| При всех своих самоочевидных достоинствах и преимуществах, наша отечественная Церковь никогда не притязала на гегемонию: ее первоиерарх никогда не именовался громкими эпитетами «вселенский», «всеправославный» и т.п. Он всегда именовался «Московским и всея Руси» как первенствующий «епископ народа» Апостольское правило], несмотря на то, что Русская Церковь превосходила и превосходит прочие автокефальные Церкви и по территории, и по количеству верующих, и в экономическом отношении, и в самом Православии. Такое глубочайшее смирение можно назвать «союзом совершенств» русского Православия. Само собой разумеется, что после всего этого нет и не может быть речи о национализме. Русский народ скорее можно упрекнуть в обратном: его смирение в отношении своего Православия (да и вообще всего русского) часто наносит ущерб самому Православию и любви к Родине вообще. Но об этом речь будет ниже. Национальное величие русского Православия не могло не отразиться в богослужебной мелодии. Именно этим можно объяснить совершенство нашего знаменного распева, которому так удивляются исследователи. Знаменный распев является мелодическим расцветом вселенского Православия в России. Ни в одном из прочих древних распевов, принятых нашей Церковью, нет той полноты, какую слышим мы в распеве знаменном. Знаменная мелодия, как нам уже известно, создана для богослужебного текста, поэтому она неразрывно с ним связана. Это засвидетельствовано многими исследователями знаменного распева. «Ритм церковной мелодии, – пишет профессор-протоиерей Д.В.Разумовский, – то есть ритм словесный, заключается в тексте священных песнопений, для которых и назначается гласовая мелодия» 15]. «Церковное пение, – указывает И. И.Вознесенский , – не имеет самостоятельного музыкального значения, как пение светское, а только служебное… Отчетливое выражение мысли достигается через разделение мелодии на части и остановки, сообразно делению текста… Напевы знаменного распева составляют тоническую речь для выражения мысли и чувства… Соответствие отделов мелодии членам предложений не может быть точным и однообразным, так как при построении мелодии не имелись в виду правила позднейшего синтаксиса, но приблизительное соответствие несомненно» 5, 6, 156, 176]. Но обстоятельнее всех их рассуждает В.М.Металлов: «Мелодии знаменного распева в своем движении и остановках почти всегда подчиняются движению священной речи или смыслу текста песнопений. |
| Воцерковление это к XVI столетию приняло исключительный характер и, благодаря психологическим особенностям русского народа и другим историческим причинам, вылилось в сплошную «монастыризацию» быта и вообще всей жизни наших предков. Количество церквей в одной только Москве доходило до 2002: историки замечают, что во время всеобщего благовеста нельзя было расслышать слов стоящего рядом человека. Уклад домашней жизни каждого благочестивого боярина был полумонастырским. Монашеский постриг перед кончиной рассматривался примерно так же, как в наши дни таинство Елеосвящения. Народное благочестие доходило до странностей и суеверий. В таких условиях, по воле Божией, создавался наш знаменный распев – мелодическое «зеркало» русской верующей души. Но на земле не бывает постоянного и всеобщего Царствия Божия; не может быть и всеобщего монастыря. Об этом думали и молились великие светильники Церкви, хотя по опыту знали, что в условиях здешнего мира этого быть не может. Они понимали, что мир есть мир, и превращать его в сплошной монастырь нельзя: иначе не будет ни того, ни другого. Так и получилось у нас в описываемые времена.:неудобь богатый внидет в царствие небесное, – говорит Господь ( Мф. 19:23 ). В связи с пострижением бояр возрастало богатство монастырей. Из монастыря-труженика монастырь превращался в хозяина, обладателя вотчин и крупных денежных средств. Лучшие люди того времени протестовали против этого, но безуспешно. Сильные духом иноки-подвижники уходили в пустынные места и создавали там новые обители – обители подвига, труда и полной нищеты. В полумонастырском укладе личной жизни мирян ясно просвечивало лицемерие и домостроевская суровость. Уставное богослужение приходских храмов превратилось в многогласие, а позднее – в дьячковщину. Переписка богослужбеных и певчих книг, равно как и иконопись, считавшиеся прежде великим священным подвигом, превратилась в кустарный промысел. Боярство со своим монастыризированным укладом жизни зашло в тупик. Переименованное позднее в дворянство, оно ухватилось за западную «культуру». |
| Вот, например, как возникла церковь в Уганде. В 20-х гг. в одной англиканской семинарии два студента из Уганды обнаружили, что их учат не совсем так, как написано у древних Отцов Церкви. Тогда они решили, что, наверное, римский католицизм – это и есть древняя Церковь . В поисках «истинной древней Церкви» (как они ее называли) студенты перешли в римско-католическую семинарию, но и там их стали учить не тому, чему учили Святые Отцы. Они начали сомневаться: если правду можно так легко менять, то нет, наверное, больше Христовой правды? Тогда они впервые услышали о Православии, но прежде чем найти его, им пришлось многое преодолеть. Сначала им попался какой-то жулик, называвший себя православным. Они получали от него нечто под названием Таинств, пока один грек не заметил, что тот «немного чудной». Тогда они разобрались, в чем дело, раскаялись и начали искать заново. Первый православный епископ у них на пути тоже оказался не на высоте. «Ну что вы, – сказал он, – не беспокойтесь, все Церкви одинаковые. Возвращайтесь-ка лучше в свою, англиканскую». Но даже и такое их не остановило, и в конце концов они разыскали православного епископа, который учил тому, что нужно, и приняли Православие. Сейчас Церковь распространяется в Уганде, Кении, Заире, Танзании и в других странах Африки. У нас даже есть замечательные звукозаписи их служб: они взяли греческий византийский распев, не стали его никак менять, а просто переложили его на свой язык. Звучит очень строго, возвышенно, с местным африканским колоритом. Византийский распев они переняли в точности так же, как в свое время греки – древнееврейские песнопения. Итак, исторические данные позволили африканским семинаристам прийти к выводу, что существует единственная Церковь , восходящая непосредственно ко Христу и сохранившая древнее учение, и эта Церковь – Православная. История также сохранила свидетельство об уклонении других Церквей, прежде всего – римского католицизма, когда в XI в. назрел вопрос о положении римского папы в Церкви. Папа отказался от православного решения и отделил тем самым весь Запад. |
| § 1. Предварительные сведения Греко-византийское пение, перешедшее к нам вместе с богослужебными книгами, служит основанием всех наших осмогласных церковных распевов, какие бы название они ни носили. Но, сверх того, оно выделяется из массы прочих распевов русской Церкви и как бы особое течение, удерживающее не только свойства пение восточно-греческого в собственном смысле этого слова, но и его название. По времени заимствования в Россию и употребления в ней греческое пение распадается на две главные группы: древнейшую, известную только из безлинейных рукописей – кондакарей, с исхода 11 по начало 14 века, и позднейшую – с половины 17 века до наших дней, излагаемую в наших, преимущественно линейных, нотных книгах под названием греческого распева. Но кондакарное пение с 14 века уже не слышится на клиросах нашей Церкви, не излагается в наших нотных книгах, а составляет ныне предмет лишь археологических изысканий. Поэтому оно не входит и в круг настоящего исследования 1 . С половины 17 века в Великой России, в ряду немалочисленных новых отраслей великорусских распевов (наприм. монастырских) и вновь принятых иностранных (особенно болгарского и киевского) нашли себе место и разновидные напевы восточно-греческие, получившие у нас название греческого согласие или распева. Этот новый греческий распев стал известен более чем полувеком ранее того Юго-Западной России через сношение юго-западных православных братств с соседними грекам славянскими землями, о чем имеются положительные исторические известия того времени 2 . Около половины 17 века юго-западными выходцами и певцами он принесён был и в Великую Россию, где „прилежанием митрополита, впоследствии патриарха, Никона и введён был первоначально в Новгороде, а потом в новоустроенном им близ Москвы Воскресенском, именуемым Новым Иерусалим, монастыре. Памятниками греко-славянского пения этого времени в России служат два нотно-линейные ирмологи 1652 г., принадлежащие библиотеке Воскресенского монастыря. В них, по свидетельству о. прот. Д.В. Разумовского, помещены песнопение греческого распева частью с славянским переводным, а весьма нередко и с подлинным греческим текстом свящ. песнопений. Над каждым почти песнопением греческого распева помещён греческий гласовой запев“ 3 . Памятники эти имеют для нас особенную важность потому, что они писаны ранее прибытия в Россию иеродиакона Мелетия, которому обыкновенно усвояется наш греческий распев, так и потому, что на ряду с первыми опытами переводов греческих напевов применительно к славянскому тексту песнопений содержат в себе образцы и подлинного греческого пения того времени. К сожалению, рукописи эти мало доступны и доныне не имеют подробных описаний. |
| А. Кантера)). В настоящее время в практике старообрядцев-беспоповцев обычно в воскресенье и праздничные дни «Е. С.» поется, на повседневной службе читается. В старообрядческих певч. книгах поповского согласия мелос «обычного» распева не фиксируется, поскольку тропарь преимущественно поется «по напевке»; иногда (по праздникам) «Е. С.» исполняется демественным распевом (Обедница. М., 1909. Л. 76 об.- 77). С пореформенным текстом «обычный» распев опубликован в сб. «Литургия знаменного распева» (М., 2005. Л. 5.). В последнем дореволюционном издании синодального Обихода зафиксировано неск. версий «Е. С.»: 2 - знаменного распева (1-я краткая, к-рая была положена в основу гармонизаций, 2-я типологически идентична традиц. версии (см. рукописи XVII в.), киевского распева (с вариантом «вчеловечивыйся»), «герасимовская», болгарского распева (М., 1902. Л. 4-6). Кроме того, известен распев «Е. С.» на 8 гласов (см.: МДА. П 213. О 52. Инв. 235156, 2-я пол. XIX в.). Монастырские распевы «Е. С.» (валаамский, соловецкий, Оптиной пуст.) являются чаще всего вариантами знаменного. В Валаамском Обиходе зафиксировано 2 варианта «Е. С.», «будничный» и «праздничный» («если же болшой праздник») (см.: Валаамский обиход. М., 1909. С. 232-234; Соловецкий обиход. СПб., 1912. Л. 77). А. А. Лукашевич, И. В. С. В украинской певческой традиции «Е. С.» представлен в XVII в. единичными примерами киевского (раннего) и греческого распевов, во 2-й пол. XVIII в.- более распространенными герасимовским распевом и изредка киевским (поздним). B XVII в. «Е. С.» встречается редко, поскольку в укр. и белорус. нотолинейных Ирмологионах кон. XVI-XVIII в. было принято фиксировать сокращенный чин литургии. Сопоставляя типовой укр. Ирмологион с синодальным Обиходом, прот. Иоанн Вознесенский отмечал: «В южно-русских ирмологах вовсе не распеты, ... псалом «Благослови душе моя Господа», «Единородный Сыне»...». По его мнению, «не положенные на ноты песнопения пелись... краткими напевами, сохранявшимися в устном певческом предании» ( Вознесенский. |
| Об этом несколько десятилетий назад говорил Патриарх Алексий I: «В настоящее время вместо небесной музыки, какая слышалась в древних строгих и величественных распевах, мы слышим мирское легкомысленное сочетание звуков. И, таким образом, пение в храмах наших, особенно городских, совершенно не соответствует той цели, которую оно должно преследовать, и храм из дома молитвы часто превращается в зал бесплатных концертов, привлекающих " публику " , а не молящихся, которые поневоле должны терпеть это отвлекающее их от молитвы пение. Почти забыты древние трогательные церковные распевы — знаменные, греческие, болгарские, киевские — даже в переложениях недавних хороших композиторов. В храме часто слышишь такую музыку, под которой уместно было бы подписать вовсе не те слова, которые поются, так как нет никакого соответствия между словами и музыкой. Такое пение не только не возбуждает молитвенного настроения, но вызывает возмущение у богомольцев и слушается с удовольствием только теми, кто стоит в храме как в театре и кто пришел сюда не молиться, а ласкать слух привычными светскими мелодиями». Можно было бы привести много других высказываний о церковном пении выдающихся иерархов нашей Церкви, начиная со святителей Филарета Московского, Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника и кончая нашими современниками. Все они достаточно единодушно указывают на обозначенную болезнь нашего церковного пения — болезнь, повторю, не изжитую до сего дня. Но одно дело — поставить диагноз, другое — найти способы лечения. Попытаемся очертить пути, по которым, как мне кажется, можно было бы пойти, чтобы вернуть нашему церковному пению его исконный молитвенный дух. Не скрою, идеалом и эталоном русского церковного пения является для меня унисонный знаменный распев. Мы призваны хвалить Бога «единем сердцем и единеми усты». Что это означает в переводе на язык музыки? Не что иное, как одноголосное пение. Как можно хвалить Бога «единеми усты», если один поет одно, другой — другое? Однако я хорошо понимаю, что массовый переход на знаменный распев в наше время невозможен и неуместен. Унисонное пение естественно для единоверческих приходов, для некоторых монастырских богослужений, для великопостных служб. Что же касается обычных приходов, воскресных и праздничных богослужений, то на них возможно лишь частичное использование знаменного и других древних унисонных распевов. Как отмечал Святейший Патриарх Кирилл на Архиерейском Соборе 2013 года, недопустимо «придание знаменному распеву значения якобы единственного подлинно церковного певческого стиля». По словам Первосвятителя, «лучшие образцы этого распева, несомненно, принадлежат к сокровищнице церковного искусства, однако Церковь знает и другие стили пения, прочно вошедшие в ее литургическую практику». |
| Надгробное Трисвятое и стихира «Приидите, ублажим Иосифа» О. р. относятся к большому знаменному распеву и входят в службу Великой субботы; Трисвятое могло исполняться также на Крестопоклонной неделе Великого поста и в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Эти песнопения отличаются ярким индивидуальным «почерком» и общностью попевок: большой фрагмент крюковой строки Трисвятого, в распеве слова «Святый», звучит в стихире в длительном распеве слова «плач». Оба песнопения заключает лицо «царский конец». Распев Трисвятого имеет четкую структуру: песнопение состоит из 3 повторных строф и завершения. Успенский отмечает низкую певч. тесситуру опекаловского Трисвятого, исполняемого в простом и мрачном согласиях . По мнению исследователя, диапазон от соль большой октавы до ми малой октавы наиболее соответствовал характеру надгробного песнопения (реже встречающееся изложение Трисвятого квартой выше Успенский объясняет отсутствием низких басов в хорах). Сравнение Трисвятого О. р. с обычным столповым вариантом выявляет следование определенному муз. канону: в обоих случаях присутствуют крюк светлый и сложитие с облачком с отсекой и борзой пометой, соответствующие 2 восьмым и четверти, с ударным акцентом на 1-й восьмой - такой ритмический рисунок придает распеву особую динамику и драматический характер ( Кутузов. 2008. С. 159). Форма стихиры «Приидите, ублажим Иосифа» 3-частная: 1-я часть, обрамляющая,- начало и конец, возгласы гимнографа и молящихся; 2-я часть - рассказ Иосифа; 3-я часть - пророчество о воскресении Иисуса Христа. Стихира создавалась в рамках традиции: общеупотребительные попевки фразы были опорными «островками» О. р., в к-ром действовали общие принципы развития: трехфазность композиции, муз. повторность, соответствующая текстовой, общность замыкающих формул в 1-й и 3-й частях. В стихире О. р. встречается объединение основных интонационных формул, вычлененных из начала стихиры в муз. построение, выражающее главную смысловую линию текста - просьбу Иосифа: «Дай же ми сего страненнаго». Фраза трижды повторяется вместе с текстом и получает вариантное развитие на протяжении всего распева. |
| Пророчества батюшки о будущем Дивеева, «о четырех мощах под четырьмя столбами», прямо относились к этому храму. Могилки будущих праведниц еще не были опоганены и залиты асфальтом, а находились тут, за оградой церкви. Канавка – это убежище, эта святыня была тут, рядом. Монастырское кладбище с родными и близкими сердцу покойниками оставалось пока не поруганным. Все еще жило, все дышало молитвой, и святость не покидала его. Еще можно было, правда с опаской, ходить пешком на источник, черпать из него святую воду и приносить ее домой. Ходить по Канавке в вечерней тишине с молитвой Иисусовой иль с пятисотницей. Пусть в Тихвинском храме стучит и пыхтит паровая мельница, а не совершается литургия. Идет она в Казанском: там матушка Капитолина управляет хором, в котором поют дивеевские матушки все на тот же дивеевский распев неповторимый, с раннего детства мною любимый. С какими слезами, с какой сердечной мукой и радостью услышал я его снова, спустя много-много лет, пройдя через огонь, и воду, и медные трубы сталинских лагерей, в муромском, единственно уцелевшем храме, в котором еще пели дивеевские сестры на дивеевский распев. Скоро и он замолк. Уходили одна за другой, одна за другой на вечный покой дивеевские сестры. Матушка-игуменья с большей частью приближенных монахинь и со всеми основными святынями монастыря обосновалась в Муроме. Туда же перебрались и обе мои тетушки. Тетя Наташа, хорошо зная немецкий язык, устроилась переводчицей на завод, который строили немцы. Тетя Маруся – художницей в краеведческий музей. Храм Благовещенского закрытого монастыря, единственный впоследствии действующий храм в городе, превратился в подобие маленького Дивеевского подворья. Там правили службы по-дивеевски. В самом же Дивееве Казанская церковь продолжала эти традиции. Владыка Серафим (Звездинский) поселился в Меленках – маленьком, захудалом городке недалеко от Мурома и вдали от железной дороги. Впоследствии неоднократно, живя в Муроме, мы с мамой ездили к владыке. На тихой улице, в маленьком домике с белыми занавесками на окнах, во дворе, на крылечке, встречал он нас, сияющий, светлый как лунь, седой, милый, добрый и прозорливый. |
| Начатки преобразований церковного русского пения относятся к концу же 16 и началу 17 века. В числе вновь возникших за это время распевов мы видим в Великой России малый знаменный распев, а в Юго-Западной России распев киевский. Тот и другой в своих музыкальных основаниях имеют тесную связь с большим знаменным распевом и, следовательно, с византийским осмогласием, но в мелодическом движении каждый имеет свои особенности. Осмогласные их мелодии кратки и в своем движений основываются более на музыкально установленных формах, чем на словесном ритме. Вместе с этим в Великой России является строчное (особенно троестрочное) пение с некоторыми гармоническими свойствами, а в Юго-Западной России и правильная гармонизация мелодических напевов, т. е. является новый способ украшений церковного пения гармонический взамен прежнего – мелодического. В Юго-Западной России, кроме того, становятся известными распевы греческий и болгарский, а вместе с тем и линейная нотопись. Но эти преобразования в церковном пении в первой половине 17 века были неполными и местными, а затем, постепенно расширяясь и в своем объеме, и в пределах своего распространения, в конце 17 и в начале 18 века они утвердились прочно, простерлись на весь круг церковного пения и распространились в России повсеместно. О преобразованиях русского церковного пения во второй половине 17 века должно заметить, что они с одной стороны стоят в связи с исправлением богослужебных книг, предпринятым со времен п. Никона , а с другой находятся под очевидным влиянием южно-русского киевского пения. Исправление богослужебных книг было обстоятельством, не только имевшим решительное влияние на преобразование церковного пения, но и определявшим его содержание. Оно поставило русскую Церковь в близкие сношения с прочими православными греко-славянскими церквами, а вместе с тем привело к единению с ними, как в богослужебных книгах и обрядах, так и в церковном пений; ибо пение это имеет тесную связь и с текстом богослужебных книг и с богослужебными священнодействиями. |
| Русским певцам пришлись по душе не только способ исполнения на 3–4 голоса этих псалмов, но и задушевная простота, умилительность и теплота религиозного чувства, которою были согреты их музыкальные изложения, и этот стиль был перенесен в богослужебное пение русской церкви. Вводя киевское пение, Царь Алексей Михайлович и Патриарх Никон начали новую эпоху, сменившую преобладание унисона и знаменного распева широким развитием хорового пения, обилием свободных композиций, а также кратких распевов. В числе последних, кроме киевского, получили распространение еще два: греческий и болгарский. Греческий распев, это скорее Чтение славянское, образовавшееся под влиянием близкого соседства южных славянских земель с греческими поселянами. Он проник к нам также через Киев, и его главным покровителем был Патриарх Никон – известный грекофил. Болгарский распев менее греческого удержался в практике. По-видимому, он был заимствован у придунайских славян. В певческих книгах он часто смешивается с киевским и греческим. В этот период киевского влияния появились в Москве первые гармонизации знаменного распева, а также свободное творчество русских авторов. Число сохранившихся партитур, которые сосредоточены были в московской синодальной библиотеке, указывает на огромную плодовитость первых русских авторов, писавших целыми томами, целыми «службами». Из композиторов «польского» направления можно отметить Дилецкого, Бавыкина, Титова, Калашникова и Беляева. Польское влияние продолжалось недолго, но не в силу сопротивления со стороны сторонников древнерусского церковного пения, а потому, что произошел перелом в сторону так называемого «итальянского» влияния. Музыкальное искусство вступает на путь служения и светской жизни русского общества. Во время царствования Петра Великого появляется более свободное трактование вопросов церковного пения, что и способствует водворению при его преемниках итальянского стиля. В церковном смысле ему не могло быть никакого оправдания, ибо в музыкальном отношении этот стиль не имел ничего общего с основным характером русского церковного пения. |
|
|
