| — Ну, скажи мне, пожалуйста, — спокойно говорит Машка, — где это видано, чтобы на писательницу кричали?! А ты что — писательница? Почему ты меня учишь? Ты разве писательница? Да? Покажи мне твои книги!.. . . . . . Стремление найти и ввести в язык недостающий ему глагол. Говорит про своих «дочек»: — Они у меня по утрам гимнастничают. В немецком языке такой глагол есть: turnen. 15.10.61. Вчера была суббота. Мама и Маша ходили на улицу Мира навещать Толю Рыбакова. И этот эпизод — посещение интерната, слезы детей, к которым никто не пришел, и вид Толика, у которого мама сидит в тюрьме, — все это, конечно, больно ранило Машку. Вечером долго не могла уснуть. Несколько раз заходил к ней. — Ты что, Маша? — Поцелуй меня, папочка. Не могу уснуть. Очень хочу спать и не могу. Крепко меня обняла. . . . . . А утром разбудила меня опять веселая, возбужденная. Кинулась целовать. — Ах, какой день сегодня! Я позавтракала, гимнастику сделала. Сейчас пойдем гулять, потом цветы будем делать… Вообще много хорошего сегодня будет!.. Сейчас ушла с мамой. И сообщила мне — куда: — За польскими яблоками! 17.10.61. После работы гулял с Машей. На улице Мира она показала мне дом, где учится и живет Толя Рыбаков. Минут пять спустя зашли в магазин. Там продаются красивые, нарядные бутылки с каким-то венгерским вином. — Давай, — говорю, — купим мамочке к обеду вина? — Вина? Это что — вино?! — Да. Вино. На лице — ужас. — Нет, нет, что ты, папочка! Не надо!! Вспомнила, конечно, тетю Валю. . . . . . Принесла на кухню, показывает нам с мамой только что нарисованную картинку. Елка. Новогодняя. И три девочки. — Почему они черные? Они негритянки? — Да, негритянки. — А это кто такой? — Это — Дед Мороз. — А почему же у него бороды нет? — Он еще маленький. — Значит, это не Дед Мороз, а Внук Мороз? Смеется: — Маленький Мороз. Морозик! 19.10.61. Сидит на тахте, рвет какие-то бумажки, обертывает этими кусочками маленькую куклу-голыша Люсю. И как-то пыхтит при этом. Спрашиваю: — Это что? — Кукольная Африка. Что-то уж очень замысловато. Как название какой-то дамской пьесы для детей-дошкольников. |
| Я взял. По дороге Толя очень много говорил о своем отце. — У меня папа во время войны на танке работал. У меня папа живой. Он только на Север сейчас уехал. На три года уехал. Он, наверно, на Новый год приедет. В саду Машка и Толя очень весело играли. А дома ждала нас большая неприятность: Толина мама встретила нас вдрызг пьяная. Кричала, что не желает, чтобы над ней «грузинка верх брала», и еще много плохого, обидного и несправедливого сказала. Элико успокаивала ее, стыдила: — Как вам не стыдно?! Валя! При сыне! Вы бы хоть его пожалели. Он к нашему дому привык, полюбил Машеньку… — Ничего не привык, ничего не полюбил. Это я ему велела… И все это — при Машке, при Толе… Я ушел к себе. Приходит Машка. Глаза налились слезами. — Папочка! Что делать? Толя очень сильно плачет. Мне жалко его. Я сама даже хотела заплакать, только терпела. Расспрашивает: — Что сделала тетя Валя? Пришлось «своими словами» объяснить. Губы дрожат. — Давай простим ее! И маме говорила: — Ведь вы же меня прощаете, простите и тетю Валю. Но сама тетя Валя и слушать не хочет о примирении. Все, что скопилось в ней, накипело, все горести, все беды — все отливается на бедной Элико, все валится на ее голову. . . . . . Толика мы оставили ночевать, хотя тетя Валя ни за что не хотела, тащила его, на ночь глядя, к сестре. Ушла она в двенадцатом часу. А глубокой ночью вернулась совсем уж окосевшая. Спала у нас. Утром позавтракала и ушла, наговорив предварительно кучу всяких гадостей. Утром сегодня Маша, по словам Элико, была трогательно внимательна к Толе: — Толенька, тебе не холодно? Толенька, не простудись. Толенька, ты поел уже? Валя увела его. Но с полдороги вернулась и попросила: — Можно, я вечером приведу его к вам? 9.10.61. Но привела Толика не Валя. Привел его милиционер. Утро сегодня было солнечное, теплое. Элико предложила поехать к Ляле в Пушкин, но я рассчитал, что не успеем. Поехали на Каменный остров… Домой вернулись в восьмом часу. А часов в десять милиционер привел Толю. Оказывается, Валя напилась «с каким-то дядькой» в парке Победы и ее забрали в милицию. Толя был с нею, его тоже забрали. На вопрос, где он живет, парень постеснялся сказать «в интернате», сказал: «у писателя Пантелеева». |
| – Ты правильно делаешь, Слав, что лежишь! Ято в политике ни хрена не мыслю, но чувствую, понимаешь, говном это пахнет! Демонстрации эти все, танки – на хрена мне это надо? Я ведь воспитывался в советской школе: мне надо больше порядку и чтобы, едрена вошь, народ вместе, как один!!! А тут – свои же мужики да на своих! Да когда это было? У нас в деревне даже когда пацаны дерутся, взрослый их разнимает. На то он и взрослый. Мужик – Хозяин. А тут, едрена вошь, что? Страна без хозяина? Что хочешь, то твори? Ну, я, Слав, конечно, дубина, могу и лишку себе позволить, но я, Слав, с понятиями… А может, не те понятия? – Валя глотнул еще. – Порядок, Слава, должен быть!.. Меня как током дернуло! Кто говорил? Простой крестьянский мужик, у которого, может, все предки бунтарями были, так что ж он порядка хочет? Может, в крови у русского мужика этот порядок? И бунтовали-то из-за того, что не было его, порядка? Поди разберись, какая у него там думка! Я глядел на Валю по-новому, словно заново открывал его! А ведь всего-то навсего сидит пьянчужка, грузчик из винного магазина, а мыслит по-государственному! Это меня как-то встряхнуло, отвлекло от мрачных мыслей, заставило думать о другом, если угодно – о глобальном, творившемся в стране вокруг нас всех уже который год. Зазвонил телефон, я снял трубку: – Алле! – Славик, – это был все-таки Илья, – записывай телефон! Я записал. – Позвонишь, скажешь, что от Ильи, что надо поднатаскать ремеслу. Фамилия его Рогозин, занятный тип, мастер отличный. Все понял? – Конечно, понял. – Условия оговорите сами. Я не знаю, сколько денег он берет за занятие, но думаю, потянешь. Зовут его Владимир Сергеевич. Он при тебе евреев ругать будет – не обращай внимания! У меня все! Пока! Глава 8 Владимир Сергеевич оказался вполне нормальным мужиком, я не чувствовал при нем ни робости, ни стеснения. Он пригласил меня к себе на квартиру, и опять мои работы были расставлены на стульях, на диванах, на креслах, на полу, а он ходил неторопливо или сидел, покуривая сигарету. |
| Учебный год кончался. Мы с товарищем надумали сделать предложение Вале: «Кого из нас она выберет, тот и женится на ней», – решили мы с другом. Были, кроме нас, еще и другие претенденты на руку Вали». «Но на летние каникулы, – продолжает свой рассказ отец Владимир, – я уехал в Ярославль, не объяснившись с девушкой. Летом я не забывал о ней, ее образ был у меня в сердце, но я ни на что не надеялся, думал, что Валя предпочтет моего друга Ивана. Но, к своему удивлению, по возвращению осенью я встретил Валю снова у матушек. – Что же ты не пошла за Ивана? – спросил я девушку. – Да ведь он из Ташкента. Он увезет меня отсюда далеко на юг, я больше не увижу ни Лавру, ни тетушку». Три года ходил Владимир в дом на Кировской улице, все не решаясь заговорить о главном. Но вот Валентине исполнилось 18 лет. Владимир рассказал обо всем своему другу Никодиму, принарядился и, собрав все свое мужество, отправился делать предложение. Однако сватовство на этот раз не состоялось. Жених явился без предупреждения, нежданно-негаданно. Его избранница, не ожидавшая гостей, босая, в это время мыла в доме полы. Она настолько была смущена, что ее застали в таком затрапезном виде, что сходу отказала жениху и даже выставила его за дверь. И все же то, что должно было произойти, то, по воле Божией, и произошло. Вскоре Валя дала согласие Владимиру стать его женой, они стали отныне нареченными женихом и невестой. Но об этом мало кто знал. Когда кончался последний учебный год в семинарии, друзья Владимира, видя его скромность и смирение, стали уговаривать его избрать монашеский путь служения Богу. Но он им ответил: – Нет, я буду белым священником – у меня уже и невеста есть. В личном деле выпускника семинарии Владимира Недосекина имеется характеристика на него под грифом «Конфиденциально», написанная инспектором Духовной семинарии. «...B 1948 г. поступал в Духовную Семинарию, но принят не был. Для того чтобы достичь Духовной семинарии, сначала поступает послушником в Лавру. В Лавре самоотверженно ухаживал за больным. Больной, умирая, просил Святейшего посодействовать Недосекину поступить в Семинарию. Теперь несет добровольное послушание, ухаживая за о. Димитрием Боголюбовым. |
| Во вторых, если мы вспомним хаотическую подоснову характера Сковороды, соединенного с крепкой и упорной внешней волей, мы поймем, что трудности, переживаемые Скородой, чисто внутреннего, духовного порядка. Захотел бы он рубить турков, он, не колеблясь, пошел бы, куда следует. Внешне проявить свою волю ему ничего не стоило. Он избрал более трудный путь: волю свою укротить, хаос свой смирить. И в этом смысле решение его, с виду малозаметное, гораздо значительнее, чем все возможные и легкие для Сковороды самоопределения внешние. Сковороде нужно было победить свою хаотичность, тоску, скуку, ненасытную валю. И внутренняя борьба его, патетическая устремленность к «Петре» стала приносить свои плоды. «Сковорода начал чувствовать вкус к свободе от суетностей и пристрасти житейских, в убогом, но беспечном состоянии, в уединении, но без расстройки с самим собой… Волю он углубил, со всем умствованием ее и желаниями в ничтожность свою; поверг себя в волю Творца, предавшись всецело жизни и любви Божией, дабы Промысл Его располагал им яко орудием своим, а может и яко же хощет». Не пойду в город богатый. Я буду на полях жить. Буду век мой коротати, где тихо время бежит. О дубрава! о зелена! о мати моя родна! В тебе жизнь увеселена, в тебе покой, тишина Не хочу и наук новых кроме здравого ума, Кроме умностей Христовых, в коих сладостна душа. О дубрава! о. зелена! о мати моя родна! В тебе жизнь увеселена, в тебе покой, тишина… Здравствуй, мой милый покою! Во веки ты будешь мой. Добро мне быть с тобою: ты мой век будь, а я твой. О дубрава! о свобода! в тебе я начал мудретъ, До тебямоя природа, в тебе хочу и умереть. Бурная душа его, вкусив покоя и тишины, стала зацветать. Весна люба, ах пришла! Зима люта, ах прошла! Уже сады расцвели и соловьев навели. Ах ты печаль! прочь отсель! Не безобразь красных сел. Бежи себе в болота, в подземные ворота! Бежи себе прочь во ад! не для тебя рай и сад. Душамоя процвела ирадостей навела. Счастлив тот и без утех, кто победил смертный грех. Душа его Божий град, душа его Божий сад…3« Душа человеческая, повергаясь в состояние низших себя степеней, погружаясь в зверские страсти, предаваясь чувственности своей, свойственной скотам, принимает на себя свойства и качества их, злобу, ярость, несытость, зависть, гордость и пр., возвышаясь же подвигом доброй воли выше скотских увлечений, зверских побуждений и бессловесных стремлений, восходит на высоту чистоты умов, которых стихия есть свет, разум, мир, гармония, любовь, блаженство, и от них заимствует некоторую силу величественности, светлости и разумения высшего, пространнейшего, далечайшего, яснейшего, и превосходнейшей святости в чувствах». |
| Фото: Getty images Заветное место. Как бизнесмен бездомной «четырехкомнатную хату» подарил Елена Кучеренко — о том, как сбываются мечты 27 ноября, 2021 Елена Кучеренко — о том, как сбываются мечты Фото: Getty images «Вот так, Ленка, понятно! У тебя в Москве трешка несчастная. А у нас с Пашкой четырехкомнатная хата теперь! — с вальяжной улыбкой говорила мне Валентина, бездомная с нашей паперти. — Бог послал!» Елена Кучеренко Я принюхалась. Вроде трезвая. — Чего-чего Он тебе послал? — Че надо! Говорю ж — хату! И гордо пошла на свою паперть побираться. А я осталась думать о том, что я, наверное, чем-то не тем занимаюсь и как-то не так молюсь. Поразбирала я вещи в Николином уголке, другие насущные вопросы на подворье порешала. И посеменила на паперть к бездомным. Ну или теперь «домным». Прояснить ситуацию. А там история, оказывается… «Ну, я послала мента и ушла» Валя побирается на паперти нашего храма давно. Хорошая такая женщина. Мы с ней дружим. Она еще других попрошаек всегда с любовью стыдит, когда они у меня деньги берут: — Что ж вы, ушлепки такие-сякие, — нецензурные, — делаете?! У нее ж пять детей! А ну, бабки на кассу! На улице Валя живет лет тридцать. Говорит, что когда-то снимала комнату, а потом у нее украли в поезде паспорт. Сидела в спецприемнике, выйдя, пыталась восстановить документы. — Но мент с меня потребовал 150 рублей, — рассказывала. — А тогда это были большие деньги. Ну я послала его на три буквы и ушла. Какое-то время подрабатывала в цветочной палатке. — Вот там она стояла раньше, — показывала она рукой. — Помнишь? Да, я помню ту палатку… Подрабатывала, комнату снимала. Говорит, что даже ремонт там небольшой сделала. А потом палатка накрылась, а хозяйка Валю выгнала. И стала она жить на улице, денег просить. Без паспорта никто не пускал. Валентина почти не пьющая. Умеренно выпивающая. Так, чтобы валялась — нет, никогда. Порядок на паперти держит. Мусор убирает, «залетных» строит. О своих заботится… — Меня как-то сын-наркоман из дома выгнал, — рассказывала другая женщина с паперти, вообще не пьющая, кстати. — Есть нечего, денег нет. |
| Для каждой у него был приготовлен искренний комплимент. И все в том храме, от юных дев до древних старушек, чувствовали себя рядом с ним распустившимися ароматными бутонами. Но ведь и ругали за это. Эх, люди… А Валю свою покойную до самой смерти любил. И верность хранил. Потому что нужен он ей оказался. Такой как есть — пьющий и легкомысленный. Помнил он детдом свой и ценил это тепло. И, наверное, поэтому и сам дарил его людям. И женщинам — в память о Валентине. Чисто дарил, целомудренно. И как же нужно было им, уставшим, загнанным, побитым жизнью, часто одиноким при живых мужьях, вот это его тепло. Да… Ушел Петюня. Дождалась его Там Валентина. Но не хватает его очень в приходе. До слез не хватает… Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно 178 079 Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 31 октября, 2023 9 сентября, 2023 8 марта, 2024 23 февраля, 2024 18 января, 2024 16 января, 2024 9 января, 2024 2 января, 2024 30 ноября, 2023 31 октября, 2023 9 сентября, 2023 8 марта, 2024 23 февраля, 2024 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! © 2003—2024. Сетевое издание Правмир зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Реестровая запись ЭЛ ФС 77 – 85438 от 13.06.2023 г. (внесение изменений в свидетельство ЭЛ ФС 77-44847 от 03.05.2011 г.) |
| — Повезло вам на встречи с выдающимися людьми… — Да. Когда я начал заниматься болгарской живописью, то познакомился со своей первой женой, которая сыграла колоссальную роль в моей судьбе. Ее отец до 1944 года был руководителем соцпартии Болгарии. Потом он пошел по дипломатической стезе. И моя будущая жена, приехав сюда, уже знала пять языков, потому что училась в Италии, Америке, Швейцарии. Она мне приоткрыла окошко в мир западного искусства: итальянское Возрождение, импрессионизм… — Как познакомились со своей второй женой? — В свои университетские годы, занимаясь на кафедре искусствоведения вместе с моим другом, с которым мы и поныне сотрудничаем — Никитой Голейзовским — я несколько лет прожил в семье его замечательного отца Касьяна Ярославича Голейзовского. Это был талантливейший хореограф, один из просветителей конца XIX — haчaлa XX века. Мы с Никитой восторженно слушали его рассказы о том, как он работал с Врубелем, Серовым. Однажды Касьян Ярославич сказал мне: «Я в Ваганьковском училище видел девочку из Средней Азии, Валю Ганибалову — поверь, она заставит о себе говорить». Я не придал этому замечанию особенного значения, но человек предполагает, а Бог располагает. Позже я подружился с выдающимся танцовщиком Володей Васильевым. В 1972-м во время Всесоюзного конкурса артистов балета они с Катей Максимовой пошутили: «Савва, тебе бы следовало походить на балетный конкурс, ты же холостяк — может, и жену себе там подыщешь». И однажды я с ними сходил на один из туров. Правда, уже после четвертого выступления собрался уходить. Но они меня удержали: «Сейчас будет Валя Ганибалова танцевать, ее обязательно надо посмотреть». Я не такой уж тонкий ценитель балетного искусства, но сразу понял, что танцует действительно незаурядная балерина. Вскоре в Москву на гастроли приехал Мариинский театр. Я дружил с некоторыми из его артистов. Пришли они ко мне в мастерскую с Валей Ганибаловой. Так жизнь нас свела, мы стали мужем и женой, у нас родилась замечательная дочь Марфа, которая пошла по моим стопам. |
| — И по этой причине, — сказал Леня, — Сапожников должен быть исключен из ОИППХа. — Почему? — удивился Марат, но тут же добавил: — Вообще-то да… Но Горику это показалось нечестным. Сапог же не виноват в том, что у него папаша — шпион. Откуда ему знать? Он же не интересуется отцовскими делами, правда же? — А знаешь, что говорил мой отец? — сказал Леня, и его лицо при свете свечи стало жестким и скуластым, как у индейца. — Он недавно приезжал в Москву на пленум. Видел Сталина, Ворошилова. И вот он говорит, что сейчас самое труднейшее время, еще труднее, чем война. Потому что кругом враги. Вредители, шпионы, диверсанты, двурушники и так далее. Англия и Франция, говорит, переполнены немецкими шпионами. Почему же, говорит, их у нас не должно быть? Они есть, еще больше, чем там, но их разоблачить трудно, потому что, говорит, они прикрываются партийными билетами и прошлыми заслугами. Вообще очень хитро маскируются, гады. Он умолк, морща лоб. — Ну? — спросил Горик. — Что «ну»? Баранки гну! Если б мы взяли Володьку в пещеру, он бы проболтался отцу, и тот передал все сведения о пещере в германский штаб. А пещеры играют очень важную роль на войне. Ясно вам, лопухи? «Лопухи» молчали. Все, что Карась сказал, было ясно и мудро, но от этой мудрости сделалось вдруг скучно. Игра кончалась. Начиналось что-то другое. Но им не хотелось верить в это. Почти всю свою жизнь, длинную у одного и короткую, несчастную у другого, они не верили в то, что и г р а к о н ч и л а с ь. Все разделились на два враждующих лагеря: одни за Сережкину Валю, другие против Сережкиной Вали. За — бабушка, мама, Женька, дядя Миша, Валерка, домработница Маруся; против — отец, Горик, тетя Дина, сам Сережка, дядя Гриша и его жена Зоя. Все было понятно, кроме одного: почему дядя Миша «за»? Наверно, только потому, что он неизменно спорил с отцом, и особенно с Сережкой. Если они против, значит, он «за». Свистопляска началась однажды вечером, когда бабушка пришла с работы очень возбужденная и сказала, что к ней в секретариат приходила Сережкина Валя, плакала, даже р ы д а л а, жаловалась на Сережку и называла его подлецом. Все это было рассказано за ужином одним взрослым, но Горик, несколько раз забегавший в столовую с учебником по геометрии — как бы спросить у отца насчет одной заковыристой задачки, — хотя и делал вид, что ничего не соображает и ничем не интересуется, кроме геометрии, хотя бабушка всякий раз понижала голос, когда он вбегал, сумел все отлично понять. Услышанное поразило его. Он никогда не видел, как рыдают, но картина р ы д а ю щ е й Вали мгновенно возникла в его воображении. Это было нечто величественное и в то же время пугающее. Главное, что он понял, — Сережка не хочет больше быть женихом Вали и нашел себе другую невесту. Эту другую, по имени Ада, Горик уже видел раза три. Сережка приводил ее в гости, а однажды все вместе ходили в кино на «Арсен из Марабды», мировую картину про кавказских разбойников. |
| Однако, работая в детском турклубе не первый год, она знала, из-за чего этот план, скорее всего, сорвется. Дети не пожелают разойтись, чтобы не лишиться предвкушаемых радостей похода. Они не поймут, насколько серьезно положение, и будут переминаться на месте, надеясь, что поход все-таки состоится. А тем временем Алишер быстренько запихнет Валю в автобус и скажет детям: «Она пошутила». И будет уже поздно предпринимать дальнейшие шаги, потому что за ней будут следить, а при первом удобном случае, вероятно, ликвидируют. Странное дело, еще недавно – в тот день, когда Алишер впервые появился возле их клуба – Валя совсем не боялась смерти. Услышав от старухи, что это, может быть, террорист, она тогда с легкостью подумала: «гори все синим пламенем». Так неужели теперь, после полного крушения своего кратковременного счастья, ей еще стоит для чего-то беречь свою жизнь? Может быть, так даже лучше… Но ей нельзя умирать просто так, без пользы для пятидесяти гномиков с привешенными за спину рюкзаками. Ведь им грозит не только душевная травма, сама по себе способная искалечить дальнейшую судьбу. Скорее всего, их потом продадут на рынке как невольников… Вот если бы найти способ предупредить старуху! Конечно, она выйдет на крыльцо проводить отъезжающих, и тогда Валин последний крик, предупреждающий об опасности, не должен пропасть впустую… Старуха не сможет задержать автобус, но она тут же свяжется с милицией. По крайней мере, их будут без промедления спасать… Теперь план выглядел более осуществимым – надо только собраться с духом и не сплоховать в последний момент. Однако она с отвращением признавалась себе, что скорее всего ничего не сделает. Непреодолимым был не страх смерти (во всяком случае сейчас, пока не пришла минута), а страх развязки. Валя не знала, сможет ли вынести то неимоверное напряжение, с которым придется ожидать готовый обрушиться на нее гнев Алишера. Ибо несмотря ни на что, душу одержало доледниковое, первобытное табу приниженной женщины перед подчинившим ее мужчиной: не идти наперекор повелителю. А он все еще оставался Валиным повелителем, ужасным и презираемым, но тем не менее. Она просто не дерзнет возвысить против него голос! Да у нее и не будет в решительный момент голоса – одна хрипота в горле… Труднее всего сбросить с себя эти внутренние оковы, заставляющие трепетать перед преступником… |
|
|
