| Вместо этого унижения у нас ныне на Москве патриарх не только как 2-й по римском, но и как древний благочестивый папа украшается, нося на главе своей белый клобук Сильвестра папы римского». И тут ссылается Арсений на повесть о белом клобуке и завершает все победоносным заключением: «и будут первые последними, а последние первыми». В Посольском Приказе Арсения не похвалили за такой откровенный анти-греческий патриотизм. Задали ему выговор за недипломатичность и приказали впредь держать себя в рамках инструкций и поручений. В 1651 г. II.24 Арсений снова был послан на Восток. Ему был дан приказ при заезде в Яссы не застревать около патриарха и ехать независимо от его людей на Восток одному. Арсений выехал из Ясс 5.V.1651 г. в КПль. Побывав на островах Архипелага, прибыл в Египет, где беседовал с Александрийским патриархом Иоанникием. Из Египта проехал по Палестине. Оттуда через Сирию, Малую Азию, Грузию и Кавказ вернулся в Москву из своего двухлетнего путешествия 7.VI. 1653 г. Свои наблюдения Арсений записал в дневнике под заглавием «Проскинитарий» (т. е. Поклонник святым местам). Арсений описывает и обобщает, как многое у греков с Москвой не сходится: аллилуйя они троят, у них пять просфор, а не семь; крестные ходы против солнца, а не посолонь; крещение больных и через обливание. Примечательно, что о перстосложении Арсений молчит. Видимо, на него произвело подавляющее впечатление всеобщее на Востоке троеперстие. Книжное (рукописное) собирание Арсения стало драгоценностью для русской науки в будущем, но не в то время. Из собрания Арсения в значительной мере составилась знаменитая московская рукописная библиотека, прозванная Типографской. К сожалению, в тот момент самых книжных исправлений не хватало в Москве ни научных знаний, ни метода для грамотного использования рукописных сокровищ. Исправления шли случайным путем. Смерть патриарха Иосифа († 15.III.1662 г.) Видя, что все церковные дела идут не по его воле, Иосиф к концу жизни очень скучал и говорил: «переменить меня, скинуть меня хотят; а будет де и оставят, я де и сам за сором об отставке стану бить челом». |
| Приказав снести все оставленные сокровища в Белый дворец, Аби-Ваккас отделил пятую часть в казну на церковные и благотворительные учреждения, а остальное разделил между воинами. Добыча оказалась так велика и такой цены, что на долю каждого простого воина, принимавшего участие в войне, досталось около 3 тыс. рублей. Из сокровищ, найденных в Ктесифоне, особенно поразили победителей золотой конь, серебряный верблюд с золотым верблюжонком и в особенности драгоценный ковер, украшенный дорогими камнями и представлявший рисунок из цветов, фруктов и деревьев. Арабы так мало понимали в то время значение произведений искусства, что разрезали удивительный ковер на куски и разделили его между начальными людьми . Взятием Мадаина нанесен был окончательный удар Персидскому царству; на всем пространстве от Ниневии до Сузы арабам не было оказано значительного сопротивления, так что Персия с 637 г. могла считаться арабской провинцией На развалинах Ктесифона основан был арабами город Куфа, сделавшийся административным центром мусульманской провинции Уже в эти первые годы неимоверных успехов арабского оружия над византийскими и персидскими военными силами появилось новое слово, обозначавшее совершенно новое явление — переход христиан в мусульманство. Таковые переходы были весьма обычны в первое время арабских завоеваний, особенно в Сирии, где и вошел в употребление термин μαγαρτης, μαγαρζω для обратившихся в мусульманство христиан Арабы готовились перенести свои военные предприятия в Египет, где их ожидали не менее блестящие успехи, чем в Сирии и Месопотамии. Представляется неразрешимой загадкой вопрос о том, почему исконные владетели так легко подпадавших арабскому господству богатых и населенных областей не приняли надлежащих мер к защите и не оказали арабам серьезного сопротивления. Если принять в соображение, что занимающие нас события относятся к царствованию Ираклия, который обнаружил беспримерные таланты искусного полководца в войнах с персами и в защите столицы от нападений аваров и славян, то слабость византийского военного напряжения, обнаруженная в столкновениях с арабами, должна казаться еще более загадочной. |
| В течение этого периода «у него родились дети, возмужали и каждый сделался сильным правителем над своими рабами». Затем он достиг еще более высокой степени благоденствия, так как царь или шейх «был доволен им, любил его, сделал его начальником над своими детьми». Но, пользуясь всем внешним благосостоянием и окруженный всем, чего только могло желать сердце человеческое, Синех был недоволен и несчастлив. Ничто не могло его вознаградить за то, что он оставил в своей собственной стране. Вследствие этого, спустя некоторое время, он стал желать возвратиться домой, увидеть еще раз ту землю, в которой он был рожден. И его желание осуществилось. Ему открыт был путь к возвращению в Египет. Шейх дал ему на это свое согласие и беглец возвращается во двор фараона и еще раз был причислен к штату его советников. Конечно, нельзя требовать, чтобы сходство между этим рассказом и историей Моисея доходило до тождества; но эта история Синеха во многих отношениях поясняет положение Моисея, его движение в качестве беглеца из Египта, а также и возможность возвращения после многих лет отсутствия, вследствие чего это сказание и получает особенный интерес. Страна, в которой Моисею пришлось провести много лет, именно гористый полуостров Синая, был особенно пригоден для того, чтобы своею заключенностью скрывать его от внешнего мира, а вместе с тем впечатлениями своей дикой пустынности настраивать его на великие мысли и подготовлять к великому предстоявшему ему служению. У его северных пределов тянется белый известняк Палестины и пустыни Тих. К югу идут холмы песчаника, обыкновенно средней высоты, но поражающие удивительным разнообразием и блеском цвета вместе с причудливостью очертаний. Холмы скоро уступают место горам Синая, которые наполняют южный конец полуострова, представляя массы первобытных скал, поднимающихся в своих вершинах на 9,000 футов над поверхностью моря. Их кристальные массы, будучи памятниками ранних веков творения, доселе остаются такими же, несмотря на все видоизменения поверхности земли. |
| Итак, когда солнце только что прошло весенний поворот 15 , я нашел корабль, собиравшийся отплыть в Египет, и тут же с радостью погрузился на его борт. Подняв якорь на следующий день, мы покинули гавань Византия и через неделю прибыли в гавань Родоса. Там мы провели немало дней в отсутствие попутного ветра, и я бродил по острову и усердно осматривал достопримечательности. От знаменитого Колосса 16 не осталось и воспоминания. Ничто не давало даже предположить, что он когда-либо существовал: никакого кусочка меди, никаких обломков каменного основания, если таковое [когда-либо] было; вообще никаких остатков не сохранилось. Из древних городов одни были разрушены землетрясением и погибли – в том числе и прекраснейший Родос, соименный острову, – и местные показывали нам их развалины; другие же сохранились, существуют до сих пор и стоят, сияя великолепием. В число последних входят, как я понял по некоторым признакам, Линд, Иалис и ослепительно белый Камир 17 , упомянутые Каллиопой 18 Мелеторожденного 19 Гомера. Обитатели острова в большинстве своем были нашими соплеменниками и православными по вере и говорили на том же греческом языке, что и мы. Ибо они – дети тех не так давно умерших мужей, которые так сильно подвизались в борьбе против вооруженных до зубов латинян, на триерах атаковавших [остров], но были побеждены по причине своей малочисленности и нехотя подчинились. Некоторые из них, глубокие старики, еще живы и все время вспоминают о прежнем благоденствии и с удовольствием рассказывают об этом приходящим к ним чужакам. Они говорили что, с одной стороны, они в известном смысле несчастны, променяв свободу на рабское иго, но, с другой стороны, счастливы, что больше никакие враги не могут беспокоить остров извне, поскольку удерживающие остров [латиняне] привыкли жить, не снимая доспехов, и крепко срослись со всем, что касается военного дела, и вместе с тем [при них] на острове получила преобладание законность в общественной жизни и судах, а своекорыстие по большей части отсутствует. Кроме того, острову достался благоприятный климат, а гавани и верфи его весьма удачно расположены и с легкостью принимают всех прибывающих к ним откуда бы то ни было по торговым делам, вследствие чего на продажу выставляется множество товаров [доступных] богатым и бедным, так что тамошние обитатели ведут беззаботную жизнь. Поэтому ли в тайных эллинских мифах содержится рассказ, что когда-то облака проливали на родосцев золотой дождь 20 , – я никак не могу знать, изначально имея убеждения, лучшие этих предрассудков. Пусть об этом скажет кто-нибудь знающий лучше меня. Книга 24, раздел 7 |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Мавзолей султана Санджара - самый знаменитый памятник Мерва Названия «Мары», «Мерв» носила также вся окружающая область (согласно « Авесте » — страна Маргуш, у греко-римских авторов - Маргиана). Земли Мургабского оазиса всегда привлекали людей своим плодородием и обилием воды. В эпоху бронзы здесь проживали оседлые земледельческие и полукочевые племена, создавшие уникальную культуру древневосточного типа. Если раньше были известны четыре древнейших центра цивилизации ( Месопотамия , Египет , Индия , Китай ), то теперь пятым таким центром признана Маргиана. Столицей этой древнейшей страны предположительно был Гонур , следы которого находятся в 70 километрах к северо-западу от Байрамали. Мерв возник примерно в VII в. до н.э. на месте городища Эрк-кала и очень быстро стал столицей всего оазиса. Само название города и одноименного оазиса интерпретируется по-разному. Уже средневековые ученые пытались объяснить значение топонима «Мары». Географ ал-Йакут ( XII век) считал, что это слово переводится как «белый камень», которым высекают огонь. Гератский автор Абру ( XV век) производил название города от травы «марга» («завитой»), которая в изобилии росла по берегам Мургаба. Некоторые современные ученые переводят слово «мару» как «луга» или «травянистое место», которое позднее могло быть трансформировано в «мур» («птица»). Убедительно выглядит и версия академика В.В.Струве, который выводил слово «марг» из названия сакского племени аморг — предков огузо-туркменского племени «имир» (эмир-или, емрели). В составе государств Ахеменидов и Сасанидов Во второй половине VI в. до н.э. вся область Маргуш была насильственно присоединена к государству Ахеменидов . Но в 522 г. до н.э. вспыхнуло восстание, жестоко подавленное. Бактрийский сатрап Дадаршиш присоединил Мерв к Бактрии . В IV в. до н.э. Александр Македонский , уничтожив ахеменидскую армию, подошел к Мерву. По словам римского историка Курция Руфа ( I век), Александр выстроил недалеко от города шесть крепостей, а сам Мерв получил название Александрия Маргианская. Однако владычество завоевателей было недолгим. После смерти императора земли Южного Туркменистана вошли в состав возникшего государства Селевкидов . В конце IV в. до н.э. Мерв захватил Селевк Никатор . В оазисе произошли какие-то события, после чего город был разрушен. Во время правления селевкида Антиоха Сотера (280-261 годы до н.э.) город восстановили, после чего он стал именоваться Антиохией, или Селевкией. Антиох велел окружить город стеной, равной в окружности 1500 стадий (230 км). Сам Мерв к этому времени уже перешел за пределы Эрк-калы и располагался на территории, охваченной стенами городища Гяур-кала. |
| В продолжении этого времени, сговорившись на минуту над дымяшимися развалинами ломбардских городов, папа и император давали приказ влечь на костер Арнольда Брешанского, потом Адриан IV усиливался противопоставить Фридриху Барбаруссе лигу итальянских городов, императорским юрисконсультам на съезде в Ронсаглии (Roncaglie) сборник Грациан. Едва только монархия папская была приведена императором германским в равновесие над своей буйной римской муниципией, как снова принялась, как ни в чем не бывало, оспаривать у немецкой империи обще-европейскую верховную власть и общественное право по той неумолимой логике, которая в злом, как и в добром, сцепляет настоящее с прошедшим, будущее с настоящим. Александр III, после Адриана IV, вошел в эту неизбежную колею: он оперся на Ломбардскую лигу, чтобы сбросить иго империи; Барбарусса раздавил войска лиги и назначил антипапу Виктора II 265 ; Александр III, укрывшийся во Франции, вышел оттуда, чтоб утвердить в Италии четвертой лигой свое революционное господство, свою жажду власти. На Востоке Саладин отнял Египет у Фатимидов, завладел Сирией после Нуреддина, своего государя; и вот, от Ефрата до Нила ислам окружил христианство, отнял у него победою при Тивериаде Иерусалим, стоившийц столько крови. Паспство потребовало нового крестового похода. Фридрих Барбарусса, Ричард Львиное Сердце, Филипп Август отправились; но только последние два вернулись, не отняв у поклонников Магомета города, святыни трех человеческих общин: Израиля, Христианства, Ислама. Папство было счастливее в своих крестовых походах на европецев. В 1197 г. Иннокентий III велел разгромить области Прибалтийски 266 . Этот кровавый крестовый поход длился 30 лет. Епископ Альберт Буксшевден учредил в 1201 г. орден Меченосцев, которым папа дал устав Храмовников, белый плащ с красным крестом на плече и Винно Рорбаха первым гросмейстером. В 1225 г. на теле Пруссов – Литовцев святейший престол положил черный крест Тевтонского ордена. Оба воинственные ордена, соединившись, покорили и закрепостили себе племена чудское и леттское, в воспоминаниях которых еще до сих пор можно найти народные сетования под именем «Прошлах дней». |
| Царь зажег куренья, совершил возлиянье и долго молча молился. Потом, отослав всех, сошел с Заакерой к потайным воротам, выходившим в пустыню, отдал ему папирусный свиток, отреченье свое от престола, и письмо к Хоремхэбу, в котором заклинал его спасти Египет, принять власть. Когда Заакера поклялся, что все будет исполнено, царь обнял его, поцеловал в уста и, сняв с головы, надел на него свой царский шлем – хеперэш, с золотою, на челе, солнечной змейкой, Утой; снял с себя также весь царский убор, облекся в одежду странствующего жреца, уаба, закинул за плечи котомку, взял в руки посох и вышел из ворот. Полная, почти ослепительно-яркая луна стояла высоко в беззвездном небе. Угольно-черные тени ложились на белый песок, искрившийся, как снег, сапфирными искрами, и четко чернели на краю неба треугольники далеких пирамид. Заакера смотрел на уходившего царя. Быстрым, легким шагом, точно век был нищим странником, шел он по едва заметной тропе, шакальему следу, в соседнее рыбачье селенье, Пта-Соккарис, – два десятка слепленных из ила, убогих лачуг. Уходил – уменьшался: только что маячил зверем, и вот уже птица – мышь – муравей – точка; меньше, меньше и совсем исчез, истаял в лунном огне. «Странно! – думал Заакера, не чувствуя, как слезы текут по лицу его. – Нет Бога, я знаю, что Бога нет, так отчего же?..» Не кончил – вздрогнул, как будто за него кончил кто-то. «Есть Бог! Есть Бог! Оттого он и ушел, что Бог есть!» II Пирамидное кладбище древних царей тянулось по самому краю пустыни, на три дня пути, от Мемфиса до Гелиополя. Здесь некогда происходила великая битва людей со смертью; смерть победила, люди бежали, поле запустело; только пирамиды остались на нем, как осажденные, но не взятые крепости. В самой середине кладбища, на Ростийском поле, высились три величайших из них – Менкаура, Хафра и Хуфу-Хеопса. Внутри, над царской усыпальницей, тысячепудовые глыбы сплочены были так, что нельзя было между ними просунуть иглы, а снаружи зеркально-гладкая облицовка известняковыми плитами была так совершенна, что пирамиды казались исполинскими кристаллами. Вечные треугольники, возносясь от земли к одной точке неба, возвещали людям тайну Трех: «Я начал быть как Бог единый, но три Бога были во Мне». |
| Бурная ночь и бурное море встретили нас в виду Патмоса, как бы таинственные стражи апокалипсиса, и во мрак пронеслись мы мимо смежных друг другу островов: Фурки, Леро и Калимно. Обширный Станхио встретил нас с первыми лучами утра и вслед за ним явились утесы Мадонны, Епископия, Харки и Лимония. С наступлением вечера достигли мы Родоса, и доверились в сумраке соседству низких берегов его, как бы бдительности и верному слову, его древних рыцарей. Наконец, дикий Скарпанто, брошенный между Родосом и Кандиею и образующий двойные врата архипелага, последний остался за нами. Тогда, исторгшись из веселого сонма островов, направляющих путника по водам своим, погрузились мы в пустынное величие Средиземного моря, уже не прерываемое до другой части света, и два дня скитались по его пучине. К вечеру открылись низменные края Ливии, и душный ветер повеял нам от огненных ее пустынь. Совершенно другая атмосфера, напоминая мне, что я уже приближаюсь к земле тропика и экватора, заставила вздохнуть о далеком севере. С рассветом, уныло потянулся пред нами берег Египта, с меловыми его курганами; башня Арабская на мысе Марабу и столбе Помпея указали пристань Александрии, недоступную по своим подводным камням без опытных кормчих; ладья арабская выехала навстречу нашему судну и провела меж утесов. Я ступил на землю Египта. Александрия Рожденному в государстве, которого большая половина простирается в смежной Азии, странно было ступить на чуждую землю Африки, не коснувшись прежде ближайшей ему части света; еще страннее, переплыв обширное море, видеть себя без постепенного изменения предметов, перенесенным, как бы силою волшебства, в край совершенно отличный от всех тех, к которым привыкли мысли и взоры, где все ново путнику, природа и люди, животные и растения, и где разность нравов и образа жизни беспрестанно изумляет своею необыкновенностью. Первое, что поражает в Александрии, есть белый и однообразный с почвою земли цвет ее строений, тесно сдвинутых с террасами вместо крыш, которых по привычке тщетно ищешь; но еще неприятнейшее производят впечатление бледные, изможденные лица ее жителей, скитающихся как тени, в белых или синих рубищах, по грязным и тесным базарам, заставленным тощими верблюдами и ослами. Все носит отпечаток крайней нищеты и угнетения, и сей первый взгляд на Египет, не сдружит с ним путешественника, если он ценит начальное впечатление. |
| Также проявление любви и дружелюбия к неверным является качеством иудеев. Всевышний сказал о них: «Ты видишь, что многие из них дружат с неверными. Скверно то, что уготовили им их души, ведь из-за этого Аллах разгневался на них. Они будут мучиться вечно. Если бы они уверовали в Аллаха, пророка и то, что было ниспослано ему, то не стали бы брать их себе в помощники и друзья. Но многие из них являются нечестивцами. Ты непременно найдешь иудеев и многобожников самыми лютыми врагами верующих» (аль-Маида 5: 80-82). Запрет на дружбу с неверными включает в себя их всех, будь-то многобожники, атеисты, или же христиане и иудеи. Всевышний Аллах сказал: «О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями себе, ибо они – друзья одни другим. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот сам из них. Поистине, Аллах не ведет людей неправедных!» (аль-Маида 5: 51). " Александр Невский 24 января 2015, 15:19 " Так жили столетиями мусульмане и христиане Востока, пока туда не влезли сначала крестоносцы, а затем новейшие колонизаторы. " Не знаю, на чем основано это суждение, но исторические факты говорят об обратном: " Ислам возник в Саудовской Аравии в 624 году, а уже через 10 лет мусульмане захватили белый Египет, Сирию, после Испанию, часть Франции, Балканы и вырезали 45 миллионов не мусульман. Первый Крестовый поход состоялся лишь в 1095 году. " Александр Невский 24 января 2015, 15:15 " Я всегда говорил, что, не меняя своих религиозных убеждений, мы должны уважать веру соседа-монотеиста. " Мы ДОЛЖНЫ уважать самого соседа, но, не в коем случае, НЕ ДОЛЖНЫ уважать его заблуждений. Согласен с тем, что мы должны изучать ислам для того, чтобы понять, что никакая это ни " вера " , а самое настоящее заблуждение. И если мы на самом деле любим (уважаем) соседа, то для его же спасения ОБЯЗАНЫ заблуждения эти рассеять. Естественно, с любовью. я Родину люблю 22 января 2015, 16:08 Замечательная статья ! Спаси Господи, отец Андрей,за слово пастырское. И прости нас, Господи ! Жаль,что наши эмоции и самомнения не дают нам возможности понять сути проповеди пастыря и еще самое скверное то,что мы не сдерживаем себя и по отношению к священнику. Даже протестант извинился за неучастие в протесте,а православные чего-то там,несуществущего,узрели и так крайне некорректно высказываются в адрес священника. То же свобода через край. Не самомнение ли это думать,что мы умней и мудрей священника и можем его поучать? Не лучше ли в момент несогласия помолиться и хорошо подумать, почему со священником не согласен,а потом уже мнение на народ писать ? |
| Аттал наконец заметил Зимрида и слабым голосом спросил: — Как? Ты уже выполнил приказ?! — Да, божественный! — склонился в почтительном поклоне начальник кинжала. — Верные мне люди уже отправились в Египет, Грецию и Сирию. После доклада я найду и пошлю еще несколько человек на Хиос, Делос, Крит… — Я спрашиваю об этом бестолковом лекаре, который вошел так некстати! — перебил его Аттал. — Мойра Атропа… вернее, палач уже обрезал нить его жизни! — с ухмылкой поправился Зимрид. — Ты, как всегда, поторопился… Ведь этот Агафокл принимал меня на свет! Разве нельзя было подождать? — упрекнул Аттал, качая головой. — Как это жестоко… Эй вы! — крикнул он, прикладывая к глазам платок. — Цирюльника сюда, казначея и скрибу! Царь вздохнул и поднял глаза на Зимрида. — Ну, что там у тебя? — За ночь в столице и окрестных городах подавлено пять бунтов черни! — быстро доложил начальник кинжала, прибавляя два вымышленных бунта в округе для весомости своей работы. — Опять… Неблагодарные! — возмутился Аттал и закричал на раба, вносящего белый халат, шитый золотом и жемчугами: — Ты что это несешь?! Черные одежды сюда! Прогнать цирюльника! Я снова ношу траур… Он сел в постели и заторопил Зимрида: — Ну? — Двадцать семь мятежников казнены, их имущество конфисковано в твою казну! — поклонился начальник кинжала, на этот раз вдвое занижая цифру, так как половину денег он положил себе в карман. — Сто пятьдесят ремесленников в назидание всем остальным подвергнуты наказанию плетьми! — Многовато! — поморщился царь. — Неужели нельзя как-нибудь иначе? — С этим народом?! Да дай ему только волю, и он… — Ну, хорошо, хорошо! — перебил Зимрида Аттал. — Что еще? — Два инцидента с римскими ростовщиками! — охотно принялся перечислять начальник кинжала. — Один — в гостинице, куда зашел пьяный Фабий Валент, где его избили до полусмерти наши купцы, и второй — у алтаря Зевса. У некоего Гнея Лициния воры похитили три сундука, он начал угрожать черни, и, если бы не вмешательство Эвдема, не сносить этому Лицинию головы! |
|
|
