| Когда братья уже садились в машину, отец Николай, все так же стоявший рядом с «медитирующим» Кляйном, смотрел им вслед. — Как думаешь, — обратился он к Майклу, наверное, не рассчитывая на ответ, — это двое из одного или один из двух? — Это не Каин и Авель, — ответил вдруг Майкл, не поворачивая головы. Священник удивленно посмотрел на него, покачал головой, соглашаясь, поглаживая бороду. — Но это и не Пересвет и Ослябя… Времена другие… Глава четырнадцатая. Земля Павлова-2 1 Боеспособных теулинских мужиков собралось немного — вместе с Павловым, Семеном Рогозиным и дедом Мониным еще пять человек. Но эти пятеро, как и Монин, были прирожденными охотниками, для которых тайга была родным домом. И долго им объяснять суть и смысл боевой задачи не пришлось. Только самый большой, но одновременно и самый добрый пятидесятилетний Егор Корчагин нет-нет да спрашивал, а, может, и настраивал себя таким образом: — Неужто придется в людей стрелять? А то погоняли бы их просто так, взяли бы по дрыну — и ну по спинам окучивать? — Нет, Егор Васильевич, надо будет стрелять, и стрелять надо будет метко. Ты их пожалеешь, они же тебя — никогда. Это тебе не на танцах мужиков с соседней деревни веслом гонять… Все хохотнули, ибо случаи такие в Корчагинской молодости происходили довольно часто — выходил Егор Васильевич один против двух-трех десятков мужиков и всегда же выходил победителем. А драться ему приходилось в основном за свою будущую жену — красавицу Валю. Кулаком не бил, боялся зашибить насмерть, в основном, раскидывал по сторонам, а надоедали шибко — хватал дрын или весло, или деревцо какое выкорчевывал — и айда толпу гонять. А после того обычно происходили объяснения с участковым, где Егор Васильевич печально вздыхал, ибо закон он уважал и всю вину брал на себя. Погорячился, мол… Дав мужикам отпустить пару добрых шуток в адрес местного силача, Павлов продолжил инструктаж. — Главное помните: если мы дадим им рассредоточиться — нам туго придется. Там не просто бандиты, там хорошо обученные бандиты. |
| Рукавом сиреневой нейлоновой рубашки он утирал слезы. И даже запонкой чуть не попал себе в глаз. Золотая такая, с белым камушком запонка. Тетя Валя ему покупала. В общем, поплакал и ушел. Чуть не упал по дороге. Спиной, тетя Валя говорит, пятился до самой прихожей. И чуть не свалился. Ушел, но продолжал любить тетю Валю. Все про это знали. Его фамилия, кстати, была Есипов — зачем я это помню? — За лошадь Пржевальского! — прыснула тетя Валя и собралась заплакать. И все прыснули вслед за ней. — Мы все тут лошади Пржевальского, — пробормотала уже нетвердо тетя Катя. — Все… Когда отсмеялись, тетя Лариса поставила бокал и сказала: — По Би-Би-Си вчера передавали, представляете? Что Советский Союз держит втайне от Западных стран всякие сведения о встречах наших космонавтов с неопознанными летающими объектами. Все в тайне. Никому ничего не говорим. Там, на Би-Би-Си есть ведущий один, его зовут Илья Левин. Он говорит всегда таким густым и бархатным голосом: «Вы слушаете Русскую Службу Би-Би-Си». И про инопланетян вот так же. Ух, я бы, девочки, мужиков с таким шикарным голосом… — Да, это мы умеем. В тайне держать. Нам что бы ни держать. Так обязательно в тайне, — забурчали все. — Нет, ну про инопланетян они могли бы хотя бы говорить правду, я бы Васе рассказала? — затосковала тетя Вера. Тетю Веру С., натуральную стриженую кудрявую блондинку, недавно бросил муж-летчик дядя Гена С. Он женился на тете Вере сразу после школы. Это была любовь с первого класса. У него была только она, тетя Вера. А у тети Веры был только он, летчик. А еще у них был Вася. Вася С. Полгода назад, на встрече выпускников дядя Гена встретил другую свою одноклассницу, забыл про тетю Веру, забыл про Васю и ушел к ней. В дверях он поправил фуражку, кашлянул, крякнул и, махнув рукой, сказал: — Ве-ерка… Эх, Ве-ерка… Ну, ты ж сама дура! — повернулся так, по-военному, и хлопнул дверью. Только полы голубой летной шинели мелькнули. Васе он ничего не сказал. Вася спал тогда. Тетя Вера уже отплакала. Полгода прошло. Одна теперь растила Васю С. Вся была в своем Васе. А он такой же кудрявый был и беленький, как мама — ангелочек-зайчик. Все про Васю знали все. Вася любил котлетку, пюре, творожок, кашку, не любил огурец, укроп, рыбу. Огурец и укроп он выплевывал на пол. Вася спал на правом боку, но иногда на левом. Косолапил, прыгал, лазил в тумбочку, бил тарелки на кухне, хватал кошку за хвост, а еще рыгал, писал, какал и пукал. Истории про Васю часами слушали все. Летчик, кстати, не слушал. Когда тетя Вера звонила ему, чтобы рассказать про Васю, он рычал: |
| Брат Валерьян, добрый и жалостливый мальчик, тронут был несчастием сестренки и, когда другие дети убегали на вольный воздух, он подсаживался к больной сестре, читал или рассказывал ей разные истории, вырезал картины из бумаги и картона, играл с ней „в хозяйку» или „в мельника». Братья и сестры осмеивали привязанность Валерьяна к „коньку-горбунку», как они звали убогую сестренку, и манили его на вольные игры. Но когда Лена своею худенькой, почти прозрачной рученкой водила по его щекам и говорила: „Валя, – ты лучше всех, ты – мой ангел. Все-таки сходи, поиграй с ними; со мной тебе скучно», – то Валерьян чувствовал себя вознагражденным за все лишения и не соглашался оставить нежную сестренку. Умирая, Лена нежно благодарила Валю за его любовь к ней и лишения ради нея. Валерьян сначала очень плакал по сестре, но потом утешился, что ей там лучше, чем здесь, а он делал для нее здесь все, что мог. Остальные братья и сестры горько скорбели, что они не заботились развлекать больную сестру. Умер мальчик. Мать и сестренка не отходили от трупа, лежавшего на столе в ожидании гроба. Смерть не наложила еще разрушительной печати на отрока, и лицо его было чудно прекрасно. Сестренка попросила у матери позволения прикоснуться к руке брата. Дозволение было дано. Девочка взяла холодную, оцепенелую руку умершего, погладила ее, подышала на нее, как бы желая оживить, потом подняла глаза на мать и сказала дрожащим от слез и жалости голосом: – Мама! ведь эта маленькая ручка меня никогда не била! Ах! о всех ли братьях можно сказать, что их рука никогда не поднималась против сестер? Не забывай о „малых». Смотрите, какое внимание и любовь обнаруживает сотник к своему слуге. Другой отец не отнесся бы к сыну с такой заботливостью. А мы? Мы наших слуг не видим, не замечаем. Мы страдаем „душевной дальнозоркостью». Вы знаете, в чем выражается болезнь глаз, называемая дальнозоркостью: люди хорошо видят издали и плохо, почти ничего, вблизи. Вот эта болезнь очень нередка в области жизни: люди способны видеть чужое горе, когда оно далеко, сострадают чужому голоду, если голодают не в подвале их дома, а... |
| И нет того мига в жизни человека, когда Божий луч. Божиим изволением направленный к человеку, не достиг бы его души. Поэтому " загражденный " Предмет " заграждается " лишь мнимо и субъективно, т.е. только кем-то (в его воображении) и для кого-то (в его воображении). Человек начинает воображать, будто он " не может " , " не должен " , " не смеет " , " не способен " и т.п. И вся эта недерзающая немощь обозначает только его субъективную опасливость, его воздержание, его подавленность, а совсем не объективные недостатки его духа, и совсем не высшее обстояние в религиозном плане бытия. Объективность Бого-заграждения могла бы быть обоснована только ссылкой на то, что Богу присуща воля не открываться человеку и не вступать с ним в непосредственное касание. Утверждать люди могут все, что им угодно; но доказать такую волю Божию им не удастся, особенно же в пределах христианства, начинающего с непосредственного откровения людям, данного в лице и от лица, воплощенного Сына Божия. Но и за пределами христианства трудно было бы найти религию, которая утверждала бы невозможность божественного откровения и волю Божию к сокровенному бытию. И странно было бы утверждать таковую валю, когда этому противоречат все излучения Божий в мире: и во внешней прироче, являющей Его мудрость, Его величие, Его провидение или даже прямо Его присутствие, и во внутренней природе человека, которой дарованы столь великие и чудные двери в царство Божие, как любовь, совесть, очевидность, художественное созерцание совершенства, молитва и вера. Для того, чтобы воспринимать лучи Божий в природе и во внутреней сфере духа, человек не нуждается в посредничестве других людей, и тот, кто жид этим опытом, никогда не поверит загражденцам, будто Богу присуща воля к сокровенному Бытию: ибо Он непрестанно открывает Себя и дает Себя людям с дивной свободой и щедростью, и не обнаруживает ни в чем своей воли к заграждению. Поэтому всякая неспособность человека к боговосприятию есть временное и условное неумение, которому можно и должно помочь советом и примером. |
| – Налетай, ребята. Вася с удовольствием поел виноград, а Боря откусил кусочек рулета из вежливости. – Я попрошу тетю принести кедрового масла. Оно от ста болезней. – То-то и видно, что от ста. Зачем же ты тут лежишь? Пил бы свое масло. – От ста, да не от тысячи. Значит, какая-нибудь сто первая. А масло попьешь немного для аппетита. – Ну ладно, попробую. После ужина ребята пошли в коридор посмотреть телевизор и размяться. На диване и стульях сидели мамы с детьми. Одному двухгодовалому мальчику, все время переключавшему программы, усталая мама в сотый раз говорила: – Вовка, немедленно отойди от телевизора. А потом пригрозила: – Укол сделаю! Сережа вздрогнул. Такого маленького пугать уколом! Очевидно, все мамины средства были исчерпаны. Вовка испуганно оглянулся при слове «укол», но, не увидев опасности, снова принялся за дело. Сережа попытался его отвлечь. – Иди сюда, Вовка. Смотри, какая машинка. Вот как она катается. Сережа начал возить машинку без колеса и жужжать. – Давай посадим в нее зайчика, и мишку, и лисичку. Нет, тебя она не выдержит: машинка маленькая. Вовка так разыгрался, что из носа у него показались пузыри. Его мама не обращала на это ни малейшего внимания и рада была неожиданному отдыху. – В няньки решил податься? – спросил Боря, впрочем, добродушно. – Давай-давай. Я смотрю, у тебя большое будущее. На следующий день к Сереже приехали Валя с Санькой. Валя деловито осмотрелся кругом: – Ничего условия. Четвертая койка не занята? Кормят нормально? А Санька вывалил на Сережу целую кучу новостей: о готовящемся в школе спектакле, о Пузове, о выпавшем зубе и о прирученных синичках. – А на москвоведении я рассказал про Сергия. Ну, что знал, конечно. Заметив солдатиков, Санька спросил у Васи разрешения поиграть, и они так увлеклись, что, когда Валя собрался домой, Санька не хотел уходить. – Сережа… – Валя замялся, – может, тебе чего-нибудь надо? – Нет, спасибо, у меня все есть. – Ты, это, не стесняйся… может, какие пожелания… Сережа поднял глаза на Валю и серьезно сказал: |
| Шишадамов, кое-как примостясь и поддавшись общему порыву, тоже обхватил стакан за прохладные грани, но посудина выскользнула, и вино, пузырясь, растеклось по скатерти. Тут и нашел отца Арсения губернаторский прищур. В толчее, гомоне именинник поначалу скользнул по Шишадамову равнодушным взглядом, как по убогому нищему, нахально пролезшему в застолье. Но теперь отец Арсений понял, что был узнан — экс- губернатор смотрел на него с неподдельным интересом и любопытством, потом — оценивающе, через мгновение — сожалеюще. В глазах промелькнула сытая насмешка превосходства здорового человека над безнадежно больным уродцем, и все — всякий интерес погас, больше бывший губернатор на Шишадамова не взглянул даже мельком. Правда, когда все повскакали из-за столов проводить именинника, он как-то особенно аккуратно обогнул неловко растопырившегося у выхода Шишадамова, старательно отворачиваясь в сторону — боялся, видно, что бывший советник подковыляет к нему с какой-нибудь просьбишкой. Отца Арсения чуть не столкнули, а то бы и стоптали, спешащие на волю разгоряченные подобострастники; кто-то из них прошипел злобно: «Путаются тут под ногами…» Пока Шишадамов спускался с лестницы, вся экс- губернаторская шатия-братия разъехалась, на аллейке в кустах за крыльцом одиноко маячило его собственное авто, сосед- водитель куда-то отбежал. Отец Арсений открыл дверцу, стал взгромождаться в кабину, почувствовал, что кто-то ему помогает, обернулся и увидел юродивую Валю. - Вот видишь какой я… Прости, если сможешь. Убогая молчала, вытирая грязным сморщенным кулачком слезы, а когда Шишадамов поехал, торопливо перекрестила машину вслед. 6 Слух прошел — в больнице почила бабушка Лида. Схоронили ее родные как-то тайком от соседей, отвезли прямиком на погост. Вскоре в бабкину избушку вселилась Алка, да и не одна. Серега, увидев бредущего рядом с ней небрежно одетого, седоголового мужичка, усмехнулся — не иначе с молодежки на пожилых переключилась. Сердечко, однако, неприятно покарябало; проводив косым взглядом парочку — гуся с гагарочкой, он со злостью обрушил косу на заросли крапивы под изгородью. |
| Эти противники Апостола были только его личными противниками, а не противниками евангелия. “Они проповедовали здраво, только цель и намерение, с которыми так поступали, были извращенцы, а самая проповедь не изменялась” 162 , в ней они не расходились с ап. Павлом. Последний “обвинял их не за то, что учат худому, но что доброму учат худо, имея целью не благочестие, а крайнюю неприязненность” 163 . Апостол Павел касательно благовествования о Христе и не делает ( Флп.1:18 ) другого различия, как ετε προφσει ετε ληθε: он радуется и их проповеди, потому что соединенная с этой проповедью зависть их к нему не беспокоит его: он не дорожит своей жизнью ради ее самой, он предал себя на служение Христу и собственно для него – безразлично, через жизнь, или смерть его прославится Христос, лишь бы только прославился; предав себя вполне промыслу божественному, он благодушно смотрит на все против него злоумышления и козни. Так в данном случае. К δι φθνον ср. Мф.27:18 ; Мк.15:10 . Φθνος – invidia, ненависть, зависть. ρις по Валю употребляется как contentio, rixa, altecatio и rixandi studium. В последнем смысле это слово в Новом Завете употреблено два раза: Флп.1:15 и Рим.1:29 . Русское слово любопрение вполне точно передает значение его. Εδοκα здесь понимают и как благоволение, разумея благоволение к Апостолу 164 и как благомыслие, или единомыслие с Апостолом 165 . Ввиду широкого значения слова εδοκα мы считаем вправе понимать его по противоположности к δι φθνον κα ριν, как хорошее нравственное настроение души, и, чтобы яснее передать смысл места, можем δι εδοκαν перевести на русский язык выражением: из нравственных побуждений. Далее в Флп.1:16–17 Апостол указывает те ближайшие цели, которые имели проповедники. У одних проповедников была цель враждебная Апостолу, у других наоборот. Первые проповедовали Христа ξ ριθεας, ομενοι θλψιν πιφρειν τος δεσμος μου (Апостола); другие проповедали Христа ξ γπης, εδτες τι ες πολογαν το εαγγελου κεμαι. Словом ριθεα Апостол не то же говорит, что словом ρις. |
| Алёша Шляпников тоже ездил в Сидней, встречался с Ю. Слюсаренко. Уже вернулся домой в Сан-Франциско. В Сиднее купил себе аппартамент на берегу океана, просто так, на всякий случай. Вот Галя, богатый жених и интересный парень. Шучу, конечно. Вот, наверное, и всё. Ещё раз с праздниками, всего наилучшего, Целую, Валентин Коростелёв. Галина Сухова, Мельбурн, 17.3.1988 г. Милая, дорогая Женя, дорогие Лерочка, Тамара и Коля! Я совершенно потрясена известием о кончине Вали. Какая неожиданная смерть! Что случилось? Болел ли он? Сердце или удар? Получив телеграмму, я была в оцепенении. До меня абсолютно не дошло известие, написанное в телеграмме, только когда я взяла телефонную трубку (прошло 3–5 минут) и стала звонить Алёше Белоножкину, и только тогда я поняла весь трагизм и ужас случившегося. Женя, дорогая, кто, как не я понимаю, что ты сейчас переживаешь, как переносишь потерю близкого человека. Но ты сильная женщина, ты справишься со своим горем, только дай Бог тебе здоровья. Всем Вам от души сочувствую. Почему-то мне кажется, что Коле не легко будет пережить смерть Вали. Пока не буду спрашивать о планах дальнейшей жизни – где и как будете жить. Надеюсь, что ты, Женя, будешь продолжать Валину корреспонденцию. Я от него уже давно поджидала письма. Мне всегда нравился его интерес к людям, о которых он писал. Очень рада, что провели с Вами полностью четыре дня. Кто знал, что это последняя встреча? Мы служили панихиду 16 марта. Телеграмму получили 15-го. Вова Николаев узнал тоже 15-го по телефонному разговору со своей сестрой из Сан-Франциско. Толя Дзгоев ей сообщил. Я обзвонила всех, кто знал Валю. Бедный Коля Воронцов, потерял ещё одного друга за такой короткий период времени. Грустная у Вас будет Пасха! В этом году я уже не буду посылать Вам радостных пасхальных поздравлений и пожеланий, а сейчас пожелаю Вам здоровья, силы физической и духовной, чтобы пережить случившееся. Марина с семьёй и моя мама разделяют с Вами печаль. Даже дети захотели отстоять панихиду, которую служил о. Михаил – отец Васи. |
| Порядок жизни такой: в 8 ч[асов] у[тра] подъем. Гимнастика. В 9 ч[асов] молитва. После молитвы завтрак — каша с маслом и молоком, чисто и вкусно приготовленная. Уборка помещений. От 11 до 12 беседы. Ел[ена] Арс[еньевна] со старшей группой — о святых женщинах-христианках; Ант[онина] Мих[айловна] со второй группой — по истории Русской церкви. После 12 купанье в озере. В 1 ½ обед из двух блюд. Столовая на веранде. После обеда тихий час. В 4 часа чай. Потом прогулки по лесу — за ягодами или грибами. Снова купанье. В 8 часов ужин. В 9 часов молитва. В 10 укладка спать. Во время своего пребывания в лагере я завел молитву с участием священника, провел одну беседу о преп. Серафиме, совершал литургию в последнее воскресенье перед отъездом, говорил проповедь. В Понедельник 9-го Авг[уста] мы все вместе выехали из лагеря. Лагерь оставил во мне самое светлое впечатление какой-то семейственности и мирной, дружной жизни и сотрудничества. При мне же приезжали в лагерь о. Григорий Светловский и Борис Ив[анович] Сове . Во время разговоров мне опять приходилось слышать жалобы на одиночество, на недостаток помощи от центра, на отсутствие циркулярных писем и «Вестника», на неудовлетворительное, отвлеченное содержание доходящих Высказывались пожелания устройства будущим летом съезда в Финляндии при участии эстонцев и латвийцев. Такой съезд мог бы оживить и здешнее, местное Движение, и сблизить отдельные его группы. Конечно, организацию такого съезда естественно должен принять на себя Ив[ан] Арк[адьевич] по соглашению с Еленой Арсеньевной Пражмовской, которая произвела на меня впечатление очень серьезного и ответственного работника. В настоящее время на Валааме находится группа Валент[ины] Степ[ановны] Хотенко, состоящая из 40 человек молодежи. Вал[ентина] Ст[епановна] работает со своей группой очень самоотверженно, несмотря на собственную болезненность и на тяжелое семейное положение (больная сестра, больная мать, безработный отец). На Валааме к ней и ее группе относятся сочувственно, гельсингфорцы скептически, хотя и признают, что настоящий состав ее группы ведет себя на Валааме лучше прошлогодних. О. Григорий Светловский считает Валю неумелой организаторшей и фантазеркой, но не отрицает ее трудоспособности, большой любви к Движению, и уменья составлять серьезные и интересные доклады. Кажется чего бы еще желать? Между тем, полупренебрежительное отношение к Вале не меняется. Здесь, во время их пребывания, я участвовал в поездках их по скитам, и провел две больших беседы с разрешения о. игумена, который и сам присутствовал на беседах, а также и другие монахи. |
| Ада была гораздо красивее Вали. Во-первых, Валя в очках, черная, с черными глазками и смуглым, мулатским цветом лица. А если присмотреться, можно заметить у нее маленькие черные усики, какие бывают у ребят из десятого класса. Валя — студентка, учится с Сережкой на одном курсе, а Ада — художница, работает на киностудии и может доставать билеты на любой фильм без очереди. У Ады светлые кудрявые волосы, она играет в теннис, весело смеется, любит петь: «Нас утро встречает прохладой». Но некоторые говорят, что Ада не может быть настоящей невестой для Сережки, потому что у нее есть муж, ответственный работник, который живет здесь же в доме, в другом дворе. Но Сережка говорит, что с этим мужем Ада жить не хочет и все равно уйдет от него. Бабушка считает, что нельзя так обманывать человека, то есть Валю, как это сделал Сережка. А отец говорит, что, как бы ни складывались отношения, нельзя приходить по такому поводу в секретариат. Как-то пришла Валя и долго сидела в комнате бабушки за портьерой болотного цвета. На другой день появилась Ада и пробыла целый час в кабинете отца, куда забегали то мама, то Сережка, но бабушка проходила мимо дверей кабинета с невозмутимым и гордым лицом. Горик слышал, как она сказала: «Нет, мне там делать нечего!» Потом Валя приходила прощаться. Она уезжала в другой город. Зашла вдруг в детскую — никогда не заходила — и сказала, протянув Горику руку: «До свидания, Горик! Желаю тебе всего-всего хорошего. Желаю тебе вырасти счастливым и честным человеком». Горик ответил: «Хорошо». Он не знал, что еще сказать, а Валя не уходила. Она сказала: «Помнишь, как мы катались на лыжах на даче?» Он помнил. «И учили Пушкина…» — «Ага», — сказал он. Ему сделалось ее жаль, потому что он вспомнил, как отвратительно она каталась на лыжах и плохо запоминала стихи. Губы ее задергались, в глазах заблестело, и Горик испугался, подумав, что сейчас будет р ы д а т ь, но Валя кивнула и вышла. Еще через несколько дней Сережка устроил новую свистопляску. Он кричал на бабушку, ссорился с мамой, выбрасывал свои вещи из комнаты в коридор и бегал куда-то с кожаным чемоданом, набитым книгами, бумагами. Он сказал, что не может жить в доме с людьми, которые его не уважают и не верят ни одному его слову. И тоже уехал в другой город. Но через два дня вернулся. Стояла удушливая весна. Зазеленели газоны. В школьном саду знойно пахло землей, свежей масляной краской, которой покрывались скамейки и низкий деревянный заборчик. На переменках разрешалось выходить в сад, а старшеклассникам — на набережную и прогуливаться там вдоль гранитного парапета. |
|
|
