| Прочтены были мною: письмо Базили к Озерову, от 3 Апреля 1852 г. под 33-м и записка о куполе над святогробскою ротондою и о смежном с ним гареме. Тут он высказал вот что. Пусть турецкое правительство пришлет в Иерусалим своего чиновника для осмотра повреждений купола и местности гарема, а в Константинополе и в самом Иерусалиме разгласит, что гарем портит Святогробский храм, и потому надобно сломать его; семейству же Алемидов пусть даст за него 100000 пиастров. Вместе с этими бумагами консула лежало его письмо к Озерову от 16 Апреля 1852 г. под 37-м. Я прочел и это дееписание. Тут бейрутский дипломат наш предлагал, чтобы для исполнения хаттишерифа на Св. местах назначен был Емин-ефенди, не смотря на то, что он дружен с французами, и чтобы он исполнил его буквально, но представил бы и свои соображения касательно будущности оных мест. Тут же Базили настаивал, чтобы турецкое правительство, по уничтожении гарема на святогробской плоской кровле, поставило на месте его каменную стенку для отделения греческой части этой кровли от части мусульманской, и чтобы в переписке о сем деле не употребляло выражения terrain neutre 168 во избежание дальнейших хлопот, исков и тяжб. 29, Вторник. Я выехал из Бейрута и сухопутьем отправился в Св. Град. До хана Халду меня и спутников моих душил палящий ветер африканский, а у этого хана в одно мгновение ока, прекратился, так что воздух стал свеж и прохладен. 30, Середа. Отдыхаю в Сидоне. Здесь назад тому год открыто протестантское училище. Наставник англичанин. Он обучает мальчиков и девочек, в числе которых находятся и православные, но немногие. Здесь уже проживает с семейством своим американский миссионер Томсон. IV. Я в Иерусалиме Май 6, Вторник. И я возвратился к семейству своему. Оно радо было приезду моему, да и мне любо видеть его и Град Святой. Anima mia ama Gerusalemme molto piu assai, que voi potrebbete imaginare, – душа моя любит Иерусалим так, что вы и вообразить не можете. 7, Середа. Сегодня осмотрены мною все присланные без меня из св. синода церковные принадлежности. Праздничные иконы выносные не очень хороши. Двенадцать лампадок серебренных весьма красивы и замечательны по изящной простоте своей. Малиновый бархат на золотом поле с цветами и крестами для полной ризницы отменно понравился мне. В таких ризах мы будем очень нарядны. На плащанице у Спасителя язва от копья нарисована, действительно, на левом боку, как известил мне об этом сотрудник мой иеромонах Феофан. По замечанию греков и маститого митрополита Агафангелла, проживавшего у нас в Севастополе 169 она должна быть на правом боку. А так ли, тут ли; пока не знаю сего. В Евангелии не сказано, какой бок у распятого прободен был копьем воина, левый или правый. На распятиях и на иконах Господа, воскресшего и осязаемого апостолом Фомою, я видел рану на правом боку его. |
| Зачем гусей дразнить даром? Будучи уверены в силе личного влияния вашего на меня, вы злоупотребляете моею слабостью и вашею мощью! На этот раз, как и всегда, ваше желание исполнено мною в точности. Я сделал даже больше, несравненно, вами требованного. Вы пишете, что достаточно перевести муфтия хевронского в иное место, а что мечтать о смене здешнего паши вы предоставляете другим. Мечта эта сбылась. Я потребовал в удачно выбранную минуту смены Али-бея 803 , чтобы разом покончить с нескончаемыми палестинскими затруднениями, и верховный визирь исполнил мою просьбу. Преемником Али-бея назначен Камиль-Паша 804 , не старый знакомый ваш, а бывший бейрутский каймакам, с которым Кокорев 805 был в хороших отношениях и который никогда и прежде (когда они были в силе) французов недолюбливал. Ваше дело и Кожевникова наладить теперь, на месте, с новым губернатором и разумно воспользоваться жестоким ударом, внезапно поразившим Али-бея (поддерживаемого дворцом) и долженствующим внушительно подействовать на ваших фанатиков в нашу пользу. Большего ничего требовать ни от меня, ни от Порты нельзя. От вас зависит извлечь плоды нашей здешней победы. ...Как бы то ни было, авось с назначением нового губернатора у вас водворится вновь мир и тишина, и что вы перестанете действовать a la Bismarck в Палестине, не давая бедным туркам и иноверцам ни минуты покоя своими территориальными захватами. Англичане, французы и австрийцы, а не только турки, серьезно озабочены приписываемыми нам планами расширения наших владений под личиною Духовной Миссии, занимающейся приобретением «поместьев». Отец Думбар (архимандрит сирийский) 806 писал Министерству иностранных дел, но всегда встречал отказ в деньгах. У вас (видно по покупкам) их много, а министерство иностранных дел бедно и нищенствует. «По одежке протягивай ножки». Переписка архимандрита Антонина (Капустина) с графом Н.П. Игнатьевым. 1865–1893 г. М, 2014. С. 354–355, 356. 465. Из письма посла в Константинополе Н.П. Игнатьева к архимандриту Антонину Константинополь (Пера) 4/16 января 1872 г. |
| Мы остановились на этом эпизоде, далеко не стоящем такого внимания, потому, что он представлялся для Миссии крайне существенным, можно сказать, краеугольным камнем для будущего существования ее и поглотившим в течение 7 лет все ее внимание. После помещения, конечно, были всего важнее для Миссии денежные средства. Мы выше заметили, как нищенски были ассигнованные ей штаты. Кроме этих 7.000 рублей ежегодных, в течение 6 лет, с 1848 по 1854 годы, было еще ассигновано Миссии Синодом с 1849 года ежегодно по 100 рублей из типографских его сумм на письмоводство; единовременно архимандриту по случаю его поездки в отпуск в Киев на зиму 1851/52 гг. – 500 рублей из 20.000 капитала (но зато удержаны 600 рублей жалованья за это время); и учителям Миссии: арабского языка Сарруфу 1268 всего 100 рублей, и новогреческого – афонскому иеродиакону Мелхиседеку – 150 рублей, хотя оба получали содержание не от казны, а из уделяемой самими членами Миссии на то суммы из получаемого ими содержания. Итого, излишне против назначенных по штату в течение шести лет – 650 рублей. Кроме того, послано было разных книг из запасов Синода и разных вещей для ризницы на 1469 рублей 85 копеек, причем еще в сентябре 1848 года поставлено на вид архимандриту в своих требованиях довольствоваться только самым необходимым. Наконец, в самом составе Миссии произошли за этот период времени только следующие перемены: нанят был на собственные средства Миссии в конце 1848 года в Бейруте собеседник арабского языка Фадл-алла-Сарруф и в 1851 году – такой же собеседник для новогреческого языка афонский иеродиакон Мелхиседек, а в апреле 1852 года уехал в Россию причетник Миссии студент Крылов, не выдержав более четырех зим в Архангельском монастыре. Что этот состав Миссии был недостаточен, сознавало даже наше бейрутское консульство. Базили от 13 апреля 1849 года еще по собственному почину писал: «Архимандрит Порфирий и иеромонах Феофан сознают себя не совершенно способными для исповеди поклонников, к ним притекающих, и было бы во всех отношениях весьма желательно, чтоб поклонники наши находили в Иерусалиме подобающее утешение исповеди у лица, способного наставить и руководить их совестью». |
| Какие же были причины народного возмущения здесь? По смерти добродетельного митрополита Вениамина, патриарх Мефодий, согласно с желанием некоторых почетных христиан бейрутских (Бустроса, Сурсо и др.) и большей части ливаногорцев, хотел поставить здесь владыкой племянника покойного митрополита, хаматурского игумена Исаию. Но гораздо большая часть бейрутцев, увлеченная Нам-Традом, отвергла его за то, что он, быв еще диаконом при дяде своем, обращался с христианами презрительно и грубо и вел жизнь недуховную и за то, что, управляя четырьмя епархиальными монастырями, заботился лишь о том, как бы нажить деньги, а не о том как бы собрать монахов арабских и сделать их полезными для православной церкви на Ливане. Притом Нам-Трад умел и успел внушить своим сподвижникам, что гораздо выгоднее отдать монастыри на откуп за 25 000 пиастров и устроить на эти деньги больницу для православных, нежели оставить их в руках нового митрополита и получать от него только 5 000 пиастров (эту сумму давал покойный Вениамин). Такая приманка обольстила бейрутцев и еще более понудила отвергать Исаию, который по бойкости своей, при защите от патриарха и турецких властей, не позволил бы им вмешиваться в дела монастырей. Нам-Трад просил патриарха рукоположить архимандрита Афанасия, пребывающего в Иерусалиме. Но его блаженство решительно отказал ему в просьбе по духовным причинам, ему одному известным. После сего сделаны были взаимные уступки. Нам-Трад перестал докучать патриарху об архимандрите Афанасии и соглашался принять всякого архиерея, кроме Исаии, а патриарх обещался найти другого достойного пастыря. И действительно, он приглашал своего наместника архимандрита Агафангела, птолемаидского митрополита Прокопия, архимандрита Никифора, письмоводителя Иерусалимского патриарха, но все они отказались. Тогда его блаженство писал в Константинополь и звал оттуда титулярного епископа Иерофея, состоящего при греческой церкви в Пере. По-видимому, все были довольны и спокойны. Но партия Исаии в горах требовала его, а не кого-либо другого. |
| Единственное руководство – Евангелие русское и арабское. На нем учатся читать и писать. Кроме того, преподается только арифметика. И это все в девять месяцев! Эти успехи оказались еще большими, когда я впоследствии посетил Бейт-Джальскую школу. Здесь из 70 девочек едва 4 – 5 умеют читать односложные русские слова, из арабского он не дальше бейрутских, т. е. умеют читать, но тоже может быть 10 – 15 девочек, остальные на складах. Пресловутая система косточек с буквами араби-москови оказывается пуфом. Но что более всего поражает, эта разница обращения в Бейруте и Бейт-Джале начальниц. Там – чисто мать, дети к ней относятся любовно, еще любовнее Марья Александровна к ним, такое же отношение между Марьей Александровной и учительницами. Тут Аделаида Олимпиевна разыгрывает роль строгой классной дамы... Мы с отцом архимандритом пошли на такой компромисс: на деньги графа Орлова-Давыдова строить второй этаж и всю эту часть отдать под пансион, сзади же возвести постройку для приходящих детей с особым входом на наши средства». Относительно назаретских школ В. Н. Хитрово в письме к М. П. Степанову от 22 июня 1888 г. сообщает не менее утешительные известия. «Начну с пансиона Кезмы. Осмотрел я его подробно, проделал экзамены Закона Божия и русского, гулял с учениками и, насколько возможно, познакомился с ними. Что касается пройденного, это дело относительное и его можно будет требовать, когда будет установлена программа. Экзамен Закона Божия происходил на арабском языке, в присутствии митрополита. Сказать могу только, что отвечали довольно бегло, своими словами (не в долбежку), и, как оказывалось, по моим вопросам толково. Русский экзамен производил я лично. Каждый воспитанник читал по-русски и славянски (для экзамена был взят Новый Завет ), затем перевод русского прочитанного на арабский, грамматический русский разбор, перевод с арабского на русский. В конце была им продиктована страница русского, ошибок было у каждого от 2 до 6. Вы видите, что экзамен произведен досконально. Результаты оказались более чем удовлетворительными. |
| Свидание с Гавриилом, митрополитом бейрутским, долго жившим в России и говорившим по-русски, очевидно, не оставило глубоких впечатлений, так как о них нет в письме никаких замечаний. Из Бейрута, через шесть дней по приезду, В. Н. Хитрово отправился в Баальбек для обозрения развалин его и в Дамаск, чтобы повидаться с патриархом, 80-летним старцем Иерофеем, и познакомиться с патриаршей школой, поставленной в педагогическом отношении хорошо. Свидание с Агапитом, епископом гауранским, отлично говорившим по-русски, произвело глубокое впечатление на Василия Николаевича. «Вот где бы, – замечает он в письме М. П. Степанову, – в Антиохийском патриархате, нас приняли бы с распростертыми объятиями, не чета Иерусалимскому. Тут арабский элемент крайне силен: из 8 епископов – 6 из арабов, остальные 2 – греки, да и то титулованные, а не действительные. Небольшая помощь и арабский элемент бы восторжествовал. Но будет ли эта помощь. That is a question. Мы всю свою энергию затратим на Никодима. А какая беззаветная любовь к России и вера в нее!» На эту поездку было употреблено только пять дней. По возвращении в Бейрут, несмотря на «боязнь к лошадям и полнейшее неуменье ездить и даже держаться в седле», В. Н. решился ехать в Иерусалим сухим путем через Тир, Сидон, Назарет и Наплуз. Погода все время стояла великолепная, и под сильным дождем пришлось пробыть путешественникам лишь два последние часа пути, при въезде в Иерусалим. Побуждением для этой «величайшей физической жертвы», как называет В. Н. свое кавалерийское путешествие, было горячее желание посетить открытые Обществом галилейские школы. «Я посетил три наших школы: в Кефр-Ясифе, в Рамэ и Мжделе, – пишет В. Н., – не только посетил, но и проэкзаменовал всю сотню мальчиков, в них учащихся. Лучшей оказалась Кефр-Ясифская, затем идет Мждельская, а потом в Рамэ. Лучшей по успехам и значит по способностям учителей, но по числу учеников первой стоит школа в Рамэ, где их с лишком 60, в остальных двух, в Кефр-Ясифе и Мжделе, около 20 в каждой. |
| М. А. Черкасова, не принятая арх. Антонином в Бейт-Джальской школе, командирована Советом в распоряжение К. Д. Петковича в качестве преподавательницы русского языка в Бейрутской женской школе. 172 «Для русского учителя в Бейруте (вместо А. Г. Кезмы) мы, – писал В. Н. Хитрово консулу К. Д. Петковичу 20 февраля 1887 г., – все отыскиваем кандидата подходящего. Во всяком случае, надеемся к маю вам его предоставить. В последнем письме к вам Михаил Петрович писал о нашем предположении послать в ваше распоряжение, кроме русского учителя, и русскую учительницу. Мы для этого имеем очень подходящую особу и рады были бы употребить ее с пользой. На первое время она могла бы только преподавать русский язык в женской школе в Бейруте, и в месяцев 6 такого преподавания осмотреться и ознакомиться настолько, чтобы сообразить главное, как устроить и свое женское училище, буде в нем явится потребность. Где? В Бейруте, Акре, Кайфе или Яффе, покажет время. Она еще для нас важна на случай, если бы по каким-нибудь обстоятельствам пришлось бы заместить наших учительниц в Назарете или Бейт-Джале. Да и учительницы эти, зная, что есть для них готовая заместительница, не так бы привередничали. Это женщина немолодая, опытная и энергичная, хотя и ей ставят в упрек упрямство и недостаток выдержки. Что делать – ангелов не найдешь». Характеристика М. А. Черкасовой, сделанная В. Н. Хитрово , подтверждается и К. Д. Петковичем, который принял ее весьма любезно, приложил на первых порах немало стараний к тому, чтобы удобно во всех отношениях устроить ее на новом месте. «После долгих поисков и хлопот» был нанят дом под школу для приходящих девочек за 4,500 пиастров, найдена учительница арабка, знающая немного французский язык, в помощницы М. А. Черкасовой. «Увидим ее деятельность по педагогии, – пишет В. Н. К. Д. Петкович, – будет ли она отвечать денежным жертвам, делаемым Палестинским Обществом». Результаты оказались вполне удовлетворительными, и 28 октября 1887 г. К. Д. Петкович сообщал В. Н. Хитрово , «что школа идет недурно и имеется в ней больше 100 учениц, из которых многие учатся по-русски». |
| Никак нельзя думать, чтобы Юстиниан I, наложивший руку на афинский университет по политическим соображениям, мог закрыть константинопольскую высшую школу, ибо известно, что он покровительствовал изучению права и открыл для этого предмета кафедры в существовавших при нем университетах: бейрутском, римском и константинопольском. Историк Юстиниана Прокопий не говорит о закрытии при нем школ, а о сокращении выдачи жалованья профессорам. В дальнейшем мы, впрочем, будем не раз встречаться с высшей школой в Константинополе. Вообще наука и искусство нигде не пользовались в средние века таким вниманием, как в Константинополе. И большинство литературных и художественных памятников, сохранившихся по настоящее время от Византии, или происходят из Константинополя, или имеют к нему отношение. Таким образом, не обинуясь, следует признать, что Константинополь был ярким выразителем византинизма, и что история Византийской империи не может быть ни изложена, ни понята без параллельной истории Константинополя. Есть прекрасное место, рисующее мировое значение Константинополя; оно читается у историка Иорнанда 139 . Император Феодосий Великий пригласил к себе в столицу остготского короля Атанариха. Вот как историк описывает произведенное столицей империи впечатление на варварского короля: «Атанарих, совершенно охотно приняв приглашение, вступил в царственный город и в удивлении сказал: «Теперь я вижу собственными глазами этот знаменитый город, о котором часто слышал с недоверием». И, озираясь туда и сюда, он то восхищался положением города, то удивлялся каравану кораблей, то, смотря на знаменитые стены и на множество народа из различных племен, обильной волной стекающегося сюда, как войско в боевом порядке, в одну реку с разных сторон, произнес: «Без сомнения, император есть земной бог, и кто осмеливается на него подняться, сам будет виновен в пролитии собственной крови». В заключение настоящей главы укажем на замечательный памятник раннего византийского искусства, открытый при работах Русского археологического института в мечети Имрахор, т.е. |
| Архиереи антиохийского патриархата были – наполовину греки, наполовину арабы. Ни те, ни другие не принимали никакого участия в делах патриархии, за исключением временного патриаршего наместника, епископа аркадийского, который жил тогда, во время отсутствия патриарха, в Дамаске, но в совершенной зависимости, чтоб не сказать пренебрежении со стороны архидиакона Парфения, патриаршего брата. Некоторые архиереи жили; a другие, не имевшие постоянного пристанища, скитались по своим епархиям, и все, находились вне Дамаска, резиденции патриарха: обстоятельство, отличавшее антиохийский патриархат от иерусалимского и константинопольского и имевшее свою хорошую и дурную сторону, – хорошую в том, что архиереи были все-таки на своих местах и чрез них можно было действовать на все, самые отдаленные части патриархата; дурную в том, что патриархия действовала уже совершенно самостоятельно, не стесняясь даже кажущимся участием в делах церкви со стороны архиереев, как это было, напр., в Иерусалиме. Все архиереи антиохийского патриархата жили между собою недружелюбно, что наблюдалось не только между греками и арабами, но даже и между самими греками; по крайней мере, бейрутский епископ находился постоянно в оппозиции патриарху и его наместникам. Что же касается отношений между архиереями-греками и архиереями-арабами, то между ними, по наблюдениям начальника нашей миссии, царила непримиримая вражда. При всей своей симпатии к арабскому, «угнетенному» элементу, преосв. Кирилл однако же отдавал предпочтение архиереям из греков пред архиереями из арабов. «Между арабами, которых я лично узнал, – говорит преосв. Кирилл, – я нашел только одного архиерея умного и вполне достойного своего звания, преосвященного Герасима, который, вероятно, по этой именно причине и состоял без епархии и под опалою патриарха. Остальные, по крайней мере, из тех которых я видел, так уж плохи, что всякого снисхождения для них мало, хотя винить ни их, ни арабское племя за них нельзя: патриархиею принято за правило – поставлять на архиерейские места тех из арабов, которые менее всего к тому годны, с тою целию, чтобы самих арабов убедить опытом, что из арабов делать архиереев нельзя и что все спасение в греках». |
| Выставив в докладе государю полезность посылки в Иерусалим духовного лица, граф Нессельроде заявляет далее, что гласная посылка такого лица, однако, неудобна и по политическим соображениям, «и отчасти от недоверчивости и личных видов греческого высшего духовенства, а потому на первый случай можно бы было ограничиться мерою, так сказать, испытательною». Именно граф рекомендует отправить в Иерусалим духовное лицо только в качестве простого поклонника, который бы, исполняя все обязанности обычного богомольца, в то же время постарался бы снискать доверие тамошнего духовенства, вникнуть в положение тамошней Церкви, сообразить на месте необходимые к поддержанию Православия меры и при случае от своего имени делать полезные внушения греческому духовенству. Это духовное лицо необходимо должно было совещаться обо всем с нашим бейрутским консулом, действовать под его руководством, так как консулу «ближе известны политические обстоятельства, с коими, – поясняет доклад, – надлежит сообразовать и духовные дела». Таким образом, посылаемое в Иерусалим духовное лицо из полномочного представителя Русской Церкви и ее высшего органа – Святейшего Синода – превращалось в какого-то тайного дипломатического агента, подчиненного во всем нашему бейрутскому консулу и константинопольской дипломатической миссии, в тайного соглядатая порядков, царящих в Иерусалимской Церкви, жизни и деятельности ее греческого духовенства, Святейший же Синод должен был остаться совершенно в стороне от этой посылки в Иерусалим подчиненного ему и по самому своему сану вполне зависящего от него духовного лица, все это дело взяла в свои руки наша дипломатия, она и повела его по своему разумению. Нетрудно, однако, видеть, что каких-либо серьезных причин посылать в Иерусалим духовное лицо скрытно в действительности вовсе не было: тайна этой посылки, как увидим, ни для кого не была тайною, а тем более для самого греческого духовенства, она только без нужды ставила в ложное положение само посылаемое лицо, которое по необходимости вынуждено было являть из себя обычного богомольца в то время, когда все соприкасавшиеся с ним и заинтересованные в этом деле лица прекрасно знали, что оно нарочно и с особыми целями послано нашим правительством. Понятно также, что не было никаких серьезных причин духовное лицо, посланное для изучения и, пожалуй, упорядочения церковных дел в Палестине, ставить в исключительную зависимость и подчиненность нашим дипломатическим агентам, а не Святейшему Синоду. |
|
|
