| Как оратор и писатель он не знал себе равных: в восприимчивом к искусству красноречия византийском мире его риторическое дарование было оружием прямо-таки непреодолимой силы. Как политик Пселл широко применял это оружие и даже злоупотреблял им в такой мере, что любая оценка здесь может показаться мягкой. Однако никакая оценка не будет слишком высокой, чтобы охарактеризовать интеллектуальную силу этого человека. Его знание распространялось на все области и в глазах современников выглядело чудом. Он был исполнен пылкой любви к античной мудрости и поэзии. Хотя традиции античности в Византии никогда не умирали, однако Пселл находился с древнегреческой культурой в особых, более непосредственных и одновременно более глубоких отношениях. Изучения неоплатоников было для него недостаточно, он нашел путь к источнику, ознакомился с Платоном и преподавал его, а тем самым бесконечно плодотворно повлиял на современный ему и позднейший мир. Он был величайшим византийским философом и одновременно – первым великим гуманистом. Из круга ученых императорских советников, к которому принадлежали Пселл, Ксифилин и Лихуд, а также учитель Пселла, знаменитый поэт и ученый Иоанн Мавропод, исходил импульс к оживлению высшей школы. В 1045 г. в Константинополе было основано философское и юридическое училище. Философские исследования были устроены по системе тривиума и квадривиума: предметы грамматики, риторики и диалектики составляли низшую ступень обучения, арифметика, геометрия, музыка и астрономия – высшую, тогда как философия считалась наивысшим синтезом всего знания. Руководство занятиями было в руках Пселла, который получил звучный титул «ипата философов». Руководителем юридической школы стал с титулом «номофи-лака» (законохранителя) Иоанн Ксифилин. Так возник новый центр греческой образованности и изучения римского права, сохранение которого принадлежит к числу величайших с исторической точки зрения достижений Византии. Одновременно вновь основанная высшая школа удовлетворяла важную практическую потребность, служа образовательным центром для будущих судей и чиновников 740 . |
| Общая литература: Bury . Roman Emperors from Basil II to Isaac Komnenos//English Historical Review 4 (1889). P. 41–64, 251–285 ( Idem . Selected Essays. London, 1930. P. 126–214); Schlumberger . Épopée byzantine. Vol. Ill; Скабаланович . Византийское государство; Neumann . Weltstellung; Fischer W. Studien zur byzantinischen Geschichte des 11. Jahrhunderts. Plauen, 1883; Mädler H. Theodora, Michael Stratiotikos, Isaak Komnenos. Plauen, 1894; Васильевский . Печенеги; Fuchs . Höhere Schulen; Hussey . Church and Learning; Zervos Chr . Michel Psellos. Paris, 1920; Ostrogorsky . Féodalité; Glykatzi-Ahrweiler H. Recherches; Bréhier . Le schisme oriental du XI е siècle. Paris, 1899; Bréhier . The Greek Church: its Relations with the West up to 1054//CMH, IV. 1923. P. 246–273; Norden . Das Papsttum und Byzanz; Michel . Kerullarios; Суворов Н. Византийский папа. М., 1902; Runciman . The Eastern Schism: A Study of the Papacy and the Eastern Churches during the XI th and XII th Centuries. Oxford, 1955. Смерть Василия II знаменует собой поворотный момент в византийской истории. Начинается эпоха эпигонов, которая внешне живет славой ушедшей эпохи, однако внутри дает свободный ход процессу разложения. В результате героических деяний трех последних царствований Византия выглядела непобедимой. Начался период сравнительного спокойствия, подобного которому вряд ли знала византийская история. Этот мирный период, однако, стал для Византии не временем сплочения и консолидации, но, наоборот, эпохой внутреннего расслабления. Начинается распад системы, которую создал Ираклий и последним поддерживал Василий И. Вести далее борьбу против феодальных магнатов слабые преемники Василия II были не способны. Ликвидация крестьянских и солдатских наделов идет с огромной быстротой и приводит к упадку вооруженных сил и способности населения Византийской империи платить налоги. Экономическая и социальная структуры Империи переживают фундаментальные перемены. Императорская власть не только прекращает борьбу против феодальной знати, но и сама становится орудием той или иной усилившейся группы магнатов. Крупная землевладельческая аристократия победила, и речь отныне шла только о том, какая группа членов этого сословия получит преобладание: чиновники или военные. Византийская история последующих десятилетий определяется борьбой между конкурирующими группами столичной гражданской и провинциальной военной знати. Поначалу сильная, однако ослабленная Василием II провинциальная военная аристократия оказывается на заднем плане, и у руля государства встает столичная знать. Ее господство становится символом данной эпохи. Нескончаемые придворные интриги являются лишь сопутствующим явлением этого режима; его последствия наиболее существенным образом проявляются, с одной стороны, в культурном расцвете столицы, а с другой – в упадке военной мощи государства. |
| Среди чиновников центрального государственного управления особое место занимал эпарх Константинополя, который управлял всею жизнью столицы, «отец города», как его называет «Книга церемоний» Константина VII 574 . Большим и все возраставшим значением обладал пост логофета дрома, который при Феодоре занимал Феоктист, а при Льве VI – Стилиан Зауца 575 . Логофет дрома в это время зачастую собственно и является руководителем политики государства, хотя положение первого министра и не связано с какой-либо определенной функцией. Ведущим государственным деятелем, первым советником императора является, независимо от занимаемой должности, парадинастéвон ( παραδυναστεων), как его зачастую называли в то и даже более раннее время, либо же месáдзон ( μεσζων) или меситéвон ( μεσιτεων), как его обыкновенно именовали в поздневизантийскую эпоху 576 . При том большом значении, которое придавалось в византийском государстве финансам, неудивительно, что в византийском бюрократическом аппарате финансовое управление занимало особенно важное место. В качестве надзирателя за всеми финансовыми ведомствами в средневизантийское время выступает сакелларий, которого в XII в. сменяет великий логариаст; государственной казной заведует хартуларий сакеллия ( το σακελλου), государственными запасами в натуре – хартуларий вестиария ( το βεστιαρου) 577 . Заведующими отдельными финансовыми ведомствами с VII в. являются логофеты геникона, стратиотикона и идикона. Благодаря своему близкому положению к фигуре императора большим значением обладал заведующий императорской канцелярией ( πρωτοασκρητις) 578 , регистратор прошений ( π τν δεσεων) и императорский письмоводитель ( π τοκανικλεου). Последняя должность часто объединялась с должностью логофета дрома, как это было, например, в случае с Феоктистом 579 . Для военного управления значимым было различие между фемами провинций и расквартированными в Константинополе тагмами 580 . Посаженные на землю солдаты фем представляли собой, собственно, крестьянское ополчение. |
| Предлагая 20 лет спустя «новый взгляд» на декорацию алтарной преграды, К. Уолтер сосредоточивает внимание на идее частного поклонения, которое определило вотивный характер икон алтарной преграды еще в доиконоборческую эпоху. По мере того, как миряне устранялись от непосредственного созерцания таинств внутри алтаря, иконографическая программа преграды все более полно компенсировала это созерцание созданием нового зрительного и смыслового центра храмовой декорации, рассчитанного на индивидуальное поклонение. Значительную часть этой недавно опубликованной работы составляет подробный анализ иконографии византийских эпистилей (иконостасных тябел) и, в первую очередь, цикла праздничных сцен, появление которого исследователь относит к XI в. и рассматривает как своего рода реакцию на введение евхаристических сцен в программы алтарных апсид этой эпохи. Важным представляется вывод об отсутствии прямой связи между праздниками на эпистилях и христологическими сценами росписей, которые, вопреки распространенному мнению, никогда не объединялись в праздничные календарные или исторические циклы. В соответствии с общей концепцией К. Уолтера, представленный над алтарной преградой цикл праздников должен был стать литургическим образом для поклонения мирян, созерцающих во время службы историю спасения, события которой одновременно воспоминались священнослужителями в таинствах алтаря, недоступного за иконной стеной. Особая точка зрения на проблему происхождения иконостаса не так давно была предложена Анной Эпштейн в статье «Средневизантийская алтарная преграда: темплон или иконостас?», пафос которой составила идея строгого разграничения украшенного изображениями темплона – открытой преграды и собственно иконостаса – сплошной иконной стены 28 . Собрав многочисленные археологические, документальные и изобразительные свидетельства, происходящие как из Константинополя, так и из византийской провинции, включая далекую Каппадокию, А. Эпштейн постаралась показать, что весь средневизантийский период и даже в XIV в. темплон-преграда оставался относительно открытым. Средоточием иконографической программы был эпистилий, тогда как пространство между колонками, как правило, оставалось не закрытым иконами. Эта практика доминировала как в византийской столице, так и на подражающей ей периферии. Исключение составляли некоторые провинциальные незначительные храмы, в которых вопреки константинопольской традиции вводилась сплошная преграда как местный вариант литургического устройства, адаптированного к ограниченному пространству провинциальных церквей. В этих примерах, по мнению А.Эпштейн, надо искать истоки иконостаса, который становится общераспространенным явлением православной Церкви не ранее XIV в. под влиянием «исихатской мистики» и «гения деревянного зодчества русского Севера». |
| Положение начинает меняться с VIII в. «Именно в средневизантийскую эпоху, - указывает О. Р. Бородин, - появляются первые итинерарии паломников, написанные на греческом языke».[xlvii] Речь, в первую очередь, идет о «Повести Епифания о Иерусалиме и сущих в нем мecm»[xlviii] В. Г. Васильевский относил время создания «Повести» к первой половине IX b.,[xlix] немецкий исследователь А. М. Шнейдер обосновал более раннюю датировку - вторая половина VIII b.[l] Повествование Епифания отличается предельным лаконизмом и конкретностью - это именно путеводитель по Иерусалиму и его окрестностям, главное в нем - достоверность, порукой которой служит свидетельство очевидца. «И прочетши же писание мое худого Епифана мниха, - написал автор в заключении труда, - еи, имите ми веру, весь бо по истине написахъ путь, якоже бо обходих и ведех своима очима, иные же не ведыи истины поведаютъ лжу, себе на nakocmь».[li] Это заявление напоминает слова игумена Даниила о том, что он, «хужши во всех мнисех», «виде очима своима грешныма» все «святаа места, обиходих всю землю Галилейскую и около святаго града Иерусалима по святым местом» (14). Еще ближе оно к словам Даниила из главки «О реке Иордане»: «Не ложно, поистине, яко видехъ, тако и написах о местехъ святыхъ. Мнози друзии, доходивше местъ сих, не могоша испытати добре, блазнятся о местех сих, а инии, не доходивше местъ сих, лжуть много и блядуть» (100). Конечно, такого рода общие словесные формулы свидетельствования (testimonia) достаточно распространены в паломнической литературе (о теологии свидетельствования см. ниже) и на основании подобной текстуальной близости говорить о заимствовании Даниилом у Епифания едва ли возможно. К тому же свидетельство Епифания конкретизируется во времени только один раз, когда речь заходит о «селе скудельниче»: «одесную ея (купели силуамской. - В. Г .) есть село скудельниче, на немъ же даше сребро цену Христову, и погребаютъ мрътвыя и до днешнего дни ( курсив наш . - В. Г.) ».[lii] В остальном же повествование, как и полагается в путеводителе, отвлечено от времени и, если так можно выразиться, сосредоточено только на сакральном пространстве. Это не столько описание путешествия по Святой Земле, сколько перечень ее святынь, реликвий. В этом повесть Епифания близка позднейшим проскинитариям (τ προσχυνητριον - путеводитель для паломников, от προσυνωϖ - преклоняю колени, почитаю). Но о них поговорим чуть позже, а пока вернемся к категории времени у Даниила. |
| Традиционным является разделение тысячелетнего с лишним периода развития византийской культуры на несколько значительных этапов, каждый из которых отличался своими особенностями. 1)I – IV вв. Раннехристианская культура. Этот хронологический этап стал своего рода колыбелью для формирования в будущем и византийского, и западноевропейского искусства, но в контексте данной работы период рассматривается с преимущественным вниманием к тем чертам, которые будут определяющими для восточно-христианского искусства. I – II вв. – период так называемой христианской античности, время развития христианского искусства в подполье во времена гонений, живописи катакомб. II I в. – фрески церкви и синагоги в Дура-Европос. IV в. – искусство после Миланского эдикта (312 г.), снявшего запрет на исповедание христианства. 2)V–V I I вв. Ранненизантийское искусство. 3)III в. Период иконоборчества. 4)IX – XII вв. Средневизантийское искусство, его завершающей точкой служит год захвата Константинополя крестоносцами (1204 г.). 5) XIII – XV вв. Поздневизантийское искусство вплоть до падения Константинополя (1453 г.). Общие категории византийской культуры Тема, к которой мы обращаемся теперь, могла бы не входить в рамки данной работы, поскольку существует большое количество исследований, рассматривающих так называемую византийскую эстетику 7 . Между тем существенные для понимания византийской культуры акценты лежат не в плоскости энциклопедического цитирования высказываний богословов, а в динамическом сцеплении реалий византийского общества. Поэтому речь пойдет о мировоззрении византийцев, их жизненных и духовных установках, впервые в интересующем нас ключе изученных А. П. Кажданом и С. С. .Аверинцевым 8 . Самосознание византийцев сплело вещи, казалось бы, совершенно несоединимые, подобно тому, как в христианстве соединились ранее противоборствовавшие народы: здесь не было ни эллина, ни иудея. Страстный пафос убеждения, глубина обретения новой веры слились в Византии с глубоко прочувствованной литургической, церковной жизнью, с пышностью и великолепием Священной империи. |
| Таким образом, через головы непосредственных предшественников и современников русское богословие обратилось напрямую к главному источнику христианского Откровения – слову Писания, – в то же время воспользовавшись в этих целях приемами символического реализма, характерными для эпохи средневизантийского синтеза. Существенная связь первообраза и образа, концентрировавшаяся в Византии преимущественно в сфере богослужебного действия и зримого оформления богослужебного пространства, была решительным образом распространена на историю, где первообразом выступила Священная история Ветхого Израиля, а образом – воплощением – история нового избранного народа, Руси. В то же время, апеллируя к библейским корням традиции, молодая русская традиция в «Слове о Законе и благодати», на первый взгляд, подобно блж. Августину, отталкиваясь от известного места из послания апостола Павла к Галатам ( Гал.4:22–24 ), прочитала его также существенно отличным образом: не странствующий невидимо в областях видимого земного града град Божий, а вполне конкретный исторический ветхий Израиль и не менее исторически конкретная Русь – новый Израиль выступают здесь в качестве основных действующих лиц Священной истории. Немного позднее, в начале уже Московской эпохи, – по сути дела в том же конкретно-историческом ключе пересматривается (или скорее раскрывается) и символическое оформление храмового пространства, когда высокий иконостас в последовательности своих рядов, с одной стороны, дает сжатое изложение основных этапов Священной истории Ветхого Завета, а с другой – изображениями деисусного ряда – устанавливает ее связь с проскомидийным помином и литургическим действом, демонстрируя, таким образом, единство библейско-исторического и мистико-евхаристического горизонтов. Если бы богословская рефлексия идеи высокого иконостаса была бы проведена уже тогда, это существенно продвинуло бы русское богословие вперед, однако, в силу различных причин, отечественная традиция тогда еще не имела достаточных интеллектуальных сил для этого, и молчаливое свидетельство высокого иконостаса обрело голос уже только в Синодальную эпоху. |
| Как и сама Империя, укрепился при Алексее Комнине и авторитет императора. Впрочем, по своей структуре Империя Комнинов очень сильно отличается от строгого централистского государства средневизантийского времени. Эпоха Комнинов привела к углублению процесса феодализации, и феодальные силы провинций, против которых императоры X в. боролись с величайшими усилиями, стали фундаментом нового государственного здания. Наиболее сильным в социальном отношении факторам, которые в средневизантийское время смогли укрепиться вопреки центральной власти, Алексей предоставил первенство, создав с их помощью новый государственный и военный строй. В этом заключается секрет его успеха, в этом же заключаются и его слабости. Византия окончательно отошла от прежних крепких основ: ее вооруженные силы, экономика и финансы уже не были прежними. Это необходимо учитывать, чтобы понять, почему блеск эпохи Комнинов продержался недолго и почему концом этой эпохи было крушение византийского государства. В углубление процесса феодализации внесли свой вклад и контакты с Западом. Судьбе было угодно, чтобы Византия вошла в более близкое соприкосновение с западным миром после того, как церковное общение – а оно в то время означало и интеллектуальное общение вообще – окончательно распалось. Ненависть и презрение были теми чувствами, которые испытывали друг к другу византийцы и латиняне, а при более близком знакомстве эти чувства лишь обострились. Тем не менее с этого времени влияние Запада на Византию дает себя чувствовать самыми разными способами как в культурной, так и в государственной сфере. Разумеется, феодализация византийского государства была следствием внутреннего развития Византии 854 . В дальнейшем также не могло не оказать продолжительного влияния и то обстоятельство, что в Передней Азии возник ряд латинских государств, в которых западный феодализм нашел свое чистейшее оформление. Оформленные на западный манер отношения, в которые вожди крестоносцев вступили с Алексеем I, внесли в византийскую государственную картину мира новый принцип. Вскоре отношения вассалитета начали применяться и по отношению к другим правителям в византийской сфере влияния и таким образом стали прочной составной частью поздневизантийской государственной системы 855 . 2. Новый взлет византийского могущества и первые поражения: Иоанн II и Мануил I |
| Византийское военное устройство получает свою новую основу в виде феодальной ленной системы; собственно ее носителем становится созданная для военных целей система пронии, введение которой является главной причиной военного усиления Византийской империи в период господства военной аристократии, олицетворяемой Комнинами. Действительно, раздачи пронии, которые известны со времени эпигонов Македонской династии и дома Дук, не имели ничего общего с задачами обороны. Однако уже при Алексее I система пронии получает военный характер 841 , который она сохраняет с тех пор вплоть до падения Империи. Получатель надела, отданного в пронию, обязуется исполнять воинскую службу и потому, как правило, называется просто «военным» – стратиотом ( στρατιτης). Он является конником и, исходя из величины своего надела, сопровождается большим или меньшим числом дружинников 842 . Наряду с ним и прочие землевладельцы, в том числе и церковные, привлекаются посредством принудительной рекрутской разверстки к поставке солдат, но лишь легковооруженных пехотинцев 843 . Надел не представлял собой собственности прониара, был неотчуждаем и первоначально даже не наследовался. Право собственности и право неограниченного распоряжения прониарными владениями сохраняло за собой государство, которое по собственному произволению раздавало в пронию и отчуждало наделы. Впрочем, все то время, что прониар владел выделенными ему имениями и живущими на них крестьянами (а как правило, он владел ими до конца жизни), он был их всемогущим господином и повелителем. Прониары и стратиоты средневизантийского времени в социальном плане принадлежали к двум различным мирам. Если прежние стратиоты представляли собой крестьянское ополчение, то прониары, несмотря на то что они также назывались стратиотами, выходили из рядов феодальной аристократии, прежде всего из знати средней руки. Они являлись более или менее крупными феодалами, имения которых обрабатывались зависимыми крестьянами. Раздача земель в пронию означает не только передачу определенных владений, но также и живущих на них крестьян, которые автоматически становятся париками прониара 844 и обязуются платить ему подати. |
| Таких вариантов у художника было множество, и все зависело от его дарования, следования традиции и той художественной среды, в которой развивалось его творчество. Одним из самых выразительных и современных элементов византийской живописи была система построения лика. Сменявшиеся на протяжении нескольких веков стили живописи сопровождались, как правило, изменением образного строя, преобладанием тех или иных физиогномических типов, требующих в соответствии с новыми эстетическими нормами усовершенствования технических приемов. В настоящее время для ученых остается загадкой, по какому принципу осуществлялся выбор приемов, наиболее предпочтительных в ту или иную эпоху, в чем причина их замены и появления приемов, заимствованных из других живописных техник. Принцип моделировки лика, основанный на строго упорядоченной системе, был в совершенстве отработан еще в доиконоборческой И. в технике послойной восковой живописи. Классически развитую послойную систему представляет собой живопись лика Христа Пантократора на иконе из монастыря вмц. Екатерины на Синае. Основным фоном служит ярко-желтая прокладка, которая становится прктически незаметной в завершенном целом и служит лишь оптическим целям, – эта деталь будет характерной для всей средневизантийской, в т. ч. и русской домонгольской живописи. Видимый глазу благородный светлый тон слоновой кости – 2-й слой, моделирующий. Он нанесен в несколько приемов и отличается по густоте и цвету, что говорит о его соотнесенности с формой. Моделировка выпуклых частей формы завершается чистыми белильными «светами», а уход формы в глубину характеризуется 2 теневыми колерами: серым, серовато-оливковым, подготавливающим глаз для постепенного перехода к темному колеру бороды и бровей, и светло-пурпурным, который выполняет функцию подрумянки и отличается верностью натуре в передаче губ и век. Наблюдения над цветовыми и тональными различиями в средневековой послойной живописи послужило основой для научной классификации приемов в письме ликов. Известны «санкирный» и «бессанкирный» приемы и несколько их модификаций: комбинированный, неконтрастный и контрастный санкирный. |
|
|
