| После ангельского гимна, во время подготовки к чтению Евангелия и звучания Апостола священник первый раз поворачивается к народу и благословляет: «Мир всем». В эту минуту благословляет не священник, но Сам Христос. Перед Вознесением Христос, подняв руки Свои, благословил Своих учеников, а они поклонились и поспешили в Иерусалим ( Лк. 24:50–52 ). Именно это происходит сейчас. Священник, ходатай, грешный, удаляется и пускает Самого Христа служить литургию. Поэтому на Малом входе священник держит Евангелие над головой не для того, чтобы скрыть свое лицо, но для того, чтобы показать, что это уже не он, но Сам Христос. И когда он поднимает Евангелие, мы поем: «Приидите поклонимся и припадем ко Христу». Мы поклоняемся Христу, а не просто Евангелию и не просто священнику. Перед нами – Христос, Который учит, Христос, Который служит, Христос, Который говорит, Христос, Который скрывается за иереем. Перед этим священник возглашает: «Премудрость, прости!» Что означает «прости» 162 ? «Это побуждение требует, чтобы мы находились перед Богом и таинствами в подвиге не леностно, но с усердием и всяким благоговением держали себя» 163 . Необходимо стоять прямо, ожидая Христа, с борьбой, рвением и вниманием, чтобы увидеть Его и вступить с Ним в общение. Поэтому мы поклоняемся Христу. Кроме того, на Великом входе, когда заходит Христос, священник говорит: «Всех нас помяни, Господи, во Царствии Своем». И каждый повторяет: Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем ( Лк. 23:42 ). Мы видим Христа духовными очами и просим Его вспомнить о нас. Следовательно, Господь Сам служит. Господь проходит между нами. Господь приходит принять наши дары и положить их на престоле. В качестве даров мы приносим хлеб и вино. Хлеб поддерживает жизнь человека, тогда как вино дарует крепость и здоровье. Следовательно, когда мы приносим Христу хлеб и вино, то даем Ему то, что нас питает и дает нам жизнь 164 . Мистически, символически мы предлагаем Христу нашу жизнь, здоровье, радость. Мы приносим себя самих: свои трудности, страдания, боль, своих детей. Мы приносим все, что у нас есть, и весь мир. Совершается Евхаристический канон 165 , читается молитва анафоры. Сущность анафоры, или «возношения», сформулирована в самом этом слове, происходящем от греческого глагола «анаферо», то есть «возношу». Это значит, что Христос в этот страшный миг принимает в Свой поднебесный жертвенник наши дары, жизнь – все то, что мы Ему приносим. Он принимает нас. |
| Далее переходим к стихирам, к хвалитным псалмам и стихирам на Хвалитех 182 . А если день посвящен какому-либо святому, то как они хороши! Они должны занимать особое место в нашей душе, и стоит следить внимательно за их пением. А еще лучше, если мы накануне или заранее, еще до службы в храме, прочтем полунощницу, кафизмы Псалтири – все, о чем я только что сказал, и уже будем знать, что происходит в храме. Мы достигли конца, сугубой и просительной ектений, которые есть бурное проявление движения сердца и выражение чувства нашей священнической ответственности перед полнотой Церкви. Мы должны на самом деле молиться в это время и предстоять перед Богом как посредники, которые возмещают этими молениями разрыв между землей и Небом, между падшим человеком и человеком, принявшим Бога. Мы должны с особым жаром произносить молитву главопреклонения утрени, равно как и вечерни 183 , потому что они чудесные, и никогда нельзя их опускать, даже если по каким-либо причинам мы не смогли прийти в храм. Их чтение возьмем себе за ежедневное правило – не важно, были мы в храме, или нет. Далее – первый час, который теряется в приготовлении к литургии, и кажется элементом, который можно бы и не совершать. Если нам удастся достичь умиротворения и сосредоточенности при входе в храм, то мы прекрасно можем и готовиться, и выстоять первый час, и пребывать в устремленности горе, в искании Божественного света: «Христе, свете истинный» 184 , «просвети мои мрак», «возсияй в сердцах наших» 185 . Эти слова реально должна произносить наша душа. Да отверзутся наши уста для славословия Бога и беседы с Ним на литургии. И на самом деле необходимо, чтобы Господь просветил глубины нашего сознания Своим светом. Этот свет есть не просто некое мистическое понятие, не наше нравственное бодрствование и не улучшение нашего характера, не благочестие и не слезы, но реальное посещение Бога, которое мы сознаем подобно ожиданию, аскезе и трудам, которые претерпели за Бога. И таким вот образом мы готовимся к тому, чтобы предстать пред лицом Бога, чтобы переступить порог Его Царствия и отворить дверь, дабы увидеть в Троице воспеваемого и действуемого Господа. |
| Если ты, говорит он, встретишь по дороге кого-нибудь из своих обвинителей или клеветников или если он посетит тебя, прими его с лицом радостным и добрым, и смотри – не скажи ему что-либо о его клевете против тебя 244 . Если ты прогуливаешься с другими братьями, то не делай ничего, что могло бы проявить твое предпочтение, любовь или особое благоволение к одному из них, откровенность в отношениях с ним, чтобы случайно не впал в зависть другой и не стал бы подобен мертвому от огорчения 245 . Сколь простыми кажутся эти слова, но какую глубину они имеют! Проблема не в зависти другого, а в том, что он, завидуя, в своей печали станет подобен мертвому и не сможет более предстать пред лицом Бога, ибо опечаленный человек не может ни молиться, ни даже любить Бога. Продолжим. Если ты идешь со своими братьями и один из них более слаб, притворись, что хочешь отдохнуть или что ты голоден и хочешь поесть, так, чтобы укрепился он, но сделай это, не показав, что оказываешь ему милость 246 . Вы видите благородство души, тонкость человеческих отношений? Сколь соборное мышление приобретает такой человек! Как исчезает его индивидуализм и на первое место становится ближний, а через него Сам Бог! Никогда не говори другому: «Ты не умеешь делать это хорошо. Стой, я тебя научу» или: «Еда, которую ты приготовил, могла бы быть и получше», чтобы не огорчать его, но надлежит тебе обрадовать сердце его. Если тебе приносят пищу, которую ты не можешь съесть, не показывай этого: принудь себя, вплоть до смерти, чтобы это съесть и обрадовать другого 247 . – Остерегайтесь противостоять брату в чем-либо, чтобы не огорчать его 248 . Любовь побеждает скорбь. Послушайте, что говорит святой Исаак об отшельниках- пустынниках: «- Я заповедаю тебе, брат, хотя ты и в пустыне, что должно тебе подвизаться, “покуда не испытаешь ты к себе ту меру жалости, которую имеешь по отношению к миру”. Сердце грубое и безжалостное никогда не очистится 249 . Брат мой, брат мой, пусть будет по слову его, ты в пустыне, ты подвизаешься. Знаешь ли, чем тебе необходимо обладать, помимо молитвы и аскетических упражнений? Что говорит о Боге Священное Писание? То, что милость Его наполняет всю Вселенную». |
| Итак, ум мой пытается отбросить, отогнать все, что у него есть, лукавое и чуждое. Потому что оно может обратиться в помышление, а помышление топит ум, желающий взойти к Богу. Наш ум должен отогнать всякое вожделение, желание, предшествующее переживание и опыт чуждых вещей для того, чтобы достичь всецелого забвения прошлого (а не Бога!) настолько, что оно станет чуждым для нас, и так мы добьемся забвения всего, будто мы этого никогда и не знали. Я услышу: «Отец Арсений» и останусь невозмутим. Кто такой отец Арсений? Он мой брат. Если я люблю его и моя душа обратится к нему, то как войдет туда Бог ? Если я действительно люблю его, то я пойду молиться, и стану молиться за него, а не за себя. То же самое относится и к здоровью, науке, желаниям, радостям, устремлениям, к чему угодно постороннему. Итак, ум старается прогнать все это. Затем нечто иное выступает на первый план. После того, как ушло все вышесказанное, я вижу, что мой ум следит за тем, что я говорю Богу из моего сердца или из моих уст, и вспоминаю слова апостола: мы можем петь и молиться духом, но не умом. Только при этом условии мы хоть и смутно ощутим то, что он называет «духом» ( 1Кор. 14:15 ), который может изнутри искать Бога. И тогда я понимаю, что ум есть некая самость, некая сила. Ум, умное начало соединяется с тем, что говорится или мыслится. Мое слово соединяется с устами, или – с мышлением, или с чем-то сокровенным – все это я начинаю различать. Мой ум все более обращается к Богу, предмету моего помышления, Главе, о Котором пишут отцы Церкви. Теперь я начинаю по своей собственной воле молиться Богу, и требуется вся ее сила, чтобы возобладало одно лишь: «Боже мой! Боже мой!» Чтобы слиться с Самим Богом, ум должен сперва соединиться с мыслью о Боге и взыванием к Нему. Затем, по мере продвижения вперед, я чувствую, как мой ум во время молитвы восхищается. Я сказал вам, что показываю очень приблизительную ретроспективу, подобно тому, кто демонстрирует паломникам достопримечательности нашей обители, и при этом еще успевает рассказать об остальных девятнадцати монастырях Святой Горы. |
| Вы желаете и не имеете, как дивно сказал брат Христов Иаков, а не имеете, потому что не просите ( Иак. 4:2 ). Дело в том, что мы не просим, а если и просим, то плохо. Вы просите не на добро ( Иак. 4:3 ), продолжает апостол. Нам, монахам, более, чем другим, свойственно умное делание, Иисусова молитва. С особым усердием творим ее мы в дни Великого поста. Сегодняшняя проповедь имеет вводный характер, поэтому прежде чем углубиться в теорию умного делания, давайте скажем о молитве в целом. Ибо молитва – это все. Коль скоро я не умею молиться, как я уже говорил, то ничего и не делаю; и все заканчивается катастрофически, то есть саморазрушением. Позвольте мне сказать еще вот о чем. Мне кажется, отцы мои и братья, что мы не молимся истинно, а если молимся, то не в полной мере. Наша молитва бессильна, не вдохновенна, лишена Святого Духа. А только Он, молящийся внутри нас, возводит наши молитвы на Небо. Молитва творится в Духе Святом, Который воспринимает дух человека, соединяясь с ним, а не с бренным телом, привораживаемым и увлекаемым разными преходящими делами. Как часто мы забываем в них о том, что монах прежде всего молитвенник. Что же есть истинная молитва? Сегодня мы постараемся объяснить, как она происходит, чтобы приступить к самому деланию. Особенно для тех из нас, кто пришел из Метеор 21 , это имеет большое значение. Ведь мы покинули насиженные места из-за отсутствия условий и возможностей для духовного возрастания, из-за препятствий к молитве. Мы полностью прекращали разговаривать между собой, чтобы преодолеть барьеры, мешавшие умному деланию. Теперь же на Святой Горе уже ничто не оправдает наше небрежение к молитве. Наш уход из Метеор потеряет всякий смысл, если мы не посвятим себя умному деланию, а наше прибытие на Афон будет не более, чем лукавством перед Богом. Поэтому я попросил бы отнестись с сугубым вниманием к сегодняшней беседе. Прежде всего, говоря о молитве, следует отметить, что она никогда не бывает сама по себе. Я не могу сказать, что молюсь, если моя молитва не связана с другими вещами, ей сопутствующими. |
| Итак, я начинаю понимать, что такое страсти и что я объят ими. Я начинаю понимать, что не знаю Бога!.. Что же такое Бог? Он Тот, о Ком я, вероятно, двадцать лет произносил проповеди с амвона, к Кому взывал посреди Церкви: Боже, будь милостив ко мне ( Лк. 18:13 ). Взывал, перебирая четки: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного», пожалуй, не зная ни того, что есть Господь Иисус Христос , ни того, какое значение имеют слова: «помилуй мя» и «грешного». Коль скоро я не понимаю смысла всего этого, то зачем и как стану говорить «помилуй мя»? Я не знаю значения этих слов. И поэтому пока не понимаю, что значит «Царствие Небесное», «сердце», «страсть», «Бог входит в нас», и что именно здесь наше поле брани. Вот теперь-то все начинает становиться на свои места. Раньше я звал тебя: «Отец Феоктист!», теперь же приближаюсь к тебе со словами: «Иди, иди же сюда». Невозможно докричаться, когда ты внизу, а я наверху. Даже если я сорву свой голос, и нас услышат все вокруг. Но обычно, когда я люблю человека, мне хочется побыть с ним наедине, поговорить совершенно просто, сидя рядышком. Итак, я хочу, чтобы Господь спустился ко мне на поле моей брани. И тут, мои дорогие, наступает один из самых решающих и страшных моментов нашей духовной жизни. Именно тогда становится ясно, сможем ли мы просить Господа и молиться Ему. Это те минуты, когда мы переживаем драму человека, который говорил: «Уйди, Боже»; и тут же: «Приди, Боже мой». Когда Господь приближался к нему, он воспринимал Его словно палача и говорил: «Уйди, палач мой». А когда Бог собирался уйти, то останавливал Его: «Приди, Друг мой». Суть в том, примем ли мы Бога или Его отвергнем. До этого момента мы купаемся в луже и сами знаем, что не более, чем плещемся. До этого момента мы играем с Богом в игрушки. И вот наступает момент, когда мы должны со всей решимостью дать ответ, принять или отвергнуть Бога. Раньше мы испытывали ощущение борьбы. Теперь же рождается чувство, что Господь одерживает над нами верх. Мы можем сказать Ему: «Уйди». Но после этого придется признаться себе, определенно и бесповоротно в том, что «ушел мой последний самый надежный товарищ», и другого друга у меня не будет. |
| Наш ум восхищается во время молитвы, и мы чувствуем, что он восхищается либо в теле, либо без него (мы не можем понять) и весь восходит к Богу. Я ощущаю, как он восходит ввысь, то есть чувствую, как он выходит, выступает, истекает, воспаряет. Вот какова молитва! Молитва всегда обращена к Богу, потому и называем мы ее «восхищением» 29 , поднимается изнутри и все ближе и ближе подходит к Богу; восходит к Нему, ибо ум должен научиться жить вместе с Богом, и это должно происходить не вовне, а внутри. Прекрасны мгновения, когда четырнадцать лет тому назад ( 2Кор. 12:2 ) апостол Павел увидел, как восхищается его ум; чудными являются мгновения, когда это происходит со святыми. Важно, чтобы это случалось со мной – не восхищение ума моего притяжением Бога, но восхищение Бога умом моим, опять же по благодати Божьей внутри моего собственного сердца. В этом измерении человек видится как огонь, пламенными становятся его душа и его восхождение. Иногда огню уподобляется и он сам, светлым становится место его пребывания. Сам человек смотрит на огонь внутри этого Божественного присутствия – это как раз то мгновение мистического соединения с Богом и, следовательно, осуществление, завершение молитвы. Молитва достигла своей цели! Отплыл кораблик из нашей гавани и достиг того места, куда мы хотели приплыть. До сих пор мы были в пути. Здесь же конечный пункт молитвы нашей! Это восхищение Бога в моем сердце посредством собственной воли в Духе Святом. Соединяются теперь ум мой и дух мой с Богом, я весь становлюсь пламенем, то есть поглощаюсь им, этим светом Божиим, бездной милости Его, словно маленькая капля в океане; у меня складывается чувство моего мистического соединения с Богом, Который присутствовал рядом посредством таинственной жизни, и я стал участником и причастником Его жизни, а Он стал причастным моему существованию, моей природе, Бог стал в этот момент единым целым со мною. Природа моя и Его объединяются в одном лице. Не в Лице Сына Божия, но в лице молящегося человека. То, что произошло во Христе через девство Пресвятой Богородицы, когда объединились две различные природы и стало одно Лицо, одна Ипостась Божественного Слова, то же самое происходит теперь и во мне посредством девствующей души моей, которая мучается денно и нощно и в конце концов осуществляет это для того, чтобы стали они одна плоть ( Быт. 2:24 ), один дух ( 1Кор. 6:17 ). Из-за того, что становимся мы духом единым, становимся мы единым человеком: не лицом Слова Божиего, но лицом того или иного молящегося святого. |
| Но важно еще не только то, что Он со мной, а то, что между нами не может стать никто иной. Если я расстраиваюсь из-за сделанного мне замечания, то значит, что я не достиг и малой толики из того, о чем мы сказали. Предположим, меня оклеветали и говорят: «Иди прочь, ты отстранен от должности, исчадье рода человеческого», и я начинаю заниматься саморефлексией, то это значит, что мой опыт ничему меня не научил. Ведь я знаю, что при моем собственном устремлении к Богу Он всегда сохранит меня. 4 Когда Христос становится моим единственным спутником в намерениях, чувствах, познании, когда я тружусь вместе с Ним и меня ничто более не отвлекает, не может заставить меня потерять Его, то тогда для меня начинается другая жизнь. До этого момента Христос лишь являлся в моей жизни, теперь же я ощущаю, что происходит восхищение во время молитвы моего внутреннего человека. Этот опыт мы переживаем очень часто. Всякий любящий Христа и желающий жить со Христом знает, о чем идет речь. И когда ты ощущаешь подобное состояние, то начинаешь смущаться и беспокоиться: может, это искушение, может, это от лукавого. Не смущайтесь! Слава Богу, мы достигли первой, начальной стадии духовной жизни. Итак, время от времени я чувствую, как на молитве восхищается мой внутренний человек. Там, где я перестаю понимать, само мое сознание, сам мой разум молятся Богу. И я, занимаясь своими делами, внезапно обнаруживаю, что творю молитву: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного». Плыву ли на корабле, еду ли в машине, ложусь ли спать, провожу ли время в беседах, я вдруг обнаруживаю, что мой ум сам по себе повторяет: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного». Это восхищение ума происходит внутри человека, и я не вполне понимаю, что это такое. Похоже, будто бросаешь мяч на другую сторону поля, а он возвращается к тебе, и ты его кидаешь снова. Примерно то же чувствует ум, творящий Иисусову молитву. Христос становится для тебя тем, кто стоит на другом конце поля. Внезапно ум бывает восхищен, а после возвращается обратно к повседневной действительности, уходит снова и вновь возвращается. В этом восхищении ума на молитве человек обретает большие красоты и радости, нежели имел раньше. |
| И не понять Святую Гору, не зная, что такое на самом деле мир. Во всяком случае, Святая Гора есть место, которому радуется святогорец. Здесь, в этом благодатном саду, чувствуешь себя легко, здесь, на Горе святых, ты живешь как богач. Открываешь глаза, по слову Писания, и досыта ешь хлеб ( Притч. 20:13 ), простираешь свою руку, ешь мед, и он сладок для гортани твоей ( Притч. 24:13 ). Ты наяву причащаешься сладчайшей Божественной жизни. Ну что мне сказать о жизни святогорцев, высокой, как звезды в раю, и глубокой, как таинство Христа? Давайте с дерзновением в голосе нарушим подобающее святыне молчание и поговорим о некоторых отличительных особенностях жизни на Святой Горе. Богочеловеческое житие Во-первых, святогорцы, даже и те из них, кто являются величайшими отшельниками, – это огромная община. Монахи на Святой Горе объяты чувством, что они составляют одно целое. Они никогда не ощущают своей личной независимости от остальных. У них есть единое государство, разделенное на большие и маленькие семьи разного типа (киновии, дома, каливы, скиты) 243 . Каждая семья имеет свои отличительные признаки, свою историю. Не существует двух одинаковых. Каждая семья движется свободно и непрестанно приносит Богу то, что имеет, и то, что может. Но в то же время все они имеют и общее святогорское сознание, единую традицию и поэтому свобода допускается в рамках этой традиции. Святогорцы чувствуют, что вместе они составляют одну семью. Кроме того, каждая монашеская семья представляет свое собственное внутреннее равновесие единства и любви благодаря иерархическому устройству, и прежде всего взаимному согласию и принятию во внимание положения, мнения, воли и особенностей характера другого человека, находящегося рядом, ибо другой является воплощением своего «я». В нем монах обретает образ Божий, и именно это интересует его в ближнем. Признавая другого, каким бы характером тот ни обладал, и ставя его выше себя, монах разрешает всякое разногласие и таким образом сохраняет чистоту своей личности и обретает ее завершенность, исполненный мудрости и Божественной справедливости. |
| составители М.С. Сахаров и Л.Е. Сикорская Приложение II. «В объятиях Отчих». Дневник инока 423 Уединенная, безмолвная, самоуглубленная, Богомысленная жизнь инока – ценна, обильна и отрадна многими минутами божественно-благодатного озарения, Богопознания и самопознания, составляющими все его счастье на земле и залог спасения и будущего богатства на Небе. Записыванием всего, что могло делаться достоянием бумаги из этих минут, составилась настоящая книга, из коей всякий да видит, как самые окаянные грешники, подобные мне, не отвергаются любовию Отца Небесного, не обманываются надеждою на милосердие нашего Спасителя, не лишаются благодатного утешения Духа Божия – Утешителя!.. Да подвигнут же, Господи, дивные милости Твои ко мне – беззаконных и нечестивых к вразумлению и исправлению, нерадивых к усердию, слабодушных к ревности, отчаянных к надежде, подвизающихся к терпению и приумножению подвига – всех Тобою спасаемых – к доброму и неуклонному шествию по пути спасения. 26 августа 1904 года. О внутренней жизни и Богообщении 77 Будем жить более внутреннею жизнью, и в сем самоуглублении откроем мир, несравненно более всего видимого и временного достойный нашего изучения, интереса, труда и забот: откроем душу, столько нуждающуюся в нашей непрестанной чистке и заботливом ограждении от угрожающих ей на каждом шагу опасностей, падений, искушений; откроем душу, заключающую неизсякаемые источники для духовной беседы с Богом, для приятия Его неизглаголанных сладких вещаний, рождающую из себя столько величайших утешений и умиления при размышлении о излитых на нее и изливаемых всегда благодеяний Божиих. 2189 Стучи Господу в двери твоего собственного сердца. Он там, за этими дверями, связанный твоим небрежением, косностью, леностью, нерадением. Услышав твой стук, твое пробуждение, встрепенется, и Он, сбросив оковы, коими ты Его заключил, разобьет и твои оковы, и изведет с Собою на свет и свободу истинной жизни. 2191 Есть отдых от трудов, есть отдых и вообще от жизни, от ее скорбей, тяжестей, монотонности, многозаботливости. Отдохни жить, когда чувствуешь, что тяжело жить. Брось все, поживи исключительно молитвой, Богомыслием, Богослужением, Богоугождением, и почувствуешь прилив новых сил – жить и терпеть. Странник не все идет, а нет-нет да и посидит, и потом опять идет и идет. Так и ты – регулируй жизнь умелым, здоровым, благовременным отдыхом. |
|
|
