| Дидактический материал «Повести о Варлааме и Иоасафе» Отрывок повести, глава Положение учения Притча История Ветхого и Нового завета О ларцах О крещении и будущей жизни О будущем суде О том, как избежать будущих мук и стяжать будущее блаженство О том, что подобает делать после крещения О том, как сохранить себя в чистоте от греха Об инороге О трех друзьях О разумном царе О том, как стяжать нетленное богатство О том, что есть свобода воли О царе и мудром советнике О мудром юноше и дочери бедняка Объяснение творения мира О серне Изложение догматики Никейского собора и объяснение значения креста О христианской жизни Изложение сотериологии и заповедей Опровержение политеизма и утверждение истинной веры («Апология» Аристида). Значительный удельный вес дидактических частей показывает, что перед нами своеобразный беллетризованный компендиум учений, опирающийся на историю жизни индийского царевича Иоасафа. При этом основной сюжет, будучи с композиционной точки зрения вполне самодостаточным, выполняет роль литературного остова для совершенно внесюжетного материала, в котором и доктринальная, и иносказательная части друг с другом соотнесены и друг друга дополняют. Такая структура, повести делает ее «открытой»: при желании тот или иной редактор мог на основную фабулу нанизывать новые дидактические украшения или снимать прежние. Значим и повествовательный контекст дидактических разделов. Все они завязаны на главный сюжетный узел – обращение Варлаамом Иоасафа, – точнее, на два его этапа: непосредственно предшествующий крещению и следующий за ним. Доктринальные части проповеди Варлаама допустимо подразделить на исторические, догматические и сотериологические, причем в догматику входят и объяснения частных пунктов (например, о свободе воли) и общий «свод» вероучения, а в сотериологию – поучения, касающиеся как общих целей духовной жизни (об избежании вечных мук, стяжании вечных благ), так и ее, условно говоря, средств (об исполнении заповедей). В речах сенаарского отшельника нельзя не заметить явной педагогической логики – он начинает проповедь с притч, а продолжает ее изложением доктринальных положений, которые также перемежаются притчами. |
| гл. 4). Нужно, видимо, также вместе с Ф. Карлингером напомнить о необходимости учитывать сложность контаминации индийских элементов повести с иранскими, среднеазиатскими и греческими. Последние могли быть связаны и с определенным историческим (небуддийским) ядром, в чем единодушно сомневаются и сторонники, и даже противники заимствования. Правда, в пользу возможности исторического прототипа повести свидетельствуют не предания о мученике Варлааме, но сообщения о раннем периоде распространения христианства в Индии. Достаточно реалистическими являются и непосредственно связанные с основной фабулой повести известия о гонениях на новую веру в стране. При этом данные известия приходятся на ту же эпоху, с которой как восточная, так и западная агиографические традиции как раз и соотносят время Варлаама, Иоасафа и Авенира (середина IV в.). Эти соображения, конечно, не заставляют видеть в повести исторический документ, но вполне позволяют допустить, что чисто литературные наложения беллетризировали вполне исторические реальности (см. гл. 3). Хотя трудно найти такую проблему литературных связей, которая вызвала бы больше исследовательских усилий (и преимущественно плодотворных), чем история «Повести о Варлааме и Иоасафе», остается незавершенным ряд весьма важных тем. Представляется, в частности, актуальной постановка вопроса о функциональном назначении повести, с которым сопряжены и проблемы, касающиеся ее исторической многослойности. Первая из них – зачем, собственно, ее составителям понадобилось обращаться к истории о Будде. Важно также установить соотношение сюжетно близкого древнеиндийским памятникам материала повести с конкретными буддийскими текстами – в целях уточнения того литературного континуума древнеиндийской традиции, который был утилизирован в греческой истории царевича Иоасафа и в ее славянском переводе. Наконец, ставшие уже литературоведческим штампом формулировки относительно «Будды как христианского святого» делают актуальным сопоставление личностного облика и «жизненной философии» героя повести и буддийских беллетризованных преданий. |
| «Если бы и предуведомили, то я бы, все равно, ничего не мог сделать, – ответил мне упавшим голосом Владыка. – Мы забываем даже, что находимся в Ставке; занимаемся нашими обычными епархиальными делами; Государя видим редко… Позовут к Царю – идем; а нет – сами не смеем являться… Таков, уже заведенный здесь порядок. Шавельский – здесь все… Он безотлучно при Государе, и завтракает, и обедает, и вечера там проводит; а я и мой викарий – мы в стороне, разве только в высокоторжественные дни увидим Государя в соборе, или к завтраку, иной раз, позовут… Вот и сегодня – Тезоименитство Наследника Цесаревича, а я не знаю, буду ли приглашен к Высочайшему завтраку или обеду»… «Неужели Вы не получили приглашения? Кто же расскажет Царю о прибывших в Ставку святынях!» – с отчаянием в голосе спросил я архиепископа. «Не знаю», – с грустью ответил Владыка. «Владыка, это совершенно невозможно, – сказал я. – Вы должны видеть Государя, если не за завтраком, то после завтрака, среди дня, когда хотите, но поехать к Царю Вы обязаны; это Ваш архипастырский долг; иначе Вы прогневаете Святителя Иоасафа… Государь должен знать все, о чем я рассказал Вам сейчас… Кроме Вас никто не расскажет об этом Государю. Протопресвитер этого не сделает; меня к Царю не пускают; дворцовый комендант посылает меня к о. Шавельскому; а о. Шавельский даже слышать не хочет об иконах и говорит, что ему некогда заниматься пустяками . Что же будет?! Я боюсь за Россию… Такое отношение к повелению Святителя Иоасафа не может кончиться добром»… Архиепископ глубоко вздохнул и, безнадежно махнув рукой, сказал мне с любовью: «И понимаю Вас, и сочувствую Вам, и тревоги сердца Вашего разделяю, но таковы уже здесь порядки, и я бессилен изменить их»… Я понял, что означали эти слова… Архиепископ Константин и его викарий, Преосвященный Варлаам, епископ Гомельский, не только не играли никакой роли в Ставке, но и находились под гнетом всесильного протопресвитера Шавельского, крайне недружелюбно относившегося к монашеству вообще… Во избежание трений, они оба сторонились от Г.И. Шавельского, как сторонились от него и все прочие епископы, не скрывавшие, притом, неприязни к нему… |
| Достаточно в качестве примера привести уже называвшуюся здесь «Буддачариту» Ашвагхоши, который хорошо знает и буддийскую доктрину, и положения учения едва ли не на самой ранней стадии соперничавшей с буддизмом традиции санкхьи (гл. XII «Визит к Арада Каламе»). Ряд аргументов этих исследователей можно было бы и продолжить. Неудачными, в частности, представляются предложенная Веселовским параллель драгоценного камня Варлаама «трем сокровищам» буддизма или такие, еще не потерявшие влияния доводы Либрехта, как сходства в торжественном погребении и в полемике с идейными противниками (в последнем случае можно было бы найти «параллели» во всей древнеиндийской, да и не только древнеиндийской литературе). Явной натяжкой выглядят и все попытки обосновать буддийское происхождение отшельника Варлаама. За исключением религиозности его не сближает с Буддой ровным счетом ничего. Вполне спекулятивно и предложенное Гейденом и другими учеными выведение имени Barlaam из Bhagavan. Точка зрения о «дублировании» образа Будды в повести кажется неосновательной и потому, что в том же кругу литературных текстов распространялась отдельная книга (см. «Книга Будды»), видимо, специально посвященная Будде как учителю индийцев, вполне отличному от проповедника Билаухара. Еще более важно, что большинство сторонников буддийских истоков истории царевича Иоасафа, по существу, не различают литературный сюжет и литературный текст. Иначе не объяснить поиски санскритского, палийского и даже иногда ардхамагадхского (здесь путают буддийские и джайнские тексты) оригинала и удивление по поводу их более чем закономерного отсутствия. Лишь увлеченность сенсационностью литературной находки могла заставить ряд серьезных ученых набросать стандартно-упрощенную картину, включающую образ персидского или среднеазиатского христианского монаха, который наспех перекраивает санскритский текст (видимо, специально выучив для этого язык). Однако позиция сторонников небуддийского происхождения повести также нуждается в коррекции. |
| Услышав это, Иоасаф просил старца показать ему его собственное платье. Внимая его просьбе, Варлаам скинул чужую одежду, которая была на нем сверх его обычнаго одеяния, и тогда ужасный вид представился взорам Иоасафа. На теле его не было никакого признака мяса; кости с покрывающею их кожей, почернелою от солнечнаго зноя, были подобны тонкому тростнику, обтянутому кожею; грубое, ветхое рубище покрывало его тело от бедер до колен. Такая же ветошь покрывала плечи. Иоасаф, изумленный последствиями суроваго и труднаго образа жизни, а также пораженный его нечеловеческою твердостью, громко зарыдал и сказал старцу: " Так как ты пришел освободить меня от жестокаго плена диавола, то доверши свое благодеяние,— выведи из темницы душу мою, возьми меня с собою; уйдем вместе отсюда, чтобы я, освободившись совершенно от обмана мира, закрепил свое освобождение спасительным крещением и вместе с тобою преуспевал в Божественной мудрости и великом подвиге " . На это Варлаам говорит: " Один богатый человек воспитывал молодую газель. Когда эта газель подросла, то, влекомая природными свойствами характера, затосковала по пустыни. Выйдя однажды из своего двора, она видит стадо пасущихся газелей и, примкнув к ним, бродила с ними по полям и равнинам, возвращаясь к вечеру домой. С разсветом же она, по небрежности служащих, опять выходила и примыкала к своему стаду. Когда же другия бежали дальше, то и она следовала за ними. Но однажды слуги, заметив ея исчезновение, сели на лошадь и погнались за ней. Догнав стадо, они свою газель возвратили домой и впредь держали ее взаперти, других же газелей частью убили, частью ранили. Я боюсь, чтобы того же самаго не было и с нами, если ты присоединишься к нам. Последствием сего может быть то, что и мы с тобой навсегда должны будем разстаться, и товарищам своим я причиню много зла. Но вот что Господь повелевает делать тебе: чтобы ты пока, приняв св. крещение, оставался на месте, поступая по всем правилам благочестия, исполняя заповеди Христа. Когда же Податель всех благ даст тебе удобный случай, тогда ты придешь к нам, и всю остальную жизнь мы будем жить вместе. |
| Наконец, насытившись несколько взаимным общением, они сели и начали говорить. Первый заговорил Варлаам: — Прекрасный путь ты себе избрал, возлюбленный сын мой, дитя Божие, наследник царствия небесного, чрез Господа нашего Иисуса Христа, Которого ты возлюбил праведно больше всего временного и тленного, продав, подобно опытному и мудрому купцу все, чтобы купить тот безценный перл. Узнав, что это нетленное сокровище заключается на поле заповедей Божиих, ты все отдал, ничего не пощадил из всего скоропреходящего, чтобы купить себе означенное поле. Да даст тебе Господь вечное благо, вместо временного, нетленное — вместо тленного и стареющегося. Скажи же мне, излюбленный, как ты пришел сюда? Познал ли твой отец истинного Бога или доселе находится в прежнем заблуждении, в плену у злых духов? Иоасаф разсказал ему подробно по порядку все происшедшее по уходе Варлаама до их вторичного свидания, и как Господь направил всех на благий истинный путь. Старец же слушал его с радостью и удивлением, когда же он умолк, воскликнул, радостно рыдая: " Слава Тебе, Боже наш. Ты всегда помогаешь любящим Тебя и находишься среди них! Слава Тебе, Христе, Царю всех, Всеблагий Боже, что Ты не презрел семени, насажденного мною в сердце раба Твоего Иоасафа, но дал принести стократные плоды, достойные Тебя, Возделывателя и Господина наших душ. Слава Тебе, Утешителю, Душе Святый, что Ты удостоил сего раба Своего получить те дары, которые Ты даровал святым Апостолам и чрез него освободил множество людей от грубого нечестия и заблуждения, просветив истинным Богопознанием " . Тогда они оба прославили Бога. При дальнейшей их беседе, просвещаемой благодатию Божиею, настал вечер и они, встав; закончили день обычными молитвами. Только после этого они вспомнили о пище, и Варлаам приносит роскошные кушанья, исполненные чудной приправы, но менее всего пригодные для чувственного услаждения плоти, то были: сырые овощи, обработываемые самим старцем, немного пальмовых плодов растущих в той же пустыне, и дикие растения. |
| Услышав это, Иоасаф просил старца показать ему его собственное платье. Внимая его просьбе, Варлаам скинул чужую одежду, которая была на нем сверх его обычного одеяния, и тогда ужасный вид представился взорам Иоасафа. На теле его не было никакого признака мяса; кости с покрывающею их кожей, почернелою от солнечного зноя, были подобны тонкому тростнику, обтянутому кожею; грубое, ветхое рубище покрывало его тело от бедер до колен. Такая же ветошь покрывала плечи. Иоасаф, изумленный последствиями сурового и трудного образа жизни, а также пораженный его нечеловеческою твердостью, громко зарыдал и сказал старцу: " Так как ты пришел освободить меня от жестокого плена диавола, то доверши свое благодеяние, - выведи из темницы душу мою, возьми меня с собою; уйдем вместе отсюда, чтобы я, освободившись совершенно от обмана мира, закрепил свое освобождение спасительным крещением и вместе с тобою преуспевал в Божественной мудрости и великом подвиге " . На это Варлаам говорит: " Один богатый человек воспитывал молодую газель. Когда эта газель подросла, то, влекомая природными свойствами характера, затосковала по пустыни. Выйдя однажды из своего двора, она видит стадо пасущихся газелей и, примкнув к ним, бродила с ними по полям и равнинам, возвращаясь к вечеру домой. С рассветом же она, по небрежности служащих, опять выходила и примыкала к своему стаду. Когда же другие бежали дальше, то и она следовала за ними. Но однажды слуги, заметив ее исчезновение, сели на лошадь и погнались за ней. Догнав стадо, они свою газель возвратили домой и впредь держали ее взаперти, других же газелей частью убили, частью ранили. Я боюсь, чтобы того же самого не было и с нами, если ты присоединишься к нам. Последствием сего может быть то, что и мы с тобой навсегда должны будем расстаться, и товарищам своим я причиню много зла. Но вот что Господь повелевает делать тебе: чтобы ты пока, приняв св. крещение, оставался на месте, поступая по всем правилам благочестия, исполняя заповеди Христа. Когда же Податель всех благ даст тебе удобный случай, тогда ты придешь к нам, и всю остальную жизнь мы будем жить вместе. |
| На это царевич сказал Зардану: — Я не нашел лучшей награды тебе за твою великую преданность и верную службу мне, как постараться открыть тебе неизреченные блага: познание твоего Создателя и веру в Него. Я надеялся, что как только ты услышишь правое учение, тотчас возлюбишь его и последуешь ему вместе со мною. Но, вижу я, надежда обманула меня, ибо ты огрубел сердцем и не хочешь познать истину. Исполни, по крайней мере, одно желание мое: не говори ничего до времени отцу, так как этим ты ничего не достигнешь, а только причинишь ему скорбь и печаль. На другой день Варлаам, пришедши к царевичу, сказал ему о своем намерении оставить его. Иоасаф, не в силах будучи перенести разлуку, скорбел душою и горько плакал. Старец долго беседовал с ним, утверждая его в вере и добродетели и убеждая не плакать по нем. Он предрек также царевичу, что скоро они оба соединятся навсегда. Тогда Иоасаф, не желая причинять старцу огорчения, а вместе и боясь как бы Зардан не донес о приходе старца царю, со слезами сказал Варлааму: — Раз ты пожелал, отец мой духовный и добрый учитель, того, чтобы мне остаться здесь, в этом суетном мире, а тебе самому удалиться на место твоего духовного покоя, то я не смею более удерживать тебя. Итак, иди, хранимый Богом с миром, и поминай всегда мое окаянство в святых твоих молитвах, дабы и я получил со временем возможность придти к тебе и уже постоянно видеть честное лицо твое. Но окажи мне любовь твою, оставь мне эту твою худую и ветхую мантию на память о твоем иноческом житии и учении и для охранения от всякого действия сатанинского. Старец отдал ему свою мантию, которую Иоасаф ценил более царской багряницы. Затем Варлаам встал на молитву и умиленно молился за Иоасафа, вручая новопросвещенного юношу Божию промыслу и защите. Окончив молитву, он обратился к царевичу, поцеловал его и сказал: — Чадо небесного Отца! мир тебе и спасение вечное. Затем он вышел из дворца, радуясь и благодаря Бога, благонаправившего путь его. По удалении Варлаама, блаженный Иоасаф предался постоянной молитве и подвижнической жизни. Видя это, Зардан чрезвычайно огорчился и, притворившись больным, удалился в свой дом. Царь, узнав о болезни Зардана, послал к нему своего, весьма искусного, врача лечить его. Врач внимательно исследовал болезнь Зардана и известил царя, что он не мог найти в Зардане никакой иной причины болезни, кроме какой-то печали, пораженный которой он и болеет. Тогда царь подумал, что сын его за что-нибудь разгневался на Зардана, вследствие чего последний и захворал от печали, и пожелал сам навестить больного и узнать от него точнее о причине болезни. Но Зардан сам поспешил явиться к царю, пал пред ним на землю и признал себя достойным всякого наказания за то, что небрежно охранял царевича, и рассказал царю обо всем, что случилось с Иоасафом. |
| «Сербская Александрия» вносит существенное изменение: индийская столица именуется здесь Лиюполь, палата Пора достигает в длину размера в четыре полета стрелы, ее стены покрыты золотом, в ней изображения великих царей и богов, двенадцать месяцев в виде человеческих фигур, двенадцать фигур женщин-добродетелей и календарь [Александрия, 1965, с. 53 – 54]. Роскошный дворец построил своему сыну и Авенир, возведший для него отдельный город Домос 196 . Живший много позднее царь Гондофар, согласно апокрифу об апостоле Фоме, посылает в Палестину за архитектором, жертвует на строительство дворца много золота, дабы превзойти римского императора. Вельможи царя Авенира облачены, как сообщает «Повесть о Варлааме и Иоасафе», в светлые ризы и услаждают себя изысканными яствами [Новакович, 1876, с. 69–71; Повесть, 1985, с. 116]. Сказочные богатства индийских царей позволяют им содержать колоссальную армию. На битву с Александром Пор собирает множество вассалов, слонов и диких зверей. По данным «Сербской Александрии», в его войске насчитывалось тысяча тем (10 миллионов) воинов и 10 тысяч обученных к битве львов. Сведения об индийской торговле до Александра представлены отдельными реминисценциями второй редакции псевдокаллисфенова повествования. Так, составитель «Александрии» II отмечает по ходу рассказа о дворцах Пора, что Соломон привез индийское негорящее дерево в Вавилон, чтобы покрыть им святая святых. Согласно этой же редакции, у Висаиды сложились торговые связи с измаильтянами, которые доставляют им пшеницу и «жито» в обмен на .перец [Александрия хронографов, 1893, с. 221, 195]. Древнеиндийский правитель окружен множеством придворных. Среди самых доверенных лиц Авенира названы воспитатель царевича Зардан, звездочет Арахин, считающийся вторым по сану в государстве, «первый советник во всех тайнах», главный маг и чародей Февда, «егоже царь чтяше помногу и друга творяше и учителя». Последнего Авенир призывает на помощь в экстремальных ситуациях. Весьма почитаем при дворе знаменитый аскет Нахор. Авенир держит многочисленную челядь: свита слуг и оружейников Иоасафа призвана собрать на его пути ликующие толпы и организовать представления [Повесть, 1985, с. 126, 197, 228]. Царь выполняет функции главы официальной религии, инициатора наиболее важных и торжественных церемоний. В «Повести о Варлааме и Иоасафе» упоминаются также система престолонаследия и церемония похорон царя. Авенир выделяет царевичу половину царства, которую тот принимает, а сам Иоасаф назначает своим преемником не родича, но того, кто по своим способностям наиболее пригоден к этому. Похороны Пора описаны в «Сербской Александрии»: царица Клемищра, сопровождаемая вассалами, принимает тело своего владыки, распустив волосы до земли и разрывая на себе драгоценную одежду с плачем и рыданиями [Повесть, 1985,. с. 119–120, 245–246, 256–257; Александрия, 1965, с. 53]. |
| 245 . Esbroeck М. van. Les Acta Iohannis traduits par Euthyme l’Hagiorite//BK 1975. 33. 93–98. 246 . Esbroeck M. van. Euthyme l’Hagioritë le traducteur et ses traductions//Revue des études géorgiennes et caucasiennes. 1988. 4. 73–107. 247 . Kirchmeyer J. Euthyme//DS 1961. 4(2). 1722–1723. 248 . Outtier В. Le modèle grec de la traduction géorgienne des apophtègmes par Euthyme//AB 1977. 95. 119–131. 249 . Tarchnisvili M. Die Anfänge der schriftstellerischen Tätigkeit des hi. Euthymius und der Aufstand von Bardas Skleros//OrC 1954. 38. 113–124. См. также Tarchnisvili M., Assfalg J. 14 .92). 126–154, 170–172, 394–395; 8 .299. Повесть о Варлааме и Иоасафе Греч. версия «Повести», ставшая началом и основой всей истории памятника в ср.-вековой культуре, была, по преобладающему в науке мнению, создана св. Евфимием, на базе значит. переработки и расширения груз. версии, в конце Х-нач. XI в. Ввиду лишь косв. связи памятника с исихастской традицией, лит-ра приводится селективно. Более полн. библ. по истории «Повести» в слав. ареале см.: Лебедева И. Н. 14 .259). Самая ранняя из изв. груз. рукописей (не позднее сер. XI в.) хранится в Иерусалиме. Издания 250 . 1957 . [Балавариани. Грузинские версии. Предисл., иссл-ние, словарь Абуладзе И. Ред. Кекелидзе К.//Памятники древнегрузинского языка. Тбилиси 1957. (Первое критич. изд. пространной и краткой груз. версий «Повести»)]. 251 . Житие и жизнь преподобных отец наших Варлаама пустынника и Иоасафа царевича Индийского. СПб. 1887. же://Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь, дни 16–22. М. 1914. 2704–2891. 252 . Повесть о Варлааме пустыннике и Иоасафе царевиче индийском/Пер. с араб. акад. Розена В. Р. Предисл., ред. акад. Крачковского И. Ю. М.; Л. 1947. [Араб. версия]. 253 . 1963 . 206–238. [Каухчишвили С.//История византийской литературы. Тбилиси 1963. 206–238]. 254 . 1961 . 47–50. [Джгамая Ц. Новый вариант песнопения об Иодасафе//Моамбе (Вестник) Института рукописей АН Груз. ССР. Тбилиси 1961. 3. 47–50]. |
|
|
