| 39 По Иродоту (кн. II. гл. 44) компания имела в виду другую цель, а именно – отыскать похищенную Европу. 40 Вино имело замечательное, если не прямо чудесное, свойство принимать вкус окружающих виноградные лозы растений (для чего и сеяли около кустов эллебор), и было двух родов, одно – усыпляло, другое – производило бессонницу… «Не любо не слушай». 41 В недавней учёной «повести об Афоне» на место Божией Матери заносится на Афон Апостол Павел. Известно, что он на пути из Финикии в Солунь посетил Амфиполь и Аполлонию. Местность первого города вполне известна. На месте его в средние века был город Христополь (по иным Хрисополь), о чём прямо говорится у «Византийцев». Теперь же там деревушка Мармара с древними и большими развалинами. Нельзя того же сказать о городе Аполлонии. По «Дорожнику Антонинову», она находилась почти на середине пути от Амфиполя к Фессалонике, отстоя от первого на 32, а от второй на 26 миль (по «Иерусалимскому Дорожнику» 31 и 38 миль). На «Феодосиевой» (Певтингеровой) карте: 30 и 38, и совершенно в стороне от Афонского перешейка. На «карте Европейской Турции» Австрийского Штаба прямо означено и место её, где у Киперта видится слово: Polina, – на столько далеко от Афона, на сколько требуется, чтобы не зайти туда Апостолу. Правда, Плиний упоминает об Афонской Аполлонии, которой жители слыли за долговечных. Но Мела (кн. II. гл. 11) прямо ставит её на место разорённого Акрофоя, а Акрофой, по Плинию, был oppidum in cacumine, а не у Ериссо, где воображает её упомянутая учёная сказка. 42 По наиболее ходячему мнению, Тирскую (по другим – Сидонскую) царевну подсмотрел и похитил критский царь Астерий, отправившийся с нею на корабле Тавре (откуда баснь о «быке» уплывшем с нею по морю) на свой остров, где и прижил с нею двух сыновей. Посему-то и Иродот делает намёк, что Европа совсем не видала мест, нареченных её именем, и что из Крита могла побывать разве только в Киликии. С этим мнением расходится занесённое Павсанием в его книгу предание, что Зевс (похититель) укрывал пленницу в Тельмиссе, близ города Фив. Туда же отправился за поисками сестры и (четвёртый?) Царевич Тирский Кадм, передавший финикийский алфавит Грекам, своим новым подданным. |
| «Щадила ли смерть кого ради богатства? Миновала ли кого болезнь ради денег?» 57 «Гордишься ты богатством, величаешься предками, восхищаешься отечеством, красотою телесною, воздаваемыми от всех почестями? Внемли себе, что ты смертен, что земля ecu и в землю отыдеши. Посмотри на тех, которые прежде тебя жили в подобной знатности. Где облеченные гражданским могуществом? Где непреоборимые витии? Где распоряжавшие народными собраниями, знаменитые содержатели коней, военачальники, сатрапы, властители? Не все ли прах? Не все ли баснь? Не малое ли число костей остались памятником их жизни? Загляни в гробы: возможешь ли различить, кто слуга и кто господин, кто бедный и кто богатый? Отличи, ежели есть у тебя возможность, узника от царя, крепкого от немощного, благообразного от безобразного» 58 . Итак, богатство не должно быть целью жизни. У тебя есть множество десятин земли, и ты не хочешь из них уделить бедному, как будто не знаешь, что тебе самому нужно будет только три локтя. Стоит ли из-за этого так много и всю жизнь хлопотать? 59 Наконец, ни с чем не сообразна привязанность к богатству до скупости и потому, что оно много зла приносит в жизни. «Ради него родные не знают естественных уз, братья смотрят друг на друга убийством. Ради богатства пустыни питают в себе убийц, море разбойников, города – ябедников. Кто отец лжи? Кто виновник ложных подписей? Кто породил клятвопреступление? Не богатство ли? Не старание ли о богатстве? Что с вами делается, люди? Кто вашу собственность обратил в средство уловлять вас? Имение дано вам в пособие жизни, а не в напутие к злу, на искупление души, а не в повод к погибели» 60 . Итак, нет никакого побуждения не расточать своего богатства неимущим. Подобные обвинения основываются на следующих рассуждениях: все блага видимые составляют владение Божие; люди, как дети Божии, все имеют на них одинаковое и равное право. Но Бог Сам раздает им эти блага: одному дает больше, другому меньше, а иному – ничего. Это зависит вовсе не от несправедливости Божией, потому что Он не может быть несправедливым, и это проистекает из Его премудрости, из стремления испытать расположения своих детей; имущества для человека – пробный камень. |
| Здесь– продолжает Св. Григорий – не рождение и сокрытие Дия Критского властелина; не клики и военные рукоплескания и пляски Куретов, заглушающие голос плачущего бога, чтобы не услышал отец–чадоненавистник... Здесь не искажения Фригиян, не свирели и Корибанты, не те неистовства, какие в честь Реи, матери богов, совершаемы были и посвящающими и посвящаемыми (что и прилично матери таких богов). У нас не дева какая–нибудь похищается, не Димитра странствует, вводит к себе каких–нибудь Келеев Триптолемов и драконов, и то действует; то страждет. Стыжусь выставлять на свет ночные их обряды. Это знают Елевзис и зрители того, что предается молчанию и действительно достойно молчания. Здесь не Дионис, не бедро рождает недоношенный плод, как прежде голова произвела нечто другое; не бог андрогин, не толпа пьяных, не изнеженное войско, не безумие Фивян, чтущих Диониса, не поклонение перуну Семелы; не гнусные таинства Афродиты, которая, как сами говорят, и рождена и чествуется позорно; не какие–нибудь Фаллы и Ифифалы, гнусные и видом и делами; не умерщвление чужестранцев у Тавров; не обагряющая жертвенник кровь Лакедемонских юношей, секущих себя бичами и в сем одном некстати оказывающих мужество. Куда же отнесешь приготовление в снедь Пелопса для угощения голодных богов, – странноприимство отвратительное и бесчеловечное. Куда отнесешь отвратительные призраки Гекаты, Трофониевы из–под земли обманы и предсказания, или пустословие Додонского дуба, или обоюдные предсказания Дельфийского треножника, или дар предведения сообщающия воды Кастальского источника? Одного только не предсказали они, а именно – что сами приведены будут в молчание. Здесь не жреческое искусство магов и угадывание будущего по рассеченным жертвам... Здесь не оргии Фракиян; не обряды и таинства Орфея, мудрости которого столько дивились Еллины, что «о лире его выдумали баснь, будто бы она все увлекает своими звуками; не истязания, положенные Мифрою для тех, которые решаются приступить к таким таинствам; не растерзание Озириса (другое бедствие, чтимое Египтянами); не несчастные приключения Изиды; не ясли Аписа–тельца, лакомо откармливаемого по простодушию жителей Мемфиса... |
| Если поверят первому, то, конечно, не допустят второго. Если же будут склоняться на последнее, то противостанут первому мнению. Кто решит у них спор? Кто будет посредником в междоусобной брани? Кто это разногласие приведет в согласие, когда самое желание вследствие сказанного делится само с собою, и догматы доходят до противоречия? Или, может быть, это пророческое гадание, сказанное об иудеях Давидом: «разделишася, и не умилишася» (Пс. 34:15). Ибо вот разделяемые до противоречия догматов не чувствуют своего заблуждения, но, подобно сосудам, носимым за ушки, переводятся, куда угодно переставляющему. Угодно было ему сказать, что рожденной сущности естественно название «Сын» — и тотчас, как засыпающие, поникли головою, соглашаясь на сказанное». Переменил опять речь в противную и отрицает отношение Сына к Родшему — опять и на сие весьма любезно отвечают поклоном, как тени от тел, в самодвижном подражании применяются к движению идущего впереди, склоняясь к тому, к чему он пожелает, и, хотя бы стал бороться сам с собою, принимают и это. Вот некое новое Гомерово питие, не тела врачуемых изменяющее в вид бессловесных, но в душах производящее их превращение в нечто бессловесное. Ибо о тех говорит баснь, что твердым оставался у них ум и по изменении их вида в звериный, а здесь, когда тела у них остаются в естественном состоянии, души претворяются в бессловесные. И как там чудодействующая поэзия говорит, что напоенные изменяются в различные виды зверей, в угодность претворяющей естество, то же самое и ныне бывает от этой Церцеиной чаши. Ибо упоенные чарующею прелестью Евномиева сочинения изменяются в образы различных догматов, преобразуясь ныне в тот, а потом — в другой. И при этом наиболее услажденные по складу басни любят еще Доведшего их до такого бессловесия и подобно какому–то плоду дерева, или желудям рассеваемые им слова, припав к земле, собирают, как свиньи, с жадностью прибегая к учениям, не восходящим от земли, и не имеют способности возвести взор к догматам высшим и небесным. |
| Не пиянство ли привнесло в историю такое похожее на баснь сказание, которое своею необычайностию превосходит и подлинные басни? " Упоиша, – сказано, – отца своего вином» ( Быт. 19, 33 ). И таким образом, когда разумение было изгнано из него вином, как одержимый какими чарами, оставил он по себе миру плачевную эту повесть, потому что упоением на время преступления у него похищено было чувство. О, для какого вреда жены сии принесли с собою это вино из содомских запасов! О, какое недоброе приветствие из дурной чаши влили отцу! О, гораздо было бы лучше и этому вину со всем прочим погибнуть в Содоме, прежде нежели подало оно повод к такому плачевному происшествию! И при таком числе таких примеров ежедневно бывающих от вина в мире бедствий; без стыда в признании своем выставляющий на позор себя, говорит о себе, что он сделал это, не только чтобы употреблять вино самому, но чтобы позаботиться об обильнейшем снабжении других таким достоянием. Еккл.2:4 . Насадих, – говорит, – ми винограды, в которых не имел я нужды; потому что сам я – виноград плодоносный, виноград духовный цветущий, многоветвистый, ветвями жизни и лобвеобильными кольцами соплетающийся с единоплеменным, красующийся вместо листьев благоприличием нравов, возращающий сладкий и зрелый грозд добродетели. Кто насаждает сие в собственной душе своей, возделывает вино веселящее сердце, «делает свою землю», по слову приточному ( Прит. 12, 11 ), как требует закон такого делания, так что вызывает жизнь рассудком, из корней добродетелей исторгает что чуждо их и приросло к ним, орошает душу уроками, серпом строго оценивающего разума обсекает порывы мысли к излишнему и бесполезному; тот весьма блажен в этом делании, в чашу премудрости выжав грозд свой. Но не знает такого насаждения, кто обращается к земле и объемлет земное; потому что присоединяет к этому богатое украшение вертоградов и садов плодовитых. Какая потребность во многих садах тому, кто имеет в виду один сад (рай)? Какая мне польза от вертограда, произрощающего овощи – пищу немощных? Если бы я был в том саду, то не развлекался бы пожеланием многих садов. |
| §17. Притом Бог правосуден, милосерд, везде на всяком месте есть, всеведущ, всемогущ, Творец и Хранитель мира. §18. Многим всесовершенным быть нельзя, ибо в таком случае целое совершенство на части раздробилось бы, которые, ежели бы вместе сложились, то сделали бы нечто совершеннейшее. И потому ежели бы много богов было, так бы они все были несовершенные. Следовательно, Бог есть един §19. Посему опровергается мнение и тех, кои два начала действущие, т.е. доброе и злое, полагают, ибо таким двум началам бесконечным быть нельзя. Первое – для того что такие начала должны бы быть везде; но не могут быть везде. Ибо ежели везде будет бесконечное добро, то не будет нигде зла; а ежели везде зло, так не будет нигде добра. Второе – ежели бы те противные два начала были, то их концы, вместе сшедшись, непрестанную бы брань имели, а в такой брани должна которая-нибудь сторона победу взять, т.е. Бог, как всемогущ, то зло истребит; а иначе не будет всемогущ, всегда при себе имея неприятеля. Третье – для того что всякое зло не есть что-нибудь положительное, но только лишение добра. Например, грех не что иное есть, как неимение сходства с законом Божиим; неправда есть лишение правды; нечистота есть неимение чистоты; блуд есть неимение целомудрия. Понеже нет ни одного зла существенного, всякое бо существо само чрез себя добро есть и зла, поскольку зло, выключая, в ком оно вмещено бы быть могло, нет на свете. А оно всегда есть в вещи доброй (как, например, грех в человеке) и всегда от вещи доброй происходит, не по естеству вещи, но по случаю, когда вещь с дороги заблуждает и от настоящего порядка отходит. И такие заблуждения есть зло. Почему нельзя допустить прохождения в бесконечность в винах зла, т.е. будто бы надобно проходить до такого бесконечного зла; но всякое зло может заключаться в какой-нибудь вещи доброй, от которой по случаю сделалось. Глава 3. О создании мира §20. Мир сей, который видим, не всегда, как теперь находится, пребывал, ибо 1) ведомы суть начала многих народов и государст, как ныне пребывающих, так уже и погибших; также и тех, которые прежде всех страну какую-либо или часть земли населять начали или на островах обитать; 2) известны первые вещей изобретатели, также начатки свободных наук и прочих художеств и их учредители и заводчики; 3) ведомо, когда какой язык не был или таков не был, каков ныне есть, например, сирский, халдейский и арапский произошли от еврейского, также и многие прочие от других родились, – то надобно думать что и первоначальные имели начало свое; 4) нет древнейших историй Моисеевых; не покажет никто до семи тысяч лет никаких городов, царств, воинских браней и прочих дел человеческих. А хотя китайцы баснословят, что их государство стояло до сорока тысяч лет назад, но ту их баснь ученые люди из их же книг сильно обличают. |
| – Центр езидизма в Ираке. Езидизм в настоящем его виде возник в XII–XIII веках. Основателем этой веры был суфийский богослов шейх Ади, араб по происхождению, который серьезно изменил как догматику, так и обряды, бытовавшие у курдов прежде. Он внес в езидизм много элементов из ислама, несторианства, манихейства, иудаизма. Но езиды сохранили и некоторые старые верования, схожие с зороастризмом, основанные на поклонении огню, солнцу и силам природы. Езиды впоследствии обожествили шейха Ади. Также они особое место уделяют почитанию ангелов, в число которых они включают и злого духа, которого называют Малак Тавус. Сам Малак Тавус в езидских священных писаниях говорит о себе так: «Нет такого места, где я бы не присутствовал; я участвую во всех событиях, которые иноверцы называют злом, потому что эти события не соответствуют их желаниям» (Джилва. 1: 3). Езиды также считают его божеством, которое создало материальный мир, используя расчлененные части первоначального космического яйца. Об отношении езидов к этому духу писал и Пушкин, когда путешествовал в Арзрум: «Я старался узнать от язида правду о их вероисповедании. На мои вопросы отвечал он, что молва, будто бы язиды поклоняются сатане, есть пустая баснь, что они веруют в единого бога, что по их закону проклинать дьявола, правда, почитается неприличным и неблагородным, ибо он теперь несчастлив, но со временем может быть прощен, ибо нельзя положить пределов милосердию аллаха». Они считают, что бог простит его в скором времени, но не говорят, хочет ли он сам этого прощения. Вообще в езидизме многое до конца не прояснено. Сами две священные для езидов книги – составленная в XII веке «Джилва» («Книга Откровения») и составленная в XVII веке «Масхафе Раш» («Черная книга») часто противоречат друг другу. В них можно найти крайне искаженные библейские истории, рассказы об ангелах, за которыми просматриваются исторические личности конкретных суфиев; описывается, как некий бог создает себе в помощники других богов, чтобы они помогали ему создать мир. Езиды верят, что созданы отдельно от остальных людей, то есть, что прародитель всех езидов появился в результате соединения двух начал - небесного (семя ангела) и земного (семя Адама). Представление о Христе у них примерно такое же, как в Коране. Но говорится также, что «до появления Христа в этом мире была одна религия, называемая идолопоклонством» (Масхафе Раш. 25). Езиды кое-что восприняли и от христианства: они красят яйца; у езидов Ирака есть обряд, копирующий крещение, – с троекратным погружением в воду и пострижением волос на голове, а также многое другое. Особое место в езидизме уделено поклонению солнцу. Когда езид просыпается, то в первую очередь устремляет взор на солнце и говорит: «О солнце, ты наш хозяин». Считается, что езидом можно только родиться, нет обряда принятия езидизма. Крайне размыто понятие греха. |
| Василью Львовичу попалась счастливая баснь. Он, захлебываясь и брызгая, стал читать – и не мог. Щука уду проглотила; Оттого в тоске была… И рвалася и вопила… Пароксизм овладел им. Слова вылетали, как пули, со слюнями и икотой: Ненавижу… я… себя… Щука… восклицает… Все хохотали. Александр оскалил белые зубы. Но вскоре ему показалось, что смеются уже не над баснью и не над Хвостовым, а над самим дядюшкой. Василий Львович весь осклиз, обмяк от смеха, чихал громко и непрерывно, пытался что-то сказать и лепетал в промежутках между чохом и икотой какой-то вздор. Положение его было жалкое. Ему дали воды, и, вздохнув, икнув напоследок, он пришел в себя. Дашков читать не стал, у него были на то свои причины: Дашков был заика. Очередь была за князем Шаликовым. Шаликов открыл, поискал глазами и прочел, к удивлению всех, какие-то стихи, ничем не забавные и даже изрядные. Это был эпиграф к «Притчам»: Вот книга редкая: под видом небылиц Она уроками богато испещренна; Она – комедия; в ней много разных лиц, А место действия – пространная вселенна. Все недоверчиво покосились. Тургенев попросил у него книгу, открыл, перевернул страницу и прочел: Мужик представлен на картине; Благодаря дубине Он льва огромного терзал. Листнул наугад и снова прочел: Летят собаки, Пята с пятой. Попала книга к Шаликову, и, как по волшебству, стихи оказались разумными. Тургенев лукаво прищурился и вдруг вздохнул. Блудов и Дашков переглянулись. Игра прекратилась, потому что приняла дурной для Василья Львовича оборот: Шаликов вступил в спор с молодыми его друзьями. Дело было в том, что, соратник и последователь Карамзина, князь Шаликов в последнее время вошел в тайные отношения не с кем иным, как с самим графом Хвостовым. Эти умники не жаловали и князя; до него дошли слухи, что они над ним посмеиваются, как над Хвостовым. Он видел карикатуру на себя в одном альбоме милой женщины, к которой умники хаживали: чернобровый франт на тонких ножках, с громадным носом и цветком в петлице. Это был он. Он вскипел и выругался тогда, мгновенно потеряв расположение милой. На бульварах, бывало, провожали его почтительные и завистливые взгляды, он слышал за собою шепот: «Шаликов, Шаликов», а теперь, когда он появлялся, все франты посмеивались. Он старел. Карамзин не печатал стихотворений, которые прислал ему князь, как не печатал стихов графа Хвостова. |
| В морском собрании в Петербурге стоял бюст графа. Бюст был несколько приукрашен: у графа было длинное лицо с мясистым носом, у бюста же были черты прямо античные. Слава его докатилась до провинции. Лубочная карикатура, изображающая стихотворца, читающего стихи черту, причем черт пытается бежать, а стихотворец удерживает его за хвост, висела во многих почтовых станциях. В Твери полагали его якобинцем. Непрерывно выходили в свет сочинения графа, издаваемые его собственным иждивением. Недавно вышло новое собрание его притч. Василий Львович нарочно купил его. В баснях и притчах граф был наиболее смел. Тотчас устроилась игра: каждый по очереди открывал книгу и, не глядя, указывал пальцем место на странице, которое надлежало прочесть. Начал Блудов, разогнул – открылось: Суворов мне родня, и я стихи плету. Блудов сказал: – Полная биография в нескольких словах. Лучше начала сам Василий Львович не мог бы придумать. Все просияли, и охота за стихотворною дичью началась. Книга перешла к Алексею Михайловичу. Он ткнул пальцем и прочел: Ползя, Упасть нельзя. Сергею Львовичу попалась баснь «Змея и пила». Самое название было смело. Граф любил сопрягать далекие предметы. Сергею Львовичу особенно понравились первые стихи: Лежала на столе у слесаря пила, Не ведаю зачем, туда змея пришла. Он сказал без всякой аффектации фразу, которую недавно слышал, но не вполне понимал: – В глупости его есть нечто высокое. Фраза имела успех, ее благосклонно выслушали, а Дашков даже, видимо, удивился тому, что Сергей Львович так хорошо сказал. Сергей Львович, весьма довольный собою, хотел было продолжать игру, но Василью Львовичу не терпелось. Он все ерзал в своем кресле, потом наклонился над книгою так близко, что нос его мешал Сергею Львовичу листать. Сергей Львович не без досады и краткой борьбы уступил брату книгу. Он придержал было ее, но Василий Львович, рискуя порвать, потянул к себе, и так Хвостов перешел к нему. Краткая борьба двух братьев была замечена. Александру показалось, что Блудов подмигнул Дашкову. |
| Неверный вопреки, когда погрузив совесть в ожесточении и зашед во глубину зол не взирает на истинны Евангельские, не радит о богатстве благости и милосердия Божия; отвергает закон связав все благие усилия узами беззаконного своевольства; сей говорю, когда Евангелие вменяет за баснь, закон за уметы, а Добродетель за противоборство самому естеству: то такая злохульная мысль не изощряет ли стрелы раздражённого величества, то таковое богопротивное восстание не возносит ли всесильную десницу на беспощадное поражение; такая возносимость не смиряет ли душу и тело даже до ада и дебри смертной? О! Воистину, всяк непокоривый «имать пити, по писанию, от вина ярости Божьей и будет мучен пред Ангелы святыми и пред Агнцем» ( Откр.14:10 ); мучен впрочем тем достойнее, что он не по слабостям всем обыкновенным, но по единым подлым причинам умножает потоцы своего нечестивого упорства. Безвер уважает только тщетное других уважение, ослепляется титлом хитрословестника, силится буйством упразднить премудрость Божию, старается вознестись превыше других своим пагубным просвещением, а выше веры своим злочестием, хотя беспристрастное око христианина взирая на его житие и ясно усматривает, что он во внутренности своей чувствительно оглашается воплем уверяющим его в погибели, (горе! бо применяющим истину Божию во лжи!) и поражающим его до лишения всего спокойства. Возмнит ли кто, чтобы отметник благодати не осязал, так сказать, в совести своей уверении о божественных истинах? Возмнит ли, чтобы безбожник! не трепетал всегда и везде присутствия Божия, всегда и везде вопиющего ему о предвечном своем бытии и о непреложных своих советах? Но от человек сия не возможна суть; но по естеству души рассуждая всяк испытать может, что нельзя человеку столь быть бесчеловечну, дабы Бога в нем же живем, есмы и движемся совершенно скрыть от очей своих, следовательно не можно столько и ожесточиться разумной твари, что бы истинная христианская вера не вознеслась выше всех слабых и нелепых предрассуждений. «Премудрость мира сего буйство у Бога есть», вопиет о том святый дух ( 1Кор.3:19 ). «Господь весть яко суетна суть помышленья человеческая» ( Пс.93:11 ) и кто из смертных искусом того не дознал? А что небесная вера превозмогает всякую препретельную силу, торжествуя победоносно, в том уверяет глагол глаголюща Спасителя: «аз дам вам премудрость, ей же не возмогут противиться или отвещавати все противляющиеся оной» ( Лк.21:15 ), не возмогут ни цари, ни мучители, ни риторы, ни законники, ни иная какая надменная мысль; «зане буее Божие премудрее человек есть» ( 1Кор.1:25 ), ибо любовь верного крепче смерти есть; ибо вера и несущая по мнению лжеименного разума, сущая его упраздняет. |
|
|
