| Какую работу дедко выполнял на туерах, я не помню, но хорошо помню, как бабушка брала меня с собой, когда она ездила из Кулиги к нему за получкой. Зиму дедко работал в Мологском Афанасьевском монастыре – по хозяйству, чинил конскую сбрую, инвентарь, заготовлял дрова и выполнял другие работы, за что получал приличное жалованье, на которое содержал свою семью. Иван Алексеевич Груздев умер 30 марта 1920 года, похоронен на приходском кладбище Афанасьевского монастыря. Супруга его была Мария Фоминишна, урожденка Петрова из деревни Новое Верховье. Это была плотная, физически развитая женщина, от природы процентов на 40 глухая, с бородавкой на левой щеке. Жизнь проходила – работа да забота, лето в поле, зима – пряла, ткала, внучат подымала. Померла бабка в деревне Борок в 30-х годах и похоронена на городском кладбище г. Мологи». «Работа да забота» – вот главное, что запомнилось о. Павлу. Кулигские крестьяне трудились до седьмого пота, но урожаю едва хватало до весны: несмотря на богатые почвы здешнего междуречья, земли было мало, на квадратный километр сельхозугодий по переписи 1917 года в Боронишинской волости приходилось 107 человек (для сравнения, в Голландии с ее интенсивной технологией в те же годы было 80 человек на кв. километр). Поэтому искали заработка на стороне, многие кулигские крестьяне-отходники работали в Мологе и Рыбинске – на извозе, в судоходстве (как Иван Алексеевич Груздев) или на лесопильных заводах. А женщины – «лето – в поле, зима – пряли, ткали...» Почти каждая семья выращивала лен. Его обмолачивали и семена отправляли на маслобойню. Маслобойня была в Мологе, а после революции и в деревне Новоселки открылась «Маслобойня общества потребителей». Как привезут это масло льняное в глиняных кувшинах – а оно такое душистое! «Два пуда льнянова семя», – рачительно перечисляет О.Павел. Из «льняного семя» получали масло и дуранду (прессованный жмых), а из льняной соломы вычесывали кудель, из которой пряли пряжу. Бабушка Марья Фоминишна была большая мастерица. Солому били на мялках так, что со стебля отлетала кости-га – крепкая коричневая оболочка. |
| П.В. Долгоруков Графы Борхи Фамилия графов Борх-Любешиц и Борхсгоф, баронов Борхланд (reichs-grafen von-der Borch-Lübeschitz und Borchshoff, freiherren von Borchland), принадлежит к числу древнейших и знаменитейших родов в Европе. Фамилия Борх прияла начало в южной Италии (нынешнем Королевстве Неаполитанском), где предки её были феодальными владетелями; оттуда переселилась в Германию, в Вестфалию, где ей принадлежали, в двенадцатом веке, владетельные баронства: Ла-Липп 247 , Боркуле, и Борхланд. В тринадцатом веке, одна из ветвей фамилии Борх перешла в Померанию, другая в Лифляндию, третия ветвь в Польшу, где поселилась в воеводстве краковском. Из померанской ветви Борхов, Станислав-Фабиан женат был на княжне Жоржете Померанской, дочери владетельного князя Померанского Георгия и супруги его княгини Маргариты, рождённой маркграфине Бранденбургской, и родной сестре владетельного князя Померанского Филиппа I. Из лифляндской ветви, Бернгард Борх был гермейстером ливонского ордена с 1477 по 1485 год. Брат его Симон был коадъютором ордена; племянник их, тоже Симон, был епископом ревельским, папским легатом в Дании и в Швеции, и основал, в епархии ревельской, два города, доныне существующие: Борхгольм и Фегфейер. Фридрих Борх, двоюродный брат гермейстера ливонского, женат был на Елене Палеолог, дочери Ахайского (в Морее) князя Фомы Палеолога (две младшие сестры Елены Борх был: София Фоминишна за Великим Князем Российским Иоанном Великим, а Зоя Фоминишна за седмиградским владетельным князем, из фамилии Баториев). Фабиан Борх был в числе литовских депутатов, заключивших с Польшею, в 1561 году, договор о поступлении Ливонии под польское владычество. Что же касается до ветви Борхов, поселившейся в воеводстве краковском, то последний в роде их, Станислав Борх, был лицом весьма замечательным по уму, по учёности и по глубокому уважению, коим пользовался и ва своей родине, в во всех странах, им посещённых. Каноник иноврацлавский, он был папским легатом в разных государствах потом послом Короля Польского Сигизмунда-Августа в Мадрите и в Неаполе, и назначил доходы с имений своих в краковском воеводстве и с домов своих в Кракове на воспитание, на будущее время, в краковском университете бедных дворян (отчего и другие подобные дары, в память Борха, именовались Борханами). |
| Она была глубоко привязана к своему мужу. И когда он неожиданно умер, она совершенно растерялась. «Ивана Антоновича нет! – твердила она всем. – Ивана Антоновича нет! Что же мне делать?» Сильно затосковала она. Родственники, желая утешить ее, предложили (перейти) к ним на житье. Она послушалась. Продавши свой домик, Марья Егоровна перевезла к ним имущество, а потом и отдала им его; понемногу перешли к ним и деньги. Постоянными слезами и вздохами: «Ах, Иван Антонович! Ах, Иван Антонович!» – она утомляла и раздражала своих родственников, и они стали ею тяготиться, потом начали упрекать ее, грубо обращаться, оскорблять. Из комнаты перевели ее на кухню, а затем – в маленький холодный коридорчик. Но и там она мешала им; хотя она переносила все это безропотно. Однажды она услышала о Прасковье Фоминичне (см. рассказ «Схимонахиня Серафима») и как–то пришла к ней. Очень ей понравилось у нее: тишина, никто не ругает, тепло. И скоро она, с согласия Прасковьи Фоминичны, перешла к ней жить совсем, как бы на положение домработницы, или точнее, приживалки. Однажды П. Ф. сказала ей: – Марья Егоровна! Сходи–ка ты в Инкерманский монастырь! – Что вы, что вы, Прасковья Фоминична! Да я никогда там не была и дороги–то не знаю. – А ты иди по рельсам, все по рельсам, и спрашивай, где Инкерманский монастырь? Тебе и укажут. Дойдешь до мостика, перейди его и иди по дороге. – Да как же так, Прасковья Фоминична? Я боюсь. – Иди, иди, не бойся. Нечего делать, надо идти, раз П. Ф. велит. Пошла. Прошла неделя, другая. На третьей неделе вернулась М. Е., да такая веселая: – Ах, как хорошо там! Все – такие добрые, хорошие. Так меня кормили, так кормили! Марья Егоровна да Марья Егоровна! Все мне так рады. Один батюшка, старенький такой, даже в ноги мне поклонился: благодарил! А я им подштанники, носки, рубашки починяла. Так уж рады мне были они! Так кормили – и хлебом, и борщом. Поживи у нас да поживи! Так хорошо, так хорошо! Прошло несколько времени. П. Ф. опять говорит: – Марья Егоровна! Сходи–ка ты в Херсонес. Там поговеешь, поживешь. |
| Дед и бабка о. Павла хоть и жили бедно большим семейством на одном земельном наделе, но не голодали – была картошка, была корова-кормилица, и сена накашивали 200–250 пудов. А лугопастбищные травы Кулиги славились далеко за пределами мологского края. Кормил и кулигский лес. За грибами, «за солониной», ездили на лошадях с огромными гумёнными корзинами. Так же и за клюквой, которой здесь за день набирали целый воз. Ходили и за вёшницей, т.е. за весенней клюквой – она из-под снега особенно вкусная, крупная, темная. «Сделают котомки с веревкой – как рюкзаки за спиной. Еще и корзинки брали. Котомку на елочку повесим, ягоду собираем». А по бруснику ходили – «одну корзину волоком и маленькие еще корзиночки. Большую-то ставим, а маленькие насыпаем. Так места негде ступить, всё красно. Леса богатые – сосны словно свечки». Вот только сахару не на что было купить. Так бабушка Марья Фоминишна бруснику парила в глиняных корчагах, зальет водой – и задвинет в печь. Печи были огромадные, русские, рабочие, спали на них по пять-шесть человек – всей семьей. И стоит потом брусника хоть год, хоть два – ничего ей не делалось. В Кулиге особенно любили плести для всех этих лесных дел разные корзины, тем более что ивняка по берегам рек и ручьев было более чем достаточно. Заготавливали прутья ивы осенью и зимой, когда древесина прочная, гибкая, эластичная. И плели корзины прямо дома – «бывало, на пол-то не ступишь от прута». И корзины сами плели, и горшки делали, и телеги, и сани, и лапти. «У этих тружеников, – пишет о. Павел про своих деда и бабку, – было шесть человек детей: дочь Ольга, сын Александр, дочь Александра, сын Иван, Елизавета и дочь Анна, были еще дети, которые умерли в детском возрасте». Первая дочь Груздевых Ольга, окончив один класс начальной школы, ушла «на постоянное жительство в Мологский Афанасьевский монастырь, где жили две родные тетки – монахиня Евстолия и инокиня Елена Петровы!» Как и бабушка Марья Фоминишна, урожденная Петрова, «от природы процентов на 40 глухая», ее сестры были глуховаты с рождения и ушли в монастырь. |
| Воспитывался Павлуша Груздев в монастыре, но дом и родных своих очень любил. «Домашний он был человек», – говорит об о. Павле его младший брат Александр (Шурка). И родня груздевская вся очень интересная. Вот, например, бабушка Марья Фоминишна, отцова мать – она была хозяйкой деревни. Так назывался человек, к которому все обращались за советом, – деревня Большой Борок и еще более десяти деревень – т. е. вся Кулига. На праздник, бывало, мать Александра Николаевна стряпает для гостей пироги, а бабушка: «Я для нищей братии готовлю». Браги поставит, хлеба напечет, за баней столик накроет, приглашает нищую братию. «У нас дома все родственники сидят, – рассказывал о. Павел, – а за баней чуть не пляска, братия гуляет с бабкой». Такой была Марья Фоминишна. Отец Павел все время потом поминал родителей ее – Фому и Анну, братьев и сестер – монахиню Евстолию, инокиню Елену, Феодора, Анну, Евдокию, Михаила, Параскеву, Илию и саму бабку Марию... Вообще Груздевы, породненные с Афанасьевским монастырем, были частыми гостями у игуменьи Августы, особенно отец, Александр Иванович . И игуменья, чем могла, помогала большой груздевской семье – то семян даст для посева, то лошадь. Игуменья Августа и документы оформляла на Павла Груздева – так же, как и на других насельников монастыря, но, бывало, год припишет или, наоборот, отнимет – кому для пенсии, кому еще для чего. По записи игумений Августы в паспорте Павла Александровича Груздева значился год рождения 1911-й, 3 августа. Но о. Павел говорил, что он родился 3 (16) января 1910 года, по другим сведениям – 10 (23) января 1910 г., во всяком случае, своим Ангелом он называл преподобного Павла Обнорского, и день Ангела праздновал 23 января по новому стилю. В доме Груздевых в Тутаеве сохранился фотоальбом с выгравированной надписью «в день Ангела 23 января 1959 года», подаренный отцу Павлу незадолго до его пострижения в монашество. А когда Павел Груздев принял постриг, то Ангелом его стал святитель Павел, патриарх Константинопольский (празднование 19 ноября н. ст.). |
| землею); Токмаков, “Справ. указ. ист. матер.», I, 6 (Дело 1682 г. по челобитью Трубч. Покров. попа Прокофия об отдаче ему Богородичного озера, которым несправедливо завладел Чолн. м-рь, и об отдаче м-рю пустоши Олешни и пожни Княжево Лугу в вечное влад.), 8 (Память из Прик. Бол. Дворца в Прик. Мал. Росс., 1690 г., о выписке, когда м-рю отданы в Трубч. у. из дворц. оброчн. угодий оз. Холдамер, селище Церковское и пр.), 9 (Дело 1699 г. о приписке к Киево-Печер. м-рю); Строев, “Спис. иер. и настоят.», 921, 15; Иванов, “Опис. госуд. архива стар. дел», 349 (в 1700 г. имел 78 двор. крест.); “Опис. докум. и дел архива св. Синода», II, ч. 1, 955 (назначение 1722 г. депутации к следствию по жалобе келаря м-ря монаха Тивуртия Феодорицкого); VII, 1726 г., 154 (келарь м-ря иеромон. Исаия назначен в СПб. стряпчим по делам Киево-Печер. обители); “Чтения в И. Общ. ист.», 1884 г., II, Отд. 1, 1 (опис. актов архива Маркевича; видно, что м-рь в 1718 г. был приписан к Киево-Печер. м-рю); “Русск. истор. Библиот.», II, 632, 166 (распросные речи старца Макария в 1624 г.; здесь м-рь назван Чемским); IV, 56 (Диариуш игум. Афанасия Филипповича, 1646 г.; м-рь Човский в полмиле от Трубчевска); “Архив юго-зап. России», ч. 1, т. V, 213, LV (наместник м-ря иеромон. Афанасий Мисловский в 1684 г. послан архим. Киево-Печер. Ясинским, в Москву с просьбою об утверждении его в сане). 1354. Черницкий – Архангело – Михаиловский в Поли или в Песках, женский, несуществующий давно, в гор. Пскове. В 1-ой Псковской летописи под 6906 (1398) год. сказано: «».... другую церковь Михаил святый камену же на Поли, в Черницком монастыри; а поставил Захарья Фоминич.» Во 2-ой летописи это событие занесено под 6907 (1399) год. со следующею вариациею: «…. и Михаил святый на Поли в женском монастыри; а поставил Захарья Фоминич.» В лето 7042 (1534) «Поставлена бысть церковь каменная святый Дмитрей в монастыри в Поли.» Он упразднен в 1764 г. “Полн. собр. лет.», IV, 195, 298, 303, 308; V, 524; “Ист. Росс. Иер.», V, 524; Ильинский, “Ист. |
| Рус. права. Владимирского-Буданова. Изд. 1888 г. стр. 144. – Дом. быт Русс. Царей. Забелина. Изд. 1895 г. час. I, стр. 6 и 8). 27 Самое древнее, сохранившееся в России, изображение такого орла находится на Императорском греческом троне, привезенном с собой в Москву царевной Софией Фоминичной, женой вел. кн. Uoahha III . Трон принадлежит к Царским регалиям, то есть внешним символам Царского достоинства и власти. Трон или престол есть символ божественного происхождения власти Царской. Древнейший из тронов, хранящихся в Московской Оружейной Палате, есть царское место, кресло или царский стул, по древним описям, резной из слоновой кости, местами вызолоченный, привезенный в Москву греческой царевной Софией Фоминичной Палеолог, супругой Uoahha III . При венчании на царство царя Алексея Михайловича этот трон употреблен был при шествии царя из Успенского собора в Архангельский. В 1856 году, по Высочайшему повелению, этот трон был исправлен к св. Коронованию Государя Императора Александра II. Рисунок его и очень подробное описание находится в книге „Венчание русских царей на царство” Изд. 1883 г., стр. 17, 92 и 95. На этом древнем греческом троне восседала при своей Коронации в 1896 г. Ее Величество Государыня Императрица Александра Федоровна. (В память Свящ. Коронования 1896 г. Изд. Гоппе 1895 г. час. 1-я стр.: 54 и 57; час. 2-я стр.: 182). 28 Известный гербовед Лакиер основательно свидетельствует, что доказательством значения государственного, описанной формы, печати и герба Uoahha III с 1497 года служит и то, что в прочих печатях Русских князей вокруг изображения всегда означалось, что печать такого-то князя, а на описанной гербовой 1497 года печати Uoahha III значение печати уже не объясняется, потому что предполагается, что каждый знает (вернее: должен знать), что эта печать есть царская, государственная, так как на ней установленное изображение, принятый государем герб. (См. Историю права Московского государства. Професс. Н. П. Загоскина, I, изд. 1877 г. Казань, стр. |
| в хоромы к царю Феодору Алексеевичу оп. 959 л. 267), а живописец Иван Безмин позолотил и посеребрил под этот образ рамы оп. 958 л. 429). 353 Предание, сообщаемое Ратшиным о том, что этот храм был построен в конце 15 века Софьей Фоминичной, не имеет никакого исторического основания. Ратшин 340. 356 Эта прекрасная решетка, сохранившаяся и доныне, была перелита из медных денег, выпущенных пред тем в народ и наделавших столько неудовольствий, убытков, смут и казней. Заб. Д. б. р. царей. 60 стр. 357 Г. 118. ст. 448. Нужно заметить, что для работ в Верхоспасском соборе по указу царя в 1670 г. велено было прислать иконописцев из Костромы и Ярославля, с выдачею им подвод и прогонов. Г. 178. ст. 204. 395 По изустному преданию, сей образ был привезен в Россию греческою царевной Софией Фоминичной и был ее комнатным, а при царе Михаиле Феодоровиче был поставлен в Верхоспасский собор. Снегирев. 226. 396 В Софийской летописи под 15 марта 1415 г. говорится о том, что когда великий князь Василий Иванович просил одного святого старца, жившего в монастыре святого Иоанна Предтечи, иже под Бором, о молитве за свою больную жену Софию, то получил от него повеление молиться великомученику Лонгину, «понеже той ходатай и молебник всему роду вашему». П. С. Р. Лет. Т. VI, 140 стр. 398 В 1737 г. была возвращена из села Преображенского из Воскресенской церкви в Верхоспасский собор взятая отсюда, по повелению Петра I, плащаница, на атласе красном, с красною тафтяною подкладкою. На атласе был написан Спасителев образ, с атласным желтым венцом, а кругом было обшито атласом лазоревым, на последнем были написаны сусальным золотом слова: «благообразный Иосиф». По углам были травы, а вокруг было обшито небольшою золотною бахрамою. К плащанице же относился надевавшийся на стол чехол из красного атласа, с нашитыми на нем страстями Господними, и кругом обшитый зеленою шелковою бахромою и на красной тафтяной подкладке. оп. 36. Г. 1736. дела 177. 400 оп. 958 л. 319 и на об. По образцу сего паникадила в августе 1682 г. |
| Вкратце изложенные здесь, сведения об истинном происхождении и государственном значении отличительно-русского символа черно-желто-белого сочетания свидетельствуют сколь важно и правильно признание теперешним, Высочайше учрежденным, Особым Совещанием русскими национально-государственными цветами сочетания черного, желтого и белого цветов, как выражения упрощенной цветовой символизации основ 400-летняго высоко знаменательного Российского герба, того византийско-русского герба, пользуясь правами коего, после брака с греческою царевною Софиею Фоминичною, Великий русский Царь Иоанн III «раздрал завесу» между Русью и Европою и вследствие чего царство Русское вступило с того времени в оживленные сношения почти со всеми европейскими государствами, принимая от них ученых и специалистов по всем отраслям государственного благоустройства... Потому-то маститый русский историк Карамзин 32 и сказал: «Бракосочетанием с Софией Фоминичною Иоанн III раздрал завесу между Европою и нами; обратив на себя внимание держав, с любопытством обозревая престолы и царства, он принимал союзы с условием ясной пользы для России... Следствием этого было то, что Россия, как держава независимая, величественно возвысила главу свою на пределах Азии и Европы, спокойная внутри и не боясь врагов внешних... Отселе история России приемлет достоинство истинно-государственной, описывая деяния царства, приобретающего величие»... Выяснение и напоминание времени, обстоятельств происхождения и великого государственного значения на Руси эмблематических государственных символическо-русских цветов черно-желто-белого сочетания убеждает в неправде голословных уверений некоторой части периодической печати, будто признание государственно-русскими символическими цветами черно-желто-белого сочетания есть «новшество“ в истории русского знамени... Уверяющие, что это новшество на Руси забывают, или не хотят знать, что признание 400-летних эмблем государства русского и цветовых их символов в черно-желто-белых цветах зависит не от мнений отдельных лиц и не от временных распоряжений органов власти. Эмблемы и цвета эти суть неотъемлемые, истинные символические выражения важнейших созидательных факторов основных моментов славной истории и великого духа народа и государства русского. |
| В силу этого желания, которое особенно настойчиво проводил кардинал Виссарион, бывший греческий митрополит, и которое разделяли все тогдашние европейские государства, за исключением только одной Польши, послы Римских пап и немецких императоров не только убеждали русских людей в их важном политическом значении на юго-востоке Европы, но еще и подстрекали их народную честь и честолюбие царя 5 . В 1469 году, во главе с греком Юрием (Георгием) Траханиотом, отправлены были в Москву послы к овдовевшему царю Иоанну III от бывшего Никейского митрополита, а в то время кардинала Виссариона. Царю писали, что в Риме находится «православная» христианка, дочь Фомы Палеолога, племянница последнего Византийского императора, питающая отвращение к латинству, которая не откажет Царю Московскому и, если он пожелает жениться на ней, ее пришлют в Москву. Затем, самый деятельный тогдашний борец против турок, сенат сильной Венецианской республики писал Царю Руси Иоанну III, что, вследствие брака его с царевною Софией (Зоею) Фоминичною Палеолог, он является прямым наследником византийского престола, по отсутствию у Палеологов наследников мужского пола... 6 И помимо этого Византия, как источник веры православной и просвещения для России, даже в своих бедствиях была привлекательна русским. Предложение же невесты Византийского императорского рода и ранее бывшего нечуждым Иоанну III 7 было приятно установителю Самодержавия на Руси, вместе с тем льстило и народному самолюбию юного царства. Царь Иоанн, посоветовавшись с матерью своею, с митрополитом Московским Филиппом и с боярами, встретил всеобщее одобрение предложенного брака и отправил своих послов в Рим для переговоров о частностях заключения этого союза и для доставления ему портрета невесты. Царевна София, узнав, что царь Московский исповедует православную греческую веру 8 , немедля выразила свое согласие на брак. В Риме совет князей и королей с папою радостно одобрил этот брак и со всею возможною пышностью и торжественностью была совершена в храме апостолов Петра и Павла блестящая церемония заочного обручения... |
|
|
