| – Мам, ты там купи себе что-нибудь. Платье или лекарство какое. Не экономь. Ну, сама разрули как-нибудь… А я погнал. Дел, понимаешь, за гланды. – Ничего мне не надо, сыночка, и денег твоих не коснусь. У меня все есть… Не на то ты свою жизнь тратишь, не на то… В церковь-то ходишь? – На прошлой Пасхе кажется, был с ребятами… Мам, не до того мне. Сейчас движуха самая пошла, центровая… Я на твои молитвы надеюсь. Реально помогает. – Эх, Володенька, придет время, самому придется отвечать, я все не замолю. И так сердце болит, что деньги твои грязные… Дни летели, в года складывались. Заматерел Владимир, уже виски седые, лысеть начал и правый глаз иногда в тике дергается. Но свое дело раскрутил, в бриллиантах научился разбираться. Уже осмотрительно выбрал себе жену Валю. Дом начал строить, основательно, в два этажа. Чтоб семья была, как у всех. Пожили пару лет, а детей нет и нет. – Мам, что не так? Мы оба здоровые. Что за непруха? – Эх, сыночка, а ты в себя загляни, подумай… Помнишь, хотел священником стать. Господь просто так такие желания никому в сердце не вкладывает. А ты с пути свернул. Может, обидел кого… – Мам, ну ты нашла, что вспомнить… Жизнь дальше кругом-бегом несется. Оглянуться, передохнуть некогда. Московский темп – это вам не тбилисская расслабуха, где никто никуда не торопится. Вдруг жахнуло неожиданное. Валю парализовало. И ведь молодая еще. Откуда только эта пакость свалилась! Володька ее, естественно, в частную клинику, денег не пожалел, профессора привел. А тот ему: – Положение серьезное. Есть шанс, что какие-то функции восстановятся, но в целом вряд ли… Володька запил: – За что, Господи? Только жизнь стала налаживаться. Что я буду делать с инвалидкой?.. А, может, ну ее в баню. Что я, бабу себе здоровую не найду? Пил так до утра и заснул, где сидел. А во сне пришло прозрение: – Нет, бросить Валю совсем западло. Видно, пришло мое время хоть чем-то старые гадости прикрыть. Нельзя хотеть всё и иметь всё по факту сразу. Слишком жирно будет. «Приезжай, Володя, твоя мама умирает. Может, успеешь ее за руку подержать», – не успел |
| В этом году исполняется 50-летие со дня окончания нами Академии, а в июне исполнилось бы и пятидесятилетие моего служения в священном сане. О своем намерении побывать у Тебя и в Калинине пишу Вале. В этом месяце я начал накапливать здоровье: совершил несколько трехчасовых прогулок в лес, а раньше целыми неделями не выходил даже из дома, начал спать более нормально, а в последние дни занялся пилкой дров. Понятно поэтому, что в отношении своего здоровья я чувствую себя хорошо. Утешаю себя мыслию, что, удалившись от зла, я сотворил благо. Стали проникать к нам тревожные слухи, что Святейший намеревается оставить свой пост. Думается, что уход Святейшего был бы большим несчастием для нашей Церкви. Да будет во всем воля Божия. Всем сердцем Твой а[рхиепископ] Симон. P.S. Прошу передать мой Пасхальный привет Нине Сергеевне. Р[абу] Б[ожию] Веру 648 и мл[аденца] Валерия 649 поминаю в своих грешных молитвах. О. Георгий испрашивает Твоих молитв и благословения. Пасха Христова. 1962 г. Д. 54. Л. 121–121 об. Подлинник. Автограф. 24. 4 мая 1962 г. Х[ристос] В[оскресе]. Дорогой мой Владыко и друже! Твое письмо я получил только 3 мая; если бы оно не было заказным, да еще с обратным извещением, я получил бы его 29 апр[еля]. Я очень беспокоился, не имея от Тебя никакой весточки к празднику. В понедельник, 7 мая, я. вероятно, выеду в Калинин, там пробуду несколько дней, поброжу в сосновых лесах, а затем нагряну к Тебе. Понятно, о дне нашествия своего телеграммой извещу тебя и Валю! До скорого свидания! Сердечно любящий Тебя а[рхиепископ] Симон. 21–IV/4–V 62. Д. 55. Л. 92. Подлинник. Автограф. 25. 15 мая 1962 г. 650 СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЕМ АНГЕЛА ПРИЕДУ СРЕДУ ВЕЧЕРОМ=ИВАНОВСКИЙ Д. 55. Л. 125. Телеграфная лента. 26. 24 мая 1962 г. Х[ристос] В[оскресе]. Дорогой Владыко и Друже! Живу приятными воспоминаниями от свидания с Тобой. Рад буду еще раз в этом году, если благословит Бог, лицезреть Тебя и встретить у Тебя Валю. Верю, что скоро его здоровье поправится. Сердечно благодарю Тебя за присланное приветствие со днем моего Ангела. |
| — Выходит, дай Господу рубль, чтобы получить взамен сто? — обличает Валю красавица Катя. — Но это же корыстная торговля с Богом! — Какая торговля? Не понимаю! — недоумевает Валентина. Но, кажется, я понимаю её. За древним обычаем нести в церковь начатки урожая стоит привычка христиан святить свой быт и ставить на первое место Бога, а не свой достаток и горделивое «я». За уличённую в корысти Валю вступается Марина: — Послушай, Катюша, про моего брата. Работал он раньше в рыболовецкой артели. И был у рыбаков обычай — первый улов посвящали Богу и везли потом рыбу в монастырь и в детдом. И был тот первый улов, как при море Тивериадском, когда лишь чудом не порвались сети от множества рыб. Встречаем, бывало, рыбаков на берегу, а они ещё издали кричат от радости: «Божий улов! Божий улов!» Всю путину рыбка хорошо ловилась. А потом купил их рыболовецкое хозяйство какой-то богатей и сказал рыбакам: «Я не позволю раздавать рыбу на дармовщину. Наша цель — получить прибыль. И при чём тут Бог и Божий улов?» А без Бога рыбка перестала ловиться. Прогорел богатей, и разбежалась артель. Я понятно говорю, Катя? — Куда уж понятней! — насмешничает Катя. — Дай Богу взятку, чтоб получить капитал! — А я ещё понятней скажу, — невозмутимо продолжает Марина. — Живём мы, действительно, при море Тивериадском, но по воле Божией жить не хотим, батюшку не слушаемся и лишь добиваемся своего. И выходит у нас, Катя, как у тех рыбаков, что всю ночь ловили рыбу, устали, измучились, и не поймали они ничего. Тут хоть лоб расшиби, а ничего не получится, если нет воли Божией на то. Ты поняла меня, Катенька, а? Катя отворачивается, и всем понятно, о чём речь. Катя не монашеского устроения, но вообразила себя однажды монахиней и с тех пор бьётся как рыба об лёд. Обличает всех, ссорится и живёт на деньги родителей, ставя себя превыше мира сего. Но на Катю не обижаются, понимая, что несчастна она. А ещё вспоминается история одного невесёлого геолога. Он два года поступал в геологический институт, чтобы, окончив его, понять, что перепутал геологию с туризмом. И сколько таких путаников на земле! По словам одного американского учёного, человечество лишь на пять процентов живёт реальностью, а на девяносто пять процентов — иллюзиями. Рано или поздно иллюзии рушатся, и несчастье — удел мечтателей, построивших свой дом на песке. |
| Удивилась Валя. К какой такой матушке?! В какое Шамордино?! Она и про Оптину пустынь-то почти ничего не знала. Оптина пустынь… При этих словах ей представлялась бескрайняя жёлтая пустыня. Но решила исполнить благословение старца и поехать. В Оптиной Валя обрела духовного отца. Когда подошла она к игумену А., батюшка не стал её ни о чём расспрашивать, а дал ей книгу с закладками. Велел сесть в храме на лавочку и прочитать. И Валя прочитала все ответы на мучившие её вопросы и слова, утешающие её скорбь. И поняла, что открыта батюшке вся её жизнь. Так она стала верным и преданным чадом отца А. Игумен А. благословил Валю съездить в женский монастырь в Шамордино и пробыть там до Вознесения. В монастыре она купалась в святом источнике, молилась на долгих монастырских службах. И потихоньку скорбь отступала, исчезала совсем. Только стало Вале тоскливо в Шамордино, захотелось назад, в Оптину. Решила она уехать, не дожидаясь Вознесения. Выходит на дорогу, а там машина игумена А. И он её спрашивает: «Куда это ты собралась? Я тебя благословил до какого дня быть, а?!» И завернул Валю обратно. Нехотя вернулась она назад. А на следующий день её вдруг вместо паломнической трапезной приглашают пообедать в монашеской трапезной вместе с сёстрами. А там так красиво и благодатно! Так там Вале понравилось, что и совсем вся тоска отошла. Вот и ещё бы пожила в Шамордино… Тут к ней подходят и говорят: «Нужно собираться, за вами приехали». Валя и вспоминает, что завтра-то Вознесение! Так духовный отец учил её послушанию и смирению. Вот и побывала она, как её старец Христофор благословил, в Оптиной и в Шамордино. Осталось теперь — «к матушке, к матушке, к матушке»! И где только эту матушку искать? Только так подумала — встречает одну знакомую, которая рассказывает, что идёт навестить старицу, матушку Сепфору. Так Валя познакомилась с матушкой. И скоро стала своим человеком в её доме. Матушке был открыт духовный мир. Она духом видела также проблемы и беды своих чад, знала всё, что происходит с ними. Даже малейшие житейские подробности не оставались от неё в тайне. |
| Копии этого послания я направила в Комитет по делам религии и Министру КГБ в его личный ящик на Лубянке. Стихотворение это звучало с большой силой и скорбью, оно прямо разоблачало авторство властей. Я обещала, если это не прекратится, размножить послание. И действительно, не знаю отчего, статьи прекратились. Я беспокоилась, что Святейший рассердился и обиделся на меня. Но нет. Прошло два года. КГБ меня не тронуло. Святейшего я случайно встретила во дворе лавры, он сам остановился, благословил меня и спросил, как я живу. Я не выдержала и поспешно спросила, не было ли осложнений с моим посланием. Он не ответил на мой вопрос, сказал только пару незначительных фраз о ничего не значащих вещах и, благословив вторично, ушёл. Мои шефы из КГБ, уже имевшие в те годы связи со мной по издательству молитвословов, о послании моём мне ничего не говорили. Я думаю, если б они о нём узнали, были бы просто в панике и никакой бы связи с нами не захотели, это было бы для них опасно. Значит послание моё им не показали, словно оно провалилось сквозь землю, знал о нём, видимо, один Патриарх, поэтому, думаю, и обошёл мой вопрос разумным молчанием». «И ещё несколько слов о покойном митрополите Иоанне (Снычеве) Санкт-Петербургском, в бытность его Куйбышевским архиереем. Случилось это в шестидесятых годах. Зная о нашей подпольной организации и о типографии и о Киновии, владыка Иоанн однажды прислал ко мне чувашскую 11-летнюю девочку Валю из Куйбышева. Валю отняли у православной матери по судебному решению и поместили в детдом за религиозность матери (такое широко практиковалось при Хрущёве). Смышлёная девочка, беседуя с директором детдома, запомнила то место, куда он поставил папку с её делом. Ночью она влезла в форточку, взяла папку и убежала из детского дома. Пробиралась полями и оврагами. Наконец, вся измученная, голодная, замёрзшая добралась до знакомых в Куйбышеве. Она просила не оповещать мать, так как по ней дочь могли выследить. Зная владыку Иоанна, как глубоко верующего архиерея, она пришла к нему. Он дал ей крупную сумму денег, сопровождающую женщину и велел ехать ко мне в Москву, с короткой запиской: «Примите, похлопочите по возможности о возвращении к матери». В поезд они сели далеко от Куйбышева, добравшись до какой-то станции окольными путями пешком: вокзал и автостанция города были обложены агентами. |
| Удивилась Валя. К какой такой матушке?! В какое Шамордино?! Она и про Оптину пустынь-то почти ничего не знала. Оптина пустынь… При этих словах ей представлялась бескрайняя жёлтая пустыня. Но решила исполнить благословение старца и поехать. В Оптиной Валя подошла к игумену А. – батюшка не стал её ни о чём расспрашивать, а дал ей книгу с закладками. Велел сесть в храме на лавочку и прочитать. И Валя прочитала все ответы на мучившие её вопросы и слова, утешающие её скорбь. И поняла, что открыта батюшке вся её жизнь. Так она стала верным и преданным чадом отца А. Игумен А. благословил Валю съездить в женский монастырь в Шамордино и пробыть там до Вознесения. В монастыре она купалась в святом источнике, молилась на долгих монастырских службах. И потихоньку скорбь отступала, исчезала совсем. Только стало Вале тоскливо в Шамордино, захотелось назад, в Оптину. Решила она уехать, не дожидаясь Вознесения. Выходит на дорогу, а там машина игумена А. И он её спрашивает: «Куда это ты собралась? Я тебе благословил до какого дня быть, а?!» И завернул Валю обратно. Нехотя вернулась она назад. А на следующий день её вдруг вместо паломнической трапезной приглашают пообедать в монашеской трапезной вместе с сёстрами. А там так красиво и благодатно! Так там Вале понравилось, что и тоска отошла. Вот и ещё бы пожила в Шамордино… Тут к ней подходят и говорят: «Нужно собираться, за вами приехали». Валя и вспоминает, что завтра-то Вознесение! Так духовный отец учил её послушанию и смирению. Вот и побывала она, как её старец Христофор благословил, в Оптиной и в Шамордино. Осталось теперь – «к матушке, к матушке, к матушке»! И где только эту матушку искать? Едва так подумала – встречает одну знакомую, которая рассказывает, что идёт навестить старицу – матушку Сепфору. Так Валя познакомилась с матушкой. И скоро стала своим человеком в её доме. Матушке был открыт духовный мир. Она духом видела также проблемы и беды своих чад, знала, что происходит с ними. Даже малейшие житейские подробности не оставались от неё в тайне. |
| Я смотрел во все глаза на Володю: коренастого, широкоплечего, круглолицего, светловолосого, с веснушками по всему лицу и даже на губах. Был ли у него под не слишком густой рыжеватой бородой волевой подбородок, свидетельствующий, как говорят, о готовности горы свернуть, я не обратил тогда внимания, но твердость, в которой я не мог усомниться, в его словах была. Впервые в своей жизни я столкнулся тогда с таким странным для советской эпохи конца семидесятых явлением: муж и жена вместе захотели оставить мир и уйти в монастырь. И не от какой-то безысходности, а, наоборот, от благополучной и даже счастливой жизни. Даже не дождавшись рождения внуков. Почему? Может, боялись, что рождение внуков окончательно привяжет их к миру? Вполне возможно. Едва ли все родственники и сельчане приняли их уход в монастырь и еще долго недоумевали: что это за причина такая – «ради спасения души». А вот дочери, воспитанные родителями в вере, поняли их и с уважением отнеслись к их решению, хотя и переживали и плакали: как же тут обойтись без слез! – но удерживать не стали. Утешали себя тем, что будут навещать родителей в монастыре. Валю я узнал позже. Она произвела на меня впечатление общительной и даже веселой женщины, одного возраста с Владимиром. За время моего краткого пребывания в обители я уже кое-что узнал о том, как принимают в монастырь будущих сестер. Ни о каком уговаривании поступить сюда со стороны игумении монастыря не могло быть и речи. Скорее наоборот. Годами вновь поступившие в обитель сестры оставались безобетными послушницами, чье намерение принять постриг подвергалось испытанию временем и напряженным трудом по послушанию, а не по собственному выбору. Обычным порядком, то есть с таким же большим испытательным сроком, взяли в монастырь и Валю. Ее профессиональные навыки швеи предопределили и будущее послушание в обители – работа в монастырской швейной мастерской, – хотя нередко ее можно было видеть и на общих послушаниях, будь то уборка снега или посадка деревьев. Лет десять, не меньше, она ходила в послушницах под духовным руководством игумении Варвары – пока не была пострижена в мантию с именем Васса. Дети вместе с внуками время от времени навещали своих родителей, привнося в жизнь последних напоминания о некогда их счастливой семейной жизни. Но о каких-либо сожалениях супругов по оставленной ими мирской жизни слухов в монастыре не было, а уж более надежного источника информации в обители, чем монастырские слухи, осмелюсь сказать, не бывает. |
| Отец Георгий Ларин. 38. Удаление опухоли Владыка Иоанн был для нас, сирот, любящим отцом и верным другом, действительно понимающим наше положение. В приюте он даже устраивал нам несколько раз в год вечера, так как знал, что мы, дети, тоже должны немного повеселиться. Он был человеком духовным, человеком святой жизни, И, тем не менее, понимал и жизнь мирскую. Мы всегда могли прийти к нему и попросить помощи, если у нас была на сердце тяжесть, и он нас понимал и с любовью утешал. А чтобы мы не унывали, он часто шутил с нами. Особенно он любил меня – из-за того, что я была первой девочкой, появившейся в его сиротском приюте. Навещал он меня и впоследствии и очень любил моих детей, которые называли его «дедушка». Мою дочь Ольгу он крестил в Приютском доме святителя Тихона в Сан-Франциско. С его смертью я лишилась большого друга и отца. У меня был муж – атеист. Иногда он бил меня. Я пожаловалась Владыке, который вызвал его и спросил: «Почему ты бьешь Валю?» На это муж ответил: «Потому что она зарабатывает, а мне денег не дает». «А на что она тратит деньги? – спросил Владыка. – Она тратит их на детей. И очень хорошо, что она тратит их на детей, а не на распущенную жизнь. Если ты будешь травмировать Валю, я заберу ее обратно в сиротский приют святителя Тихона. Мне не составит большого труда держать ее там. Я воспитал, с Божией помощью, 3500 сирот, так что для меня это привычно». Мой муж обещал больше не заниматься рукоприкладством и действительно хорошо себя вел, пока Владыка был жив. Но когда Владыка умер, он снова испортился, и я развелась с ним. Рассказываю Вам обо всем этом потому, что именно в связи с этим произошло чудо. Очевидно, после того, как муж меня ударил, на груди у меня образовалась опухоль величиной с кулак. Я обратилась к врачу, миссис Шимкин, которая посмотрела опухоль и сказала, что после серии уколов она должна рассосаться. После нескольких уколов опухоль затвердела. Тогда я пошла к отцу Митрофану и рассказала ему обо всем, что произошло. Он сказал: «Пойдемте в усыпальницу нашего дорогого блаженного Иоанна и отслужим панихиду по «Владыченке», как ты называешь его. Возьмем немного масла от его лампады, и ты трижды помажешься, говоря: «Молитвами святого архиепископа нашего Иоанна, Боже, дай здравие рабе Божией Валентине, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». |
| — Мать Иоанна, а расскажи мне ещё, пожалуйста, про мать Сепфору как про старицу! — Да, маму мою считали молитвенницей и прозорливой старицей. Но я могу рассказать только о том, какой доброй матерью и бабушкой она была. Свои старческие дары она скрывала, так что я о них и не подозревала. Давай-ка ещё чайку налью! Она уходит за чайником, а я с грустью смотрю на большой портрет матушки Сепфоры на стене: «Ну вот, матушка, я у тебя дома. Неужели я ничего не услышу о тебе, не узнаю ничего нового?» И мне кажется, что мать Сепфора чуть улыбается мне: «Вот какая ты нетерпеливая, Оля!» И сразу же за её улыбкой заливается трелью звонок, и прихожая наполняется гостями из Тулы. Приехала Валя, духовное чадо матери Сепфоры, и привезла с собой ещё гостей. Видно, что они давние знакомые матери Иоанны. Я порываюсь уйти, чтобы не мешать встрече. Но меня останавливают, просят остаться и обещают: «А мы тебе сейчас про мать Сепфору расскажем!». Гости привозят с собой селёдку под шубой, запечённую горбушу, сладости и даже фирменный торт одной из сестёр, «Прагу». Так что пир горой! А за столом мать Иоанна просит Валю: «Ну, расскажи Оле про матушку». И Валя радостно делится своими воспоминаниями о старице. А я слушаю её и время от времени бросаю взгляд на портрет матери Сепфоры, которая улыбается мне ласково и, кажется, говорит: «Вот видишь! А ты расстраивалась! Вот и узнаешь обо мне». И кажется мне, что старица сидит рядом с нами за столом, слушает Валин рассказ и снисходит к нам как к малым детишкам: «Деточки вы мои! Ну, вспоминайте, если вас это утешает!» И Валя вспоминает… У Вали рано умер муж. И после смерти мужа она очень скорбела. И как-то раз решила пойти к старцу, схиархимандриту Христофору, который жил в Туле. Приходит она к старцу а он лежит в постели, старенький, больной. Валя смотрит, а вокруг головы старца как будто облачко светлое. Валя думает: «Это так волосы седые отсвечивают, видимо… Да нет, волосы так не могут отсвечивать»… А отец Христофор ей говорит: «Поезжай, дочка в Оптину. Потом Господь тебя в Шамордино пошлёт. Ну, а потом — к матушке, к матушке, к матушке!» Он на последних словах даже на постели приподнялся и руки вверх простёр. |
| В 11 3/4 ч. тронулись в Большую церковь. До обедни христосовался с 288 чел. В 2 1/2 возвратились в Малахитовую и здесь по-прежнему разга вливались. 24-го марта. Светлое Воскресение. Легли спать около 4 час. утра, когда заря уже занималась. Спали до 8 1/2. Утро было наконец свободное — без бумаг. В 11 1/2 час. началось христосование со всеми людьми в Малахитовой; почти 500 человек получили яйца. Завтракали одни. Поехали с визитами по семейству, посетили т. Сани. Покатавшись по набережной, вернулись к чаю домой. После ванны дочки читал. В 7 1/4 пошли к вечерне; затем обедали у Ксении и Сандро с д. Мишей. Дали ей наши подарки. Еще раз покатались, чтобы подышать воздухом. 25-го марта. Понедельник. День с утра был чудный и сравнительно теплый. В 10 1/2 пошли к обедне, поздравили Ксению и затем отправились в Конно-Гвардейский манеж; Аликс с нею, а я с Сандро. После молебна полк прошел отменно два раза церем. м. Затем были отнесены штандарты и по обыкновению зашли в помещение Лейб-эскадрона, где были выпиты здоровья всех и вся. Вернувшись домой, закусили и сели завтракать в Концертной. Под конец разговора в Ротонде, назначил Валю Долгорукого флигель-адъютантом! В 3 1/2 ч. поехали кататься; гуляли в Аничкове. После чаю читал и писал. В 8 1/2 поехали во франц. театр. Давали новую пьесу “Grosse fortune”. 26-го марта. Вторник. Были обычные доклады. Завтракали в 12 1/4 ч. потому что Аликс в час дня поехала на патриотический концерт . Она вернулась ровно в 2 ч. ко времени большого христосования в Концертной со всеми фельдфебелями, вахмистрами и пасхальными караулами. Очень скоро кончили эту процедуру и, переодевшись, поехали в Аничков. Погода все улучшается; сидел у себя в кабинете с открытым окном! После прогулки катались. Читал до обеда. В 9 1/2 отправились прокатиться еще раз. Возвращаясь домой, видели чудную яркую падающую звезду! 27-го марта. Среда. После доклада Муравьева было последнее христосование с волостными старшинами и раскольниками. Завтракали в Малахитовой по случаю дня рождения Анапа, с музыкой. После этого я должен был обозревать все карты Генерального штаба и также морские гидрографические работы, что заняло два часа с половиною. Немного покатался с Аликс, погода стояла отличная, народу и экипажей была пропасть. Читал. Обедали в 7 ч. с Котей (деж.). Поехали в “Аиду”. 28-го марта. Четверг. |
|
|
