим людям в таких ужасных и тяжелых обстоятельствах и обстановке! Советник понял, что наступил долгожданный случай к вразумлению царя. Он спросил: – А какова, государь, по твоему мнению, их жизнь? – Я не видел более отвратительной, безобразной и незавидной доли! – ответил царь. – Так знай же, государь, – сказал советник, –что жизнь, которую мы с тобой ведем, несравненно хуже и тяжелее жизни людей, посвященных в тайну вечной славы и благ, непостижимых умом человеческим. Эти наши блистающие золотом дома и великолепные одежды кажутся безобразнее грязи и помета видевшим несказанные красоты нерукотворенных жилищ на небесах, Божественных одежд и нетленных венцов, которые Господь уготовил любящим Его. Подобно тому, как нам кажется безумным веселье этих людей, так и мы, считая окружающую нас роскошь и ложную славу истинным благом, кажемся безумцами и достойными слез и сожаления в глазах отведавших сладости тех вечных небесных благ. |
| Итак, под городом разумей этот суетный и обманчивый мир, под гражданами – власть и могущество дьявола… А под добрым советником, познавшим всю правду и научившим рассудительного и мудрого царя спасительному образу жизни, подразумевай мое низменное ничтожество, меня, который пришел к тебе указать прямую дорогу к добру, ведущую к вечным и бесконечным благам; я советую тебе оставить все мирское, вводящее в заблуждения этого мира, который и я безуспешно любил, но устоял пред его наслаждениями и соблазнами… 22 . Узнав, что Варлаам удалился отсюда недавно, царь поспешил захватить его. И вот по всем дорогам царь расставил начальников своих отрядов, а одну из них, внушавшую особое подозрение, занял сам, скача во весь опор верхом на коне. Царь рассчитывал во что бы то ни стало первым захватить Варлаама. Целых шесть дней не знал царь отдыха, но лишь понапрасну себя измучил. Тогда он удалился на некоторое время в один из своих царских дворцов, расположенных в сельской местности, а Арахена с немалым числом всадников отправил на поиски Варлаама, в самую Сеннаарскую пустыню. Заняв эту местность, Арахен нагнал страх на всех жителей, но так как они упорно отрицали, что видели когда-либо этого человека, Арахен отправился на розыски благочестивых людей в отдаленные области пустыни. Далеко продвинувшись в глубь пустыни, окружив горы и исходив недоступные, трудно проходимые овраги, Арахен со своим отрядом захватил один холм; взобравшись на него, он видит много монахов–отшельников, гуляющих по подгорью. И тотчас по приказу начальника все во весь дух бегут к ним, стремясь опередить друг друга. Добежав, воины окружили монахов, будто свора собак или какие–нибудь дикие разъяренные звери. Они хватают этих людей, достойных уважения и за их внешний вид, и за образ жизни: ведь их лица красноречиво свидетельствовали о тяжелых днях, проведенных в пустыне. Терпя оскорбления, предстали эти люди пред начальником воинов, не проявляя никакого возмущения, не произнося ни слова оскорбления, ни звука жалобы. Впереди них шел человек, вероятно, их предводитель, с власяной сумой, наполненной останками покинувших этот свет святых отцов. |
| Но крепкий духом, благороднейший подвижник, горячо преданный небесной мудрости, нимало не дрогнул под угрозами царя и, стоя спокойно, как прежде, сказал: «О царь! Мы должны исполнять не твои приказания, а повеления нашего господа Бога, который учит нас сохранять благоразумие при всех наслаждениях и желаниях. Он делает нас храбрыми, так что ради справедливости мы выдержим любые трудности и любое оскорбление. Поэтому, чем больше ты заставишь нас вынести мучений за наше благочестие, тем большую услугу окажешь нам. Делай поэтому что хочешь. Ведь мы не совершили ничего непристойного и сами себя не введем в прегрешение. Даже и ты сочтешь немалым грехом, ежели мы предадим в твои руки нашего соратника и сподвижника. Но тебе не удастся посмеяться над нами, если даже ты предашь нас тысячам казней. Ибо мы не настолько слабы духом, чтобы из страха перед пытками изменить нашему учению и сделать что–либо недостойное нашему божественному установлению. А потому приготовь все, какие только тебе известны, мучительные орудия пытки, потому что для нас жизнь заключается во Христе, а смерть за него – наилучшая награда». Эти слова привели царя в ярость, он приказал отрезать проповедникам языки, вырвать глаза, переломать руки, неги. Как только объявили этот приказ, оруженосцы, окружавшие их, и вся стража стали жестоко, безжалостно увечить святых: крючками вытягивали у них изо рта языки, зверски отрезали их; вырывали глаза железными щипцами; при помощи особых орудий пытки ломали им суставы рук и ног и затем отрубали. А блаженные, скромные и благородные по своему образу мыслей люди, словно созванные на пиршество, мужественно сносили эти пытки, подбадривая друг друга и бесстрашно принимая смерть за Христа. 27….Нам известны, царь, три рода людей в этом мире: почитающие так называемых вами богов, иудеи и христиане. В свою очередь признающие многобожие делятся на три рода: халдеев, эллинов и египтян. Ведь эти три народа оказались родоначальниками и учителями остальных народов в служении многочисленным богам и в почитании их. Давайте же посмотрим, на чьей стороне истина, а на чьей – заблуждение! |
| Жил один великий и славный царь. Однажды он ехал в золоченой колеснице в окружении подобающей царю стражи. И встретились ему два человека, в разодранной грязной одежде, с изможденными, бледными–пребледными лицами. Царь узнал, что эти люди, приняв аскетический образ жизни, истощили свою плоть постом и потом. Едва царь увидел их, тотчас вышел из колесницы и пал наземь, приветствуя; затем поднялся, обнял этих людей и почтительно лобызал. Не понравилось это царским вельможам и архонтам; они решили, что он поступает недостойно царского величия. Но, не осмелившись открыто порицать царя, они уговорили его родного брата сказать ему, чтоб он не оскорблял таким образом славной своей короны. Когда тот сказал об этом брату и упрекнул его в неуместном унижении, царь дал ему такой ответ, какого брат не уразумел. А у царя того был обычай: когда он возвещал кому–либо смертный приговор, то посылал к дверям этого человека глашатая с трубой, и по звуку трубы все узнавали, что он приговорен к казни. И вот с наступлением вечера царь послал трубача к двери дома своего брата трубить о казни. Когда тот услышал звук смертоносной трубы, отчаялся в своем спасении и всю ночь делал последние распоряжения по дому. Рано поутру, одевшись во все печальночерное, отправляется этот человек с женой и детьми ко дворцу, заливаясь слезами. Ввел его к себе царь и, увидев в столь жалком состоянии, сказал: «Глупый и неразумный! Если ты испугался так сильно вестника брата, равного тебе по сану, перед которым ты не сознаешь никакой вины, то как же ты укоряешь меня за то, что я смиренно приветствовал глашатаев моего Бога, возвещающих мне громким трубным гласом о смерти и о страшном предстании перед господом, перед которым – я знаю – я согрешил много и тяжко? Для того–то я и поступил таким образом, уличая тебя в безрассудстве, а заодно уличу в безумии тех, кто подговорил тебя высказать мне укоризну». Сделав брату столь полезное внушение, царь отпустил его домой. Тем временем этот царь повелел сделать четыре деревянных ящика, два позолотить со всех сторон, бросить туда кости разлагающихся трупов и запереть золотыми застежками; а другие два вымазать смолою и дегтем и наполнить их драгоценными камнями, дорогим жемчугом и всевозможными благовониями. |
| «Евангелие Марка значительно тверже, определеннее и менее наполнено позднейшими вставками.. Это то самое из трех синоптических Евангелий 61 , которое сохранило самый древний и первоначальный характер и заключает в себе самые незначительные позднейшие элементы. Детали вещественного характера обрисованы у Марка с такой ясностью,, какую мы напрасно стали бы искать у других евангелистов. Он любит некоторые слова Иисуса приводить на сиро-халдейском языке. Его Евангелие полно подробных наблюдений, исходящих несомненно от очевидца. Вероятно, этим очевидцем был ап. Петр, как утверждает Пэпий». 62 «Историческое достоинство Луки поразительно слабее. Это – первоисточник второй руки. Повествование носит более зрелый характер. Слова Иисуса более обдуманы, взвешены. Некоторые изречения доведены до крайности и искажены. Предписания апостолам ( Лк. 10:4, 7 ), носят у него характер особенной экзальтации. Он преувеличивает чудесное, часто очень неудачно улучшает слова Иисуса, напр., ср. Мф. 11:19 и Лк. 7:35 . 63 Чувствуется писатель – компилятор, не имевший непосредственного знакомства с очевидцами и старавшийся насильственно сблизить тексты». «По всей вероятности, Лука пользовался первоначальным повествованием Марка и Logia Матфея. Но он обращается с ними свободно: то два события или две притчи сливает в одно, (напр. притча о талантах – 19:12–27, усложнена притчей о непокорных властителю); иногда разбивает один рассказ, чтобы составить из него два, – так трапеза в Вифании дает ему повод к двум рассказам – 7:36–48 И 10:38–42 64 …» «Выставляет везде кающихся грешников, возвышает униженных; выдумывает легенды о детстве Иисуса и последних Его днях. Такого рода источник естественно требует весьма осторожного отношения. Одинаково опасно, как пренебрегать, так и неосмотрительно пользоваться им " 65 . Последнее выражение Ренана показывает всю его неискренность и опять трусость. Ведь все время к тому вел речь, что Евангелие Луки ничего ценного из себя не представляет: это –позднейшая работа с большим искажением текста на основании все тех же Евангелий Матфея и Марка. Кажется, отсюда следовал бы один вывод: Евангелием Луки пользоваться не надо; не надо, тем более, на нем основываться: оно скажет меньше и хуже первых двух Евангелий; тем не менее, Ренан спасовал перед таким сравнительно скромным выводом. Удивляемся малодушию. |
|
|
