| Однажды ночью я поднял голову и удивился. Корабль мой никуда не летел, дом стоял на месте и было совершенно светло. Лампочка ничего не освещала, была противной и назойливой. Я потушил ее, и омерзительная комната предстала предо мною в рассвете. На асфальтированном дворе воровской беззвучной походкой проходили разноцветные коты. Каждую букву на листе можно было разглядеть без всякой лампы. – Боже! Это апрель! – воскликнул я, почему-то испугавшись, и крупно написал: «Конец». Конец зиме, конец вьюгам, конец холоду. За зиму я растерял свои немногие знакомства, обносился очень, заболел ревматизмом и немного одичал. Но брился ежедневно. Думая обо всем этом, я выпустил кошку во двор, затем вернулся и заснул – впервые, кажется, за всю зиму – сном без сновидений. Роман надо долго править. Нужно перечеркивать многие места, заменять сотни слов другими. Большая, но необходимая работа! Однако мною овладел соблазн, и, выправив первых шесть страниц, я вернулся к людям. Я созвал гостей. Среди них было двое журналистов из «Пароходства», рабочие, как и я, люди, их жены и двое литераторов. Один – молодой, поражавший меня тем, что с недосягаемой ловкостью писал рассказы, и другой – пожилой, видавший виды человек, оказавшийся при более близком знакомстве ужасною сволочью. В один вечер я прочитал примерно четверть своего романа. Жены до того осовели от чтения, что я стал испытывать угрызения совести. Но журналисты и литераторы оказались людьми прочными. Суждения их были братски искренни, довольно суровы и, как теперь понимаю, справедливы. – Язык! – вскрикивал литератор (тот, который оказался сволочью). – Язык, главное! Язык никуда не годится. Он выпил большую рюмку водки, проглотил сардинку. Я налил ему вторую. Он ее выпил, закусил куском колбасы. – Метафора! – кричал закусивший. – Да, – вежливо подтвердил молодой литератор, – бедноват язык. Журналисты ничего не сказали, но сочувственно кивнули, выпили. Дамы не кивали, не говорили, начисто отказались от купленного специально для них портвейна и выпили водки. |
| Я, маленький, еще многого в жизни не знал, но уже хорошо представлял себе и удивлялся, как можно было, варить суп из клея, есть кошек и собак, даже мышей. В осажденном городе хватало и подлецов всякого рода. Работали целые банды, убивали людей, варили из них студень и продавали на рынке. В больших Питерских коммуналках умирали по очереди родственники и соседи. Везти на далекое кладбище не было сил, поэтому своих дорогих мертвых клали между рам и потом везли несколько человек сразу. Мама рассказывала, что у бабушки была большая сила воли. Получив на неделю буханку хлеба, она делила ее на кусочки и строго следила за тем, что бы не съедали все сразу. А кто не выдерживал, тот и умирал в первую очередь. Выжили сильные духом. Я заметил, кто пережил блокаду, потом жил долго, произошел естественный отбор. Моя бабушка прожила до 92-х лет. Блокада в моем представлении была связана с Васильевским островом. Братские могилы на Смоленском кладбище, инкрустированный лик Христа на дорожке параллельной заводу «Эскалатор». К нему едва могли дойти с Малого проспекта блокадники, чтобы помолиться за одоление супостата, за своих близких, живых и мертвых. Они ползли, переставляя руками валенки, помогая ногам. Бабушка рассказывала, что это самое намоленое место на Васильевском острове, связанное с блокадой. Промыслом Божиим я вернулся на Васильевский остров, именно вернулся. Здесь - Родина моей мамы и бабушки, но мне кажется, что я то же здесь родился и вырос. И теперь уже много лет одним из любимых моих занятий являются прогулки по этому острову. Рассказы моих близких оживают в моей памяти и я, силой воображения, представляю, как было тогда... Набережная Макарова, Малый проспект - здесь прошло детство моей мамы. А вот и двор, где они жили, дом - это во дворе. Бомба попала прямо в их дом. Мама тогда была уже на фронте, а бабушка отлучилась куда-то ненадолго. Возвращается, а дома - нет. Я нахожу на земле по едва заметным признакам, где стоял дом. Сейчас, на части его участка, давно стоит детский садик. Хожу и думаю, что не отлучись бабушка тогда из дома, и я бы никогда ее не увидел. Теперь я живу воспоминаниями о войне, их воспоминаниями. |
| цар. Евдокии), 361 (доношение 1721 г. иером. Авраамия об освобожд м-ря от постройки камен. палат на Василь. остр. в Петерб.), 372 (дело 1721 г. о незаписке подъячим в приходную книгу 89 р. 30 алт. 3 ден., внесенных келарем м-ря Моисеем), 504 (прошение 1721 г. архим. Никодима о возвращ. м-рю прежних его вотчин), 608 (доношение 1721 г. архим. Никодима и келаря Моисея Зверева о ссылке с монаст. земли поселившихся разн. людей); II, ч. 1, 45 (вызов в Москву 1722 г. архим. Никодима), 84 (в 1722 г. имел в Москве, на Рождественке, подворье с кам. и дерев. постройк.), 410 (архим. Никодим в 1722 г. уволен на покой в Донской м-рь, а на его место определен Толгский архим. Даниил), 839 (доношение архим. Даниила о возвращ. в м-рь подъя- чего Безсонова), 1069 (донош. того же архим. о выводе из братских келий канцелярии и при ней находящихся колодников), 1130 (в 1722 г. м-рю принадлежало село Коврово), ч. 2, 119 (м-рь отдал серебр. посуду и лом для денежн. двора); III, 1723 г., 134 (м-рю принадлежало село Коровники Суздаль. у.), 661 (дело о старце Павле Воронове, из дворян, содержавшимся в крепости по делу Нарышкина), прилож., XCV, XXVII (в 1703 г. из вотчин м-ря отдано гр. Мусину-Пушкину в Москов. у. село Образцово с деревн. и 41 двор.), XXXV (перенес. мощей св. Алекс.-Нев.; архим. Даниил), CLXVI, XXXVII (ведом. о колич. хлеба в монаст. вотчине села Коврова); VI, 1726 г., 160 (архим. Даниил уволен за болезнию на покой в этом же м-ре, а на его место определен Тихвинский архим. Павел), 441 (архим. Павел умер, а на место его в 1727 г. назначен Брян.-Спасск. м-ря архим. Питирим); VII, 1727 г., 29 (прошение об освобождении м-ря от взыскания хлеба на содержание солдат), 302 (назначение архим. Питирима в настоятели м-ря из Петропавлов.– Брянск. м-ря, а не из Спасского, в коем он был настоятелем до 1719 г.), 361 (прошение вдового священн. Ив. Козмина о пострижении его в м-рь); “Опис. Москов. архива Мин. Юстиции», I, 1382 (межевая книга 1665 г. вотчины м-ря в селе Образцове и дер. Набережной Бохова стана), 2568 (межев. |
| Из указанных центров раскола наибольшее влияние на раскол, бесспорно, имеет Москва. Она, по словам всеподданнейшего отчёт обер-прокурора св. Синода по ведомству православного исповедания за 1884 год, служит общим центром, связующим весь старообрядческий мир: на неё одинаково обращают взоры последователи как поповщинских, так и беспоповщинских сект; все со вниманием прислушиваются к тому, что говорят и что внушают московские заправители и вершители судеб раскола, а иные – хотя бы только для того, чтобы стать в оппозицию московским учителям и вожакам. Москва подготовляет и рассылает по всем местам, заражённым расколом как в европейской, так и в азиатской России, начётчиков, наставников, уставщиков и попов; из неё же выходят пропагандисты раскольнических сект и согласий; наконец, в Москве же находятся и центральные раскольнические учреждения поповщины и беспоповщины, откуда выходят все высшие распоряжения по обеим сектам раскола. У поповцев имеется в Москве знаменитое «Рогожское кладбище» – нечто вроде монастыря, управляемого раскольническими лжеепископами, куда стекаются на молитву столичные поповцы и окрестные жители, – и так называемый у раскольников «братский двор», также в роде монастыря, в коем проживает лжеепископ со свитой. Для устройства внутренних и внешних дел по обществу, поповцы, приемлющие австрийское священство, как окружники, так и противоокружники, имеют «духовные советы», в коих заседают наполовину члены из мирян. Значение этих советов очень велико, а у окружников в безусловном подчинении совету находится сам их лжеархиепископ. На Рогожском же кладбище преимущественно происходят и соборные совещания раскольнических лжеиерархов. – Беспоповцы имеют в Москве «Преображенское кладбище», основанное в царствование императрицы Екатерины II купцом Ильёю Кобылиным и более пятидесяти лет служившее непоколебимою опорою беспоповщинского раскола. И ныне на этом кладбище существует пять моленных «палат»; тут же живут и старцы – уставщики. В местности Николо-Покровской церкви находится «скит», где живут у них старицы. Кроме указанных нравственных причин, обусловливающих силу влияния Москвы, как центра раскола, на весь старообрядческий мир, весьма много способствует такому влиянию и материальная связь этого центра с внутренней Россией. В числе вожаков и главных покровителей раскола состоят значительные капиталисты и фабриканты из среды московского купечества, для коих связи и влияние по расколу служат могучим орудием торговых связей и отношений, и наоборот, торговые отношения и связи, поставляющие множество людей в материальную от них зависимость, служат средством раскольнической пропаганды. По указанным причинам этот центр раскола продолжает оставаться устойчивым в самом себе и влиятельным на весь старообрядческий мир. |
| Больших забот требовали украйны. Жалобы на притеснения, претерпеваемые сибирскими инородцами, не переставали в продолжение 150 лет, почти в каждое царствование в одних и тех же выражениях заявлялось об этих притеснениях. Такое же заявление получил Сенат 6 февраля в именном указе: «Известно нам, что во всей Сибирской губернии и Иркутской провинции положенный ясак с тамошних жителей с крайним отягощением и беспорядком сбирают или, справедливее сказать, посылаемые для сбора ясака сибирские дворяне, козаки и дети боярские не настоящие положенные ясаки в казну нашу сбирают, но бессовестным образом всех таковых безгласных и беззаступных ясачных, как-то: якутов, тунгусов, чукч, братских козаков (бурят) и прочих народов грабят и до конца разоряют». Для отвращения всех упомянутых вредностей Сенату повелевалось отправить в Сибирь гвардейского капитана Щербакова. С 1736 года введена была римская система, учреждено поселение отставных унтер-офицеров и рядовых в Казанской губернии по Закамской линии и в пригородках: Новошашминску, Заинску, Тиинску. В описываемое время оказывалось, что поселенцев было 1477 человек, при них детей одного мужеского пола 3489 душ, поселенцы жили на выгодных, плодородных землях, пользуясь ими без всяких податей. Теперь на тех, которые жили там более 5 лет, наложена была обязанность: каждые десять дворов должны были построить двор для новоприбывающих поселенцев для большего приохочивания последних, чтоб они по приходе не бродили праздно и не тратили время. В каждой слободе не должно быть более 100 дворов; новоприбывшему отводится земля в количестве от 20 до 30 четвертей и два первые года дается солдатский провиант; кроме того, для обзаведения дается рожь, овес и по 8 рублей денег; но деньги в руки не давались, а велено было из поселенцев же быть выборным надежным людям, которые и должны покупать все нужное для обзаведения. Детей поселенцев не велено было брать в рекруты и вносить в подушный оклад, «чтоб в поселении своем лучше укрепиться и экономию свою утвердить могли». На том же основании решено было устроить поселения в Сибири, и так как там еще никого не было, то домы для поселенцев велено строить от казны. |
| А я говорил, что царь не хранит христианства, ибо в Евангелии сказано: «слушаяй вас Мене слушает, а отметаяйся вас, Мене отметается». Ты решаешься – говорит Никон Паисию – ко всем архиереям учительски говорить: «если вы, архиереи, не радеете об избрании и поставлении патриарха, то кто другой будет радеть? Делайте, что можете делать, ваше то дело и ваше радение. К пастырям обращаешься и спрашиваешь, для чего они не берегут патриаршего престола, который есть общая паства? По каким святым правилам – спрашивает Никон Паисия – ты начал твое учительство, так как ты пишешь учительски, как власть имеющий? По каким канонам ты имеешь такое дерзновение – оставя свою епархию, пришел в чужую и в ней архиереям законы издаешь противные божественным правилам? Ты говоришь архиереям: берегитесь, чтобы та ваша беспечность не возбудила Бога до отмщения и ярости; глаголет Захария: «вижу серп летающей и проч.». Как везде, говорит Никон, так и здесь солгал ты, будто серп сошел с неба, чтобы наказать архиереев за их беспечность, что они долго не избирают нового патриарха. Никон объясняет это пророчество по Библии, что серп сходивший с небес означает клятву, исходящую на землю: «и вынесу, глаголет Господь Вседержитель, и войдёт в дом тайный и в дом клянущегося именем Моим во лжи и обитаем посреди дому его и скончает и». – Вот, на кого сошел оный серп; это клятва, говорит пророк, сходящая на лице всей земли, «зане всяк тать от сего до смерти мстится». Никон указывает Паисию, что он, обойдя божественного писания оплоты, пришел в российскую страну поколебать благочестие; что он не прямым путем входит во двор овчий и простых людей прельщает своими ответами; что серп Божий, о котором Паисий привел в своем ответе, поразит его и тех, кто клянется именем Божьим и не исполняет обещания и что таковой серп уже многих коснулся, о чем знают все. Паисий в своем ответе обращался к архиереям: ничего нет лучшего, как совет и совокупление братской любви. Для чего вы друг друга тяготы не носите, не вспомогаете себе? – Зачем же ты не кончил – спрашивает Никон Паисия и оканчивает приведенное изречение: «друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов». |
| Выстроенный братством дом фасадом выходит на Церковную площадь, одной боковой стороной на Церковный переулок, другой примыкает к соседнему каменному дому; сзади дворик, за ним небольшой сад. Длина дома 14 сажен, ширина – около девяти. Вышина комнат во втором и третьем этажах 5 аршин, в первом – 4 аршина 14 вершков, в подвальном – 3 аршина 14 вершков. В доме паровое отопление. Постройкой заведовал безмездно составитель плана, архитектор И. П. Ропет. Братство не предполагало весь дом отвести под приют; было предположено, напротив, один, верхний, этаж отдать в наем, чтобы выручаемой суммою погашать лежащий на доме долг. Поэтому, когда дом был построен, братские учреждения были помещены лишь в подвальном и первых двух этажах. В третьем же этаже поместилась рождественская прогимназия, с платой по 1,500 рублей в год. Этот «квартирант» повлиял на постройку братством нового каменного флигеля при братском доме. В 1877 году Рождественская прогимназия подлежала преобразованию в гимназию. Соответственно этому необходимо было для нее и сравнительно большее помещение, чем какое она занимала до того времени. Братство не хотело упустить выгодного для него квартиранта, и согласилось уступить гимназии почтя весь главный дом, а для приюта выстроить новый дом, флигель. По ходатайству начальника женских гимназий, IV отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии выдало братству шестипроцентную шестилетнюю ссуду в 12,000 рублей; кроме того, братство получило из кредитного общества ссуду в 12,500 рублей, и на эти деньги, с прибавкой некоторых пожертвований, и был выстроен флигель в лето 1877 года и окончательно отделан в следующее лето. Флигель имел четыре этажа, задней стеной примыкал к соседнему каменному дому, окнами выходил во двор и сад, в длину имел 10 сажен, в ширину 47 1 / 2 сажени, а в выступе на 5-ю улицу Песков 6 сажен. В верхнем этаже были помещены спальни для девочек и комнаты их надзирательницы и учительницы, в третьем спальни мальчиков и комнаты их надзирательницы и экономки; во втором этаже классы, рекреационные комнаты для мальчиков и больница; в нижнем – богадельня. Класс для девочек, их рукодельная и общая столовая остались в первом этаже главного дома; здесь же устроена впоследствии и обширная ванна; здесь же, в столовой, происходят и собрания совета и братства; столовая служит и рекреационной комнатой для девочек. В подвальном этаже главного дома помещены кухня, гладильная, дворницкая, кладовая и квартиры для прислуги. Во флигеле не было сделано в подвальном этаже жилых помещений. В 1885 году, для потребностей Рождественской гимназии, в которой учреждались параллельные классы, братством надстроен был в главном доме четвертый этаж, после чего квартирная плата от гимназии была увеличена до 6,350 рублей в год. Заодно в это же время на дворе был построен ледник, которого доселе не было. |
| Однако она даже и тут была, даже в Пасхе. Вечером в тихих и розовых весенних полях слышалось отдаленное, но все приближавшееся и все повторявшееся с радостной настойчивостью: «Христос воскресе из мертвых» – и через некоторое время показывались «христоносцы», молодые мужики без шапок и в белых подпоясках, высоко несшие огромный крест, и девки в белых платках, – эти несли в чистых полотенцах церковные иконы. Все шли с торжествующим пением, входили во двор и, дойдя до крыльца, радостно и взволнованно, с сознанием честь честью завершенного дела, замолкали, затем братски, как равные с равными, целовались со всеми нами мягкими и теплыми, очень приятными молодыми губами и осторожно вносили крест и иконы в дом, в зал, где в тонком полусвете весенней зари мерцала в главном углу лампадка, и ставили на сдвинутые под лампадку столы, на новые красивые скатерти, а крест в меру с рожью. Как прекрасно было все это! Но, увы, было и грустно и жутко немного. Все было хорошо, успокоительно, лампадка в весеннем, чуть зеленеющем сумраке горела так нежно, миротворно. А все-таки было во всем этом и что-то церковное, божественное и потому опять соединенное с чувством смерти, печали. И не раз видел я, с каким горестным восторгом молилась в этот угол мать, оставшись одна в зале и опустившись на колени перед лампадкой, крестом и иконами… О чем скорбела она? И о чем вообще всю жизнь, даже и тогда, когда, казалось, не было на то никакой причины, горевала она, часами молилась по ночам, плакала порой в самые прекрасные летние дни, сидя у окна и глядя в поле? О том, что душа ее полна любви ко всему и ко всем и особенно к нам, ее близким, родным и кровным, и о том, что все проходит и пройдет навсегда и без возврата, что в мире есть разлуки, болезни, горести, несбыточные мечты, неосуществимые надежды, невыразимые или невыраженные чувства – и смерть… Не Сенька дал мне понятие о смерти. Я и до Сеньки знал и в известной мере чувствовал ее. Однако это благодаря ему почувствовал я ее в первый раз в жизни по-настоящему, почувствовал ее вещественность, то, что она наконец коснулась и нас. |
| В другом месте автор даёт высказаться уже самому Дрозденко: «А кто, паря, больше их ( московских князей – В.С.) бултыхался и колотился лбом в Золотой Орде и подарки там делал?..». И в итоге своей довольно злобной тирады заключил: «Государство ваше Российское – вот взять его, зажечь с одного конца да и поддувать в меха, чтобы сгорело всё дотла!» Ну, а в завершение разговора с Павлом, при прощании высказал самое важное и наболевшее: «…помните, что каждый камешек его ( Московского Кремля – В.С.) поспел и положен по милости татарской, а украинцы так только бились с ними и проливали кровь свою…». Выходит, А.Ф. Писемский всю эту националистическую гадость не сумевшего создать своего государства «братского народа» знал в шестидесятых годах девятнадцатого века (именно тогда писался роман), а нынешние «политологи» продолжают трещать о 2014 годе – рубеже, где вольные украинцы разочаровались в русских, посмевших воспротивиться запрету их языка и не принявших бандеровскую (считай националистическую, нацистскую) идеологию. Я показал, как некоторые герои романа, созданного А. Ф. Писемским, говорят о русских. Теперь добавлю к этому изречения из повести «Заячий ремиз» Н.С. Лескова. Главный её герой Оноприй Опанасович Перегуд не единожды в длинном своём рассказе о прошлом затрагивает «межнациональный вопрос». Первый раз это звучит так: «Старый пан Опанас был уж такой человек, что если он что-нибудь делал, то всегда делал на славу; а как он был огромный и верный борец за «православную веру», то и терпеть не мог никаких «недоверков» – и добыл в Перегуды такого отца ( имеется в виду священника – В.С.), который не потерпел бы ни люторей, ни жидов, ни – Боже спаси – поляков. Если совсем правду сказать, то оба они не очень-то уважали и господ москалей и даже постоянно не иначе их называли, как «чертовы дети», но, чтобы не накликать этим к себе «москаля на двор», – они в открытую борьбу с москалями не вступали, а только молилися тихо ко Господу, щобы их «сила Божа побила»». Затем по этому вопросу показателен разговор Оноприя Опанасовича с местным владыкой: «… как вдруг я сам был позван непосредственно к самому губернатору, и тот меня спрашивает наедине про такую поэзию: знаю ли я песню: “Колысь було на добре було |
| «Как же, – возразил Щелкалов, – прежний посол, Варкоч, объявил здесь, что цесарь уже заключил союз с папою и королем испанским?» «Это Варкоч соврал, – отвечал посол, – здесь говорил не по приказу, а приехавши к цесарю, сказал не так, как здесь делалось». Щелкалов продолжал: «Главное дело в том, чтоб укрепить братскую любовь и союз между нашим государем и Рудольфом цесарем, а все другие дела после сделаются: цесарь укрепится с испанским, наш государь с персидским. А теперь ты прислан сюда, именитый человек, и от папы римского посол здесь же; так это великое дело закрепить бы теперь для общего добра христианского». Посол отвечал: «Я сам знаю, что это дело между великими государями очень годное, да если со мною от государя нашего наказа нет, то как мне сделать? Только были бы у меня крылья, так я бы полетел, наказ у царя взял и здесь это дело сделал». «Если такое великое дело годно всему христианству, – сказал на это Щелкалов, – и ты его желаешь, то побудь здесь, а к государю своему за наказом пошли дворянина». «Это дело не статочное, – отвечал посол, – да и не смею я так сделать мимо наказа государя своего». Этим переговоры кончились. Австрийский двор показал ясно, чего он добивался от московского царя, которого считал очень богатым. Один из дворян посольской свиты потребовал также переговорить с Щелкаловым от имени эрцгерцога Максимилиана и объявил, что Максимилиан хочет всякими мерами промышлять, чтоб быть на королевстве Польском, и держит крепкую надежду, что государь поможет ему в том. Щелкалов отвечал: «Великий государь радел и промышлял об этом, что вам и самим ведомо: да если на то воли Божией не было, и то не сталось? И теперь государь наш хочет, чтоб Максимилиан был на королевстве Польском, да ведь сам знаешь: на государство силою как сесть? Надобно, чтоб большие люди, да и всею землею захотели и выбрали на королевство; а только землею не захотят, и того государства трудно доступать. Ты мне объяви, есть ли ссылка Максимилиану с панами радными, которые бы его хотели на государство, и многие ли паны хотят?» Дворянин отвечал: «Есть тайная ссылка панов-рад с Максимилианом, хотят его князь Острожский, воевода познаньский, Зборовские и другие паны и рыцарство многое до 7000 человек. |
|
|
