| 125). 9 Записка Надеждина напечатана в 1-й части «Сборника» Кельсиева; о предисловии издателя см. в книге «Раскол как орудие партий», (стр. 101–103). 10 Вот относящееся сюда место из письма Афанацковича к Надеждину от18 ноября 1847 года: «… приставленный писанию вашему книжный ваш состав получил со многим уважением и благодарностью; возупотреблю и по положенному между нами со дружелюбно уступленным ми от вас полным и безусловным распоряжением моим. О всем сем благовременно вас известити не мимо пущу» («Рус. Арх.» стр. 1133). Очевидно, речь идет о письменных сношениях по делу о составлении «Повести», происходивших в 1847 году. Между тем г. Попов, в своей заметке к письмам Афанацковича, утверждает будто Надеждин в это время «… находился заграницей, между прочим, по делу о переговорах белокриницких раскольников с бывшим далматинским епископом Венедиктом Кралевичем и сараевским митрополитом Амвросием, которых они приглашали перейти в раскол», и там «… помог Афанацковичу составить обстоятельную (и) брошюру о старообрядцах» (стр. 1139). В словах этих нет ничего верного. Если Надеждин в 1847 году действительно ездил заграницу, как уверяет г. Попов, то поездка эта никак не могла быть предпринята, хотя бы и между прочим, «… по делу о переговорах белокриницких раскольников с Венедиктом Кралевичем и Амвросием: тогда уже все переговоры с «безместными» архиереями были давно кончены и Амвросий жил в Белой-Кринице, как признанный австрийским правительством верховный пастырь липован. И не только в 1847 году, но и ранее, когда Надеждин действительно был заграницей, не мог он ездить туда ради этого «… дела о переговорах раскольников с Венедиктом Кралевичем и Амвросием» по той простой причине, что с Венедиктом Кралевичем раскольники не вели никаких сношений о переходе его в раскол (как мы доказали это в статье, напечатанной в «Русск. Вест.» 1872 г, а переговоры с Амвросием производились так секретно, что о них ничего не ведал даже русский консул в Константинополе, где велись эти переговоры; тем менее мог знать кто-либо из петербургских властей, не исключая и министра внутренних дел, по поручению которого Надеждин путешествовал, – русское правительство получило сведение о сношениях Амвросия с раскольниками тогда уже, когда последний занял Белокриницкую кафедру. |
| Из сочинений по частным вопросам особенно замечательны произведения бывших профессоров академий – Петербургской Нильского († 1894) и Московской Субботина. Оба профессора за свои диссертации по истории раскола были удостоены ученой степени доктора богословия, – первый за «Семейную жизнь в русском расколе. Выпуски 1 и 2. Спб. 1869», второй за «Происхождение белокриницкой иерархии. М. 1874». Другие статьи и сочинения обоих авторов многочисленны и разнообразны. Отличительную особенность всех сочинений Нильского составляет научная точность в сообщаемых сведениях, та точность, которая требуется от настольной книги. Н. И. Субботин , редактор «Братского слова», известен еще своими многочисленными статьями о современном расколе, и главным образом о расколе австрийского толка. Писательская его деятельность этого характера началась еще в то время, когда о современном расколе печатали очень мало, – в начале шестидесятых годов. А между тем автор был поставлен в счастливые условия: он свел знакомство с некоторыми членами белокриницкой иерархии, которые, вознамерившись присоединиться к Церкви, в изобилии доставляли ему новейшие известия и документы о современных движениях в расколе. 1286 Вследствие всего этого статьи г. Субботина, особенно при их живом изложении, читались с большим интересом и православными и старообрядцами. В настоящее время летопись происходящих в расколе событий периодически ведется в «Бр. слове». Из произведений других авторов более важны сочинения – митр. Макария 1287 и проф. Голубинского 1288 – о происхождении раскола, Ивановского 1289 и Н. Барсова 1290 – по истории безпоповщины, Мельникова 1291 и Монастырева 1292 – по истории поповщины, Верховского 1293 и С–го 1294 – о единоверии. По истории местного раскола известны сочинения архим. Палладия – о пермском расколе, 1295 Витевского – о уральском, 1296 Е. Барсова – о поморском, 1297 Соколова – о саратовском 1298 и др. По законоведению – Барсова, 1299 Варадинова, 1300 Богословского, 1301 Чичинадзе. 1302 По статистике – Ивановского, 1303 Мельникова, 1304 архим. |
| Пермиёво, дер. Б. Садовка) и Чембарский у. (с. Поим). К 1914 г. их насчитывалось 1502 чел. Общее количество старообрядцев-беглопоповцев в Пензенской губ. на 1914 г. составляло 7183 чел. Представители распространившей свое влияние в регионе в сер. XIX в. Белокриницкой иерархии проживали к нач. XX в. в Городищенском у. (села Аришка, Павловское-Куракино, Уранка, дер. Б. Садовка), Мокшанском у. (села Бекетовка, Белогорка и Елизаветино, дер. Варваровка), Чембарском у. (села Грязнуха (ныне Ульяновка), Крюковка (ныне Крюково), Мача (ныне Пушанино), Митрофаново, Поганка (ныне Шереметьево), Поим, Свищёвка, деревни Белозёрка, Голощапово, Дерябиха, Котиха, Нов. Опалиха (Апалиха; ныне Алексеевка), Плетнёвка, Ст. Опалиха (ныне Апалиха), Топориха). Городищенские и мокшанские окружники находились в юрисдикции епископа Саратовского, а чембарские - архиепископа Московского. Противоокружники проживали в Нижнеломовском у. (села Каменка и Ростовка, деревни Александровка, Дмитриевка и М. Верхи) и находились в ведении епископа Нижегородского. Общая численность последователей Белокриницкой иерархии к 1914 г. составляла 7199 чел. Беспоповщина была представлена в регионе всеми основными толками - спасовским, поморским, федосеевским, филипповским и странническим (бегунским). Спасовцы-нетовцы появились в Пензенском наместничестве в кон. 80-х - нач. 90-х гг. XVIII в. из Нижегородского наместничества и первоначально поселились в с. Поим Чембарского у. (Там же. С. 70). Их главным наставником стал крестьянин М. Г. Колесов. Из Поима спасовцы распространяли свои идеи в ближайшие деревни. Так, в 1856 г. нетовцы появились в дер. Котихе (Там же. С. 72). Также в Чембарском у. нетовцы проживали в Агапове, Белозёрке и Топорихе. Благодаря деятельности наставника С. Цацина нетовцы появились в с. Буртас Керенского у. Также они расселились в Саранском у. и Саранске (ныне Республика Мордовия). К 1914 г. в Пензенской губ. насчитывалось 3045 спасовцев (в т. ч. глухие нетовцы (староспасовщина), поющая нетовщина и самокрещены). Старообрядческая ц. Успения Пресв. Богородицы в с. Поим. Между 1873 и 1876 гг. Фотография. 1929 г. Старообрядческая ц. Успения Пресв. Богородицы в с. Поим. Между 1873 и 1876 гг. Фотография. 1929 г. Поморцы были представлены в регионе гл. обр. старопоморцами-безбрачниками, лишь в Чембарском у. присутствовали новопоморцы-брачники. Впервые в регионе они появились в 1792 г., когда в с. Поим Чембарского у. из Москвы прибыл крестьянин Иван Васильев (Там же. С. 62). К нач. XX в. поморцы помимо Поима проживали в Городищенском у. (села Аристовка, Мордовский Качим, Рус. Качим, Серман, пос. Чаадаевка и др.), Керенском у. (дер. Пеньки), Нижнеломовском у. (с. Кочетовка), Саранском у. и Саранске. Общая численность поморцев в Пензенской губ. к 1914 г. составляла 2607 чел. |
| Около этого времени совершилось в Московском раскольничьем мире весьма знаменательное событие. Два старообрядческие епископа – Онуфрий браиловский, наместник Белокриницкой митрополии, и Пафнутий коломенский, с тремя другими лицами из раскольничьей иерархии: с белокриницким священно-иноком Иоасафом, архидиаконом митрополита Кирилла Филаретом и белокриницким же иеродиаконом Мельхиседеком, сознавши свои заблуждения, обратились к Московскому первосвятителю, митрополиту Филарету, с просьбою о принятии в лоно православной Христовой церкви. После предварительных словесных объяснений со Владыкою, они, по его требованию, представили каждый порознь письменные о себе записки. – И вот одна из них самая любопытная от бывшего епископа Пафнутия, представленная Его высокопреосвященству 25 марта 1865 года: «Родился я, – писал Пафнутий, – в 1827 г., Черниговской губ., Стародубского уезда в посаде Воронке. Родитель мой был купец, 3-й гильдии Петр Овчинников; он держался раскола бегло-поповщинской секты. Беглый священник Евфимий крестил меня; в крещении наречено мне имя Поликарп. С 12-го по 19-й год я занимался торговыми делами, но образовавшаяся во мне с юных лет наклонность к религиозным размышлениям побудила меня оставить торговые и все другие житейские заботы; в 1846 г. испросил я у родителей позволение оставить все занятия и посвятить себя уединенной жизни. В саду при нашем доме устроена была для одного старичка, уклонившегося из православия, небольшая келья, которая нравилась мне своим уединенным положением и совершенной тишиной; здесь с согласия родителей и заключился я на совершенное уединение в котором провел 4 года, занимаясь преимущественно чтением уважаемых старообрядцами книг и разрешением вопросов близко касавшихся старообрядчестна. Плодом этих уединенных размышлений было совершенное мое отчуждение от беглопоповства; я вполне понял и уяснил для себя всю незаконность и преступность действий священника в самоотчуждении от своего епископа, который при том, по тогдашнему моему убеждению, не мог получить от своего епископа, как находящегося в ереси и действительной благодати священства; да и самое отсутствие в беглопоповщине одного из необходимых чинов богоучрежденной иерархии – чина епископского, – служило для меня ясным указанием ее недостаточности и ложности. |
| В исходе 1841-го года, когда уже не только подано было прошение о епископе, но и представлен был правительству Устав со статьей „о водворении святителя“, сам Павел, в сопровождении Алимпия, отправился в Москву и Петербург. К этому путешествию Павел приготовился тщательным обсуждением, на совещании с Геронтием и прочею братией, тех вопросов, о которых надлежало войти в беседу с российскими старообрядцами. Таких вопросов было собственно два – вопрос о материальных средствах на приведение Белокриницкого монастыря в приличное для епископии устройство, на всегдашнее обеспечение будущей архиерейской кафедры и на прочие необходимые расходы, другой – о способах приобретения и условиях приятия желаемого епископа. Особенную трудность представляло решение этого второго вопроса: здесь могло возникнуть немало недоумений и разногласий, которые требовалось предусмотреть, обсудить и решить заблаговременно общим советом. Правда, все затруднения были бы устранены сами собою, если б удалось найти одного из тех, якобы кроющихся где-то „древлеправославных“ епископов, никаким церковным новинам непричастных, в существование которых тогда еще искренно верили некоторые простодушные старообрядцы: о таком восстановителе старообрядческой иерархии, разумеется, никто из них и никаких „сумнений“ не имел бы. Такого именно „древлеправославного“ епископа и предположено было искать; но, как люди рассудительные и искушенные многими странствиями, Павел и Геронтий почитали делом весьма вероятным (если только не признавали уже за несомненное), что таких епископов или не найдется, или даже совсем не существует. Что же делать в таком случае? Откуда и как заимствоваться архиерейством, если древлеправославного епископа не обрящут? В этом вопросе и заключалась вся трудность; его-то решение и могло возбудить в старообрядческих обществах недоумения и разногласия, а затем и открытые раздоры, которые были бы роковым ударом для ново учрежденной иерархии. Вот почему и представлялось Павлу весьма нужным – этот именно вопрос теперь же подвергнуть тщательному обсуждению в старообрядческих обществах, теперь же решить общим советом. |
| 21 октября 1864 г., в 8 часов утра, ко мне явился молодой человек, назвавший себя приказчиком московского купца Свешникова, известного своими дружескими отношениями к Антонию Шутову, и объяснил мне, что он прислан от целого, небольшого впрочем, общества старообрядцев, которые желают сообщать мне нужные материалы для статей о расколе и, будучи расположены к соединению с церковью, просят моего посредства в этом деле. То и другое предложение, разумеется, принято было мною с величайшим удовольствием. Высказав это гостю, я завел с ним разговор о некоторых лицах и событиях в расколе; но беседа наша была не продолжительна: гость заметно торопился и ушел, оставив мне адрес для необходимых с ним сношений, – адрес был на имя Кирилла Семенова Загадаева, при чем не было упомянуто, что это есть протодиакон Антония Шутова. Кроме этой поспешности и некоторой опасливости, с которою гость мой озирался, разговаривая со мною, что казалось мне вполне естественным в каждом старообрядце, явившемся к православному с подобными предложениями, ничего особенного я в нем не приметил; но каково же было мое изумление, когда через четыре дня, именно 25 октября, получил я от этого гостя, вместе с несколькими любопытными документами, письмо, в котором он извиняется, что явился ко мне под чужим именем, – что он вовсе не приказчик Свешникова, а Белокриницкой митрополии архидиакон Филарет (о котором уже не раз упоминалось в моих статьях). В письме он подтверждал, что некоторые лица, принадлежащие к раскольнической иерархии, и он сам в том числе, действительно имеют намерение присоединиться к церкви, и просил представить по крайней мере его одного высокопреосвященному митрополиту для объяснения ему этого намерения. Получив письмо столь важного содержания, я немедленно отнес его к тогдашнему ректору Академии, о. протоиерею А. В. Горскому, чтобы посоветоваться с ним, как поступить мне далее в настоящих совершенно неожиданных для меня обстоятельствах. Горячо отзывавшийся на всякое доброе дело, всею душою преданный церкви православной, скорбевший её скорбями и радовавшийся её радостями, приснопамятный о. ректор был весьма утешен сообщенными мною известиями. Относительно того, как поступить далее, он признал удобнейшим препроводить в подлиннике полученное мною письмо о. Филарета к митрополиту вместе с своим собственным объяснительным письмом. Я просил только в этом последнем упомянуть, что о. Филарет при свидании со мною выразил желание до времени сохранить тайну. В тот же день о. ректор исполнил свое обещание, а 26 числа владыка-митрополит уже отвечал нам. Письмо его известно в печати, но не могу отказать себе в удовольствии еще раз привести его здесь: |
| Приходилось коснуться многих обстоятельств из истории Белокриницкой иерархии, для ближайшего ознакомления с которою у меня имелся в распоряжении обильный материал; многое также можно было почерпнуть из доставленной мне о. Пафнутием переписки его с разными лицами – Пафнутием Казанским, начетчиком Семеном Семеновым и Ксеносом 63 . Составилась таким образом обширная статья, и когда я представил митрополиту объемистую тетрадь, он заметил, что не намерен был возлагать на меня такой обширный труд. Ему желательно было, как оказалось, иметь более краткую статью для напечатания, как он любил выражаться, в одном из «повременных духовных изданий. Прочитав тетрадь, владыка не сделал в ней никаких исправлений; но, возвращая ее, сказал, что по характеру изложения статью удобнее напечатать у г. Каткова в его издании, и поручил даже сказать Михаилу Никифоровичу, что это есть его желание. Статья и была напечатана в 12 книжке Русского Вестника за 1865 г., а потом отдельными оттисками в значительном количестве. Несколько этих оттисков, вместе с другими книжками, в марте месяце 1866 года, я послал графу Д. А. Толстому при следующем письме: «По поручению высокопреосвященного митрополита составлена мною статья о присоединении к церкви известных лиц из раскольнического духовенства и, также согласно желанию его высокопреосвященства, недавно напечатана в «Русском Вестнике» и отдельною книжкою. Долгом почел я несколько экземпляров этой книжки препроводить к вашему сиятельству, присоединив и две другие, недавно напечатанные мною статьи 64 . Ваше близкое участие в присоединившихся и милостивое внимание к моим слабым трудам в изучении раскола дают мне смелость надеяться, что ваше сиятельство благосклонно примете мое приношение и будете снисходительны и к автору, и к его произведениям. «Если бы вашему сиятельству угодно было иметь в своем распоряжении большее число экземпляров книжки о присоединении раскольнических епископов, по первому вашему требованию я готов выслать их в таком количестве, какое вам угодно будет назначить. |
| Возможно ли в самом деле допустить, чтобы кто-нибудь, даже сам многоталантливый Кочуев, еще в 1832 году мог говорить, как по писаному, что нужно сначала поискать епископов, «… сохранивших древнее благочестие», и если таких не сыщется пригласить кого-либо из греческих (даже одного из находящихся не у дел митрополита), и что кафедру необходимо учредить именно в Буковине, «… так как тамошние старообрядцы имеют привилегии от австрийских императорови» Мы увидим, что эти самые планы относительно искания архиереев были составлены иноком Павлом и уже в то время, когда официальным порядком началось дело об учреждении архиерейской кафедры в Белой-кринице, что учреждение самой кафедры не иначе, как в Буковине, даже у Павла с Геронтием не было первоначальным намерением, о привилегии же, данной императорм Иосифом, не имели тогда достаточно ясного понятия даже сами буковинские липоване, и потому едва ли могли знать о ней в Иргизе «… от приходивших туда из Молдавии и Буковины раскольников» (как утверждает г. Мельников в прим. на стр. 81). Вообще, слишком частные подробности приведенного рассказа, упоминающего даже о балыках и цимлянском, не внушают к нему особенного доверия, хотя общее его содержание именно то, что на Иргизе происходили рассуждени об устройстве раскольнической архиерейской кафедры и что одним из горячих поборников этого предприятия был Кочуев, без сомнения, верно. 96 Подробные известия об этом разговоре графа Бенкендорфа с Сергеем Громовым находится у Геронтия и Онуфрия. Геронтий, один из самых главных деятелей, по учреждению белокриницкой иерархии и близкий знакомец Громова, в жизнеописании своего друга и сотрудника – инока Павла рассказывает: «Когда последовало конечное прекращение старогреко-российской церкви священства, тогда степенно-потомственный гильдиец СГГГ (Сергей Григорьевич г-н Громов) приступив к его сиятельству, внутренних дел министру, графу господину Бенкендорфу (sic) просить его графско-сиятельской защиты 150-летнего пробела священству. Но его графское сиятельство добросовестно и откровенно отвечал гильдийцу о невозможности привести в действие его просьбу. |
| Такого-то рода обманщики, истые дети раскола, явились в Белую-Криницу, – и многоумный инок Павел легко вдался в обман. Этому прежде всего способствовало, конечно, его собственное горячее желание насадить учрежденную им иерархию в столь знаменитом центре поповщинского раскола, каким было издавна Стародубье: просители искали именно того, что ему самому было так желательно. Правда, недавний опыт с Софронием, казалось, должен бы сделать его более осторожным и разборчивым относительно являющихся в митрополию искателей священных степеней; но на беду его в Белой-Кринице нашлись два лица, знавшие Говядина, когда он был уставщиком, и ничего не ведавшие об его аресте и письменном отречении от именуемого „древлеправославия“: это были стародубские выходцы, некий Василий Костюшкин и инокиня Деворра, – они засвидетельствовали, что Семен Говядин был действительно у них уставщиком. Этого было достаточно для Павла, столь хлопотавшего о распространении белокриницкого священства, особенно в России, в таких знаменитых центрах раскола, как Стародубье, и он нашел, что Говядина можно без всяких сомнений и новых справок поставить в попы для новозыбковских и прочих в Стародубье старообрядцев. Наказуемый свыше слепотою ума, он впадает потом в ошибку, еще более тяжкую. Семен Говядин был вдов и, согласно требованиям Стоглавого собора, Павел не находил возможным поставить его в мирские попы; но вместо того, чтобы по этой причине просто отказать ему в посвящении, он рассудил, что таким достойным лицом, как бывший уставщик стародубский, можно воспользоваться для вящшей славы и для вящшего распространения дорогой ему Белокриницкой иерархии, – что следует именно постричь его в монахи и поставить в епископы для Новозыбкова с прочими стародубскими слободами, и для Бессарабского края, дабы он неоскудно снабжал здешних старообрядцев священством. Явившееся у Павла желание поставить епископа для этих мест, обилующих старообрядцами, было так сильно, что он даже не стеснился при этом только-что изданным Уставом Владимирской архиепископии, которым предоставлено было именно Антонию право поставлять архиереев для всей России и заведывать ими. Для самого Семена Говядина это предложение ему архиерейского сана было, как надобно полагать, совершенной неожиданностью 460 ; сознание учиняемого им обмана и воспоминание о бывшем отступничестве, как обстоятельстве, возбраняющем получение какой-либо священной степени, должны бы, казалось, тронуть теперь его совесть и заставить уклониться от неожиданно предлагаемого высокого сана. Но предложение было так заманчиво, обещало такие почести и выгоды, что он, нимало не стесняясь, согласился постричься в монахи и быть епископом. Как человек, довольно начитанный, он только подыскивал уже и тогда разные „святоподобия“, которыми мог бы потом оправдаться, что принял епископство, не стесняясь своим отступничеством 461 . |
| 170 Вот подлинные слова Геронтия, в которых Липранди видит это воззвание: „Как титла апостольского звания (!) на ся приняв мой долг мир и спасения вам возвестись; а в преступлении свецких прав закона для всеобщей пользы Апостоли и прочии многие церковные учители на ся измененный образ возлагали (это значат, что будто бы и Апостолы ходили с фальшивыми паспортами под видом купцов!) и тем спасение подавали, в том Его Императорской милости прощу мине простить и от заключения свободить, дозволить же мне свободно объяснить сие староверам нашего единения и согласить их, дабы они без опасно рассмотрели правилы нашего священнодействия и по рассмотрении представили бы оные с молением Его Императорскому Величеству, дабы на основании оных позволит им от нас заимствоваться рукоположением“ (стр. 161). 171 Сам же Геронтий в своем показаний упоминает, что в свой приезд в Москву, еще до учреждения иерархии, в 1844 г., он предлагал старообрядцам – „прибегнуть с молением к своему Императору ощастливить их таковым же даром (каким австрийский император ощастливил липован, дозволив им привезти епископа в Белую-Криницу), дозволить им (из Белой-Криницы) заимствоваться священством“, но что московские старообрядцы отвергли это предложение, как несбыточное (стр. 148). 172 Если так, то в 1847 г. ему было бы 58 лет; а в паспорте его значилось (и действительно было) 45 лет. Как же следователь не обратил на это внимания? Впрочем он и сам сознавался, что показанию Геронтия об его происхождении „трудно дать веру по многим причинам“, и что „по собранным между раскольниками известиям, оказываются признаки, что он должен быть из государственных крестьян Новгородской губ. Демьянского уезда“ (стр. 126–127). А в действительности он был крестьянин Серпуховского уезда Московской губ. 173 См. «Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских», стр. 146; ср. «История Белокриницкого священства». вып. I, стр. 69–70. 174 Кроме собственного Геронтиева показания были приняты во внимание и собранные другими путями, особенно посредством перелюстрованных писем, сведения о нем. |
|
|
