| Дикость и нелепость этой грамоты, как и всех рассказов Аркадия об его поставлении в Японии, в каком-то вымышленном Беловодском царстве, а по другому документу «в царствующем граде Левеке Камбайского царства», так очевидны для человека с здравым смыслом и имеющего некоторые географические и исторические познания, что мы совсем не придавали значения появлению этого Аркадия, в котором следует признать или помешанного, или (и это вернее) проходимца и обманщика, – мы только когда-то мимоходом упомянули об нем в наших летописях 23 ). Сами раскольнические власти, принадлежащие к Австрийской иерархии, только на первый раз смутились известиями об основателе новой иерархии в расколе – Аркадии Беловодском, а потом, издав обличительную против него грамоту, повидимому, совершенно успокоились. Однакоже Аркадий не бездействует, и простота российских старообряцев так велика, что у него может явиться (да и есть уже) не малое число преданных последователей, которым он поставил несколько попов, а затем поставит со временем и епископа, или нескольких епископов. И вот начало новой иерархии, пред которою притом Австрийская должна оказаться совершенно несостоятельной, – иерархия, учрежденная не от ереси принятым беглым митрополитом, а архиепископом, получившим якобы поставление от «древлеправославного» патриарха (какого именно желательно было отыскать при учреждении Белокриницкой митрополии), имущего непресекаемое преемство от дониконовских древлеправославных архипастырей. Для этой иерархии не понадобятся хитросплетения, придуманные Швецовым и Перетрухиным для оправдания Австрийской, – ее правильность и законность очевидна будет для каждого старообрядца: нужно только увериться, или поверить, что Аркадий действительно поставлен в Японии «древлеправославным» патриархом. И что, если поверят? А есть уже поверившие и есть расположенные верить. У нас перед глазами письмо одного старообрядца Пензенской губернии, писанное на Дон к его другу, в октябре нынешнего года: в нем идет речь именно об Аркадии, и оно-то навело нас на эти мысли. |
| Вообще, это историческое изложение служило для автора только предисловием к следующей за ним полемической статье «Уверение в действительности иерархии сомневающимся», которой, очевидно, придавалась особенная важность. «Уверение» это рассматривает главным образом все тот же вопрос о крещении Амвросия, возбудивший столько недоумений в старообрядчестве. По самой своей краткости «Сказание» не могло дать нам никаких новых исторических сведений о происхождении Белокриницкой иерархии; но некоторые сделанные в нем частные замечания, как принадлежащие лицу близко знакомому с Белой-Криницей и имевшему значение в старообрядческом мире, мы должны были принять во внимание. б) В ряду составленных православными писателями исторических и историко-полемических сочинений об учреждении нынешней старообрядческой иерархии первое место и по времени составления и даже по достоинству принадлежит записке покойного Н. И. Надеждина «О заграничных раскольниках». Она составляет отчет Надеждина о его заграничном путешествии, совершенном в 1845 году по поручению правительства, главным образом для собрания сведений о живущих заграницей русских старообрядцах, и действительно содержит в себе свод его личных наблюдений над буковинскими, молдавскими и добруджинскими раскольниками. В Буковине и в самой Белой-Кринице Надеждин был в то самое время, как происходили там деятельные приготовления к отысканию епископа на Белокриницкую кафедру, учреждение которой было уже дозволено австрийским правительством, – и в свою «записку» внес он много своих личных наблюдений над ходом этого дела об учреждении раскольнической архиерейской кафедры и над самими деятелями, также немало разными путями собранных сведений о том и других. В его отзывах о разных лицах, имевших более или менее близкое отношение к истории учреждения Белокриницкой иерархии, не все, конечно, может быть названо справедливым и вполне беспристрастным; собранные им сведения не все также оказались верными; но говоря вообще, и эти сведения и особенно его личные наблюдения над происходившим у буковинских липован, отличаются полнотою и правдивостью; сами предположения его об ожидаемом походе белокриницких предприятий, оправдавшиеся самим делом, свидетельствуют об его замечательной наблюдательности и проницательности. Те резкие, желчные отзывы об отношениях Надеждина к заграничным, особенно буковинским, старообрядцам и о самой его записки, которыми сопроводил эту последнюю лондонский издатель, лишены всякого основания 9 . |
| 542 Как велико общее число «священных лиц», поставленных раскольническими архиереями в разные места и общества, где только есть старообрядцы, принявшие белокриницкое священство, можно судить по тому, сколько поставил их один московский архиепископ Антоний (Шутов) с 1853 по 1862 год. У нас имеется представленная Антонием в январе 1862 года, прибывшему из Белой-Криницы для суда над ним, тогдашнему наместнику митрополии Онуфрию точная запись всех лиц, посвященных им со времени вступления на московскую кафедру: из этого списка видно, что Антон поставил для московской губернии 3 священноиноков, 21 священноиерея и 3 дьяконов, для черниговской – 1 св. инока и 3 св. иерея, для калужской – 2 св. инока и 13 св. иерея, для смоленской – 2 св. иерея, для владимирской – 6 св. иереев, для нижегородской – 8 св. иноков, 3 св. иереев и 1 иеродиакон, для саратовской 1 св. инока и 1 св. иерея, для костромской 1 св. инока и 1 св. иерея, для пермской 4 св. инока и 1 св. иерея, для Красноярска 2 св. иерея, для Кавказского края 2 св. иерея, для тверской губернии 2 св. инока и 3 св. иерея, для Петербурга 1 св. иерея, для воронежской губернии – 1 св. иерея, для пензенской –1 св. инока и 1 св. иерея, для рязанской – 2 св. иерея, для псковской – 1 св. иерея, для ярославской 1 св. инока и 1 св. иерея. Итак, одним Антонием в течение девяти лет поставлены 24 священноинока, 65 священноиереев, 1 иеродиакон и 3 диакона, всего девяносто три лица! 543 Некоторые сведения о событиях из истории Белокриницкой иерархии за первые годы ее существования изложены в прежде изданных нами сочинениях, именно: 1) в составленной по поручению блаженной памяти митрополита Филарета статьи: «Присоединение к православию раскольнических епископов и других членов, так называемой, Белокриницкой иерархии» («Русск. вестн.» 1865 г. 12, и отдельное издание); 2) в книге «Раскол, как оружие враждебных России партий» (изд. 1867 г. в статье: «Учреждение архиерейской кафедры у турецких раскольников» («Русск. вестн.» 1869 г. 5 и 6). О событиях же за последнее десятилетие, т. е. начиная с 1862-го года, или со времени издания известного «Окружного послания», довольно подробные сведения сообщены: 1) в десяти статьях под заглавием «Современные движения в расколе», напечатанных в «Русском вестнике» 1863–1866 гг. (тома 44, 46, 49, 55, 56 и 61; статьи: 1, 6 и 10 были изданы и отдельными книжками); 3) в «Современных летописях раскола» (вып. 1 и 2, изданные в 1869 г.); 3) в статьях, печатавшихся в «Московских ведомостях» 1871 и 1872 г., (часть их издана особой книжкой под названием: «Летопись происходящих в расколе событий за 1871 год»). |
| б) в составленной Павлом же и напечатанной в Черновцах книжке: 3 и 4 части церковной истории; в) в чиноприемных тетрадках, по которым принимали приходящих от церкви в раскол, и в других. Много длинных бесед и горячих состязаний имел он с названными выше лицами по поводу этих замечаний, и тут-то вполне обнаружилось, как мало расположен был главный из его собеседников 18 к беспристрастному суждению о спорных вопросах, и к каким хитростям готов был прибегать, лишь бы не признать того что очевидно было само собою, но что не желалось ему и не выгодно было признать.... Не довольствуясь беседами, Пафнутий вел с ними переписку по поводу тех же предметов и с тою же целью не только указывать им вопиющие погрешности в учении и уважаемых сочинениях старообрядцев, но и заставить их исправить эти погрешности и вразумить простой мало понимающий народ. Переписка эта весьма интересна, и именно в том отношении, что хорошо изображает характеры и тогдашнее внутреннее состояние, как самого автора писем, так и тех кому он писал их. Эти письма могут служить лучшим доказательством непритворной искренности, с какою Пафнутий предан был своему делу, и вместе тех тяжелых внутренних борений, ценою которых доставалась ему истина, они же с другой стороны могут дать понятие о той преднамеренной неуступчивости, лукавом уклонении от настоящего дела и других уловках, которые ему приходилось нередко обличать в своем собеседнике. Не излишне будет поэтому привести здесь некоторые отрывки из писем Пафнутия. 19 Вот что писал он Семену Семенову 15-го апреля 1863 г. после первых объяснений относительно происшедшей в нем внутренней перемены: .... «Что ж делать, друг, когда рука моя стала писать не что вам хотелось? Это потому, что не с той точки зрения стал я смотреть на эти истины, с какой смотрел с вами прежде. Правда, много я одолжен тобою, как чувствую; ты с пламенным усердием просил меня, в лучшем виде на сколько возможно написать то изложение, которое будто совершенно решает двухвековую судьбу иерархии новозаветной церкви, по прообразованию ветхозаветной. Но и я с правильным намерением, как тебе известно, согласился исполнить твою просьбу; начал писать (или, лучше, изучать священную историю), отбросив все те апокрифические догадки, которыми с вами вместе руководствовались прежде, и в своем систематическом изложении не хотел более пользоваться полемическими отрывками, когда усмотрел, что можно преизобильно пользоваться самой системой священной истории, утверждаться на слове Божием. Признаюсь, поступать иначе в этом отношении считаю святотатством, поскольку знаменитая сия о двухвековом прекращении иерархии проповедь даже доселе служила и для самого меня фундаментом веры, в сравнении чего другое прочее считаю за ничто; но увы, фундамент сей оказался фальшивым, и стало, что двухвековая наша храмина основана не на камени, а на песке. |
| С этого времени открыл он частые сношения с Пафнутием, еще более укрепившие в нем такую решимость. Во взаимных беседах подвергнуты были тщательному обсуждению все прежнее, теперь с новою силой возникшие в них, сомнения и вопросы относительно старообрядчества, равно как рассмотрены и оценены по достоинству те учения, которые измышлены были Павлом в разрешение этих сомнений и в свое время с таким доверием приняты были его преданными учениками. Все эти учения оказались столь же несостоятельны и лживы, как и учение о двухвековом прекращении иерархии, и вместе с ними оказалось несостоятельным и самое старообрядчество с его лжеименным священством, в оправдание которого они были измышлены. Онуфрий, как мы видели, и прежде расположен был судить без предубеждения о церкви православной, что особенно ясно засвидетельствовал, по приезду в Россию, своим сочувствием Окружному Посланию, в издании которого принимал самое деятельное участие 36 ; тем искреннее и решительнее стал он искать общения с церковью теперь, когда беседы с Пафнутием вполне разъяснили ему несостоятельность раскола. Последовавшие за изданием Окружного Послания беспорядки и нестроения в старообрядчестве, в которых Онуфрий должен был по необходимости принимать близкое участие и которые достигли крайней степени безобразия именно в то время когда происходили у него сейчас указанные сношения с Пафнутием, в свою очередь не мало содействовали возбуждению в нем крайнего отвращения к расколу и желания скорее расстаться с ним навсегда. В беседах с Пафнутием об осуществлении этих желаний и надежд искал он утешения среди тех прискорбных явлений в расколе, которые происходили на его глазах, и забвения о тех взаимных проклятиях, которыми менялись члены высшей раскольнической иерархии и часть которых досталась на его долю. С другой стороны и Пафнутию доставляли много утешения и ободрения горячее участие Онуфрия в его деле и искреннее Желание скорее достигнуть его осуществления. Скоро приняли участие в их беседах, желаниях и намерениях и некоторые другие лица. |
| «Узнав случайно, продолжает Кельсиев, о положении вашем, преосвященный владыко, я беру смелость сделать вам предложение, стать во главе старообрядцев. По всему, что я слышал о вас, я не могу думать, чтобы в вас было традиционное презрение нашего духовенства к расколу, и чтобы вы не захотели принять честный труд для блага народа русского. Лучше быть вольным архиереем вольных людей, чем задыхаться в Иерусалиме, или жить где-нибудь «в Соловках или у Спаса-Евфимия...» За вас будет, – говорить дальше г. Кельсиев, убеждая преосвященного Кирилла к переходу в расколе, – за вас будет все вольное, живое, молодое, начиная с Колокола и всей заграничной прессы, которая будет к вашим услугам. За вас будут все политические тайные общества в России, за вас будут мужики, уральские и гребенские казаки. Сзади вас останется грязь и пошлость, впереди вас честный труд и славное имя», и т. д. и т. д. Кроме того Кельсиев извещал епископа Кирилла, что он принял уже некоторые меры на случай его согласия перейти к майнозским раскольникам, – «нашел для него поддержку в весьма влиятельных личностях», 143 и вполне ручался за его личную безопасность: «при помощи связей, которые я имею, как всякий член тайных обществ и как всякий политический агент, около вас немедленно ко времени получения этого письма, раскинется целая сеть, которая будет следить, чтобы вам не было сделано ни малейшего насилия...» 144 Надобно стоять на самой крайней степени самообольщения, быть слепо увлеченным своими любимыми фантазиями, чтобы с подобным приглашением на «честный труд» служения расколу обратиться к «развитому и образованному» православному русскому епископу, в каком бы затруднительном положении он ни находился… Нельзя также не удивляться, как мог подумать г. Кельсиев, что учреждением новой раскольнической иерархии – иерархии Майнозской, которую, очевидно, он хотел противопоставить существующей Белокриницкой иерархии, он сделает услугу для раскола, послужит его упрочению и распространению. Как он не понял, что этим внес бы напротив новый раздор в среду раскола, и без того пожираемого раздорами, – только приблизил бы его еще скорее к неизбежному разложению и самоистреблению, чего г. Кельсиев, вероятно, не желал. Как само собою разумеется, оскорбительное (иначе назвать его нельзя) письмо к преосвященному Кириллу осталось без всяких последствий и только послужило, в настоящее время, к большему разоблачению деяний наших политических выходцев среди заграничного старообрядства. XIV глава |
| Но относительно того, что г. Кельсиев говорит об участии Гончарова и Чайковского в деле учреждения белокриницкой иерархии, необходимым считаю заметить, что рассказ его никак не может быть признан правильным. Доложив чатателям, что «… ни г. Субботину, ни г. Мельникову неизвестны, по-видимому (?), подробности о том, как митрополит Амвросий сделался старообрядческим митрополитом», г. Кельсиев сам «… рассказывает об этом деле (будто бы) со слов Гончарова и Чайковского» следующее: «Иноки Павел и Алимпий съездили в Египет, побывали в Сирии, в Палестине, священства там не нашли, и после многих и долгих путешествий очутились в Тульче и поклонились Гончару… Гончар поехал в Царьград и обратился к Чайковскому… Потолковав с Гончаром, Чайковский списался с князем Адамом Чарторыйским и тут началась история такого рода: Чарторыйский переговорил об этом предприятии с французским министром иностранных дел. Тот снесся с Метернихом. Но разрешение на заведение Белокриницкой митрополии получилось только после больших усилий» и т. д. Нужно ли говорить, что хронология во всем этом рассказе совершенно перепутана? По хронологии г. Кельсиева, Павел сначала побывал в Египте, Сирии и Палестине, потом в Тульче обратился за помощью к Гончару, и потом уже, по ходатайству Чайковского, через посредство Чарторыйского и французского министра, началось в Вене дело об учреждении архиерейской кафедры в Белой-Кринице… Само известие о том, будто это дело начато (хотя бы и в свое время) при посредстве Чарторыйского и французского министра иностранных дел, никакими из известных нам многочисленных документов не подтверждается и с изложенной нами точной историей дела об учреждении белокриницкой архиерейской кафедры примирено быть не может; наконец, и потому уже это известие представляется недостоверным, что до конца 1845 года никаких сношений с Гончаровым и Чайковским по делу об иерархии и ни по каким вообще делам Павел не имел. Следующий затем рассказ о ведении белокриницкого дела в Черновцах и Вене также лишен всякой достоверности. |
| Предупреждая такого рода возражения, заметим прежде всего, что событие, подвергнутое нами историческому рассмотрению, при всей непродолжительности своего существования, смело может быть отнесено к числу таких, для которых настала уже история. Закон правильного, постепенного, иногда веками совершающегося развития которому подлежат исторические явления и учреждения, возникающие в силу необходимых потребностей времени и зиждущиеся на твердых незыблемых основах, не может быть во всей строгости приложен к такому явлению или учреждению, как новая раскольническая иерархия. Возникнув вследствие случайных и превратно понятых обстоятельств, будучи основана на началах призрачных и фальшивых, Белокриницкая иерархия, как и все подобного рода явления и учреждения, в краткое время своего существования не только успела быстротечно достигнуть своей полной зрелости и процветания, но и вполне обнаружить свою совершенную несостоятельность, – успела, так сказать, состариться и уже показывает несомненные признаки внутреннего разложения. Особенно же первый акт истории этого созданного старообрядцами учреждения, – самое его происхождение, – является пред нами, несмотря на свою близость к нам по времени, вполне законченным и представляющим все данные для исторического изучения. Вот почему вопрос о происхождении Белокриницкой иерархии, при своей важности в ряду современных историко-полемических вопросов о расколе, мы нашли удобным и для научного исследования. Окончательно же убедил нас к тому, чтобы указанный вопрос избрать для ученой обработки, обильный запас доступных нам материалов, открывший именно возможность и средства для подобного труда. Благодаря особенно счастливым обстоятельствам, о которых говорить здесь было бы не у места, в наше распоряжение поступили весьма многие, доселе совершенно неизвестные и большею частью подлинные документы, относящиеся к делу об учреждении Белокриницкой иерархии‚ – материалы, на основании которых, при тщательной критической оценке их и при пособии других, уже более или менее известных источников, а также (что было новым, особенно благоприятным для нас обстоятельством) при указаниях и объяснениях некоторых лиц, бывших непосредственными участниками событий, все это дело могло быть изложено с той полнотой и отчетливостью, и с той несомненной достоверностью, каких требует историческая наука; а такое изложение само собою приводило к решению вопроса о законности или незаконности ныне существующей у старообрядцев иерархии, – решению, которое, как ответ правдивой истории, всего менее может подлежать пререканиям. |
| В одно из моих путешествий по Донской епархии житель Верхнечирской станицы, урядник Александр Любакин сообщил мне список с послания, полученного донскими старообрядцами из Москвы от некоего старообрядческого начетчика, который незадолго перед тем приезжал на Дон по поручению Антония, именуемого архиепископа австрийской иерархии. Посол Антония приезжал туда нарочно затем, чтобы посредством личной беседы с Любакиным отклонить его от присоединения к Церкви, в чем, однако, не имел успеха: Любакин его беседой и доказательствами в защиту раскола нимало не убедился, напротив, даже написал по поводу этой беседы воззвание к своим одностаничникам, в котором между прочим опроверг приведенное послом Антония известное доказательство в защиту Белокриницкого священства, что якобы благодать хиротонии 200 лет скрывалась в кладезе еретичества, по подобию ветхозаветного огня во время Вавилонского плена. В ответ на сие воззвание, московский начетчик, разумеется, не без ведома Антония, и отправил к донским старообрядцам то послание, список которого сообщил мне Любакин. В послании этом московский учитель между прочим пишет, что, беседуя о двухсотлетнем прекращении хиротонии у старообрядцев, он не говорил того, будто бы благодать хиротонии, по подобию огня ветхозаветного во время Вавилонского плена, скрывалась в кладезе еретичества, – и это, можно сказать, общепринятое у старообрядцев доказательство в защиту Белокриницкого священства излагаете уже в измененном виде, предлагает свое новое об огне толкование. Обстоятельство сие достойно замечания, ибо свидетельствует, что защитники австрийской иерархии теперь сами отрицаются от толкования о Вавилонском огне, измышленного и изложенного первоначально самим основателем их иерархии, белокриницким иноком Павлом. Долгом почитаю, по мере сил моих, разобрать и новое об огне Вавилонском толкование в защиту белокрницкого священства, изложенное в послании нового старообрядческого учителя. Потому считаю своим долгом это сделать, что первоначальное об огне Вавилонском учение белокриницкий Павел придумал в оправдание двухсотлетнего превращения хиротонии у старообрядцев против моих о сем прекращении замечаний: пусть же и новоизмененное толкование о том огне чрез разбор мой сделается известно другим, могущим лучше меня сделать возражение. |
| Письмо свящ. дало к этому подходящий случай. (Цензурное тяготение надо мной так велико, что в моих бесцензурных (по имени) сборниках я не мог поместить прилагаемой статьи, имеющей, надеюсь, достаточный общий интерес. Я, действительно, быть может, делал ошибку, давая место статьям Н. Н. Дурново. Но за это я уже достаточно поплатился. Прилагаемая статья выяснит Вам основания моего отношения к расколу и, я думаю, заставит Вас, Владыко, не только изменить Ваше заключение, сделанное в минуту гнева, но и помочь мне. Вы человек широких взглядов и не осудите моего несколько отрицательного отношения к современному устройству нашей Церкви. Прикажите поместить моё письмо в Вашем епархиальном органе. Затем прошу Вас, Владыко, верить в моё искреннее к Вам уважение и не лишать меня Ваших святых молитв и благословения. Сергей Шарапов 2 февраля 1901 г. Москва. Держась принципа – audiatur et altera pars – мы тем охотнее дали место на страницах органа миссии статье С.Ф. Шарапова, что испытанный друг раскола в ней ныне высказывает ту горькую правду, которую давно раскрывает расколу миссия господствующей Церкви. Голос недавнего еще защитника апологетов раскола (по делу Мельникова – за что Еп. Антоний и отлучил С.Ф. от славянофильства) должен быть выслушан расколовождями со вниманием и пользою. Но, поместив в видах беспристрастия настоящую статью в миссионерском органе, мы в тех же видах беспристрастия не можем не сделать автору нескольких возражений и замечаний на некоторых из его суждений. Прежде всего мы очень благодарны г. Шарапову за прямо и открыто высказанный в статье взгляд его на старообрядческий раскол вообще и на австрийскую (белокриницкую) иерархию в частности. Отделение, «выход» старообрядцев из Церкви г. Шарапов признает «грехом» их. Их ссылки на клятвы собора 1666–1667 г. для него неосновательны. «Что здесь (т. е. в постановлениях собора) общего с ересью? Разве не слепое поклонение букве увидало здесь ересь?» Поэтому-то автор не видит и не признает у раскольников «внутренней правды». В частности, относительно иерархии белокриницкой г. Шарапов замечает: «на их иерархии благодати апостольского преемства признать не решаюсь…»; в другом месте: «церковной их правоты признать не могу, благодатность их иерархии для меня более, чем сомнительна, нетерпимость их и узость мне прямо претят…». Делая же как бы общий вывод, он заключает: «отломанная от Церкви, засохшая ветвь в лице Амвросия не принесла и не могла принести им ни апостольского преемства, ни благодати. Прекрасная (?) внешность прикрывает внутреннее ничто, пустоту»… |
|
|
