| Дмитрий и Мануил Рало в 1490 г. привезли с собою пушечников и серебряников. В 1492 г. рудоискатели Андрей Петров и Болтин нашли у реки Цылмы серебряную и медную руду на 10 верст 66 . Открытие сие дало средство доставать и плавить металлы. Огнестрельное оружие появляется в первый раз при осаде и взятии Москвы Токтамышем; оно известно было под именами: пушек, тюфяков, пищалей, затинных, ломовых и завесных. С прибытием в Москву 1473 г. Фиоравенти Аристотеля учрежден в ней пушечный двор, где начато литье пушек и колоколов. Венецианцы Павел Дебосис и мастера Петр и Яков, прибывшие в Россию, занимались этим делом. Первый в 1482 г. вылил огромнейшую пищаль, известную под именем Царь-пушки; Яков в 1483 г. слил пушку, хранящуюся теперь в С. Петербургском арсенале, как древнейший образец литья пушек в Москве 67 . При Великом Князе Василие и сыне его Иоанне III огнестрельное оружье вошло в большее употребление при осаде городов и в битвах под управлением розмыслов; тогда являются и Русские литейные мастера, которые оставили нам пушки, замечательные не только по своей огромности, но и по чистоте отделки и по затейливости рисунка. Литье колоколов также продолжалось Русскими и чужестранными мастерами. Вечевые колокола, привезенные из Новгорода и Пскова служили в Москве памятниками покорение вольных городов и вместе литейного искусства 68 . В XV и в начале XVI века Русские не без успеха продолжали упражняться в иконописании, стенописи и миниатюрной живописи, известной и в предыдущем столетии; первое было раболепным подражавшем Византийским образцам, а последние носят на себе печать влияния западного, которое распространило в последствии так называемый Фряжский стиль, отличавшийся от Корсунского пропорциональностью фигур, дебелостью и круглостью лиц, яркостью колорита. Кроме посольств Папских, он имел случаи проникнуть в Россию, при Софьи Фоминичне, с которою прибыли в Москву многие Фрязи, и которая сама привезла с собою из Италии иконы. Но иконопись Греческая, или Византийская, известная в летописях наших под именем Корсунского письма и бывшая у Русских в употреблении после вторжение в Россию Монголов и после взятия Константинополя Турками, усвоена была себе православною Русскою церковью, как согласная с ее преданиями 70 . |
| С именем Софии Палеолог обыкновенно соединяют мысль о двояком влиянии на русский быт, о влиянии западном, Итальянском, и о влиянии Византийском. Последним влиянием объясняют церемониал Московских царей. Этого мнения по привычке держится и г. Забелин, однако, всегда более верный исторической правде, нежели общепринятому мнению, он видимо противоречит себе, когда говорит, «что при В. К. Иване Васильевиче (супруге Софии Фоминичны) подобные церемонии и все придворные обряды еще не облекались в те пышныя формы, какие они получили впоследствии, что вообще пышная, великолепная обстановка царскаго сана входила постепенно иводворилась окончательно только при его внуке, за которым даже официально, соборной грамотой, утврежден был и царский сан» (стр. 218). И так не подлежит сомнению, что вопрос о византийском влиянии на Московский царский двор через Софью Фоминичну, через ее Греков и Италию, еще требует более точной критической разработки. При больших и малых дворах владетельных лиц всей западной Европы в XVI столетии заметно усиливается церемониал, устраивается настоящая придворная жизнь. Сам же г. Забелин приводит свидетельство иностранца Контарини о том, что на западе давно уже соблюдался придворный этикет, которого не понимал еще Московский Князь (стр. 217). Почему же впоследствии этот придворный церемониал должен был принять у нас характер Византийский, и притом уже в XVI веке, когда негде уже было брать для того византийских образцов? – Столько же, мне кажется, односторонне смотрит г. Забелин на русские обычаи, когда говорит: «Благочестивые Московские Цари, подобно императорам Византийским, и, без сомнения, в подражании им, совершали богомольные выходы в каждый церковный праздник» и т. д. (стр. 298). Конечно, строгий стиль этих церковных церемоний, согласных с обрядами восточной церкви, подходит к характеру византийскому; что же касается до самых церемоний, то их было несравненно больше, и они были гораздо разнообразнее в католических странах. В сущности было одно и тоже, и на западе, и у нас, но отличалось только по стилю. Так, например, престол был необходимой принадлежностью коронованной особы, как у нас, так и на западе; но престол Московских царей XVI и XVII столетий отличался некоторыми особенностями в своем стиле, ведущими свое начало от Византийских преданий, о чем итересные подробности сообщает автор на стр. 144 и след. |
| Вернемся обратно в тот барак, в котором Коленька мерит температуру, доктор Белевцев делает обход, а я записываю на скобленой фанерке все его назначения. Людмила Фоминична, она же «мать-игуменья», выяснив, что никаких тяжких грехов за мной не водится, оставила благосклонно меня работать под сенью своих крыл. Крылья у нее были мощные, как и вся сама. Она, с одной стороны, была «жандармом в юбке», с другой – справедливой и невзбалмошной бабой. Она понимала юмор, но защищала и не давала в обиду тех, кого она уважала. Она была всего-навсего фельдшерицей и прислушивалась к мнению врачей, в особенности к мнению доктора Агаси Назарыча Мазманьяна, весьма незаурядного молоденького врача-«дашнака». Его девизом была одна восточная мудрость: «Если ты не в силах отрубить руку врага, целуй ее пока!» Думаю, что Людмилины ручки он где-то тайно целовал, так как она ему покорялась. С Агаси я начал работать, как только Людмила отправила этапом в другую зону старика Белевцева. Начальство установило, что мы с Коленькой – однодельцы, а по их «гуманным законам» однодельцы не могут сидеть вместе, так что Коленька тоже уплыл в 4й ОЛП. Агаси принял больницу; сперва мы были вдвоем, а потом появился Юрка Голомб, поляк; он был назначен дневным фельдшером, я – ночным. Спустя много времени мне в смену пришел литовец Ионос Жимайтис. Тогда я стал дежурить ночь через ночь. Так оно легче. Кроме Агаси, старшего, был доктор Якштас. Вот в таком составе и порядке мы в течение трех лет и работали. То, что я смотался из Воркутлага, было явно неплохо. Во-первых, я южней Воркуты, я почти у полярного круга. Из зоны видны хребты Полярного Урала, широкая река Уса течет вдалеке – все это радует глаз. Во-вторых, я не в Воркутлаге, а в Интлаге, а Инта – еще южней. Абезь – это свалка вторсырья и хоть режимная, но богом забытая. Ни шахт, ни лесоповала. Масса пожилых калек, много и молодежи, ворья хватает – его везде навалом, копошатся себе за зоной, что-то строят да могильные траншеи копают, что-то плетут, что-то вяжут, в общем, жизнь инвалидная. В КВЧ, культурно-воспитательной части, хоры поют. Забавно. Стоят в полукруге бендеровцы, перед ними – хормейстер. «Тигаа-тигага!» – камертончик в руках, тон к уху пробует. |
| -- Вы это и теперь делаете, -- с отвращением пробормотал Миусов. Старец молча разглядывал того и другого. -- Будто! Представьте, ведь я и это знал, Петр Александрович, и даже знаете: предчувствовал, что делаю, только что стал говорить, и даже знаете, предчувствовал, что вы мне первый это и заметите. В эти секунды, когда вижу, что шутка у меня не выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать начинают, почти как бы судорога делается; это у меня еще с юности, как я был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал. Я шут коренной, с рождения, всё равно, ваше преподобие, что юродивый; не спорю, что и дух нечистый может во мне заключается, небольшого впрочем калибра, поважнее-то другую бы квартиру выбрал, только не вашу, Петр Александрович, и вы ведь квартира не важная. Но зато я верую, в бога верую. Я только в последнее время усумнился, но зато теперь сижу и жду великих словес. Я, ваше преподобие, как философ Дидерот. Известно ли вам, святейший отец, как Дидерот-философ явился к митрополиту Платону при императрице Екатерине. Входит и прямо сразу: " Нет бога " . На чтó великий святитель подымает перст и отвечает: " Рече безумец в сердце своем несть бог! " Тот как был, так и в ноги: " Верую, кричит, и крещенье принимаю " . Так его и окрестили тут же. Княгиня Дашкова была восприемницей, а Потемкин крестным отцом... -- Федор Павлович, это несносно! Ведь вы сами знаете, что вы врете и что этот глупый анекдот не правда, к чему вы ломаетесь? -- дрожащим голосом проговорил, совершенно уже не сдерживая себя, Миусов. -- Всю жизнь предчувствовал, что не правда! -- с увлечением воскликнул Федор Павлович. -- Я вам, господа, зато всю правду скажу: старец великий! простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил, вот сию только минуточку, вот как рассказывал, а прежде никогда и в голову не приходило. Для пикантности присочинил. Для того и ломаюсь, Петр Александрович, чтобы милее быть. А впрочем и сам не знаю иногда для чего. А что до Дидерота, так я этого: " рече безумца " раз двадцать от здешних же помещиков еще в молодых летах моих слышал, как у них проживал; от вашей тетеньки, Петр Александрович, Мавры Фоминишны тоже между прочим слышал. Все-то они до сих пор уверены, что безбожник Дидерот к митрополиту Платону спорить о боге приходил... |
| Члены горсовета: «Вон Кимры сломали, перевезли, и никто не замерз. Строили Беломорканал, и опять никто не замерз. Все делалось аккуратно, планово, и люди были, не в пример нам, организованные. Мы собрались здесь не решения правительства отменять, а обсудить, как лучше всё выполнить. У нас в стране над человеком не издеваются, потому что человек – наша главная ценность». Официальные отчеты и документы показывают, с каким цинизмом начиналось это великое переселение, растянувшееся на долгих четыре года. Дошла очередь и до жителей Кулиги. В деревне Большой Борок к тому времени оставалось около 30 домов. Семейство Нориновых – очень богомольная, крепкая, дружная семья – недавно возвели большой пятистенок. Хозяин уперся, заявил: – Ни за что не поеду никуда, и все! Их выселили силой. А делали так – приходят, залазят на крышу и ломают трубу, живи как хочешь. «До сих пор слезы текут, – вспоминает землячка Груздевых Мария Васильевна. – У нас место какое было: утром встанешь – сосны, елки, солнца не видать. Лежишь на боку и ягоды собираешь. Золотое дно. А как выселяли! Хоть бы возили, помогали – нет, всё сами. Мама после переселения вскоре умерла – на 52-м году жизни, а папа на 53-м. Вот как далось нам это переселение! Надорвались. Надо же было столько человек выжить!» «Перед переселением все уволились, никто нигде не работал, – вспоминает другая жительница Большого Борка. – У нас по деревне ходили, дома проверяли – какой пригоден, какой нет к перевозке – и плотами по Волге спускали. Матушка моя! Мы последнюю зиму 39–40 годов жили на квартире. В мае был последний пароход. Со слезами уезжали. А сюда приехали (в Тутаев) – я ни на кого глядеть не могла, лежала на постели целыми днями, отвернувшись к стене. Ну а потом... работать надо. Выгнали нас и забыли». Бабушка Груздевых Марья Фоминишна не пережила переселения. К ним тоже пришли, угрожали: – Хотите – дом разбирайте, не хотите – сожжем. Переезжайте куда вам надо, хоть в Москву! Александр Иванович выбрал Тутаев. Говорит Павлуше: |
| Я замечал-замечал, крепился-крепился, а тут вдруг, на беду мою (а может, и к счастью!), как снег на голову ремонтер наскакал на наш городишко. «Да так, прихварываю, говорю, Марья Фоминишна…» Голосенко-то дрожит у меня! А она мне ни с того ни с сего, знать, выжидала свое ввернуть, ехидна такая: «Что, видно, совесть, говорит, твоей душе не по мерке пришлась, Осип Михайлыч, отец родной! Хлеб-соль-то наша, говорит, родственная возопияла к тебе! Отлились, знать, тебе мои слезки кровавые!» Ей-богу, так и сказала, пошла против совести; чего! то ли за ней, бой-баба! Только так сидела да чай разливала. А поди-ка, я думаю, на рынке, моя голубушка, всех баб перекричала бы. Вот какая была она, наша советница! А тут, на беду мою, Марья Федосеевна, дочка, выходит, со всеми своими невинностями, да бледненька немножко, глазки раскраснелись, будто от слез, — я как дурак и погиб тут на месте. А вышло потом, что по ремонтере она слезки роняла: тот утек восвояси, улепетнул подобру-поздорову, потому что, знаете, знать (оно пришлось теперь к слову сказать), пришло ему время уехать, срок вышел, оно не то чтобы и казенный был срок-то! а так… уж после родители дражайшие спохватились, узнали всю подноготную, да что делать, втихомолку зашили беду, — своего дому прибыло!.. Ну, нечего делать, как взглянул я на нее, пропал, просто пропал, накосился на шляпу, хотел схватить да улепетнуть поскорее; не тут-то было: утащили шляпу мою… Я уж, признаться, и без шляпы хотел — ну, думаю, — нет же, дверь на крючок насадили, смешки дружеские начались, подмигиванья да заигрыванья, сконфузился я, что-то соврал, об амуре понес; она, моя голубушка, за клавикорды села да гусара, который на саблю опирался , пропела на обиженный тон, — смерть моя! «Ну, — говорит Федосей Николаич, — всё забыто, приди, приди… в объятия!» Я как был, так тут же и припал к нему лицом на жилетку. «Благодетель мой, отец ты мой родной!» — говорю, да как зальюсь своими горючими! Господи, бог мой, какое тут поднялось! Он плачет, баба его плачет, Машенька плачет… тут еще белобрысенькая одна была: и та плачет… куда — со всех углов ребятишки повыползли (благословил его домком господь!), и те ревут… сколько слез, то есть умиление, радость такая, блудного обрели, словно на родину солдат воротился! Тут угощение подали, фанты пошли: ох, болит! что болит? — сердце; по ком? Она краснеет, голубушка! Мы с стариком пуншику выпили, — ну, уходили, усластили меня совершенно… |
| Парад невесток Да, от старшего поколения более реалистично ожидать житейской мудрости и снисходительности. Но это не значит, что невестка должна ждать, пока отношения построит свекровь. «В семье каждый должен другому, а ему ничего не должны. Это самый правильный подход. Если так строить отношения, то все будет хорошо», — считает Татьяна Фоминична Чудотворцева, мать четверых детей и бабушка тринадцати внуков, дважды теща и дважды свекровь, которую любят и почитают и зятья, и невестки. «Стоит рассчитывать в первую очередь на себя и не считать, что тебе кто-то что-то должен», — убеждена и счастливая сноха Настя Отрощенко. Как же вести себя невестке, чтобы между всеми членами семьи была любовь? Рассказывает отец Павел Гумеров: «Одна мудрая невеста на первой встрече с родителями будущего мужа произнесла очень важную фразу. Она сказала своей будущей свекрови: “Мама, а как вы думаете…” После этого окрыленная мама три недели всем звонила, рассказывала, что будущая невестка назвала ее “мама”, да еще спросила: “А как вы думаете?” Вот все, что нужно родителям! Элементарные вещи — внимание, признание их опыта». Спросить совета или внимательно выслушать совет непрошенный — это очень ценные качества невестки. Ведь иногда в штыки воспринимается любой совет, даже разумный, только потому, что его дала свекровь. Психолог Ирина Рахимова считает, что нужно почаще благодарить свекровь за тот вклад, который она сделала в своего сына — в вашего любимого мужа: «Нужно это подчеркивать. Тем более если сын единственный и свекрови трудно “отпустить” его. Она действительно много сделала, и ей хочется услышать подтверждение этого». Не сошлись характерами Бывает так, что отношения наладить никак не удается. Конечно, это не потому, что родители желают зла своим детям. Просто они очень предвзяты к их выбору. Позиция свекрови: «она ему не пара», «не на той женился» — самая разрушительная для семьи. Людмила Анатольевна, моя свекровь, говорит об этом так: «Часто свекровь не устраивают в невестке какие-то внешние параметры: красота, успешность, умение готовить. Но, может быть, сыну эти щи-борщи и не нужны? Или сын зарабатывает, а жена дома сидит, не работает. И его как раз это устраивает? Не надо переносить свои стереотипы на других. Это обидно и для невестки, и для сына. Если сын выбрал этого человека — значит, он видит в нем те достоинства, которые больше всего ценит в женщине. Кто эти бирочки раздавал, на которых написано – “та”, “не та”? Это только жизнь покажет». |
| Брак Софьи Палеолог с Иваном III приходится на одну и ту же эпоху, когда состоялся брак Изабеллы Кастильской с Фердинандом Арагонским, послуживший созданию крупнейшего в Европе католического государства. Но если за Изабеллой стояло быстро растущее королевство с миллионным населением, рыцарским сословием, многочисленными крепостями-замками, угодьями и флотом, то византийская принцесса не владела атрибутами земного могущества. Империя ее отцов и дедов погибла безвозвратно. Однако Софья Фоминична располагала безусловным моральным авторитетом в глазах православного населения, в качестве наследницы выдающейся плеяды царьградских правителей и обладательницы священных символов. В Московию приехал не просто Двор принцессы в изгнании - это были последние представители древнейшей в Европе аристократии. Аристократом движет сознание своей исторической миссии. Стремление к величию является его врожденным свойством. Но этот социальный тип примечателен не столь амбициозными целями, сколько исключительной приверженностью определенному нравственному закону. Аристократ предъявляет себе более жесткие требования, нежели к представителям других слоев общества. Он ведет тяжбу со временем как индивидуальная личность и как звено в цепи славного рода, деяния которого мерцают из глубины веков; он непоколебимо убежден, что является лучшим в обществе и наиболее достойным для властвования. Византийская аристократия сформировалась уже к V веку в империи, где война и торговля считались грубыми занятиями, приемлемыми лишь для социальных низов и варваров. Среди огромного пантеона почитаемых святых Георгий Победоносец, изображаемый в боевом облачении и на вздыбленном коне, предстает исключением из правила. Не следует забывать; он был воителем с язычеством, которое носило обобщенный образ огнедышащего дракона. Влиятельные ромейские фамилии владели обширными поместьями, которые не могли быть объектами продажи и передавались от одного поколения к другому. Владельцы обширных поместий выступали организаторами жизни на нравственных началах. Это был высоко просвещенный слой, имевший тесные связи с императорским Двором, и с пентархами. Именно аристократы составляли корпус придворных, дипломатов, наместников провинций, архитекторов, иерархов церкви, военных стратегов, просветителей, богословов. |
| Мнение, высказанное здесь о русском духовенстве, может показаться очень резким, если не принять во внимание того, что Хомяков высоко ценил духовенство наше во многих отношениях и чтил многих духовных лиц своего времени (м. Филарета, пр. Дмитрия Тульского и др.). Употребленные им выражения страдают явной неполнотой, вполне понятной в обращении к лицу, знавшему многое из воззрений его по этому вопросу помимо текста самого письма. Хомяков здесь, как и в письме к Пальмеру, напечатанном в «Русском Архиве» 1892 г. (I, 379), имеет в виду лишь политическую роль духовенства, к которой он нередко относился критически. В настоящем случае это вполне явствует из самого предмета, вызвавшего письменное объяснение Хомякова от имени редакций «Русской Беседы» с цензурой. В письме к Аксакову дело идет о вопросе именно церковно-политическом - об отношении двух народностей, связанных общей иерархией, состоящей из лиц одной из этих двух народностей, и о воззрении нашей иерархии на это церковно-национальное дело. Очень характеристичны для уяснения отношения Хомякова и так называемых славянофилов к до-Петровской Руси заключительные слова первого письма. Этими словами ясно выражается постоянно высказывавшееся Хомяковым и его друзьями воззрение, что в древней Руси дорога им, так сказать, ее принципиальная, а не ее анекдотическая сторона, нередко оказывавшаяся далекою от осуществления идеалов, которыми жил и до сих пор живет русский народ. То, что выражено здесь кратко и совершенно мимоходом, подробно разработано Хомяковым в ответе Киреевскому на его статью «о просвещении Европы», напечатанном в первом томе его сочинений. «Только корнем основание крепко»: этот эпиграф поставлен был во главе «Русской Беседы» общим согласием всего издававшего ее кружка, и этого воззрения держались и Хомяков, и другие сотрудники «Р. Беседы» в своей оценке явлений Русской жизни. И в древней, и в новой России они ценили только то, что имело свои основы в коренном строе русской общественной и политической жизни; все же несогласное с ним одинаково считалось ими чуждым и вредным, будь оно современно Иоанну III и Софье Фоминишне, или первым Романовым, или деятелям Петровской и последующих эпох. |
| В Петербурге нас встретил невзрачный, серенький день. Серое небо грозило проливным дождем, когда мы сходили на подъезд вокзала. Наемная карета отвезла нас в большую мрачную гостиницу. Я видела, сквозь стекла ее, шумные улицы, громадные дома и беспрерывно снующую толпу, но мои мысли были далеко-далеко, под синим небом моей родной Украины, в фруктовом садике, подле мамочки, Васи, няни… ГЛАВА II Новые лица, новые впечатления Было 12 часов дня, когда мы подъехали с Анной Фоминишной к большому красному зданию в Х-й улице. — Это вот и есть институт, — сказала мне моя спутница, заставив дрогнуть мое и без того бившееся сердце. Еще больше обомлела я, когда седой и строгий швейцар широко распахнул передо мной двери… Мы вошли в широкую и светлую комнату, называемую приемной. — Новенькую-с привезли, доложить прикажете-с княгине-начальнице? — важно, с достоинством спросил швейцар Анну Фоминишну. — Да, — ответила та, — попросите княгиню принять нас. — И она назвала свою фамилию. Швейцар, неслышно ступая, пошел в следующую комнату, откуда тотчас же вышел, сказав нам: — Княгиня просит, пожалуйте. Небольшая, прекрасно обставленная мягкой мебелью, вся застланная коврами комната поразила меня своей роскошью. Громадные трюмо стояли между окнами, скрытыми до половины тяжелыми драпировками; по стенам висели картины в золоченых рамах; на этажерках и в хрустальных горках стояло множество прелестных и хрупких вещиц. Мне, маленькой провинциалке, чем-то сказочным показалась вся эта обстановка. Навстречу нам поднялась высокая, стройная дама, полная и красивая, с белыми как снег волосами. Она обняла и поцеловала Анну Фоминишну с материнской нежностью. — Добро пожаловать, — прозвучал ее ласковый голос, и она потрепала меня по щечке. — Это маленькая Людмила Влассовская, дочь убитого в последнюю кампанию Влассовского? — спросила начальница Анну Фоминишну. — Я рада, что она поступает в наш институт… Нам очень желанны дети героев. Будь же, девочка, достойной своего отца. Последнюю фразу она произнесла по-французски и потом прибавила, проводя душистой мягкой рукой по моим непокорным кудрям: |
|
|
