| —280— ставить второй из приведённых стихов с непосредственно следующим за ним изречением о судьбе праведных. „Блаженные будут в раю; они проживут там, пока просуществуют небеса и земля, разве только Господь твои захочет прибавить такое благодеяние, которое не прекратится“. Что представляют эти слова? Магомет изобразил ад и рай, как конечную участь созданий и потом ему как бы представилось, что первые наказаны слишком сильно, а вторые всё-таки награждены слишком мало. Его теория десятикратной награды и наказания соразмерного преступлению отступила назад пред мыслью о беспредельной благости Аллаха. Он боится говорить в данном случае об этой благости слишком ясно, он выражается условными намёками, за которыми однако не трудно отгадать веру в безусловное торжество добра и блаженства по скончании веков. С. Глаголев Светлов П.Я., прот. Старокатолический вопрос в его новом фазисе//Богословский вестник 1904. T. 1. 2. С. 281–316 (2-я пагин.) —281— Почти прекратившиеся после боннских конференций сношения старокатоликов с православной церковью лет десять тому назад возобновились к великому удовольствию всех просвещённых и искренних христиан, понимающих громадное значение благоприятного решения старокатолического вопроса, прежде всего – как начала в решении общего великого вопроса о восстановлении видимого единства христианского мира, расколовшегося на две половины к великому ущербу церковно-религиозного развития в обеих них. За эти десять лет путём официальных переговоров и сношений старокатоликов с русской православной церковью, научно-богословского обмена мыслей между обеими сторонами и другими способами достаточно выяснилось для истинных друзей христианского мира полное единомыслие старокатоликов с нами во всех существенных пунктах вероучения, их верность древле-вселенской неразделённой церкви в этом отношении, а вместе с тем выяснилось отсутствие препятствий к открытому признанию старокатолической церкви именно церковью православной или, другими словами, к соединению старокатоликов с православной церковью и установлению взаимного братского о Христе общения во всём и прежде всего в таинствах. Старокатолики, этот начаток православного христианства на западе, отличаются от восточных православных христиан, как оказалось, лишь в том, что не принадлежит к существу христианской веры и касается богослужебных обрядов, одежды духовенства, частных богословских мнений, отношений к вопросу о |
| Наиболее выдающуюся попытку самостоятельной мысли в области богословия сделал боннский профессор Гермес (†1830), который, еще в своей юности познакомившись с критической немецкой философией, решил приложить выработанные ею методы к богословию. Это был замечательный мыслитель, который, путем тяжелого сомнения и отрицания во всем, пришел, наконец к выработке метода, дававшего ему твердую опору в вере; но этим сомнением он возбудил против себя со стороны иезуитов жестокое гонение, которое закончилось осуждением его сочинений в 1835 г. в особой булле папы Григория XVI. Хотя его последователи, к которым принадлежали многие богослова в Трире, Бонне и Бреславле, усердно продолжали разрабатывать идеи своего невинно осужденного учителя, однако иезуитская партия приняла все меры к тому, чтобы с корнем вырвать этот богословский метод, в котором иезуиты видели опасное уклонение от старой бездушной схоластики 37 . Тем не менее, подобного рода направления не прекращались, и почти одновременно с Гермесом выступил другой мыслитель-богослов, который, отчасти держась того же самого метода в области богословского мышления, именно метода философско-критического, пошел дальше по пути отрицания собственно догматической стороны папства. Это был Франц Баадер, профессор умозрительной догматики в Мюнхене († 1841). Среди его многочисленных сочинений самыми замечательными были: лекции по умозрительной догматике и «Fermenta cognitionis». В последние годы своей жизни он совершенно разошелся с ультрамонтанством и в своих сочинениях старался прямо показать незаконность папского господства в римском католицизме и возможность эмансипации от него. Таковы его сочинения: «О возможности эмансипации от римской диктатуры», «Восточный и западный католицизм», причем в последнем сочинении он прямо выставлял преимущества восточной церкви перед римской. Сродным с Баадером по духу был замечательный венский священник Антон Гюнтер (†1863), который, отличаясь весьма богатыми дарованиями и остротою выражения, также свободно разрабатывал богословско-философские вопросы, нисколько не стесняясь предписываемыми иезуитами схоластическими нормами. |
| Само собою понятно однако же, это исправление не могло быть произведено старокатоликами вдруг, без всякой борьбы в среде их же самих: целибат, вошедший в практику римской церкви еще в XI столетии, в течении нескольких веков, прошедших с того времени, настолько укрепился в жизни римско-католического общества, что последнее смотрело на него, как на нечто такое, что требуется, так сказать, самым существом пастырского служения, без чего это служение теряет всякий авторитет и значение. А так как подобного рода воззрения существовали без сомнения и у многих членов старокатолического общества, как бывших членов римской церкви, то отсюда вполне естественна борьба в этом обществе, борьба по поводу уничтожения целибата. Так оно и было на самом деле по крайней мере в немецком старокатолическом обществе. Когда на первый боннский синод (27–29 мая 1874 г.) поступили со стороны некоторых старокатолических общин (городов Маннгейма и Секкингена) предложения об уничтожении целибата, то синод ответил на них таким образом: «в виду того, что уничтожение или существенное изменение закона о целибате обставлено такими условиями, которые частью еще не наступили (nicht vorhanden), частью стоять вне компетентности синода, в виду далее того, что особенной нужды к уничтожению этого закона в настоящее время не предвидится, в виду того наконец, что опасно на самом первом синоде производить существенный перемены (в церковном строе), синод заключает, что он обходит решение вопроса о целибате». Тоже было и на втором боннском синоде (19–20 мая 1875 г.). Когда и на этом синоде со стороны некоторых из старокатолических общин (г. Маннгейма. Секкингена, Карлсруэ) были сделаны предложения о дозволении священникам вступления в брак, синод ответил на них категорическим отказом, признав даже возбуждение такого рода вопроса совершенно «бесцельным». «Объяснения, заявил синод, по вопросу о внутренней справедливости (Berechtigung), полезности или вреде, обязательности или необязательности закона о целибате бесцельны (zwecklos); на практический вопрос о том, может ли духовное лицо, вступившее в брак, отправлять свои обязанности (als Seelsorger.., fungieren), должно ответить отрицательно, ибо настоящие условия (Verhältnisse) жизни существенно не изменились». 428 |
| Если бы я был спирит, а не спиритуалист только, то подумал бы, что блаженный дух отыскиваемого мною ктитора обители в течение ночи многократно давал мне знать о своем присутствии, и усиливался войти со мною в общение. Чей-то шорох, шелест, скреб поминутно раздавался то в том, то в другом углу комнаты. Я не имел смелости объяснить его себе иначе, как только самым простым способом, который легко угадать, в чем и, да простит меня новое наших дней „откровение“, грозящее поднять на ноги весь существовавший когда-то на местах, теперь нами занимаемых, грешный род наш, заставить его говорить с нами, показываться нам и даже фотографироваться! Чтобы проще сего, в самом деле, как спросить через медиума: который ты из двух или трех Иоасафов, считаемый обителью за ктитора? Ответ прямой и ясный: „такой-то“, затем и делу бы конец! Не шутя, мне и спать не давал ктиторский вопрос. Суть же его составлял все-таки он – царь-писатель инок. Мне все чудился в тишине ночи его скрипящий по листам мемвраны или бомбицины каламос 286 , дополнявший и исправлявший его прежнее повествование о пережитом времени. Сменивши скипетр на перо, редкий человек года три-четыре, надобно полагать, неустанно сидел тут где-нибудь в затишьи, и все писал, писал, пока не поставил точку на 50-й главе четвертой книги своих „историй“. Боннские издатели его творения находят, что последние события, внесенные им в свою историю, относятся к 1362 году 287 . Если он несомненно еще был жив в 1375 г., то в течение 20-ти лет частной, уединенной жизни сколько еще пережил и перевидел предметов, достойных любопытства и памяти потомства. Но в программу занятий его не входило рассказывать „о чем попало“. Он не был историк ради истории. Он, по его собственному признанию, повествовал только о том „чего был очевидцем и соучастником, или что сам слышал от лиц участвовавших”, и, при этом, „ни по благосклонности, ни по ненависти, не уклонился от истины“ 288 . В одной древней характеристике Византийских самодержцев он назван милостивым и справедливейшим 289 . Хвала ему и урок нам, тоже иногда составляющим памятные записки и убежденным, что мы „ничего не предпочитаем истине“ 290 . |
| Малала, как видно, быть широко образован и многосторонне знаком с исторической литературой: он любит цитировать источники, которыми пользуется при своем повествовании, мудрейших хронографов: Африкана, Иринея, Домнина, Несториана и т. д. В своих суждениях Малала отличается значительной терпимостью; он позволяет себе делать добрые отзывы о языческих императорах, и даже о Юлиане не говорит худого слова, характеризуя его в следующих сдержанных выражениях: «Он был известен красноречием. Но прозван отступником за то, что, оставив учение своих предков христиан, сделался эллином. Был же другом и современником Ливания, знаменитого софиста аитиохийского» 3 . Можем думать поэтому, что Малала едва ли был духовным лицом, и что во всяком случае христианство не подавило в нем любви к классической литературе и древности; это тем более замечательно, что в некоторых местах своей хроники (напр. при описании антиохийского землетрясения в кн. XVIII) Малала высказывает мысли и чувствования, вполне свойственные верующему христианину. Как антиохиянин, любящий свою родину, Малала с особенной охотой и подробностью рассказывает о событиях, совершившихся в его отечественном городе или имевших к нему отношение. Заметим еще две особенности нашего автора. Малала любит рисовать портреты исторических деятелей, обозначая вместе физические и праведные черты, которыми отличалась известная личность. Вот напр. портрет имп. Юстиниана 1-го: «Юстиниан был с виду приземист, с крепкой грудью, с красивым носом, бел, кудряв, круглолиц, благообразен, лысоват, свеж лицом, с проседью на голове и бороде, великодушен, предан христианству» 4 . Эта особенность Малалы послужила причиной его важного значения для иконографии как греческой, так и русской 5 . Другая особенность Малалы, стоящая в связи с первой, состоит в том, что она всегда тщательно отмечает, какой партии в цирке держался тот или другой визант. император. В славянском переводе Малала появился очень рано, именно при болгарском князе Симеоне до 927 г 6 . Древний славянский переводчик, как видно, имел под руками гораздо более полный список Малалы, чем каким пользовались боннские издатели XIX века. |
| Но каковы бы ни были ученые достоинства его, уже одно появление этого нового и многотомного издания византийских историков само по себе представляло факт важный в развитии византологии и указывало на возрождающееся среди ученых внимание к прошлому Византии. Впрочем, подъем византинистических интересов, о котором свидетельствовали труды боннских издателей, и в Германии подвигался медленными шагами, так что за всю первую половину настоящего столетия мало можно указать более или менее солидных исследований, относящихся к Византийской империи, если не считать предпринятого усилиями отдельных филологов изданий разных сочинений византийских писателей, – изданий, озаглавленных обычным «Anecdota Graeca» и имеющих значение более для филологии, чем для истории, как то Bekker’a 8 , Мустокида 9 , Бахмана 10 , Boissonad’a 11 , Cramer’a 12 и др. В 1830 году Zinkeisen начал было составлять полный курс истории Греции, куда история Византийской империи должна была войти, как необходимая часть первой, и в 1832 году выпустил в свет первую часть 13 , доводящую рассказ до походов короля Рожера на Византию, но его труд так и остановился на этом первом томе, да и научных достоинств он имел столь мало, что теперь забыт почти всеми. Все-таки 30-е годы вообще были для византологии временем довольно значительных успехов: о работах Фалльмерайера, падающих на эти годы, мы уже говорили. Если сочинения этого публициста шумом, который они вызвали, много содействовали распространению интереса к европейскому Востоку, то в научном отношении гораздо больший шаг вперед был сделан учеными трудами Цахарие фон Лингенталя, посвятившего свою деятельность изучению греко-римского права 14 . Не довольствуясь изданным и рукописным материалом по этой части, хранящимся в западных библиотеках, этот ученый едва ли не первый догадался обратиться к обследованию книгохранилищ восточных монастырей, и его сочинения, из которых «История греко-римского права» вышла недавно уже третьим изданием 15 , несмотря на множество новых документов, открытых после их появления, остаются классическими по относящимся к их области вопросам. |
| 1991 год. Помню наш разговор на кухне, нет, не московской, а здесь, в пригородах Бонна, с отцом уехавшего семейства: «Я не знаю, что завтра будет в России, я отвечаю за семью, здесь я уверен в завтрашнем дне». Я, школьница, ему отвечала дерзко: «Нельзя уезжать с Родины навсегда, да, сейчас трудно, но это наша Родина». С того разговора прошло более 20 лет, я уже знаю, что есть люди, которым здесь лучше, но для меня так и осталось: «Ни покоя, ни воли нет без Родины». Это из «Дворянского гнезда». Там точно показаны эти два взгляда на Россию, существующие и поныне. Жена: «И Россию такую ты выдумал, ты не будешь счастлив в России». Лаврецкий: «Меня не занимало, на самом деле она такая или я ее выдумал, но такой я ее видел, чувствовал, любил». Вот близки они мне по жизни, эти чудаки лаврецкие, чацкие, левины… Невероятно искренне покаяние перед русскими. Мне 15 лет. Меня отправили на экскурсию выходного дня за 25 марок, это дешево, туда ездят немецкие пенсионеры, смотрят пару замков, садятся в ресторанчик, где их кормят и раздают подарки. Во время обеда старики подходят ко мне и так трогательно просят прощения за то, что воевали против русских, я начинаю плакать… После поступления в университет мне открылась Германия золотого века классической филологии. Автор истории Рима Моммзен, Пауль и Виссова, составившие словарь древностей, откопавший микенскую цивилизацию Шлиман, Дельгер, Крумбахер, Бек… Все они почивали на лаврах в пантеоне моего воображения, а раздобыть на летней практике в Греции рыжие томики Тойбнера с изданиями классиков античности казалось пределом мечтаний. Вид на Боннский университет из Музея античности Уже скоро год, как я живу в Германии, работаю в Боннском университете. В сегодняшней Германии многое стало для меня чужим и не находит отклика узнавания в душе. Перегибы в политике покаяния за гитлеровские злодеяния привели к тому, что страну наводнили люди, зачастую чуждые ее духу. И только уезжая в деревни на Мозеле, или в Альпы, или курортные Бадены, я обретаю прежнюю, патриархальную Германию. |
| По своему существу, это уже в некотором смысле познающий принцип, насколько он имеет своим назначением делать понятными и доступными для каждого те учения и дела Христа, которые содержатся в первых двух основных принципах познания в христианском богословии. Этот третий принцип получает в этом отношении характер истории богословского учения Христа, и насколько христианское богословие черпает из этого источника, оно называется христово-католическим. Кроме этих трех принципов познания, у христианского богословия нет еще никаких других, и те, кто хотели бы принять за такой принцип еще разум, подорвали бы самую сущность христианского богословия, превратив его из христианского богословия в «богословие разума». А такое «богословие разума» имело бы уже дело «не с тем, чему учил Христос, а скорее с тем, чему мог бы вообще учить Он, или стало бы определять, чему Он стал бы учить в наше время, или даже предписывать Ему, что Он должен бы учить тогда». 15 Ясно, какой произвол внесен бы был этим «богословием разума» в ту область, где мысль должна иметь дело с готовыми фактами истории, удовлетворяющими всем требованиям разума для признания их последним достоверными в силу самой «необходимости разума». 16 Свою систему богословско-философского миросозерцания Гермес, как сказано, выработал лишь после долгих усилий и страшно напряженной работы духа. Это неутомимое искание истины всецело отражалось и на его профессорской деятельности. Лекции его по богословию отличались необычайной жизненностью, и так как в них богословие ставилось на совершенно необычную почву чисто разумного изыскания и оправдания существеннейших истин христианства, то они производили огромное впечатление. Аудитории его постоянно были переполнены восторженными слушателями еще в Мюнстере, где он профессорствовал с 1807 по 1820 годы; но слава его особенно возросла, когда он перешел в знаменитый Боннский университет. Этот университет, основанный (в 1818г.) щедростью Фридриха Вильгельма IV, который в своем меценатстве решил своим детищем затмить все другие германские университеты, действительно быстро занял передовое положение среди других университетов и отовсюду стягивал к себе лучшие силы. |
| Разумеется, трудно ожидать, чтобы пример Баха нашел многих подражателей в католичестве, хотя его более чем снисходительное отношение к философу во всяком случае должно пролагать путь к более благоприятной его оценке в сравнении с предлагаемой, например, Штёклем. Итак, католическими учеными на вопрос об основном смысле воззрений Эригены даются ответы частью прямо противоположные один другому. Наряду с заявлением, что Эригена, если иметь в виду воззрения его в целом, «ни в чем не отступил от истины» (Шлитер), встречается заявление, что напротив, если иметь в виду его учение в целом, оно «ни в чем не согласно ни с здравым разумом, ни с учением христианским» (боннский аноним); одни находят в его системе истинный «философский теизм» (Губер), «глубокую, живую христианскую веру» (Бах), по другим – его система «по существу не христианская» (Штёкль). Для неблагоприятных отзывов об Эригене католиков можно бы, по-видимому, усматривать внешнее основание – в факте осуждения его воззрений церковной властью. Однако на самом деле несправедливо было бы видеть у них одно только пристрастное отношение к Эригене. Сами защитники Эригены должны признаться, что в самой же системе его находятся основания для обвинений против него, и лишь пытаются так или иначе оправдать его от этих обвинений. И если мы обратимся к протестантской литературе об Эригене, мы и здесь встретим факт разногласия в суждениях о нем и его воззрениях. И в то же время, что важно в данном случае, голос большинства протестантских ученых, при оценке системы Эригены, склоняется далеко не в его пользу, так что приведенное, например, выше суждение Штёкля представляет в сущности не что иное, как воспроизведение наиболее распространенного у протестантов мнения. Во всяком случае, прежде всего, мнения о христианском смысле его системы можно было слышать и здесь, и они принадлежат писателям, суждение и похвалу которых в этом отношении можно без опасения принимать в прямом смысле (чего, как известно, нельзя сказать о всех протестантских ученых). Более чем снисходительное, переходящее по временам в защиту и даже похвалу, отношение к Эригене находим, например, в «Христианской мистике» (1842) Гельфериха, гегельянца правой стороны 80 . Прямой защиты философа, или даже хотя бы только обсуждения апологетических доводов Штауденмайера, автор не хочет брать на себя, «ибо легко заставить писателя, который еще не ориентировался с совершенной ясностью в глубочайших вопросах спекуляции и потому запутывается в явные противоречия, говорить задним числом (hinterher) что кому угодно» 81 . Но в некоторых отношениях Эригена, по нему, далеко оставляет за собой даже своего учителя – Дионисия (Ареопагита) в своем приближении к истинно христианским воззрениям 82 . |
| Москва неоднократно отмечала, что БиГ более не нуждается во внешнем управлении и внешнее вмешательство становится бременем для демократического развития страны. Новый Высокий представитель — немецкий политик Кристиан Шмидт — вступил в должность 1 августа. Он не был одобрен Советом Безопасности, а поэтому его легитимность не признается ни Москвой, ни Пекином, ни Баня-Лукой. Лидер боснийских сербов, член президиума БиГ (высший исполнительный орган БиГ, состоящий из представителей трех народов — бошняков (мусульман), сербов и хорватов) Милорад Додик назвал указ Инцко «последним гвоздем в гроб Боснии и Герцеговины», а новоприбывшего Шмидта — самозванцем, ложно выдающим себя за Высокого представителя. Корреспондент «Эксперта» отправился в Баня-Луку, чтобы побеседовать с Милорадом Додиком и выяснить, каким он видит будущее Боснии и Герцеговины, к чему приведет решение Инцко и как Республика Сербская собирается выстраивать отношения с Западом и с Россией. — К чему может привести решение Валентина Инцко о введении уголовной ответственности за отрицание «геноцида» в Сребренице? — Оно уже имеет последствия: все политические силы Республики Сербской приняли решение отвергнуть навязанное решение. Оно не имеет под собой никаких легальных оснований ни в контексте международного права, ни внутреннего законодательства. Навязывание подобных законов не предусмотрено даже «боннскими полномочиями». Это нонсенс и безобразие. Подобную практику здесь ввели США и коллективный Запад. В своем высокомерии, угрожая применением силы, в послевоенный период они наказывали и снимали с должностей представителей Республики Сербской. И с помощью запугивания установили здесь свое господство. Олицетворением этого «страхоправления» стал Высокий представитель, который вел себя, как ему заблагорассудится. Такие вот их достижения в строительстве «демократии». Так мы и оказались в подобной ситуации с Инцко, который лишь карикатура на все вышеописанное. И от нас требуют, чтобы мы в качестве «цивилизованного поведения» приняли нецивилизованное и антиконституционное поведение Высокого представителя. На которое Запад не реагирует, несмотря на все наши замечания. |
|
|
