| Отрицание единственного пути победы над злом неизбежно ведёт к пленению злом. И как следствие – относительность революционной морали, «убийство во имя любви», ГУЛаг. Духовный слух А.И. Солженицына уловил раньше, чем это поняли многие, родственную связь философских, политических течений, казавшихся антагонистическими, опасность нового тоталитарного тупика для сознания, преодолевшего коммунистический тупик. Опыт России и опыт Запада приводит писателя к неотстранимым выводам: «Из века Просвещения – равно потянулись корни и либерализма, и социализма, и коммунизма либералы всюду и всегда проявляли робость перед коммунизмом: общность идейных – секулярных корней»; «рационалистический Гуманизм, то есть упорный секулярный антропоцентризм,– должен был войти в неизбежный для себя кризис» 482 . Наблюдая перерождение гуманизма («гуманизм переродился в глобализм худшего вида. И это – трагедия гуманизма, это главное содержание перехода в XXI век и Третье тысячелетие») 483 , Солженицын предостерегает от опасности погружения современного российского сознания в долгожданный западный гуманизм, в новейший либерализм. На большой духовной глубине ведёт писатель спор с современными либералами о свободе человека, о юридическом её понимании, о рассвобождении как утрате всех норм и ограничений. «Подлинно человеческая свобода – есть от Бога нам данная свобода внутренняя, свобода определения своих поступков, но и духовная ответственность за них» 484 ,– не отступает Солженицын от открывшегося ему в опыте покаяния, молитвы, всей жизни. Публицистику писателя 90-х годов можно назвать «текущей пневматологией» (выражение Р.А. Гальцевой). Обращаясь к разным областям современной жизни, Солженицын остро ощущает «сквозники для зла», оставленные гедонистическим сознанием, «игру на струнах пустоты» в искусстве, «онемение личности», «потерю духовной сосредоточенности», «оскудение» русского языка; бескомпромиссно анализирует падение культуры, «выдохшейся из-за своей секуляризации». «Затмилась духовная ось мировой жизни» 485 . |
| С возвратом религии внимание исследователей смещается с изучения факта отсутствия или упадка религии на выявление и описание различных форм ее присутствия. –– Одно направление исследований религии и современного субъекта сосредоточено на индивидуальном уровне религиозного опыта. Первая группа соответствующих трудов посвящена условиям секулярности. Некоторые авторы приходят к выводу, что модернизация, современные технологии и современная наука порождают чувство экзистенциальной безопасности, защищенности. Согласно этим авторам, чем больше такой экзистенциальной защищенности, тем меньше нужда в религии. Это объясняет упадок религии в богатых обществах . Однако другие авторы указывают на то, что сама модернизация может способствовать переживанию экзистенциальной небезопасности, ненадежности (возьмем, например, этические споры, связанные с медицинскими инновациями) и побуждать людей обращаться за ответами на свои вопросы к религии . Вторая группа исследований посвящена индивидуальным особенностям религиозности в современных обществах. Так, например, социолог Грейс Дейви в своей книге Believing without Belonging («Вера без принадлежности к общине») исследует формы, в которых религиозная вера продолжает существовать за пределами церквей . Другой пример изучения индивидуальных форм религиозности – книга Роберта Беллы Habits of the Heart («Обычаи сердца»). Он указывает на феномен шейлаизма : речь идет о некоей девушке Шейле, которая создала себе частную религиозную вселенную со своей системой верований, заимствовав элементы христианства, буддизма и эзотерических учений и соединив их вместе . Наиболее внушительный труд о феномене индивидуальной религиозности принадлежит Чарльзу Тейлору. В своей книге A Secular Age («Секулярный век») он исследует процесс изменения условий веры с исторической и философской точек зрения . Согласно Тейлору, в эпоху Нового времени на Западе сложилась ситуация, когда неверие по умолчанию стало нормой, даже если люди и продолжают искать ориентиры для своей жизни, а религии продолжают предлагать такие ориентиры. |
| поиск: разделы рассылка Александр Щипков В преддверии постсекулярной эпохи " Уже сегодня вместо привычного " источник информации " в обиход входят понятия " информационный коридор " и " инфо фрейм " " Нам выпало жить в пограничный исторический период. Мы находимся на переломе времен. И имеем возможность наблюдать переход от секулярной цивилизации, вскормленной идеалами Просвещения и завершающей свой жизненный цикл, к цивилизации постсекулярной, в рамках которой христианская нравственность и любовь к ближнему вновь могут стать важнейшими ориентирами для общества. Что значит этот переход в условиях так называемого " информационного " общества, которое Элвин Тоффлер, как известно, считал " третьей волной модернизации " . Ни сам Тоффлер, ни его последователи не могли дать точный ответ на вопрос, как долго продлится этот период в развитии человечества. Например, канадский философ и социолог Маршалл Маклюэн дополнил концепцию информационного общества мотивом " войны икон " , определив тем самым основное его состояние как состояние тотальной конкуренции, состояние информационной войны. Тот же Маклюэн создал универсальный образ " электронной деревни " , в которую превратится городская цивилизация на этом этапе. Но вот вопрос: как долог век этой " электронной деревни " ? Сегодня становится все более очевидным, что электронная эра оказалась короче, чем можно было предполагать. И пора думать о том, каким будет мир после ее завершения. Сейчас мир переживает период, когда привычные идеи оказываются перевернутыми. Началась переоценка ценностей. Ведь обыватель, похоже, уже понял: информация конструирует смыслы, а вовсе не отражает реальность. Он видит это, наблюдая за кризисом в Европе, " бархатными " войнами на Ближнем востоке и наконец за ростом антихристианских настроений в Старом и Новом свете. " Триумф информации означает смерть политики " , – сказал как-то французский социолог Пьер Бурдьё. Но так же он означает смерть многих других привычных нам вещей. Например, смерть искусства – мы видим это на примере Pussy Riot, создателей " Невинности мусульман " и всех, кто поверил, что провокация и художественная новация – это одно и то же. |
| Этот конкретный опыт Русской Православной Церкви свидетельствует о том, что христианство способно ответить на самые насущные вопросы человеческого бытия, не отвергая достижений Нового времени, таких, например, как свобода человеческой личности и права человека, но возводя их к их христианским корням и сообщая им тем самым более высокое достоинство. Напротив, глубоко ошибочным было бы стремление приспособить христианские истины к изменчивым представлениям современной эпохи под тем ложным предлогом, что такое приспособление будет способствовать христианской миссии. С сожалением приходится констатировать, что по этому пути пошли некоторые христианские исповедания. Привнося в жизнь своих общин явления типичные именно для постмодернизма и имеющие совершенно секулярную природу, они сами стали частью плюралистической культуры постмодерна и не способны предложить современному человеку подлинной духовной альтернативы. Я хотел бы в самых существенных чертах отметить те основополагающие истины христианства, в которых, по моему глубокому убеждению, нуждается человек культуры постмодерна. Христианское учение не является отвлеченной идеологией, к которой так не расположен наш современник. Христианство предельно конкретно, потому что в центре его проповеди — Живая Личность, Богочеловек Иисус Христос. В Нем Божество и человечество пребывают в гармонии, без какого-либо ущемления человеческого начала. Со всей парадоксальной глубиной и радикальностью тайна Боговоплощения рассмотрена древними отцами Церкви: «вся тайна спасения, — по словам святого Кирилла Александрийского, — заключается в истощании и уничижении Сына Божия». В кенозисе Бога человеческая свобода и человеческое достоинство, которые так дороги современному человеку, обретают высочайший смысл. Во Христе Божественная воля перестает быть внешним законом для человека, который становится свободным соработником Бога по преображению мира. Таким образом, в христологии учение о человеке, его достоинстве и правах получает, наконец, свое полное раскрытие, и задача современной христианской миссии в странах Европы и Америки состоит как раз в том, чтобы донести до людей это учение. Сила христианства в том, что оно не просто теоретически постулирует вышеуказанный принцип человеческой свободы во Христе, но реально переживает его в Литургии. В общинной литургической жизни человек находит альтернативу тому индивидуализму, который свойственен жизни современных городов. В Таинстве Евхаристии он каждый раз переживает соединение со Христом Воскресшим как источником нового бытия. В этом реальном, а не воображаемом, единстве человек получает способность не только жить в соответствии с христианскими ценностями, но и быть их носителем, а значит, самым действенным образом свидетельствовать о Христе окружающему миру. В высокотехнологичный век визуальных средств массовой информации уже не слова, а видимый пример приобретает силу убедительности в глазах наших современников. |
| – Думаю, что " массовому " зрителю, воспитанному нашим сегодняшним телевидением, ничего такого не нужно. Постановка подобных вопросов важна, во-первых, для государства, которое на основе Православия пытается склеить Россию. Во-вторых, для людей, понимающих, что дальше падать некуда, что за последние двадцать лет произошла нравственная и культурная деградация нашей страны. Россия потеряла свою культурную идентичность, духовный код, который связан с постановкой духовно-нравственных проблем внутри искусства. Это то, что начинается от Лермонтова, Гоголя и Достоевского, идет через Толстого и Серебряный век и составляет фундамент нашего мировосприятия. А что сейчас? Есть множество " Россий " , абсолютно не склеенных, не скрепленных друг с другом. Например, Россия правящего класса. Она вполне комфортная и даже, я бы сказал, демократическая. Эти люди обладают экономическими и социальными ресурсами, социальной защитой, политическими правами. Существует вторая Россия: сельских учителей, врачей, которые из года в год прозябают, с трудом сводят концы с концами. Есть Россия художественной богемы, которая абсолютно не связана ни с какой из вышеперечисленных Россий. Можно назвать еще много примеров. Становится страшно от осознания того, что еще немного – и эта духовная раздробленность может превратиться в раздробленность материальную, что мы будем дробить собственную территорию. Чтобы этого не произошло, как раз и нужно культурное движение, возвращение русской культуры к самой себе. А что такое русская культура? Это, прежде всего, постановка " проклятых " неразрешимых вопросов. И чем резче они поставлены, тем лучше. Вопросы: " Что есть истина? " и " Есть ли Бог? " – факты культуры. Ответ: " Не морочьте нам голову своей заумью " – факт антикультуры, с которой как раз и начинается идеология потребления и тотальный масскульт. – То есть кино может говорить о вере напрямую? – Я считаю, если даже наше искусство будет просто гуманистическим – это уже очень много для того, чтобы мы в какой-то отдаленной перспективе могли бы собрать самих себя. Мы задохнулись в мегатоннах крови, которая хлещет отовсюду, и прежде всего – с телевизионных экранов. И даже секулярный гуманизм может сыграть в противостоянии этому свою положительную роль. Ну а двигаться дальше и глубже – это, разумеется, желаемо. Но, говоря о вере, не нужно забывать, что кино – искусство, а не пропаганда, и важно, как картина сделана, насколько художественно. Если фильм, говорящий о Боге, художественно несостоятельный, это картина может быть даже вредной. А талантливо сделанная лента, рассказывающая о бандитах, всегда перекроет и победит бездарную картину, говорящую о Боге. |
| Мы привыкли к тому, что храмы строятся для верующих. Но совсем по-другому относились древние иудеи к своему единственному Храму в Иерусалиме. Он представлялся жилищем Бога. Неслучайно царский дворец и Храм обозначались одним и тем же словом — хехаль. Как дворец существует не для подданных, а для царя, так и Храм существовал не для верующих, а для Бога. Как во дворец подданные допускаются лишь по милости царя, так и в Храм люди приходили лишь по милости Бога. Но были и те, кто в Храм не допускался категорически. К таковым и относилась несчастная кровоточивая жена. Когда Господь Иисус Христос исцеляет ее своим прикосновением, Он совершает нечто большее, чем физическое исцеление. Он возвращает ей возможность славить Бога, Он возвращает ей возможность богообщения. При этом исцелению предшествуют знаменательные слова, обращенные к трепещущей от страха женщине: «Дерзай, дочь! Вера твоя спасла тебя». Но далее ситуация накаляется еще больше. Именно в этот момент к начальнику синагоги приходит некто с печальным известием: девочка уже умерла, не утруждай Учителя. И вновь из уст Христа звучат слова, предвосхищающие победу: «Не бойся, только веруй!». Страх и вера! Без преувеличения можно сказать, что эта тема является одной из ключевых в Библии. Наверное, к определению «человек разумный» можно смело добавить еще одно — «человек боящийся». Мы всегда чего-то боимся, потому что не знаем своего будущего. Страх — одно из сильнейших человеческих чувств, которое постоянно преследует человека. Мир действительно полон опасностей, как подлинных, так и мнимых. И где найти опору в этом море неопределенности? Религиозный опыт подсказывает, что опору можно обрести в Боге. Но каков Он, Бог? И можно ли ему доверять? Ответ нам дан Господом Иисусом Христом на Кресте. Бог, спасший мир ценой крестной смерти, заслуживает доверия и любви. Но какой должна быть вера, подлинно приобщающая Богу? В наш секулярный век верующими часто называют тех, кто допускает существование «чего-то потустороннего». Но не к такой вере призывает нас Священное Писание. Вера, основанная на теплохладном интеллектуальном признании бытия Божия, малокровна и бесплодна. В Библии вера — это (прежде всего!) доверие Богу как любящей личности. Неслучайно в древнееврейском языке вера и доверие обозначались одним словом — Притом имеется в виду доверие даже в самых тяжелых, самых кризисных ситуациях. Такая вера требует усилия и подвига. Но именно она может преодолеть безнадежность падшего бытия. |
| А.В. Камышников Предисловие На Руси после принятия христианства православная вера всегда служила фундаментом для формирования русской культуры. Но в XVII веке Россия, решившись на «европеизацию», автоматически попала под сильнейшее влияние Западной Европы. Главным содержанием этого влияния, ускорившего переход от древнерусской культуры к культуре Нового времени, были ее секуляризация и обмирщение. Результатом этого стало разделение единой до того русской (православной) культуры на «светскую» (секулярную), которая постепенно все более укоренялась в центре общественной жизни, и «религиозную» (духовную), которая все более «выталкивалась» на периферию национально-исторического развития. Но секуляризация в конечном счете приводит к представлению о том, что нет ничего «святого». Абсолютные ценности, до того освящавшие все жизненные устои и принципы, становятся относительными и условными, что в конце концов ведет к кризису культуры, и его деструктивным последствиям во всех сферах жизни народа. Этот кризис в настоящее время мы наблюдаем повсеместно. Естественно, в России восприятие неорганичной и чуждой культуры не могло не вызвать реакции противления. Для осмысления и творческой переработки европейских новшеств потребовалось время. Часть общества впоследствии предпочла остаться в секуляризованной западной традиции. Но другая его часть, освоив европейский культурный опыт, пыталась вернуться в русскую, исторически неразрывно связанную с Православием культуру. Феномен «возвращения» в Православие части общества, отошедшей от православных традиций, в истории России происходил неоднократно, наблюдается он и в настоящее время. Закономерность, которую выразил Ф.М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы»: «Ежели Бога нет, то все дозволено», постепенно все больше тяготит общество. Задача настоящего труда – осветить начало процесса европеизации и секуляризации, приходящееся на XVII век, и его развитие в веке XVIII, когда первые плоды этого явления стали очевидны. Введение Характерные черты жизни общества допетровской эпохи, проникновение в нее элементов иностранной культуры |
| О плохом и хорошем в жизни рассуждать можно и нужно. Только, прошу прощения, желательно не на кухонном уровне. Полезно вспомнить, что Александр Солженицын, оборачиваясь к годам своего заключения, сказал: «Благословение тебе, тюрьма!» Что же касается национального покаяния, то тут тоже все не так гладко. На эту тему имеет смысл говорить там, где сохраняется сакральная культура. Однако мы живем в иные времена, в секулярную эпоху. Поднимать подобные темы теперь бессмысленно. Но пытаться понять наш ХХ век, пристально изучать его — это по-прежнему насущная, хотя и непростая задача. Ваши программы на телевидении помогают лучше узнать русскую историю, приглашают к серьезному разговору. Какие задачи Вы ставите перед собой как автор? Цикл о новомучениках, который называется «Русская Голгофа», был сделан по инициативе руководителя телеканала «Культура» Сергея Шумакова. Я бы сам в данном случае не дерзнул проявить инициативу. Но этот случай особый, единственный в своем роде. Обычно темы и сюжеты новых проектов исходят от меня. Над исторической программой «Кто мы?» работаю очень давно — 25 лет. К какому бы периоду нашей истории в ней ни обращались, это всегда разговор о русской цивилизации, о наших традициях, святынях, наших прозрениях и заблуждениях. Подобное обращение к прошлому — верный путь к национальному самопознанию. Как сказал когда-то Чаадаев: «История — ключ к познанию народов». А ведь мы очень нуждаемся в такого рода познании, провалы в этой сфере слишком очевидны. Во всяком случае, еще в сентябре 2013 года президент Владимир Путин на заседании Валдайского клуба прямо говорил, что главная задача современной России — преодолеть кризис национальной идентичности, «что наше движение вперед невозможно без духовного, культурного, национального самоопределения». И тут нам вновь волей-неволей приходится обратиться к событиям столетней давности. Ибо забвение Русского мира — прямое следствие катастрофы 1917 года. Кажется, только теперь мы осознали, насколько это жизненно необходимо — понять себя, свои основы, корни, почву. Это невозможно сделать в одночасье, впереди еще много работы. Нам не обойтись без оздоровления исторического сознания и без восприятия русской истории во всей ее полноте и сложности. |
| Тот очевидный факт, что постоянный рост благосостояния современного общества " развитого капитализма " почему-то сопровождается усиливающимся кризисом эмоциональных, семейных и социальных приоритетов и ведет к постепенному вырождению и деградации западного общества, не принимался во внимание ранее и продолжает игнорироваться сейчас. Неистребимое западничество российской власти, интеллигенции и всех прочих слоев населения (помните позднесоветское " нам бы так загнивать " ?) в очередной раз сыграло с Россией злую шутку. Государство так и не смогло и еще очень не скоро сможет создать условия, при которых большая часть населения достигнет сопоставимого с европейским материального благополучия, зато легко усваиваемые идеалы общества потребления массы впитывают как губка. О кризисе и закате отрывающейся от своих христианских корней Европы много писали еще век назад. Альтернативные фашистский и коммунистический проекты, реализация которых в странах европейского культурного ареала стала возможна именно в условиях и вследствие этого кризиса, строились на еще более антиклерикальной идеологии, чем светский европейский гуманизм. В итоге, каждый из этих проектов стоил человечеству десятки миллионов жизней, не говоря о неисчислимом количестве искалеченных судеб. Архипелаги коммунистических и фашистских лагерей, ужасы газовых камер, сотни бутовских полигонов и выжженных вместе с жителями хатыней, тысячи других преступлений стали для западной цивилизации долгодействующей прививкой от тоталитаризма. Резко отшатнувшись от нечеловеческих экспериментов, Запад не смог " не впасть к концу, как в ересь " , в неслыханный гуманизм. Основные постулаты новой эпохи индивидуализма были отражены в принятой ООН в 1948 году " Всеобщей декларации прав человека " , документе по своему содержанию совершенно секулярно-гуманистическому и отражающему доминирующее именно в западноевропейском обществе представление о правовых приоритетах и ценностях. Несмотря на это, сформулированная в Декларации доктрина была провозглашена в качестве " задачи, к выполнению которой должны стремиться все народы и государства " . |
| К. убежден, что апостольское Предание (традиция) как норма веры имеет фундаментальное значение. Эта норма, золотой нитью проходящая через вселенскую историю и соединяющая апостольский век с нашим временем, исчерпывающе определяет пути жизни и спасения христианина. «В сущности, согласие некоторых христианских деноминаций с допустимостью женского священства или благословение гомосексуальных браков есть не что иное, как практическое осуществление либерального стандарта прав человека в религиозной сфере. Это один из многих случаев последовательного и целенаправленного вытеснения из жизни современного общества апостольской нормы веры и замещения ее либеральным стандартом. Трагедия части современного протестантизма заключается в приятии этой подмены и соучастии в ней, что оборачивается перспективой утратить конфессиональное самосознание, вплоть до полного растворения его в системе ценностей секулярного мира» (Там же. С. 14-15). Проблема соотношения традиционных и либеральных ценностей На рубеже XX и XXI вв. К. поднял фундаментальную мировоззренческую проблему соотношения традиции и либеральных ценностей. Перед Западом и Востоком стоит труднейшая, но отнюдь не безнадежная задача нахождения баланса между прогрессом в сфере соблюдения прав личности и меньшинств, с одной стороны, и сохранением национально-культурной и религ. идентичности народов - с другой. Реальная подоплека военно-политических, культурно-религ., национальных и иных противостояний в посткоммунистическую эпоху состоит в том, что консервативное начало, традиционалистское мировосприятие, оказывает сопротивление активному утверждению неолиберальных ценностей (Обстоятельства нового времени. 1999. С. 79-80). Либеральный стандарт навязывается странам и народам для организации их внутренней жизни. «Либеральный стандарт исходит из презумпции свободы индивидуума как цели и средства человеческого существования, а также из утверждения абсолютной ценности личности» (Свобода и ответственность. 2008. С. 28). Правосл. же традиция настаивает на том, что Господь, сотворивший человека по образу и подобию Своему, даровал ему свободу воли. |
|
|
