| Любимая бабушка моей матушки в гражданскую войну в один день потеряла жениха и духовника. Их батюшка, кстати тоже отец Александр, вместе с молодым купцом, уже наречённым её женихом, ехали в поезде, на который напали «зелёные». 1918 год, застрелить человека тогда считалось делом обыденным, а бандиты и вовсе никого не щадили. Потом в многочисленных фильмах о том времени я видел, как грабили поезда махновцы. Но даже в страшном сне мне не могло привидеться, что пройдёт всего несколько лет, и я всё это вновь увижу, только уже не в кино, а наяву… Работать на железку я пришёл в последний год советской власти, страна разваливалась на глазах. Почему-то именно в этот год у нас на станции начала падать дисциплина. Всё больше стало попадаться пьяных. И раньше пили, но как-то все с оглядкой, а теперь — никто ни на кого не смотрел! А однажды белым днём мои товарищи остановили состав и вскрыли вагон. В нём всего-то и было что несколько ящиков с конфетами-леденцами и печеньем, но главное — сам факт-прецедент!. Раньше, если на что и решались, — так только стрясти с проводников пару арбузов в сезон, или выпросить бутылку водки за то, чтобы «нежно» локомотивом снять с горки вагон со стеклотарой или теми же арбузами и дынями… И вдруг всё резко в раз поменялось. А грабить на железке стали преимущественно по ночам. Оно и понятно — удобно, нет лишних глаз! Помню… Работяги вскрыли вагон, ещё и залезть в него не успели, а уж из центрального пункта бегут наши итээры (инженерно-технические работники), руководители смены. Оказалось, что в вагоне перевозили спортивную обувь. Начальник смены, мужчина лет тридцати пяти, маленький спортивный, легко взлетел в вагон, и словно Владимир Ильич Ленин с известной картины, ухватившись одной рукой за поручень, и вытянув другую в сторону бегущих, закричал: — Люди, берите, всё это ваше, законное! Они нас столько лет обворовывали, недодавали! Хватит, Теперь наше время пришло, сами возьмём! Потом стал хватать коробки с кроссовками и бросать их в толпу. Кем были эти самые «ОНИ», непонятно. Зато благодаря именно «ИХ» проискам в прошлом, грабёж вагонов в настоящем — превращался из обычного мародёрства в некое подобие возмездия и акт справедливости! |
| Любой ценой! Любой ценой?… На Красной Пресне я усвоил и принял эти — совсем не преувеличенные — советы жестокого спецнарядника, упустив только спросить: а где же мера цены? Где же край её? Глава 3. Караваны невольников Маетно ехать в вагон-заке, непереносимо в воронке, замучивает скоро и пересылка, — да уж лучше бы обминуть их все, да сразу в лагерь красными вагонами. Интересы государства и интересы личности, как всегда, совпадают и тут. Государству тоже выгодно отправлять осуждённых в лагерь, прямым маршрутом, не загружая городских магистралей, автотранспорта и персонала пересылок. Это давно понято в ГУЛАГе и отлично освоено: караваны краснух (красных телячьих вагонов), караваны барж, а уж где ни рельсов, ни воды — там пешие караваны (эксплуатировать лошадей и верблюдов заключённым не дают.) Красные эшелоны всегда выгодны, когда где-то быстро работают суды или где-то пересылка переполнена — и вот можно отправить сразу вместе большую массу арестантов. Так отправляли миллионы крестьян в 1929–31 годах. Так высылали Ленинград из Ленинграда. В тридцатых годах так заселялась Колыма: каждый день изрыгала такой эшелон до Совгавани, до порта Ванино столица нашей Родины Москва. И каждый областной город тоже слал красные эшелоны, только не ежедневно. В 1941 так выселяли Республику Немцев Поволжья в Казахстан, и с тех пор все остальные нации — так же. В 1945 такими эшелонами везли русских блудных сынов и дочерей — из Германии, из Чехословакии, из Австрии и просто с западных границ, кто сам подъезжал туда. В 1949 так собирали Пятьдесят Восьмую в Особые лагеря. Вагон-заки ходят по пошлому железнодорожному расписанию, красные эшелоны — по важному наряду, подписанному важным генералом ГУЛАГа. Вагон-зак не может идти в пустое место, в конце его назначения всегда есть вокзал, и хоть плохенький городишка, и КПЗ под крышей. Но красный эшелон может идти и в пустоту: куда придёт он, там рядом с ним тотчас подымается из моря, степного или таёжного, новый остров Архипелага. Не всякий красный вагон и не сразу может везти заключённых — сперва он должен быть подготовлен. |
| Среди «соборян» был митрофорный протоиерей о. Адриан Рымаренко (настоятель собора), о. Г. Бенигсен и, насколько мне и Орлову помнится, о. А. Киселев, с семьями, и некоторые другие духовные лица. Здесь же был недавно приехавший в Берлин отец архимандрит Серафим (Иванов) с некоторыми монашествующими (в том числе был игумен Иов). Поговорив с ними, я убедился в необходимости что-то предпринять. Как сообщил мне впоследствии о. Г. Бенигсен, у него имелась договоренность с одним из адъютантов генерала Власова, знакомого ему еще по довоенному времени; согласно этой договоренности, вся эта группа духовенства должна была быть взята во власовский поезд и вывезена из Берлина. Однако время шло, поезд должен был скоро отходить; к нему уже были прицеплены два паровоза, но все оставалось неподвижным на своих местах. Не зная ничего об имевшейся договоренности о. Г. Бенигсена, я счел своим долгом помочь духовным лицам находившимся на вокзале. Мне пришлось обратиться к одному из штабных офицеров. Последний пригласил меня пройти в штабной вагон и представил меня военному в генеральской форме. Не помню теперь уже кто это был, но, как мне кажется, я имел дело с генералом Боярским.. Все происходило весьма быстро, как на кинематографической ленте. Вагоны были почти не освещены. Генерал отдал распоряжение и мне сообщили, что сейчас к поезду будет прицеплен отдельный вагон для духовенства. Так это и было. Поезд отошел от платформы, потом был снова подан задним ходом и в его конце оказался прицепленным пустой вагон, в который и были водворены духовные лица ожидавшие отъезда и впоследствии благодарившие меня. Все они туда поместились и мы с Орловым тоже перешли в их вагон, проехали с ними весь путь, коротая время взаимным обменом мнений. Когда поезд пришел в Мюнзинген, ко мне подошел один из встречавших офицеров и предложил нам с Орловым пройти в привокзальную гостиницу (гастхауз), где была предоставлена комната на двоих. На мой вопрос — куда же денутся приехавшие духовные лица, мне был дан ответ, что поскольку их не ждали, то и специального помещения им предоставить не могут и их всех поместят в отдельном бараке, находящимся в распоряжении дивизии. Понимая невозможность разместить их всех в одном маленьком номере гастхауза, я все же счел необходимым предложить архимандриту Серафиму (Иванову) расположиться с нами в этом же номере, что он и сделал, видимо, не без удовольствия. Мы втроем прожили в этой небольшой комнате довольно долгое время и за этот период отец архимандрит, будучи в церковном отношении весьма образованным человеком, пополнил мои знания в данной области, за что я ему был благодарен. |
| В Подмосковье пассажиры раскачали вагон электрички, чтобы спасти прижатого к платформе мужчину 14 февраля, 2019. Новостная служба Чтобы вытащить мужчину, пассажиры раскачали вагон 14 февраля. ПРАВМИР. В Подмосковье мужчину зажало между вагоном и платформой электрички на станции Долгопрудный. По словам очевидцев, мужчина поскользнулся при выходе из электрички, сообщает «Подмосковье сегодня». В то же время « МК » пишет, что мужчина пытался проникнуть на платформу без билета, но поскользнулся и упал под подъезжавшую электричку. Чтобы вытащить мужчину, пассажиры раскачали вагон. Пострадавшего с травмами доставили в больницу. По некоторым данным, мужчина скончался, однако официальной информации о происшествии и состоянии пострадавшего нет. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 21 января, 2024 20 января, 2024 16 марта, 2017 25 января, 2018 5 марта, 2018 3 апреля, 2024 28 марта, 2024 14 февраля, 2024 9 февраля, 2024 21 января, 2024 20 января, 2024 16 марта, 2017 25 января, 2018 Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! © 2003—2024. Сетевое издание Правмир зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Реестровая запись ЭЛ ФС 77 – 85438 от 13.06.2023 г. (внесение изменений в свидетельство ЭЛ ФС 77-44847 от 03.05.2011 г.) Учредитель: Автономная некоммерческая организация информационно-познавательный центр «Правмир» (АНО «Правмир») (ОГРН 1107799036730) Главный редактор: Данилова А.А. Адрес электронной почты редакции: info@pravmir.ru Телефон: +7 929 952 59 99 Чтобы связаться с редакцией или сообщить обо всех замеченных ошибках, воспользуйтесь формой обратной связи . Републикация материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) возможна только с письменного разрешения редакции. Мнение авторов статей портала может не совпадать с позицией редакции. Правмиру нужна ваша помощь Помогите нам быть вместе Правмиру нужна ваша помощь Помогите нам быть вместе Правмиру нужна ваша помощь Помогите нам быть вместе 12 |
| Дмитрий Емец с семьей. Фото: Артем Житенев Еще один СЕКРЕТ. Очень редко оба родителя бывают многодетными в равной мере, хотя дети все общие. Такая загадка. А разгадка такая. В трети многодетных семей – многодетный отец, а мать его старший ребенок. В другой трети – многодетна мать, а отец, ну допустим, старший ее сын. Или младший. То есть один паровоз, а другой вагон. И так бывает всегда и во всех отношениях. Главное, не пытаться понять, кто паровоз, а кто вагон. Потому что, может быть, что один паровоз в чем-то одном, а вагон в другом. А второй – наоборот. Мы жили ради детей и дико устали Самая большая проблема – шум. Видимо, есть какие-то децибелы и какое-то количество шумовых источников, когда сознание уже перемыкает. Если шумят два, начинает шуметь третий, четвертый и заканчивается все битвой народов или первой мировой войной. Поэтому нужно стараться «рассеять толпу». Толпа рассеивается отдельными уголками в доме. Любимыми книгами, собственной комнатой, когда она есть. Главное, не собирать в одной комнате толп. Когда же толпа неизбежна, например, в машине, нужно включить аудиокнигу, иначе от тесноты и шума все могут перессориться. Главное – это дать ребенку как можно больше внимания и любви. Это как с огурцами на грядках, где свет измеряется в определенных единицах. Так и тут. Внимание измеряется во внимомах. Это моя единица измерения, я ее сам придумал. Каждый человек, каждый ребенок хочет получить свое количество внимом. И мы их получаем любой ценой. Бывает внимание позитивное, допустим, похвастаться успехами своими, а бывает негативное. Допустим, вылить на себя банку краски, или плохо учиться, или драться – это тоже форма привлечения внимания и получения внимом. Так что лучше давать эти внимомы в позитивном виде. Еще бытовой секрет: если хочешь, чтобы тебя надолго хватило, используй тактику эгоиста. Всему радуйся, от всего получай удовольствие, не ощущай себя страдальцем. Довольно долго, наверное, первые пять детей мы жили только ради детей и дико устали. В сухом остатке можно посчитать нагрузку: у каждого из трех старших по три-четыре кружка, музыкалки всякие, художки, гимнастики. Отвези-привези-посиди. Плюс болезни, сопли и прочие сопутствующие радости. При этом Маша еще рисовала и занималась глиной, а я писал книги и ездил порой с лекциями для поддержания штанов. Не перечеркивать себя |
| Печора! В эти места мы собирались в начале лета на пейзажи. Собиралась группа, в ней и Варюха. Собирался ехать нами всеми любимый художник и педагог Сергей Михайлович Ивашев-Мусатов — чудесный педагог, зажигающий сердца, наполняющий силой творчества, окрыляющий души мощной силой духа как человеческого, так и творческого. Собирались ехать, чтобы творить первозданную красоту этих мест. Я мечтал, я грезил, я с нетерпеньем ждал того часа. И я стою на ее берегу , замерзший, обессиленный ЗК — зэк. «Кто за судьбой не идет, того судьба тащит». Вот она — моя судьба! Кто бы думал? Ноги как култышки, руки — их словно и нет. Пляшешь, дуешь, топчешься. Наконец! Вышло начальство в валенках, в овчинных полушубках, розовые, сытые. На носилках уносят в зону павших в бою. Их много! Остальным команда: «Кругом, шагом марш к вагону». Это смерть! Белая смерть! Я не дойду , нет сил, нет ног. Но есть второе дыхание! Надо, надо, надо. Я не помню, не знаю, откуда оно пришло, кто дал силы! Дошли все обмороженные, еле живые, но дошли. Вагон! Милый желанный вагон. Теплый вагон. Тюрьма, клетка стала желанной, необходимой для спасения жизни. В зоне, на берегу, этап не приняли: слишком большие сроки, в зоне побоялись. Взяли только обмороженных и не могущих идти — как гуманно, как демократично! Остальных — на Воркуту! Ехали, ехали и въехали в кромешную ночь, круглосуточную, многомесячную. Плывут по темному небу, как огромные удавы, спазматически сами себя проиатывающие, светящиеся бледным свечением фосфора сияния, возникающие и пропадающие, внезапно рождающиеся и медленно умирающие. Они бродят по темному небу средь звезд и Млечного Пути, как страшные призраки неумолимой безысходности! Воркутинская пересылка. Прожарка, вшей навалом — хоть греби. Баня — отрада «дней моих суровых». — Эй, Борода! Давай, валяй в прожарку , принимай шмотки! Валяю, принимаю, куда-то сую. Этап вымылся. — Эй, Борода! Валяй мыться! Валяю, раздеваюсь. — Эй, Борода! Валяй сюда, давай, давай. Не пойму, что давать и что валять. |
| Люди ничего не поняли, они были оглушены Рассказ выжившего в теракте пассажира петербургского метро 3 апреля, 2017 Рассказ выжившего в теракте пассажира петербургского метро Сегодня произошли взрывы в поезде метро Санкт-Петербурга. Очевидец Назар Джораев, который ехал в этом поезде, рассказал корреспонденту «Правмира», что произошло. Назар Джораев. Фото: my.mail.ru -Я видел яркую вспышку. — В каком вагоне произошло? — Второй вагон взорвался. Электровоз и второй. — Вы ехали в каком вагоне? — Я в третьем. Через один. — Что произошло дальше? — Тот вагон, который взорвался, сдулся, он неправильную форму имеет. — Много людей было? — Человек 20, 19 лежали. — Один вагон пострадал только? — Да. И первая дверь. Взрыв был между первой и второй дверью. По направлению движения с левой стороны. — Как люди начали себя вести? Началась паника? — Люди ничего не поняли, они, видимо, оглушены были. — Как контузия, да? — Да. Сейчас плохо слышу. Сейчас с товарищем вертолет смотрели – вертолет летает, а слышно плохо. — Как вы вышли, вам помогли? — Я вышел. Я мальчик крепкий еще. 60 лет скоро. — Вы работаете в метро или как? Вы как-то уверены в себе. — Нет, мы с сородичем приехали из Пушкино. — Как вас зовут? — Назар Джораев. Я пять миллионов рублей гуманитарную помощь дал. Когда Южную Осетию бомбили. — Расскажите нам еще раз, пожалуйста, что было? — Была яркая вспышка. Был хлопок. Нашего народа погибло человек 20. Жалко. Молодые, такой возраст. Лица были обожжены, как будто опаленные, как палили. Вот это лицо, нормальное лицо, волосы нормальные, а эта сторона — были опалённые, обожженные. Как будто шашлыком пахнет, как будто шерсть сожгли и очень много запаха такого… Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. |
| Стекло покрывалось испариной: эта станция была первой после открытой линии, поезд прямо с мороза… Он прислонился к стеклу лбом. По запотевшей поверхности начинали сбегать капли; после них оставались кривые черные борозды; некоторые шли прямо от его глаз. Вот как? — сказал он себе, отшатываясь, и через место, прогретое лбом, бросил взгляд внутрь вагона: перед его ртом чьи-то руки, дрожащие от напряжения, пытались разорвать на две части красное яблоко. Багровые, белеющие на кончиках пальцы погружались в мякоть, сок вспенивался на них. Кусай! — раздалось посреди головы неожиданно, как лай, и отвращение отбросило его назад на стену. Поезд все стоял. Он решил заглянуть в вагон еще раз, словно чтобы уже окончательно убедить себя в чем-то, он уже было двинулся, как поезд тронулся с места. Что ты хотел там увидеть? — спросил он себя. Поезд набирал ход. Он продолжал смотреть перед собой; состав, размытый в полосу серого и сверкающе-желтого, проносился у самых его глаз; глаза сохли, но не моргали. Когда желто-серый ветер исчез, хлопнув тишиной, глаза заслезились, но только со следующим поездом, которого не было уже не так долго, стало ясно, что это — слезы. Тот, третий по счету, поезд надвигался намного быстрее и тормозил куда резче — хотя почему третий? второй! — и он впервые понял, что боится упасть на пути. Он не мог шевельнуться, чтобы вытереть слезы, которые тянули за собой самый настоящий плач, с содроганиями, нутряной, — содрогания уже подступали; попытайся он их сдержать, и они легко сбросили бы его под поезд. Когда состав замер, он едва смог постучать в вагон два или три раза. Вышло тем более слабо, что вагон оказался к нему не дверным окном, а рифленым боком, куда и сильно стучать было бы бесполезно — да и стоял этот поезд крайне мало. Зато следующего ждать не пришлось — он явился почти сразу. Не простояв и секунды, он успел ухватиться за тонкий присвист того, что только что отошел, и — исчез. За ним, едва намекнув остановку, прошел следующий, потом составы пошли один за другим так часто, что серо-желтое мелькало уже только на остановках и было невидимо на ходу; шиканье поездов мимо все больше погружалось в полости беззвучия между ними; от поначалу свистящего и лязгавшего потока осталось одно прерывистое, как в беспокойном сне, дыханье; только тут, да и то понемногу, до него стало доходить его положение. |
| Печора! В эти места мы собирались в начале лета на пейзажи. Собиралась группа, в ней и Варюха. Собирался ехать нами всеми любимый художник и педагог Сергей Михайлович Ивашев-Мусатов – чудесный педагог, зажигающий сердца, наполняющий силой творчества, окрыляющий души мощной силой духа как человеческого, так и творческого. Собирались ехать, чтобы творить первозданную красоту этих мест. Я мечтал, я грезил, я с нетерпеньем ждал того часа. И я стою на ее берегу, замерзший, обессиленный ЗК – зэк. «Кто за судьбой не идет, того судьба тащит». Вот она – моя судьба! Кто бы думал? Ноги как култышки, руки – их словно и нет. Пляшешь, дуешь, топчешься. Наконец! Вышло начальство в валенках, в овчинных полушубках, розовые, сытые. На носилках уносят в зону павших в бою. Их много! Остальным команда: «Кругом, шагом марш к вагону». Это смерть! Белая смерть! Я не дойду, нет сил, нет ног. Но есть второе дыхание! Надо, надо, надо. Я не помню, не знаю, откуда оно пришло, кто дал силы! Дошли все обмороженные, еле живые, но дошли. Вагон! Милый желанный вагон. Теплый вагон. Тюрьма, клетка стала желанной, необходимой для спасения жизни. В зоне, на берегу, этап не приняли: слишком большие сроки, в зоне побоялись. Взяли только обмороженных и не могущих идти – как гуманно, как демократично! Остальных – на Воркуту! Ехали, ехали и въехали в кромешную ночь, круглосуточную, многомесячную. Плывут по темному небу, как огромные удавы, спазматически сами себя проглатывающие, светящиеся бледным свечением фосфора сияния, возникающие и пропадающие, внезапно рождающиеся и медленно умирающие. Они бродят по темному небу средь звезд и Млечного Пути, как страшные призраки неумолимой безысходности! Воркутинская пересылка. Прожарка, вшей навалом – хоть греби. Баня – отрада «дней моих суровых». – Эй, Борода! Давай, валяй в прожарку, принимай шмотки! Валяю, принимаю, куда-то сую. Этап вымылся. – Эй, Борода! Валяй мыться! Валяю, раздеваюсь. – Эй, Борода! Валяй сюда, давай, давай. Не пойму, что давать и что валять. – Бороду давай! |
| Архиепископ Сильвестр Омский Восемь суток с солдатами в теплушке 58 В середине января 1918 года стоял на станции Полтава железнодорожный поезд с эшелоном солдат, которые возвращались с Западного фронта к себе домой, в восточные губернии. Вагоны – простые теплушки. Отодвинулась дверь, ловко спрыгивают солдаты с чайниками и бегут за кипятком. Иные возвращаются, неся под мышкой хлеб. Подходят к вагонам два пожилых человека в рясах. Один, седой, в остроконечной шапке, держит в руках постельную связку. Другой – помоложе, в сибирской шапке с наушниками, держит чемодан. Просят, чтобы солдаты пустили их в вагон. – Нельзя, у нас своих довольно, – отвечают. – Пустите, нам далеко ехать. – Куда вы едете? – В Сибирь, на Челябу и далее. – Мы сами едем в Сибирь. Далеко... Ну лезьте скорей. Молодой скоро взобрался в вагон, а старому трудновато пришлось. Солдаты помогли. В вагоне посредине железная печка, направо и налево – нары, под нарами – сено. Люди лежат на нарах и на сене; было больше тридцати человек. Все – солдаты, старые и молодые. Справа на нарах были молодые, и к ним прислонился старый священник. Они подвинулись, и он сел. Поезд тронулся. В воздухе морозно. В печке дрова трещат, огонек блестит золотом. Солдатики оживленно разговаривают, покуривая трубки и папиросы, свернутые из газетной бумаги. В разговорах, слышно, поминают Керенского, цены на хлеб, своих домашних. Возле печки сидят три пожилых человека в шинелях и громко ведут такой разговор: – Охота вам пускать попов да монахов в вагон. У них всё обман, – говорит один. – Известно, обман, – говорит другой. – Для того и религию выдумали, обряды выдумали, разные чудотворные иконы да мощи, чтобы нас держать в тисках... – Всё у них для богатых, для буржуев. Возьмите святых – все ведь князья, да архиереи, да разные монахи. Простого человека и туда не пущают. Показать бы им дорогу... Говоривший сверкнул глазами, сжал кулак. Слушая это, грустно поник головой старец в рясе. В седой голове пастыря, который опекал более полумиллиона духовных детей, пронеслись знакомые облики всяких отступников от святой веры и от Святой Церкви. Он ясно почувствовал, что долг повелевает ему сказать свое слово, какие бы ни были от того последствия. |
|
|
