| “Петь не буду!” Любая война – это всегда пот, кровь и слёзы. Каждый день война – такое может любого свести с ума, сделать циничным. Может поэтому, а может вопреки, на войне было место и празднику: в каждом подразделении своя баня, а после бани чай и песни под гитару до утра, и театрализованные представления. А самыми радостными событиями были шефские концерты звезд советской эстрады. В то время многие из знаменитостей приезжали поддержать боевой дух воинов-интернационалистов. Некоторые встречи оказались незабываемыми. С концертом прилетела в часть Роза Рымбаева (в те годы ее называли поющим соловьем Азии), я должен был ее на своей «рябухе» встретить в Кандагаре. Ей показалось романтичным прокатиться на открытой броне, я отказать не смог. В итоге по прибытии командир бригады при всех объявил мне 7 суток ареста, но моя именитая пассажирка, спрыгивая с БТР, решительно объявила: «Если вы его накажете, петь не буду!» Вздохнул командир: «Благодари, Мурин, свою заступницу». Роза Рымбаева в Кандагаре Приезжала со своим ансамблем и Людмила Георгиевна Зыкина. «Ты тоже родился в России – краю полевом и лесном, у нас в каждой песне – берёза, берёза – под каждым окном»… Эту песню в ее исполнении солдаты слушали стоя. Спустя 20 лет мы встретились после концерта на Родине. Подарив букет, спросил: «Может, вспомните меня: Афганистан, 1983 год?» Она внимательно посмотрела на меня: «Тебя Коля зовут? А я назвала тебя тогда Колокольчиком». Вспомнили, как Людмила Георгиевна пыталась выбить песок из концертных платьев, а я отправил ей на помощь солдата. Тогда, подозвав меня, она сказала: «Запомни, Колокольчик, я простая русская баба и всё привыкла делать сама». Встреча с Людмилой Зыкиной За каждого из нас Бог горой стоял С теплотой вспоминаю наше боевое братство. А библейская фраза: «Нет больше той любви, чем положить жизнь за други своя», – для нас была не пустым набором слов. Умирать никому не хотелось, но установка у всех была одна: сам погибай, но товарища выручай. На войне атеистов я не встречал, за каждого из нас Бог горой стоял, а иначе невозможно понять и объяснить многие передряги, из которых мы выходили живыми. |
| Охотники побросали ружья — и на деревья. Городской забрался на прямую берёзу, а ханте рядом — на кривую, наклонную ель. Лось подбежал под берёзу и давай копытами землю бить. Достать рогами охотника не мог. А в земле корни берёзы. Лось их копытами, как топором, перерубил. Закачалась берёза и стала падать. Тут и была бы охотнику смерть: упади он, лось его мигом растоптал бы. Да, на счастье охотника, берёза, падая, навалилась на ель, где ханте сидел. Ханте подхватил друга и помог ему взобраться на ту ветку, где сам сидел. А лось уже под елью — и опять копытит землю. Ханте вытащил из кармана трубку, табак и даёт другу: — Закуривай. А друг говорит: — Да ты что! Зверь и ель сейчас повалит, — обоим нам сейчас будет смерть. — Нет, — говорит ханте. — Кури спокойно. Ничего не будет. Корни-то ели где? Лось рыл землю прямо под той веткой, где охотники сидели. А ель-то ведь была кривая, наклонная, корни её были далёко от этого места. Всю ночь бесновался лось. Большую яму под елью вырыл. А в сторону отойти да рыть там так и не догадался. Смекалки у него не хватило. Наконец, лось устал. Фыркнул со злости, что не достал обидчиков, и ушёл. Тогда охотники слезли, подобрали ружья и пошли домой. В медвежьей шкуре В другой раз городской охотник приехал к другу зимой. Опять пошли они в лес. В лесу они разошлись. Ханте со своей лайкой пошёл в одну сторону, а городской — в другую. У него собаки не было. Городской шёл-шёл по лесу, видит — сугроб. А перед сугробом кусты в инее. «Эге! — подумал охотник. — Отчего бы тут иней, когда его нигде кругом нет?» Поднял длинный сук, ткнул им в сугроб. А из-под сугроба — большущий медведь. Он тут в берлоге лежал да дышал на кусты. Оттого и были кусты в инее. Выстрелил охотник и положил зверя на месте. День зимний короткий. Пока охотник шкуру сдирал с медведя, и ночь подошла. Как в темноте дорогу назад найти? И решил охотник ночевать в лесу. Мороз был. Охотник хватился спичек — костёр разжечь. А спичек нет. И тут не приуныл охотник. Говорил ему друг-ханте, как он ночует зимой в лесу: завернётся в звериную шкуру, и тепло ему спать в снегу. |
| А это означает, что местечко Иоткино было облюбовано людьми задолго до 1701 года, коль ещё и отмечено почитаемым храмом. Когда это могло сложиться? Скорее всего, не раньше XV века, хотя прямо напротив Иоткина, на правом берегу Межи, ещё я помню группу курганов-могильников (было их до войны шесть), которые специалисты относили к X-XIII векам. Вывод о более позднем появлении сельца уместен вот почему. В связи с установлением в Великом Смоленском княжестве самостоятельной епископии, смоленский князь Ростислав (внук Владимира Мономаха) подробно перечислял все сёла, города, деревни, доходные места своей «вотчины». Это делалось, чтобы указать, сколько каждое из них должно впредь (50-е годы XII века) вносить средств (деньгами и натурой) в пользу епископа, которому полагалась десятая часть всех доходов княжества. Устав Ростислава – один из редчайших исторических документов. Однако среди указанных в нём населённых пунктов нет ни одного, который мы уверенно могли бы соотнести с нашим краем. В письменных источниках (а только по ним мы можем установить или идентифицировать названия) одним из первых появляется Белый (1359 год), за ним – Шоптово, Большево, Верховье, Монино, Бибирево (1503 год). Чуть раньше (1449 год) появились в записях Боровая речка, Красный борок, Белейка, Поникля, берёза, Сишка, Осуга, Межа. Заметим, кстати, что более значимое село Монино в то время называлось Монвидова (Моневидова) слобода, но не было упоминания не только о Иоткине, но и о трёххрамовом Заозерье. Само Бельское княжество, а в него и входили указанные выше сёла, лишь с 1503 года вернулось в состав России из-под власти Литвы (в её владениях оно находилось с 1355 года и оставалось долгое время приграничным, «порубежным», заселялось и обживалось с оглядкой, опаской, медленно). В основном народ селился вдоль ратных дорог из Белого на Торопец, Ржев, Велиж, Смоленск и вдоль торговых путей по рекам Межа, Берёза, Обша, Лучеса, Велеса и по притокам Волги – Туду, Сишке, Осуге и другим. Однако документов того времени мало. Многие из них погибли в начале XVII века в «Смутное время». Наш край с 1606 по 1644 годы находился в зоне непосредственных боевых действий с интервентами с запада, на перекрёстке дорог, по которым сновали туда и сюда «шайки», отряды, всяческая мародёрствующая вольница, был прифронтовым предпольем в борьбе за освобождение Смоленщины и Псковщины от польско-литовских притязаний. Свидетельства очевидцев и последующих краезнавцев однозначны – край оскудел, обезлюдел, был выжжен. |
| Во всех этих примерах есть две стороны – видимая и невидимая, два плана деятельности, связывающие и укрепляющие друг друга, подобно как душа и тело в человеке. А мы склонны считать тело слова, тело в слове чем-то ничтожным, ничего не значащим. Мы часто говорим: это – только слово, это – только одни слова. Такой взгляд – подготовка психологической почвы для имяборчества. Если звуковая сторона слова, тело его, почти что ничто (а душа слова всё-таки есть нечто), то образуется разрыв между телом и душою слова, о котором говорит имяборчество. Оно рассуждает так, потому что стремится всё рационализировать, между тем как слово, как и всякий символ, лежит вне пределов рационалистического понимания. Тело слова кажется на первый взгляд элементарным. Но даже западноевропейское проникновение в него, в сущности, очень грубое и не глубокое, видит в нём три напластования 462 : 1) Нечто физическое – фонему. Под ней разумеется как колебание воздуха (звук), так и те внутренние ощущения организма, которые мы испытываем, производя звуки слова, а также психологический импульс, вызывающий произнесение слова. Таким образом, под первой материей слова, фонемой, разумеются все физиологические и физические явления, какие бывают при произнесении слова. 2) Морфема. Всякое слово подлежит известным категориям (или – говоря на языке познания), отлито в логические категории, например, сущность, субстанция и т. д., и грамматические: род и т. д. и вообще всё то, что мы примысливаем к первичному представлению (например, в слове берёза всё, что мы знаем о её росте, осыпании, вкусном соке, её строении, её достоинстве как топлива, химические элементы, входящие в её состав и т. д. и т. д.). 3) Напластование – семема, значение слова. Оно постоянно колышется и меняется (например, сегодня я скажу «берёза» мечтательно, завтра хозяйственно). Это известный привкус к слову. Яснее он чувствуется в поэзии – из всего типа произведения. Чтобы понять слово правильно, надо понять из контекста, что именно здесь и теперь хотел сказать человек, произнёсший слово. Слово бесконечно богаче, чем оно есть само по себе. Каждое слово есть симфония звуков, имеет огромные исторические наслоения и заключает в себе целый мир понятий. Об истории любого слова можно написать целую книгу. Тем-то и отличается одна эпоха мысли от другой, что всякая историческая эпоха выдвигает свои определённые наслоения на слово. |
| Сели на велосипеды, покатили стёжкой по зелёному лугу, поскакали по коренью в тёмном еловом лесу, выкатили на простор. В тени, под берёзами, на краю леса отдыхало от жары и от оводов стадо. Подоила Травница Бурёнку, напоила гостей парным молоком — и опять в путь. Сначала ехали, потом велосипеды на себе несли. Пробрались к старым вырубкам. — Я здесь вокруг кустов покошу, ты, Лёша, траву сгребай, а ты, Вера Фёдоровна, к дороге носи. Дело сделали, Травница и говорит: — Лёша, вон на той берёзе, наверху, листочки молодые. Нарви мне веток. — Он упадёт! — замахала руками Вера Фёдоровна. — Я сама. Я в детстве по деревьям, как белка, скакала. И полезла. А ствол тонкий, дрожит, гнётся. Потянулась Вера Фёдоровна за молодыми веточками, и — ах! — понесла берёза её к земле, поставила, а сама тотчас распрямилась. Лёша полез. С сучка на сучок — и на маму посматривает. А как стала берёза подрагивать да покачиваться, вцепился Лёшенька в белый ствол руками-ногами, как клещ. — На первый раз прощается, — сказала Травница и сама полезла на берёзу. Сначала Лёшу отлепила от дерева, в ручки Вере Фёдоровне передала, а потом уж молодых веток наломала. Вернулись домой, Лёша и говорит: — Обедать пора! — Пора-то пора, — отвечает Травница. — Да деревенька у нас глухая, северная, газа нет. Поди-ка, Лёша, наруби чурбачков — печку затопить. — Я сама! — испугалась Вера Фёдоровна. — Лёша может ногу топором поранить. Нарубила она дров, а Лёша их натаскал. У бабуси новое дело. — Пока щи да каша варятся, прополи, Лёшенька, морковку в огороде, да, смотри, морковь не повыдергай. — Мы вместе! — пришла на помощь сыну Вера Фёдоровна. Полгрядки пропололи — еда сварилась. Лёша в городе, как плохой поросёнок, одну жижицу из супов да борщей высасывал, а тут полную ложку в рот тащит. Поели, Травница и говорит: — Ступай, Лёша, в салочки с ребятишками поиграй. — Я только одну минуту полежу! — попросил Лёша, прилёг на сундук и заснул, а Вера Фёдоровна вместе с ним. Разбудила их Травница вечером. — Бурёнка из стада пришла, пора молоко пить; пора в парной реке на заре вечерней купаться. |
| Генка был невелик, лет двенадцати. Он пошёл дальше по опушке, покрикивая своё. За краем неба начался глухой скрежет. Он всё нарастал, нарастал, превращаясь в отчётливые удары грома. Неожиданный луч пал на картофельное поле, зажёг ботву зелёным светом, и быстро земля всосала его. Я залез в палатку и прихлёбывал понемногу суп. Было слышно, как тяжело повёртывались в небе огромные жернова, но выбить искру им ещё не удавалось, они ещё не разгулялись и только притирались друг к другу. Ссссссссссссссс!.. – услышал я и подумал, что это мелкий дождик шелестит. Высунулся из палатки узнать – было темно и сухо, и ни капли не упало на руки, на лоб. – Дядень! – крикнул издали Генка. – Эй! – Гроза собирается. – Лезь в палатку, – сказал я. – Пересидим… Генка залез в палатку, и я сунул ему ложку. – Только от стола, – сказал он, но ложку взял, и мы стали есть суп, прихлёбывая по очереди. – Ну, как супок? – спросил было я, но тут возникла ослепительная искра, просветила каждый шов палатки и так грохнуло, что зазвенело в затылке, а Генка охватил меня руками, железными от страха. Снова всё стихло, и даже жернова перестали в небе переворачивать друг друга. – Во долбануло! – сказал Генка. Я хлебнул супа, и показалось, будто вкус его после удара молнии изменился. Ссссссссссссс!.. – снова начался непонятный звук, вначале как шелест капель, потом набрал скорость и потянулся над головой томительной длинной пулей. – Что это, а? И со звоном ударило по крыше палатки, она туго загудела – брезентовый колокол. Я высунулся наружу, и на голову мне обрушился поток воды, пригнул голову к земле, в глазах возник корень огненного дерева. Страшный удар лопнул над нами и полетел окрест, выворачивая наизнанку картофельную ботву. И снова молния – пляшущая берёза – вонзилась в поле. А земля ухватила её с таким звуком, как будто болотная трясина – выпавший нож. Задёргалась, затряслась другая молния, ища место, в которое ударить, и – пропала. И, бешено чередуясь, возник будто бы лес ослепительных корней… – Дядень, дядень… |
| —237— признаков, чем у осины. Разумеется, эту обратность нельзя понимать в строго математическом смысле: если число признаков уменьшилось вдвое, то объём вдвое увеличится. Нет, в различных случаях дело произойдет различимым образом, но, в общем, всегда с уменьшением объёма – хотя на самом деле и в различной пропорции – будет возрастать содержание и наоборот. Рассмотрение взаимоотношения понятий по содержанию и объёму показывает нам, что судьба понятий может быть двоякою. Они могут подлежать или обобщению или дифференцировке. Устраняя признаки, различающие несколько понятий, мы образуем из них одно – высшее. Это – процесс обобщения. Внося в понятие новые признаки, взаимно исключающие один другого, напр. в понятие о физической природе человека – белый, желтый, черный цвет кожи – мы разлагаем одно понятие на несколько, производим процесс дифференцирования. Очевидно для того, чтобы эти процессы дифференцирования и обобщения были плодотворными и целесообразными, нужно, чтобы они совершались согласно некоторым логическим требованиям. Понятие есть мысль об основных признаках предмета. Когда мы хотим расширить его объём, то мы, значит, хотим но принципу сходства сблизить его с другими понятиями. Очевидно, мы должны сближать то, что наиболее близко и родственно между собою, что различается между собою в наименее существенных и важных признаках. Так совершался у нас процесс обобщения понятия африканского слона, мы сблизили его прежде всего не с лошадью, и не с двуутробкой, а со слоном индийским, с которым у него существует лишь незначительное различие по величине и некоторым второстепенным признакам. Так возрастание объёма должно совершаться через устранение наименее важных признаков из содержания. Наоборот, уменьшение объёма должно совершаться насчёт обогащения содержания существенными признаками. Мы могли бы дифференцировать понятие организма таким образом: организмы четвероногие и организмы не четвероногие. Берёза и человек оказались бы по этой классификации ближе между собою, чем человек и лев. Такая дифференцировка понятий является только образованием праздного умственного |
| Размышление об устроении мироздания роднит его с Гёте, который тем же путём от постижения устройства мира видимого пришёл к вопросу об устроении мира невидимого. Какова цена за знание, в чём состоит ответственность исследователя – поэта или учёного? Насколько всё бывает необратимо в мире духовном? Это вторая ключевая тема его философско-поэтического творчества. Казалось бы Гёте, но более пришедшие за ним немецкие поэты романтики дали исчерпывающие ответы на эти вопросы. Но оказалось, что именно опыт православия позволяет определить точную взаимосвязь, между чувственным познанием непоправимости мгновения, поступка и его духовной необратимостью (конечно в смысле неизбежного поворота судьбы, но ни Божьего милосердия). " Грех есть смерть, а сила греха – закон " , – говорит апостол Павел. По накалу покаянного чувства мы можем пространственно ощутить величину разрыва. Это пространство различно в стихах Олега Охапкина. То оно обозначено глухой заброшенностью, как в стихотворении " Тяжёлые крылья " , то простирается до " Необъятной тьмы и печали.. " , а то сужается до чёрного проёма окна ( " Сошествие во ад " ). Лишь одно остаётся неизменным – время, которое способно сжать годы до ключевого мгновенья, в котором человек совершает свой выбор. Этот выбор необратим. Именно эта необратимость обнаружена поэтом в реалиях жизни. Она есть альфа и омега – начало познания Бога и конец воли человека. За этой чертой душа беззащитна перед силой Творца. Эти состояния не раз переживались Олегом Охапкиным, и он скрупулёзно описал их в приводимых здесь текстах. Для него необыкновенно важно было, что в момент переживания за окном была именно рябина, а не берёза – как важно свидетелю припомнить все детали происходящего. Он был горячим и восторженным свидетелем своих встреч с Богом, о которых не смел молчать. Сложны ли тексты Олега Охапкина или просты? По форме в большинстве своём просты, по содержанию в той же степени – сложны. И в этом заключается мастерство: о сложном говорить просто, притчево, полупрозрачно; о простом – ассоциативно-широко и ярко. Этот проверенный драматургический ход восходит к канонам классицизма. В этом смысле стихи Охапкина совершенно классичны. Однако язык его поэзии не ограничивается литературными нормами. Он вибрирует в большом диапазоне – от нормативов церковно-славянского языка (которым он свободно владел с юности), до просторечных выражений. Не надо объяснять, что всякий живой поэт делает это не ради оригинальности, но лишь в соответствии со своим ощущением языка, на котором должно передать новые смыслы. Творчество Олега Охапкина, в этом отношении, бесценный материал для лингвистических исследований. |
| Ветви какого растения изображают на иконах «Вход Господень в Иерусалим»? Берёза Пальма Кипарис На них изображают пальму. Согласно Евангелиям, Иисус въезжал верхом на осле в Иерусалим, где Его встречал народ, постилая на дорогу одежду и пальмовые ветви: взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! (Ин 12:13). Блаженный Августин сравнивал пальмовые ветви с хвалебными псалмами «победе нашего Господа, которую Ему предстояло Своей смертью одержать над смертью, и триумфу над диаволом, князем смерти». Праздник, посвященный этому радостному событию, носит название Неделя ваий. Во время празднования верующим в теплых странах и по сей день раздают пучки пальмовых ветвей, так называемые вайи. Их освящают и хранят дома как знак присутствия Спасителя. В странах, где пальмы не растут, используются другие растения. Так, в России пальмы заменяли на вербы, а праздник, соответственно, стали еще называть Вербным воскресеньем. Во времена Ренессанса художники иногда заменяли пальму оливковым деревом. Однако на многих фресках, мозаиках и иконах на сюжет «Вход в Иерусалим» изображаются именно финиковые пальмы и ветви. На них изображают пальму. Согласно Евангелиям, Иисус въезжал верхом на осле в Иерусалим, где Его встречал народ, постилая на дорогу одежду и пальмовые ветви: взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! (Ин 12:13). Блаженный Августин сравнивал пальмовые ветви с хвалебными псалмами «победе нашего Господа, которую Ему предстояло Своей смертью одержать над смертью, и триумфу над диаволом, князем смерти». Праздник, посвященный этому радостному событию, носит название Неделя ваий. Во время празднования верующим в теплых странах и по сей день раздают пучки пальмовых ветвей, так называемые вайи. Их освящают и хранят дома как знак присутствия Спасителя. В странах, где пальмы не растут, используются другие растения. Так, в России пальмы заменяли на вербы, а праздник, соответственно, стали еще называть Вербным воскресеньем. Во времена Ренессанса художники иногда заменяли пальму оливковым деревом. Однако на многих фресках, мозаиках и иконах на сюжет «Вход в Иерусалим» изображаются именно финиковые пальмы и ветви. |
| «По ту сторону дороги холмы – это всё литовские курганы. Хоронили тут и поляков, и литовцев», – указывала рукой моя бабушка, когда ехали мы на старое кладбище в село Спас, что находилось на границе Ржевского и Бельского уездов, на границе Смоленской и Тверской губерний. Было это лет двадцать назад, и я еще тогда, будучи школьницей, удивилась: как живо народ помнит свою историю – без учебников, без архивов и кинохроник. Дом прадеда. Село Спас-Берёза Бельского уезда Смоленской губернии Что же это было за государство – Российская империя , в которой жили мои предки? Почему так бездумно была отдана на поругание их вера, разрушена их ладная и достойная жизнь?.. У истории предков мы ищем себе опору и защиту перед мировыми катастрофами: экологическими, военно-политическими и главное – духовными. Крепость города Белого в Смутное время сыграла свою удерживающую роль в защите центральных земель государства. С XVII до начала XX века от Бельской пристани к Рижскому порту ежегодно отправлялись миллионы пудов овса, пеньки, леса и другого товара. Это дало основание легенде о том, что Петр I называл Белый «вторым окном в Европу». Н. П. Богданов-Бельский. В церкви Летом 1812 года бельчане собрали для действующей армии 1 205 721 рубль (!), из Белого регулярно отправляли для ополчения подводы с сухарями, овсом и сеном, собранными со всего уезда. В бельском ополчении состояли крестьяне, мобилизованные для несения караульной службы в городе Дорогобуж. Возглавлял ополчение генерал-майор Антон Михайлович Рачинский. Бельчане участвовали и в укреплении Шевардинского редута, и в Тарутинском сражении под Малоярославцем, а также в партизанском движении неподалеку от Белого, куда уже подходили французы. Н. П. Богданов-Бельский. 1897 г. В дверях школы На 1897 год население Бельского уезда площадью 11 тыс. квадратных километров составляло 165 тысяч человек. В основном это были крестьяне, проживавшие в 32 волостях уезда. С 1929 год по настоящее время на территории Бельского уезда частично расположены пять районов Смоленской и Тверской областей. Население каждого района в среднем по 15 тысяч человек. Разница в цифрах с прежним уездом несопоставима. Эта убыль населения особенно сильно обозначилась в последние постперестроечные годы, также стала следствием потерь в Великой Отечественной войне. Но началом такого «исчезновения народа» явилась трагедия раскулачивания и раскрестьяниваия 20–30-х годов прошлого столетия. |
|
|
