| Но для юго-западной Церкви был и другой путь к заимствованию юго-славянских распевов, – это афонские монастыри. В них, по свидетельству Барского, были употребительны и сербское и болгарское пение. 52 Юго-западная же Церковь в начале XVII века имела живые и деятельные сношения с Афоном, имевшие целью устроение монастырей, чина церковного и монастырской жизни по образцам афонским, 53 а вместе с тем усвояла, конечно, и славянские напевы афонских монастырей. Факт заимствования юго-западною Церковью юго-славянских распевов подтверждается и юго-западными ирмологами, в которых имеются эти распевы и легко отличаются от других как своим построением, так и названиями. В них мы находим сербский киноник (причастный стих) и полное осмогласие болгарского распева. Но и эти распевы в клиросной практике русской Церкви имели значение лишь дополнительных распевов и потому ограниченное и притом временное употребление. В юго-западных ирмологах сербский распев встречается весьма редко и в клиросной практике скоро выходит из употребления. Напевы же болгарского распева, хотя известны были в России в разнообразных видах и в приложении ко многим песнопениям, но в юго-западных ирмологах имеют сравнительно с столповым пением весьма ограниченное употребление; именно, они прилагаются главным образом к пению тропарей и седальных песнопений, поемых «на Бог Господь». Песнопения эти, особенно тропари и кондаки, распевались некогда греческим распевом, заключающимся в древних кондакарях, но затем утратили свои полные напевы и в столповом пении имели лишь распетыми концы, или же и вовсе не пелись. Между тем по указанию богослужебных книг они должны быть петы сполна. Это и было важною причиною дополнить южнорусское богослужебное пение распевом болгарским. Кроме того, болгарский распев в России имел и употребление временное. Распространившись сначала быстро по всей России, он скоро вытеснен повсюду распевом греческим, введенным патриархом Никоном при посредстве диакона Мелетия, каковой распев и применен ныне к пению тропарей и других песнопений, распевавшихся в XVII веке распевом болгарским. |
| 1. Песнопения болгарские и греческие, часто имевшие в Ирмологионах соответствующие названия. Вслед. того что греко-балканские напевы «становились» в рус. рукописях «киевскими», неизбежными были последующие ошибки в их атрибуции. Так, прот. И. Вознесенский назвал «киевскими» 2 разных напева кондака «Возбранной Воеводе» ( Он же. 1893. С. 38, 47; Шевчук. 2007. С. 113), один из к-рых был в действительности болгарским. Из-за того что эта ошибка была повторена позднее в «Истории русской музыки» (1983. С. 313), был сделан неверный вывод о совпадении «киевского» и болгарского напевов этого кондака (Там же. С. 223). На этот же болгарский напев 8-го гласа в Московии был положен текст херувимской песни, названной «киевская» (опубл.: Герасимова. 2013. С. 143-144). К К. р. прот. И. Вознесенский отнес также поздний (безымянный «куплетный» кон. XVII - XVIII в.) напев «Да молчит всяка плоть», отметив, что это песнопение «имеет мотив, напоминающий западное мирское пение» ( Вознесенский. 1893. С. 42, 49; Шевчук. 1998. С. 25), т. е. по ладовым и структурным признакам этот образец не киевский, а скорее болгарский. Чрезвычайно популярным в России стал болгарский напев песнопения «Милость мира» из Литургии свт. Василия Великого (иногда в Ирмологионах также называемый «подгорским»). Необычно применение этого же напева в крюковом рус. Обиходе кон. XVII в. в «киевской» литургии речитативного склада. Этот болгарский напев трижды встречается не в начале песнопения «Милость мира», а в середине, завершая группы псалмодических строк (фрагмент опубл.: Герасимова. 2013. С. 147-149); благодаря этому чередованию в цикле соединяются мелодии 2 разных стилей. В синодальном Обиходе 1772 г. на тот же напев изложен текст «Достойно и праведно» (Л. 176 об.) в составе разд. «Литургия киевского роспева» без указания на болг. происхождение; следов., составители этого издания причисляли его к К. р. Там же болгарские напевы имеются в многораспевной группе песнопений «Достойно есть» (без атрибуции) и в др. 2. Под названием «киевский распев» рус. |
| Первый печатный опыт совместного изложения разных распевов мы видим в Ирмолог, изданном во Львове в 1700 г., который неоднократно издавался и в Почаевской Лавре без всяких изменений. В нем без обозначения названий совмещаются распевы киевский, болгарский и знаменный. В церковном Обиходе Синодального издания 1772 г. распевы знаменный, киевский, греческий и частью болгарский излагаются параллельно в порядке церковных служб. Существующая же ныне система совмещения распевов и распределения их в годичном круге богослужений главным образом установилась певческой практикой и сохраняется обычаем. По этой системе распевы знаменный, киевский и греческий распределены при богослужения приблизительно поровну 33 . Так в каждом отдельном богослужении пение стихир совершается обыкновенно киевским распевом и, редко, малым знаменным, пение тропарей – греческим распевом и в исключительных случаях болгарским, ирмосы – смешанно греческим, знаменным и киевским, литургия св. Иоанна Златоуста – киевским, а иногда (за упокой) знаменным; левый лик на литургии св. Василия Великого – киевским, а задостойник «О Тебе радуется» греческим распевом. Равным образом и прочее богослужебное пение годичного круга распределено между означенными распевами приблизительно поровну. Причем среди этих распевов в обычной практике встречаются дополнения неизвестного происхождения, известные под именем обычных напевов. Знаменный распев, имеющий в своем характере торжественный и часто печальный оттенок, естественно усвоен богослужениям во дни скорби, поста и покаяния. Так пение на Господи воззвах малого распева слышится нами при пострижении в монашество (гласе 1), во св. Четыредесятницу и на Страстной седмице. Знаменным же распевом поются: «аллилуйя» и прокимны во св. Четыредесятницу, «Покаяния отверзи ми двери», песнопения на часах и великом повечерии, а также песнопения на литургии Преждеосвященных Даров, на заупокойной литургии и в чине панихиды, обыкновенно поёмой киевским распевом. Большой знаменный распев, сверх упомянутых случаев, употребляется еще во дни торжественных праздников в Богородичных догматиках, в величаниях, ирмосах (преимущественно катавасиях) и задостойниках, как незаменимый другими распевами по его торжественности и протяженности. |
| Что касается некоторых следов в болгарском распеве западноевропейской музыки, замечаемых в симметрическом ритме и гармонической основе его мелодий, то все это могло образоваться или в самой Болгарии, стоящей на рубеже христианского Востока и Запада, или в том же Киеве, который близко соприкасался западной культурой Европы. Болгарский распев имеет три вида: 1) недельный, или средний наиболее употребительный, 2) дневной, или малый, близкий к речитативу и более простой и 3) пространный, отличающийся богатством мелодических строк и обилием украсительных оборотов, вообще более торжественный и цветистый. Все виды болгарского распева делятся на музыкальные строки, которые „почти не имеют связи с словесною строкою текста: они нередко оканчиваются и начинаются на полуслове и часто по мелодической продолжительности своей допускают повторение слов, чуждое знаменному и греческому распевам“ 2516 . Песнопений этого распева, употребляемых в настоящее время, не много. Наиболее употребительная из них: „Благообразный Иосиф“, „Тебе одеющагося“ и „Приидите ублажим“. Все вышеупомянутые распевы: киевский, новогреческий и болгарский подчинены закону осмогласия и вполне соответствуют предписаниям церковного устава относительно церковного пения. Кроме этих распевов в Русской Церкви употреблялось весьма много неосмогласных и неполных распевов, представляющих из себя самостоятельные группы мелодий. Наименования этих распевов разнообразны и происходят или 1) от имени их составителей, напр: Герасимовский – от имени уставщика монаха Герасима, распев —107— Григория Цамвлаха, митрополита Киевского, или 2) от свойств самого распева и характера его мелодий, напр. Святый Боже волынка зовома или 3) от места их происхождения: владимирский, новгородский, псковский, черниговский и др., наконец некоторые распевы получили свое наименование от их применения в церковном Богослужении, напр. агиос надгробный, т. е. трисвятое, поемое при погребении; перенос постный, т. е. „Ныне силы небесные“, поемое во время перенесения Св. Даров на Преждеосвященной литургии. |
| А. Кантера)). В настоящее время в практике старообрядцев-беспоповцев обычно в воскресенье и праздничные дни «Е. С.» поется, на повседневной службе читается. В старообрядческих певч. книгах поповского согласия мелос «обычного» распева не фиксируется, поскольку тропарь преимущественно поется «по напевке»; иногда (по праздникам) «Е. С.» исполняется демественным распевом (Обедница. М., 1909. Л. 76 об.- 77). С пореформенным текстом «обычный» распев опубликован в сб. «Литургия знаменного распева» (М., 2005. Л. 5.). В последнем дореволюционном издании синодального Обихода зафиксировано неск. версий «Е. С.»: 2 - знаменного распева (1-я краткая, к-рая была положена в основу гармонизаций, 2-я типологически идентична традиц. версии (см. рукописи XVII в.), киевского распева (с вариантом «вчеловечивыйся»), «герасимовская», болгарского распева (М., 1902. Л. 4-6). Кроме того, известен распев «Е. С.» на 8 гласов (см.: МДА. П 213. О 52. Инв. 235156, 2-я пол. XIX в.). Монастырские распевы «Е. С.» (валаамский, соловецкий, Оптиной пуст.) являются чаще всего вариантами знаменного. В Валаамском Обиходе зафиксировано 2 варианта «Е. С.», «будничный» и «праздничный» («если же болшой праздник») (см.: Валаамский обиход. М., 1909. С. 232-234; Соловецкий обиход. СПб., 1912. Л. 77). А. А. Лукашевич, И. В. С. В украинской певческой традиции «Е. С.» представлен в XVII в. единичными примерами киевского (раннего) и греческого распевов, во 2-й пол. XVIII в.- более распространенными герасимовским распевом и изредка киевским (поздним). B XVII в. «Е. С.» встречается редко, поскольку в укр. и белорус. нотолинейных Ирмологионах кон. XVI-XVIII в. было принято фиксировать сокращенный чин литургии. Сопоставляя типовой укр. Ирмологион с синодальным Обиходом, прот. Иоанн Вознесенский отмечал: «В южно-русских ирмологах вовсе не распеты, ... псалом «Благослови душе моя Господа», «Единородный Сыне»...». По его мнению, «не положенные на ноты песнопения пелись... краткими напевами, сохранявшимися в устном певческом предании» ( Вознесенский. |
| Лит.: Никольский. Устав. Т. 2. С. 253-256; Скабалланович. Типикон. Вып. 2. С. 288-293; Gunkel H. Die Lieder in der Kindheitsgeschichte Jesu bei Lukas//Festgabe für A. von Harnack/Hrsg. K. Holl etc. Tüb., 1921. S. 43-60; Harnack A. Studien zur Geschichte des NT und der alten Kirche. B., 1931. Bd. 1. S. 62-85; Schneider H. Die bibl. Oden im christl. Altertum//Biblica. 1949. Vol. 30. P. 28-65, 239-272, 433-452, 479-500; Tannehill R. C. Magnificat as poem//J. of Biblical Literature. Middletown (Connecticut), 1974. Vol. 93. P. 263-275; Арранц М. Как молились Богу древние византийцы. Л., 1979; Buth R. Hebrew Poetic Tenses and the Magnificat//JSNT. Sheffield, 1984. Vol. 21. P. 67-83; Brown R. E. The Annunciation to Mary, the Visitation, and the Magnificat//Worship. 1988. Vol. 62. P. 249-259; Luzpraga J. Las versiones siriacas del Magníficat//Estudios Bíblicos. Madrid, 1992. Vol. 50. N 1-4. P. 103-122; Theotokos: Ricerche interdisciplinari di Mariologia. R., 1997. Vol. 5. N 2. P. 403-422, 463-485, 643-674; Marshall I. H. The New International Greek Testament Comment.: The Gospel of Luke. Grand Rapids, 19982; Niccacci A. Magnificat: Una ricerca sulle tonalità dominanti//Liber annuus. Jerusalem, 1999. Vol. 49. P. 65-78; Никодим Святогорец, прп. Толкование на 9-ю песнь Богородицы Марии/Пер. и комм. иером. Дионисия (Шленова)//Встреча. Серг. П., 2000. 3 (13). С. 40-43; Farris S. The Canticles of Luke " s Infancy Narrative: The Appropriation of a Biblical Tradition//Into God " s Presence: Prayer in the NT/Ed. R. N. Longenecker. Mich.; Camb., 2001. P. 91-112; Bovon F. Luke 1: Commentary on the Gospel of Luke 1. 1-9. 50. Minneapolis, 2002. А. А. Ткаченко В современной русской певческой практике Известно неск. напевов «В.»: обиходный (Благослови душе моя Господа: Песнопения всенощного бдения. М., 1995. С. 118-121), знаменный распев (в 1-голосном изложении - Обиход. 1909. Л. 62-62 об., в гармонизации - Яичков. С. 23-27), т. н. киевский (Обиход церковного пения. М., 1997. С. 130-133) и его варианты (напевы Дивеевского мон-ря или Зосимовой пустыни (Октоих. М., 1981. С. 30), Яблочинского мон-ря (Нотный сб. С. 118-119), Ф. Мясникова (Всенощное бдение. М., 2000. Сб. 2. С. 35), киевский распев (Обиход нотный Киево-Печерской лавры. Всенощное бдение. М., 2001р. Ч. 1. С. 120-122) и др. В певч. практике РПЦ чаще используется обиходный или т. н. киевский напевы; иногда «В.» может распеваться на гласовый напев ирмосов или других жанров, если структура напева представляет чередование 2 мелодических строк (напр., на 6-й «болгарский»). В старообрядческой практике исполняется «по напевке» (вероятно, устная версия знаменного распева). Существуют также оригинальные муз. сочинения на текст «В.», принадлежащие А. А. Архангельскому , П. Г. Чеснокову , Г. И. Рютову и др. композиторам (Свод напевов. С. 56-59). Во время пения «В.» совершается благовест из 9 или большего количества ударов. |
| Меркой для оценки таких произведений, помимо оценки по слуховому восприятию, должно служить их отношение к предписаниям церковного Устава и к нашим национальным распевам — киевскому и знаменному. Знаменный распев ведет свое начало от принятия нашими предками христианства. Церковные напевы были принесены к нам болгарами и греками с IX века. Святые Кирилл и Мефодий жили спустя лишь 50 лет после смерти творца канона осмогласия — святого Иоанна Дамаскина († 776). Напевы осмогласия спреподобного Иоанна, несомненно, были приняты ими и переданы нам в неповрежденном виде. Так утверждают все авторитетные исследователи древнего русского пения: протоиерей Димитрий Васильевич Разумовский, протоиерей Иоанн Вознесенский , протоиерей Михаил Лисицын , Г.Ф. Львовский и другие. Глубокая древность, восходящая к временам до святого Иоанна Дамаскина, сообщает особый церковный авторитет нашему церковному распеву. Принятые церковные распевы были не механически усвоены русским народом. Одаренный большими музыкальными способностями, он церковные напевы, принесенные из греческой и болгарской Церквей, переработал в духе национальном. У каждого народа есть свои национальные излюбленные мелодии и свое техническое построение их. Сохраняя основные черты принятых распевов, русский народ развил, дополнил их своими родными звуками, обогатил их, усовершенствовал и составил на основе их великое множество церковных песнопений. Что русское церковное пение и народное бытовое пение имеют много сходного в построении мелодии, это всякому исследователю видно сразу, хотя бы по одним и тем же общим приемам построения: смена голосов, чередование двух поющих сторон, запевание интересной мелодии одним голосом, присоединение к ней подголосков и потом продолжение ее всем хором. Эти приемы церковного и народного бытового пения как нельзя лучше подошли к требованиям церковного Устава о пении с канонархом, с головщиком, пении ипакои, антифонном пении. Знаменный распев не только во всем соответствует предписаниям церковного Устава, но во многом объясняет, дополняет и развивает его. Например, только из знаменного распева мы знаем, как следует исполнять псалом 103й на великой вечерне и как петь кафизмы на воскресной утрени. Музыкальный талант всего русского народа удивительно искусно соединил мелодию знаменного распева с текстом. Мелодические строки этого распева обычно совпадают с текстовыми, и мелодия всегда подчиняется тексту. В текстах исторически повествовательных, например, в стихирах, ирмосах, мелодия приближается к речитативу; в песнопениях покаянного характера, например, «На реках Вавилонских…», мелодия движется на низких нотах в объеме трех–четырех звуков; там, где выражается величие и восторг души, например, в стихирах Пасхи, мелодия стремится вверх и требует ускоренного движения. |
| Об этом несколько десятилетий назад говорил Патриарх Алексий I: «В настоящее время вместо небесной музыки, какая слышалась в древних строгих и величественных распевах, мы слышим мирское легкомысленное сочетание звуков. И, таким образом, пение в храмах наших, особенно городских, совершенно не соответствует той цели, которую оно должно преследовать, и храм из дома молитвы часто превращается в зал бесплатных концертов, привлекающих " публику " , а не молящихся, которые поневоле должны терпеть это отвлекающее их от молитвы пение. Почти забыты древние трогательные церковные распевы — знаменные, греческие, болгарские, киевские — даже в переложениях недавних хороших композиторов. В храме часто слышишь такую музыку, под которой уместно было бы подписать вовсе не те слова, которые поются, так как нет никакого соответствия между словами и музыкой. Такое пение не только не возбуждает молитвенного настроения, но вызывает возмущение у богомольцев и слушается с удовольствием только теми, кто стоит в храме как в театре и кто пришел сюда не молиться, а ласкать слух привычными светскими мелодиями». Можно было бы привести много других высказываний о церковном пении выдающихся иерархов нашей Церкви, начиная со святителей Филарета Московского, Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника и кончая нашими современниками. Все они достаточно единодушно указывают на обозначенную болезнь нашего церковного пения — болезнь, повторю, не изжитую до сего дня. Но одно дело — поставить диагноз, другое — найти способы лечения. Попытаемся очертить пути, по которым, как мне кажется, можно было бы пойти, чтобы вернуть нашему церковному пению его исконный молитвенный дух. Не скрою, идеалом и эталоном русского церковного пения является для меня унисонный знаменный распев. Мы призваны хвалить Бога «единем сердцем и единеми усты». Что это означает в переводе на язык музыки? Не что иное, как одноголосное пение. Как можно хвалить Бога «единеми усты», если один поет одно, другой — другое? Однако я хорошо понимаю, что массовый переход на знаменный распев в наше время невозможен и неуместен. Унисонное пение естественно для единоверческих приходов, для некоторых монастырских богослужений, для великопостных служб. Что же касается обычных приходов, воскресных и праздничных богослужений, то на них возможно лишь частичное использование знаменного и других древних унисонных распевов. Как отмечал Святейший Патриарх Кирилл на Архиерейском Соборе 2013 года, недопустимо «придание знаменному распеву значения якобы единственного подлинно церковного певческого стиля». По словам Первосвятителя, «лучшие образцы этого распева, несомненно, принадлежат к сокровищнице церковного искусства, однако Церковь знает и другие стили пения, прочно вошедшие в ее литургическую практику». |
| Светилен (по каноне), гл. 2: «Посетил ны есть с высоты Спас». Знаменного распева, на кварту ниже Син. изданий этого гласа. Только в ирмологах 1652, 1700 г. и у Головни (л. 304). Тоже у г. Малашкина (стр. 42). На хвалитех , гл. 4: «Веселитеся праведнии». «Отец благоизволил есть». «Богородице дево рождшая Спаса». «Прийдитк, воспоем Матерь Спасову» Все эти стихиры – знаменного распева южнорусской редакции и имеются только в ирм. 1709 г., где изложены на кварту ниже Син. изданий этого гласа. Слава. Гл. 6: «Егда время, еже на земли пришествия Твоего». Имеется в ирм. 1652, 1674 и 1709 г. Того же знаменного распева, который изложен и в Син. «Праздниках» (л. 54), со многими (в ирм. 1709 г. оскобленными) фитами, но на кварту ниже; в ирмологе же 1652 г. с бемолем на ми, на секунду ниже и иной редакции. Тот же напев и в ирм. Головни (л. 304). И ныне, гл. 2: «Днесь Христос в Вифлееме рождается от девы». Имеется во всех ирмологах. Это – отдаленная редакция знаменного распева, изложенного в Синод. «Праздниках» (л. 55) и также с фитами, на кварту ниже, с переменными бемолями и отказами в продолжение мелодии. В ирмологе же 1700 г. без бемолей, на секунду выше прочих ирмологов и с сокращением фиты над словом «мы же». На первом стихологе, седальна, гл.1: «Во яслях нас ради». Болгарского распева на подобен «Гроб Твой». Тоже и у г. Малашкина (л. 32). Это песнопение, а равно и следующие за ним: седален на полиелее и канон с кондаком и припевами на 9-й песне имеются только в ирм. 1652 г., а также у г. Малашкина. На втором стихологе, седальна, гл. 3: «Превечного и непостижимого» – болгарского распева, на подобен «Красоте девства». Тоже и у г. Малашкина (стр. 32). У г. Малашкина имеется еще величание, киевского распева. На полиелее, гл.4: «Прийдите вернии(Приидите видим вернии») – болгарского распева на подобен «Удивися Иосиф». Тоже и у г. Малашкина (стр. 33). Канон на Рождество Христово, гл. 1-й, с тропарями. В ирм. 1652 г. распеты собственно тропари, ирмосы же изложены в отделе ирмосов на ряду с другими ирмосами. Знаменного распева южнорусской редакции, на кварту ниже Синод. изданий этого гласа. В ирм. Головни (л. 298) оба канона на праздник Рождества Христова (как и канон Пасхи) греческого распева; знаменный же распев первого канона изложен в отеле ирмосов 1-го гласа. |
| Афонское праздничное пение болгар весьма протяженно и находится под влиянием греческого пения. В Хиландарском монастыре, в присутствии известного ученого путешественника по Афону епископа Порфирия Успенского , всенощное бдение продолжалось с шести часов вечера до рассвета. Болгарские „певцы долго-предолго растягивали все песнопения подобно грекам. Из уст их слышались одни извивистые звуки, а слов не слыхать“ 48 . Пение – это, очевидно, как пение греков и как древнее наше столповое пение, было украшено продолжительными кратиматами (задержками мелодическими) с употреблением терентисм (слогов: те-ре-ре, а-на-не и проч.). Употребление болгарами этого рода украшений в церковном пении доныне подтверждают и путешественники по самой Болгарии. В болгарском же распеве, излагаемом в русских нотных книгах этих витиеватых украшении нет. В 17 веке украшения эти в русской Церкви, даже и в столповом пении, стали выходить из употребления и потому охотно исключены в болгарском, дополнительном распеве. Возможно, что и размеренный такт привнесен в болгарские напевы впоследствии. Таким образом болгарское пение в России утратило часть своих свойств, видоизменилось и преобразовалось в новый, производный вид распева славянского, которого, в этом новом его изложении, нельзя найти в точности ни в Болгарии, ни на Афоне. Подобного рода видоизменение впоследствии произошло и в греческом распеве, принесенном в Москву иеродиаконом Мелетием и усвоенном нашей клиросно-певческой практикой. – Затем болгарский распев, несомненно, записан на юго-западе России не греческими и не болгарскими крюковыми знаками, какие употребляются и доныне как на Афоне, так и в Болгарии, и не столповым русским знаменем, а местным киевским, т.е. пятилинейной квадратной нотой, со всеми употребительными тогда для церковного пения знаками гаммы и способами нотирования. Причем нотная запись напевов, вероятно, происходила не через переложение их с неизвестных в России болгарских крюков, а с устного пения афонских и болгарских пришельцев – знатоков этих напевов. |
|
|
