| Наша земля хлебнула немало лиха в былые времена. Большие земли вокруг нее враждовали, ссорились, дрались. А больнее всех доставалось Полесью, потому что, на свою беду, оно всегда лежало на стыке чуждых ему амбиций и интересов. Войны отшумели, страсти улеглись, обиды забылись. Не забылись слова — русские, польские, украинские, белорусские — они сплелись в замысловатые венки полесских говоров, у каждого из которых своя история, своя нелегкая судьба. А я — в ответе за нелегкие судьбы моих детей, за судьбы этих пятнадцати, которые пока не понимают ничего вокруг, не понимают друг друга, не догадываются, как глубоко они несчастны. Я хочу их согреть. Пусть увидят, с какой радостью готов принять их в себя мир. Пусть поверят в свою значимость и исключительность. Пусть почувствуют, как бесконечно дорого мне даже само общение с ними. — Дети! — кажется, уж слишком жизнерадостно начинаю я. — Будем учиться говорить по-русски! Русский язык поможет нам с вами лучше узнать и понять друг друга. Ну как, согласны? Колька Печур согласно кивает головой, но, бессильный противостоять своим наклонностям, вторично стаскивает с игрового стола не подсохшую еще с первого раза скатерку. На пол вновь с грохотом падают и на этот раз вдребезги разбиваются хрупкие чашечки и вазочка из-под самшитовых веток. Заметая осколки, с надеждой вглядываюсь в лицо Юлика Юзепчука. Но ничто на свете не в состоянии отвлечь его сейчас от сосредоточенного разглядывания собственных тапочек, синих, в ярко–желтую крапинку. Перевожу ищущий взгляд на Валю Чудук и несказанно удивляюсь, когда она, напрочь игнорируя тему нашего разговора, почему-то просит меня подарить ей… телефон. — Ты, наверное, будешь разговаривать по телефону с мамой? По-русски? — все еще надеясь направить разговор в нужное мне русло, услужливо подсказываю я. Нет, Валя ни с кем не будет разговаривать. Ей уже не интересен телефон. Ей вообще не интересно ничто живое на земле. Удрученная таким поворотом событий, пытаюсь встретиться глазами хотя бы с Катей Лешик. Но, уединившись в углу за стеллажами, та меланхолично раскачивается из стороны в сторону на широко расставленных ногах, и мне очень скоро становится невмоготу слышать ее монотонно-бесконечное «м-м-м». |
| К тяжелобольной девушке никто не подходил. Боялись все — и врачи, и завотделением, и православные сестры милосердия Общество боится ВИЧ-инфицированных, а люди, живущие с ВИЧ, уходят в себя, опасаясь дискриминации. Даже из православных сестер милосердия не все могут перебороть этот страх. «Не хотим этой моральной грязи!» От ВИЧ-инфицированных часто отказываются родственники, исчезают их друзья, они остаются одни - испуганные, озлобленные и тяжело больные. Поэтому для них так важен каждый человек рядом. На фото: Галя и сестра милосердия Люба Г. 19-летняя Галя (имя изменено — Прим. ред.) поступила в отделение терапии ЦКБ святителя Алексия в тяжелом состоянии: парализованная, с глубоким истощением, гнойными пролежнями и диагнозом — ВИЧ. Несмотря на то что о таком диагнозе может знать только лечащий врач, информация разнеслась по отделению. К тяжелобольной девушке никто не подходил. Боялись все — и врачи, и завотделением, и православные сестры милосердия. Сестры говорили: «Не хотим за ней ухаживать, можете нас увольнять». Одни объясняли свой отказ от ухода за больной страхом заразиться. Другие говорили: «Не хотим этой моральной грязи!» Ходить за Галей стала медсестра Люба Г., которая знала Валю раньше, ухаживала за ней на дому от патронажной службы Свято-Димитриевского сестричества : «У нее кровоточили раны, поэтому многие из боязни заразиться отказались делать ей перевязки, — рассказывает Люба. — Руководитель нашей патронажной службы предупредила меня, что у Гали ВИЧ. Меня это не напугало — я знаю, что в этом случае просто надо работать в перчатках. Мне Галю было страшно жаль — совсем девочка, очень худенькая, с косичками. Она не может двигаться — у нее травма позвоночника. Мы с Галей подружились». Заместитель главврача, видя, что отделению грозит забастовка, сообщила в Московский СПИД-центр о том, что у них больная с диагнозом ВИЧ и они просят проконсультировать врачей и сестер отделения. Все отделение больницы собралось на семинар по теме: как ухаживать за ВИЧ-инфицированными. Врач СПИД-центра не ограничилась медицинской тематикой проблемы — неожиданной для сестер стала информация о том, что многие наркоманы, проститутки, гомосексуалисты после того, как заболевают, меняют свою жизнь. И тем более о том, что есть люди, которые усыновляют брошенных детей, получивших ВИЧ при переливании крови или в утробе матери, зная о диагнозе! |
| Фото: freepik.com Ненавижу свое лицо. А мама говорит просто быть хорошим человеком Психолог Александра Меньшикова — о подростках и их внешности 6 апреля, 2023 Психолог Александра Меньшикова — о подростках и их внешности Фото: freepik.com Подросток комплексует из-за фигуры и слышит: «Ты в тетю Валю, она тоже полненькая, ну что ж поделать». Хочет покрасить волосы в зеленый цвет, а дома запрещают и говорят, что внешность — не главное. Какие ошибки допускают родители, когда подросток учится строить отношения со своим телом, объясняет клинический психолог Александра Меньшикова. «А давай еще и операцию на носу» — Почему подростки придираются к своей внешности, часами рассматривают крошечный прыщик и переживают, что все не так и надо срочно переделать? — В подростковом возрасте все себе не нравятся. Прыщ будет казаться огромным, потому что ты воспринимаешь себя искаженно: идет гормональная, физиологическая перестройка, в своем теле становится неудобно, чувствуешь себя неуклюжим. Такие изменения невозможно игнорировать — тем более, когда их замечают все вокруг. К тому же возникает интерес к противоположному полу, каждый хочет быть привлекательным. Кто-то не обратил внимания, отказался встречаться — подросток будет винить свое «неидеальное» тело: «Почему он со мной не общается? Потому что я некрасивая». — Как складывается образ тела? — Окончательно он сложится, когда сформируется само тело. У подростков оно меняется, а вместе с ним и образ — набор представлений и ощущений о том, насколько человеку в этом теле комфортно. Если ребенку не нравится свой нос, кожа или фигура — это нормально. Еще рано ожидать, что образ будет адекватный, потому что отношения с телом только начинают выстраиваться. Образ во многом зависит и от того, как относится к телу окружение подростка. Если там поддерживается культ тела, все должны быть какого-то стандарта, если ребенка начинают стыдить («это у тебя не так»), болезненное отношение к своему телу, конечно, закрепится. — А родители здесь влияют? Мама, например, каждый день перед зеркалом говорит: «Ужас, как я растолстела». |
| — Не ладят? — И не говори лучше: просто которого ни возьми— что твой Навуходоносор!.. коренье из земли норовит все выворотить . — Губернатор каков у вас? Фортунатов махнул рукой. — Сделай, — говорит, — ему визит, посмотри на него, а главное, послушай — поет курского соловья прекраснее. — Да я, — отвечаю, — и то непременно поеду. — Посоветоваться… вот это молодец! Сделай милость, голубчик, поезжай! То есть разуважишь ты его в конец, и будешь первый его друг и приятель, и не оглянешься, как он первое место тебе предложит. Страсть любит свежих людей, а через полгода выгонит. Злою страстью обуян к переменам. Архиерей наш анамедни ему махнул: «Полагаю, говорит, ваше превосходительство, что если бы вы сами у себя под начальством находились, то вы и самого себя сменили бы?» Вот, батюшка, кому бы нашим Пальмерстоном -то быть, а он в рясе. Ты когда у губернатора будешь, боже тебя сохрани: ни одного слова про архиерея не обмолвись, — потому что после того, как тот ему не допустил перемазать храмов, он теперь яростный враг церкви, через что мне бог помог и станового Васильева от тюрьмы спасти и в сумасшедший дом пристроить. — Позволь же, — говорю, — пожалуйста, как же ты уживаешься с таким губернатором? — А что такое? — Да отчего же он тебя не сменит, если он всех сменяет? — А меня ему зачем же сменять? Он только одних способных людей сменяет, которые за дело берутся с рвением с особенным, с талантом и со тщанием. Эти на него угодить не могут. Они ему сделают хорошо, а он ждет, чтоб они что-нибудь еще лучше отличились — чудо сверхъестественное, чтобы ему показать; а так как чуда из юда не сделаешь, то после, сколь хорошо они ни исполняй, уж ему все это нипочем — свежего ищет; ну, а как всех их, способных-то, поразгонит, тогда опять за всех за них я один, неспособный, и действую. Способностей своих я не неволю и старанья тоже; валю как попало через пень колоду — он и доволен; «при вас, говорит, я всегда покоен». Так и тебе мое опытное благословение: если хочешь быть нынешнему начальству прелюбезен и делу полезен, не прилагай, сделай милость, ни к чему великого рачения, потому хоша этим у нас и хвастаются, что будто способных людей ищут, но все это вздор, — нашему начальству способные люди тягостны. А ты пойди, пожалуй, к губернатору, посоветуйся с ним для его забавы, да и скопни свою записку ногой, как копнется. Черт с нею: придет время, все само устроится. |
| Гостиница «Космос», куда поселили Вику с семьей, небольшая. Тут живет 70 человек из Журавлевки. Волонтеры сюда не приезжают. Поэтому лекарства и одежду российским беженцам из приграничных сел привезти некому. — Хоть бы кто Вике помог, — возмущается Валентина Михайловна (имя изменено по ее просьбе), — в «Красном кресте» нам ничего не дают. Вика ходила в соцзащиту, просила памперсы дополнительные — так ей сказали: «Найми сиделку и иди работай». Она аж расплакалась. Как она маму оставит? За какие деньги сиделку наймет? У нас тут одни старики. Хоть бы кефир дали. Никто не говорит, что будет с нашими домами. Мы же не можем вечно в гостинице жить, сколько это будет еще длиться — год, два, три? Ничего не обещают. Сказали, закончится все — отвезем вас. А когда? Когда это будет? Обещали нас на зиму домой. Но это невозможно. Кончили с марта месяца топить, в дом я ездила — все сырое. У нас же там и холодильники, и стиральные машинки, и микроволновки. И уже мародерство у нас там началось. Губернатор обещал, что будут консервировать на зиму дома — обогреватели ставить. Но если света нет, что они сделают? В Журавлевке осталось около пяти человек. Это глубокие старики, инвалиды и лежачие больные. — Куда, например, Миша бросит Валю, если она неходячая, — говорит Валентина Михайловна. — Или Валька с Игорем — куда она поедет, если он лежачий. Они не хотят сами ехать. Если женщина под себя ходит, может, она стесняется выезжать. Бабушка сказала одна: «Никуда не поеду. Что будет, то будет. Убьют значит убьют. Но у своей хате». А сейчас ни газа, ни света. Суп не сваришь даже. Можно, конечно, холодное с хлебом есть. Но там же и хлеба нет. У одних дочка в Москве. Но она, чума болотная, чего-то не приезжает за ними. Бабушка, Раиса Федоровна, ей 82 года, живет на улице Комарова, 5, в Журавлевке совсем одна там, пока связь была, звонила, плакала. А сейчас и связи нет, не знаем, что с ней. Раньше отказывалась выезжать, а теперь кто ее заберет-то? Сестры Бабушка с пятилетним внуком возвращаются с обеда. Здание гостиницы круглое. Коридоры круговые, замкнутые. Пока бабушка идет, мальчик успевает проскакать круг. |
| Нет, конечно, тяжелой жене своей В. В. ничего не сказал – потому что боялся даже покоробить ее. Но с дерзким мальчишкой – покончено. Рома с Валей постарались – подпоили его как-то в дорогом кабаке и кокаин в карман да и подсунули. Ну – дальше было понятно что. Может, и жалко молодого еврея, но дело в другом: не возжелай чужой жены, даже если она игриво кокетничает и тонко играет с тобой. Да, кстати, уже подают десерт. Капитолина Ивановна зевает. Супруг за весь вечер не промолвил ни слова – только скрежетал костями рябчиков и тюленей. Сначала, правда, хотел рассказать какой-то пошлый анекдот – что-то про новые дорогие сортиры Villeroy & Boch, и там еще было слово " мочить " . Но рассказывать вовремя передумал – всё ж таки она не просто жена ему, но и мать. Ладно, ничего. Пускай не верят. У нас всё получится, так или иначе. И тут В. В. скривился, как будто от сильной внезапной боли. Он всегда вспоминает об этом – между пряным десертом и изысканным диджестивом, пахнущим детской микстурой. Сколько раз давал себе слово забыть – и всё не выходит! Это случилось два года назад, в Париже, на пресс-конференции по поводу садово-паркового искусства. Вылез какой-то прыщ, в потёртых джинсах, как будто из газеты " Либерасьон " . И прямо так неподцензурно спросил: – Профессор, говорят, вы женаты на женщине много старше себя. Это что, Эдипов комплекс? Повисла пауза. Но, стиснув фарфоровые коронки до сотен сот атмосфер, В. В. отвечал коротко и железно: – Такие люди, как вы, перекупленные и перепроданные многократно, вечно твердят, что это – Эдипов комплекс. А это – любовь! И, очарованные медленным ужасом его, замерли в почтенном смирении тогда все наличные журналисты и журналистки. Но с тех пор ни один щелкопер, ни один бумагомарака не пересекал порога Дворца вечного блаженства. А если хотел пересечь – то ботинки должен был сдавать в гардеробе и добровольно соглашался быть помеченным изотопами. Чтобы без спросу ни в какие лишние дворцовые помещения нос свой сгорбленный не сувал. И вот, к концу традиционного ужина, герой наш оттаивает и смотрит на поддатую жену – теперь с умилением. Полюбить её он уже никогда не сможет. Но оценить за эти годы – сумел. И не будет он больше мысленно костерить Рому и Валю, подсунувших ему в своё время тот скоропостижный брачный контракт. |
| Ребенок на реабилитации может плакать, кричать. Нужен результат. Мама может сказать: «Хватит капризничать». Ребенок плачет, но он должен работать и ему нет утешения. — Я вижу, что иногда происходит насилие. Но об этом никто не говорит, — произносит Лида. — В жизни наших детей есть насилие со стороны родителей, врачей, специалистов. Мы занимаемся только телом. Но психикой наших детей никто не занимается, потому что они просто обязаны встать. Я знаю мальчика, который в итоге мог ходить, вставал на цыпочки. Это требовало больших усилий. Он быстро, с напряжением, но ходил. Когда он стал подростком, то просто сел в коляску и все. Он сделал свой выбор. Лида и Валя решили остановиться. Любовь Мама с Валькой обсуждают инвалидную коляску. Можно и нужно ли купить? Чтобы не травмировать суставы нагрузкой во время роста, чтобы легко и быстро двигаться — на длинных дорогах. Валька слушает маму, ее слова. А сам мало говорит. — Я боюсь. Мне это страшно. — А чего боишься? — Что я не встану уже, что уже все. Мама говорит, что коляска — инструмент, средство. Что коляска, трости, велосипед, ноги — это все выбор. И каждый раз, каждый день этот выбор будет. Валька скручивается на полу, лежит, маме не видно его лица. — Ну, что? Как думаешь? — У меня нет ответа. В 4 года Валька пошел в детский сад. Лида долго его выбирала. В итоге выбрала детсад, созданный для детей мигрантов, которых в обычные муниципальные детские сады отказывались брать. В этом детском саду Валю очень полюбили воспитатели. А Валя полюбил девочку Веру. Представлял он ее так: «Верка, любимая» и очень хотел жениться на ней. Первое время Валя в садике кусался. Так проявлялся психологический и физический стресс, который он перенес. Путь интенсивных реабилитаций — это когда к ребенку прикасаются, осматривают очень много разных людей. Причем это телесное взаимодействие с другими людьми, как правило, неприятное. Как такой ребенок представляет себе взаимодействие с людьми? Ему страшно. Вале было очень страшно, и он начал кусаться. Это продолжалось полгода. С ним работал психолог. Кусаться он перестал, но у Вали долго сохранялась нечувствительность к границам других. Еще в первом классе он мог вырвать у ребенка или взрослого из рук вещь. |
| В тот же день, т. е. 5-го числа получено было мною два письма; одно из Витебска, другое из Полоцка. Из Витебска писал мне от 2-го числа протоиерей В.И. Волков: „Новою радостию наполнилась душа моя за новую Монаршую милость и благоволение к Вам. Благодарю Бога и молю Его о продолжении излияния милостей Его на Вас; поздравляю и кланяюсь Вам. Торжество свящ. коронования праздновали, и мы как умели и как могли. Радость выражалась молитвами, флагами и иллюминациями. Но что ваше празднование против Московского? Поистине одна капля против моря... При том же там все и все ликовало неподдельно, не фальшиво, всецело душой и телом. Но можно ли верить в искренность католиков и жидов? Чтобы они ни говорили, как бы ни уверяли в своей верности и преданности – ложь... и тот ошибается и согрешит, кто верит русским патриотическим чувствам их. А тут, как на зло, газеты все требуют жидам равноправия с русскими... Нашему Губернатору фон-Валю, который надеялся, не дали 1-й ст. Станислава. Как человек по службе энергический, деятельный, честный – он заслуживает награду; но как немец, которого все симпатии на стороне немцев и католиков, с которыми только братается и дружится, не стоит... Весьма полезно было бы, если бы его куда-нибудь – в Тамбов, в Рязань, в Вологду перевели, а сюда русского и православного. Витебскую губернию запрудили немцы... Нужен, очень нужен здесь Губернатор всегда – русский и православный телом и душой“. —906— 1883 г. Из Полоцка от того же 2-го числа писал мне Попечитель Виленского учебного округа Н.А. Сергиевский : „Не зная адреса Вашего в Москве, не мог писать к Вам благовременно. Теперь Вы, конечно, в Твери. Туда-то, в обитель тишины, покоя и уединения спешу к Вам с моим сердечным приветственным словом. Душевно поздравляю Ваше Высокопреосвященство с Всемилостивейшим пожалованием. Душевно поздравляю и с другим знаком внимания Высочайшей власти: разумею призыв Вашего Высокопреосвященства к присутствованию в Св. Синоде. Последнее составляет для меня также предмет величайшей радости в силу убеждения, что ваше вступление в состав членов Св. Синода привнесет много жизни и света в управление делами Церкви, о коих с чистейшею любовию преданного сына Церкви не престаю помышлять и теперь – в грядущей старости еще более, чем прежде – во дни моей юности. |
| Семья Ялтанских. Также присутствует супруг старшей из дочерей Александр Бурганов На страницах журнала для родителей «Виноград» многодетные родители рассказывают о себе и своих детях, делятся опытом. Сегодня мы представляем семью Ялтанских. Родители (26 лет в браке): Дети : Василий Александрович Ялтанский Василий Александрович – Нас объединяет жизнь в любви, а не конкретные качества. Я просто вижу, чувствую и всей моей жизнью ощущаю присутствие жены как моей второй половинки, и это определяет полноту моей жизни. Это как дыхание: когда воздуха не хватает, ты начинаешь задыхаться, ищешь источник кислорода. Терпение нужно, искренность нужна и, опять же, стремление к Богу, то есть стремление каждого члена семьи быть христианином. И это стремление многое определяет. В начале семейной жизни, несмотря на все восторженности, избыток энергии и массу всяких желаний и иллюзий, сейчас можно оценить, что мы тогда жили как бы в сумерках. Преодолевать приходилось прежде всего собственные эти сумерки. Как только появилась наша первая дочка, когда я понял, что я – отец, я изменился принципиально. Когда я эту малютку увидел, сразу почувствовал: я за них отвечаю, и за супругу, кормящую эту малютку, и за дочь. Это тот счастливый миг, когда ты понимаешь, что готов все преодолеть. Собственный эгоизм не приносит качественного изменения в наши жизни, жизнь качественно меняется тогда, когда происходит наполнение семьи. Через четыре года мы ждали Валю, а потом и Свету – на тот момент мы уже стали верующими людьми, мы чувствовали какую-то избранность этого пути: обретение полноты ощущалось все больше и больше, когда мы вместе растили детей. И вокруг этого фокусировалось все – и какие-то творческие моменты, и работа, и преодоление кризисов. Конфликты неизбежны, но ни в коем случае в конфликтах нельзя забывать про другого человека и на первое место ставить себя. Когда это удается, на душе становится светлее и теплее. Когда не удается, то чувствуется тяжесть, холод и одиночество. И сносить это одиночество еще сложнее, чем сказать «прости». Но когда ты это преодолеваешь, когда все налаживается, ты готов уже все терпеть, простить что угодно. Без тепла, без участия друг друга невозможно жить. И конфликты в этом смысле тоже являются индикатором отношений. |
| Фото: elitsy.ru Христос и печенье Как приход становится семьей 14 июня, 2021 Как приход становится семьей Фото: elitsy.ru «Ой, какое красивое печенье — с красненьким «глазком»… А это — сахарное. Вот батюшке Льву спасибо. Праздник нам устроил…» Было Вознесение. Я отправилась с девчонками в храм в нашей деревне в Калужской области. И после службы подвезла одну бабушку до ее дома. Она перебирала в пакетике печенье, которым угостил их местный священник, и радовалась, как ребенок. «Кого поминать?» Вроде бы ничего не произошло. В конце Литургии отец Лев неожиданно поставил на стол в храме большие коробки с печеньем и попросил свою верную помощницу бабу Валю разложить его по пакетикам. И они раздали его всем, кто там был. А были — я с девчонками и несколько бабушек-прихожанок. Елена Кучеренко Одна старушка поднесла печенюшки к почти уже слепым глазам и с интересом начала их рассматривать. Как будто никогда такого не видела. А потом прижала к себе пакетик и расплылась в счастливой беззубой улыбке. — А? Что? — кричала на весь храм другая, древняя и глухая. — Кого поминать? — Никого! Угощение! У-го-ще-ни-е! — кричала ей в ухо другая. — С праздником! — поздравлял в другое ухо отец Лев. Расслышав, наконец, бабушка начала сама над собой смеяться. И совсем не обижалась, что мои дети тоже хохочут, пряча лица в ладонях. — Батюшка нас любит, — говорила третья. — Лю-ю-ю-бит. Балует. И поднимала вверх пакетик с этим печеньем, как бы хвастаясь. Так делают мои дети: «А мне мама вот что купила…» Что стар, что млад… Мои дочки тоже были счастливы. Хотя часто едят более «навороченные» сладости. Да и бабушки те, наверное, тоже. Но в ту минуту всем было хорошо, тепло и радостно. Всего лишь печенье, но было ощущение настоящего праздника. Семейного и трогательного. Христос здесь, вместе с нами. Прежде, чем вознестись на Небо, Он накрыл нам Свой прощальный «земной» стол. И тоже радуется этому печенью. «Записочку подали? Приходите» «Что вы все о земном и мещанском, — скажут мне сейчас. — Какое еще печенье? Главное в храме — служба! Евхаристия!» |
|
|
