| 16) Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать несуществующее, и лгать, слагая басни в удовольствие слушателей. Посему–то скажут, сложили они басни и о богах. Но предлог этот всего более для них ненадежен, как докажется это тем самым мнением, какое имеют и предлагают они о богах. Ибо, если у стихотворцев все — вымыслы и ложь, то ложно. будет и самое именование, когда говорится о Зевсе, Кроне, Гере, Арее и о других. Может быть, как говорят они, вымышлены и имена, и вовсе нет ни Зевса, ни Крона, ни Арея; стихотворцы же на обольщение слушателей изображают их, как существующих. Но если стихотворцами вымышленые боги, которых нет; то почему же покланяются име, как существующим? Или, может быть, скажут еще, что имена стихотворцами не вымышлены, деяния же приписаны богам ложно. Но и это не более надежно к их оправданию. Ибо если солганы ими деяния, то, без сомнения, солганы и имена тех, чьи деяния описывались. Или, если соблюдена ими истина в именах, то по необходимости соблюдена и в деяниях. С другой стороны, сложившие баснь, что они боги, верно знали, чтб и делать должно богам, и не стали бы приписывать богам человеческих понятий; как действий огня никто не припишет воде, потому что огонь жжет, а вода, напротив, в сущности холодна. Гэсему, если деяния достойны богов, то и деятели будут боги. Если же людям, и людям злонравным, свойственно прелюбодействовать и делать все выше исчисленное; то и делавшие это будут люди, а не боги; потому что сущность и деяния должны быть соответственны между собою, чтобы образ действования свидетельствовал о том, кто действовал, и по сущности познавалось деяние. Кто рассуждает о воде и об огне, и описывает образ их действования, тот не скажет, что вода жжет, а огонь прохлаждает. И если кто поведет речь о солнце и земле, то не станет утверждать, что земля светит, а солнце произращает травы и плоды; напротив того, утверждая это, превзошел бы он всякую меру безумия. Так языческие писатели, особенно же преимущественнейший из всех стихотворец, если бы знали, что Зевс и другие суть боги, — то не приписали бы им таких деяний, которые обличают, что они не боги, а, напротив того, люди, и людит не целомудренные. Или, если солгали они, как стихотворцы, и ты уличаешь их в этом; то почему же не солгали они, говоря о мужестве героев, и вместо мужества не изобразили немощи, а вместо немощи — мужества? Как лгали они о Зевсе и Гере, так надлежало им уличать Ахиллеса в недостатке мужества, дивиться же силе Терситовой, Одиссея оклеветать в неблагоразумии, изобразить Несторово малоумие, сложить баснь о женоподобных деяниях Диомеда и Гектора и о мужестве Гекубы, потому что стихотворцам, как утверждают они, должно все вымышлять и лгать. Теперь же говоря о людях, соблюли они истину, но не побоялись оклеветать так называемых богов. |
| 16) Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать не-существующее, и лгать, слагая басни в удовольствие слушателей. Посему-то скажут, сложили они басни и о богах. Но предлог этот всего более для них ненадежен, как докажется это тем самым мнением, какое имеют и предлагают они о богах. Ибо, если у стихотворцев все — вымыслы и ложь, то ложно будет и самое именование, когда говорится о Зевсе, Кроне, Гере, Арее и о других. Может быть, как говорят они, вымышлены и имена, и вовсе нет ни Зевса, ни Крона, ни Арея; стихотворцы же на обольщение слушателей изображают их, как существующих. Но если стихотворцами вымышлены боги, которых нет; то почему же покланяются им, как существующим? Или, может быть, скажут еще, что имена стихотворцами не вымышлены, деяния же приписаны богам ложно. Но и это не более надежно к их оправданию. Ибо если солганы ими деяния, то, без сомнения, солганы и имена тех, чьи деяния описывались. Или, если соблюдена ими истина в именах, то по необходимости соблюдена и в деяниях. С другой стороны, сложившие баснь, что они боги, верно знали, что и делать должно богам, и не стали бы приписывать богам человеческих понятий; как действий огня никто не припишет воде, потому что огонь жжет, а вода, напротив, в сущности холодна. Посему, если деяния достойны богов, то и деятели будут боги. Если же людям, и людям злонравным, свойственно прелюбодействовать и делать все выше изчисленное; то и делавшие это будут люди, а не боги; потому что сущность и деяния должны быть соответственны между собою, чтобы образ действования свидетельствовал о том, кто действовал, и по сущности познавалось деяние. Кто разсуждает о воде и об огне, и описывает образ их действования, тот не скажет, что вода жжет, а огонь прохлаждает. И если кто поведет речь о солнце и земле, то не станет утверждать, что земля светит, а солнце произращает травы и плоды; напротив того, утверждая это, превзошел бы он всякую меру безумия. Так языческие писатели, особенно же преимущественнейший из всех стихотворец, если бы знали, что Зевс и другие суть боги, то не приписали бы им таких деяний, которыя обличают, что они не боги, а, напротив того, люди, и люди не целомудренные. Или, если солгали они, как стихотворцы, и ты уличаешь их в этом; то почему же не солгали они, говоря о мужестве героев, и вместо мужества не изобразили немощи, а вместо немощи — мужества? Как лгали они о Зевсе и Гере, так надлежало им уличать Ахиллеса в недостатке мужества, дивиться же силе Терситовой, Одиссея оклеветать в неблагоразумии, изобразить Несторово малоумие, сложить баснь о женоподобных деяниях Диомеда и Гектора и о мужестве Гекубы, потому что стихотворцам, как утверждают они, должно все вымышлять и лгать. Теперь же говоря о людях, соблюли они истину, но не побоялись оклеветать так называемых богов. |
| Пиитове утвориша баснь о солнце, нарекоша его отца сыну Фаэтону, и глаголют: яко Фаэтон, видя отца си любве к себе безмерную горячесть, дерзнул есть просити его, да даст ему на своей огненной колеснице и на быстротекущих конех, чрез един день токмо, еждением утешитися. Отец, безмерием любве обдержимый, не отрече сыну просимого. Но внегда всед Фаэтон на колесницу, не седе коней правительствовати, тогда в мале небесе и земли не сожже огнем отчим, за что Дий, небесе владетель, уби его молнииною стрелою, и труп с небесе низвергл есть. Баснь се есть пиитическая, но родителям в наставление полезна, да не по всякому чад прошению соизволение творит, и да не попущают им на конех самовольства, на колеснице богатств си без управитель еждения деяти, да не неискусна суще правления свирепых коней воли своея, огнем похотей и ярости на смертную казнь себя заслужат, или у града или у Бога ( 1Цар. 2 ). Тако погибоста Офни и Финеес, сына великого архиерея Илиа: ибо пущена бывша от отца самовольно жити, много зла пред Богом твористи ( 1Цар. 4 ): но во един день Богу отмщающу, мечем враг погибоста. И отец же, яко к словесем увещания не прилагаше им жезла казни, не без отмщения скончася: ибо паде со седалища своего взнак, и сокрушися хребет его, и умре тако. Се изводство ненаказания чад, и отцу и чадом смертная погибель. Но откуду честных родителей чада злонравие стяжут? Повем вам истину, ради исправления: от матерня ласкательства, от отчия ненаказания, от обою же пространновоспитания. Блажит мати малого сына малу злобу, а злоба в сердце, аки терние, корение си утверждает, и сыну растущу, сорастет злоба паче. Егда же возрастет сын в количество непреклонное, совозрастет злоба в нрав неискоренимый: и тогда исполнится оная притча: юноша по пути своему, аще и состареет, не отступит от него, ибо якоже сосуд глинян, аще в новости, пекла напиется, никогдаже измыется: тако человек, сосуд сый скуделен, в юности нрав восприятый хранит до смерти. Тем же и Господь люди израильские обличаше чрез Иеремиа пророка сице: аще может применити ефиоплянин кожу свою, или рысь пестроты своя, и вы можете благотворити, понеже научистеся злу? Подобне трудно есть злых родителей чадом изменити злый нрав и добрая глаголати: яко от пелен родительма научаются злонравию и злословити. Не удобно трезвенным им быти, занеже от детства упиватися попущают. Невозможно чистым соблюстися: ибо в младенстве си и видят, и слышат, и творят нечистоту невозбранно. Оле злонравия! Оле богомерзских налогов! Ктоже за сия суд приемет? Ей, якоже насадителем сада, вина приписуется кривины древес, яко не исправляху в юности их: и яко художником нелепие причитается вещей, неискусно ими содеянных: тако родителям приписуется вина злонравия чад их: и суд приимут, яко в детстве научиша, или попустиша им злобе навыкати. Вы, православные люди, да не приимите суда о злонравии чад ваших, тщитеся воспитывати я добре, храняще сия вещи, нуждные благовоспитанию. |
| Опечалился я от того, что муж, которому поручено пасти, и вверено такое стадо, и повелено врачевать немощных овец, не только сам болен и весьма сильно, но и старается заразить болезнию и овец, и хуже диких зверей терзает своих овец. Эти похищают и терзают овец заблудших и отделенных от стада; а он, находясь в средине его и считаясь пастырем и хранителем, вносит скрытое заблуждение в тех, которые повинуются ему. Ибо когда (кто) открыто сражается, можно и уберечься; а если под видом дружбы приготовляет коварство, то находит неприготовленным того, против кого сражается, и удобно наносит ему вред. Поэтому сражающиеся скрытно вреднее, нежели те, которые сражаются открыто. Меня особенно сокрушает то, что под именем и под ведом благочестия, и состоя в достоинстве пастыря, он изрыгает еретическия и хульные слова, и возобновляет уничтоженное прежде, пустое и вместе нечестивое учение Аполлинария; а сверх того он не только уважает это (учение), но и дерзает анафематствовать тех, которые не хотят соглашаться с ним, если впрочем это действительно его произведения, а не кто-нибудь из врагов истины, поднимая пламень на высоту, сложил от его имени и бросил на средину, подобно яблоку раздора, о котором сложена баснь. Итак он ли это или другой кто, только под его именем, сложил их, я, при пособии света всесвятого Духа, рассматривая еретическое злословие, по мере данной мне силы, обличил его, сколько можно было, противопоставил евангельское и апостольское учение, показал нелепость его мнения и сделал ясным, сколько оно несогласно с божественными догматами, сличая главы с словами божественного Духа и показывая, сколько они чужды и несогласны с божественными. А против дерзости проклятия скажу только, что Павел, великогласнейший проповедник истины, дерзающий и против ангелов, анафематствовал тех, которые повреждают евангельское и апостольское учение, а не тех, которые пребывают в преданных богословствующими мужами определениях ( ροις); потому что таковых оградил и благословениями, говоря: елицы правилом сим жительствуют, мир на них и милость, и на Исраили Божии ( Гал. 6, 16 ). |
| Все обстоятельства, на которых он основывал свою славу: парижское путешествие, удостоившееся стихов самого Дмитриева, дружба с милою mme Рекамье, свидание с самим – легко сказать! – Наполеоном, наконец тонкий вкус и некоторое вольномыслие, легкая поэзия – все вдруг стало не только неинтересным, но и прямо подозрительным. Он сурово отклонил при случае честь, которую воздавали ему как певцу «Опасного соседа», и даже выразил предположение, что эта поэма принадлежит покойному Баркову. Когда изумленный собеседник сказал, что Барков умер полвека назад, а в «Опасном соседе» осмеивается Шишков, Василий Львович с досадою возразил: – Вовсе не Шишков, а Шаховской, – но, впрочем, остался при своем мнении. Он отрицал при случае как нелепую баснь, кем-то пущенную, слух, что он некогда представлялся Наполеону, когда тот был первым консулом, хотя ранее любил об этом рассказывать. – Стал бы я ему представляться, – говорил он с видимым презрением. Он нашел вынужденным умалчивать также о давнем гастрономическом влечении, и однажды, когда в дворянском собрании один приятель по привычке обратился к нему как к знатоку французской кухни, Василий Львович раскричался. Он заявил, что решительно не любит ни одного блюда французской кухни и что всему предпочитает гречневую кашу. В сущности, это была чистая правда, но для того, чтобы Василий Львович в ней сознался, должна была приблизиться война. Василий Львович весь день разъезжал теперь по городу и разузнавал самые верные вести. Он ничего не понимал в начинающейся войне. Слухи тяготили его. Впрочем, он со страстью толковал о новых передвижениях, читал дома вслух реляции, а о мартинистах утверждал, что всегда был против умствователей, что одно дело логика, а совсем другое – заблуждение. Он появлялся везде, был бодр, ругал французов, но как-то раз вернулся домой потерянный, туманно посмотрел на Аннушку и признался в смертельной тоске. – И чего им, проклятым, дома не сидится? – сказал он о французах, и добрая Аннушка заплакала. Слава его, так внезапно разгоревшаяся, столь же внезапно, разом померкла, оборвалась. |
| «Мысли на каждый день года» Да будут чресла ваша препоясана, и светильницы горящи. Надо быть готовым на всякий час: не знаешь, когда придет Господь или для последнего суда, или для взятия тебя отсюда, что для тебя все равно. Смерть все решает; за нею итог жизни; и что стяжаешь, тем и довольствуйся всю вечность. Доброе стяжал – блага участь твоя; злое – зла. Это так верно, как верно то, что ты существуешь. И решиться все это может сию же минуту – вот в эту самую, в которую ты читаешь эти строки, и затем всему конец; наложится печать на твое бытие, которой никто уже снять не сможет. Есть о чем подумать!.. Но надивиться нельзя, как мало об этом думается. Что за тайна деется над нами! Все мы знаем, что вот-вот смерть, что избежать ее нельзя, а между тем совсем почти никто об ней не думает, а она придет внезапно и схватит. И то еще… когда даже схватывает смертельная болезнь, все не думается, что конец пришел. Пусть решат это психологи с ученой стороны; с нравственной же нельзя не видеть здесь непонятного самопрельщения, чуждого только внимающим себе. Толкование св. Василия Великого на 46 стих 12-й главы Евангелия от Луки Огорчившие Духа Святого лукавством начинаний своих или ничего не приобретшие к данному будут лишены того, что получили, и благодать отдастся другим, или, как говорит один из евангелистов, они будут растесаны совершенно, под растесанием разумея конечное отчуждение от Духа. Ибо не тело делится на части, чтобы одна часть была предана наказанию, а другая освобождена; потому что походит на баснь и недостойно праведного Судии предположение, что подвергается наказанию одною половиною, кто согрешил весь. Так же и душа рассекается пополам, потому что она вся и всецело приняла греховное мудрование и содействовала телу во зле. Напротив того, растесание сие, как сказал я, отчуждение навсегда души от Духа. Ибо ныне Дух, хотя не имеет общения с недостойными, однако, по-видимому, сопребывает некоторым образом с теми, которые запечатлены однажды, ожидая их спасения по обращении; а тогда совершенно отсечется от души, поругавшей Его благодать. Посему несть во аде исповедующийся и в смерти поминаяй Бога ( Пс. 6:6 ), потому что там не сопребывает уже помощь Духа. Как же можно представить, чтобы суд совершился без Святого Духа, между тем как Слово показывает, что Он есть и награда праведных, когда вместо залога дано будет совершенное, и что первое осуждение грешников будет состоять в том, что отнимется у них все, что почитают себя имеющими. Вопрос и ответ св. Василия Великого на 47–48 стихи 12-й гл. Евангелия от Луки |
| Господь мира Иегова, Исх. 23:7 . Господь всего мира, Мих. 4:13 . А так как эти выражения языка евреев, современных Мохаммеду, теже, что арабское выражение «Господь миров» (Сур. 1:1.), вошедшее и с Коран, то Мохаммед слыша, что евреи своих учителей называют, не задумался утверждать, что опричь Бога они своих книжников принимают за Господов. Кр. 9:31. 6) Словом ахбдар, которым Коран в этом месте называет еврейских учителей и которое он в других местах ставит всегда вместе с словом раввины, а потому дает обоим словам один смысл (Крн. 5:48. 68.), евреи означали особливую степень своих законоучителей, достоинством несколько ниже раввинов. У них слово мн. значит: ученый, знающий или мудрый, как видим это у истолкователя слов в книге Косри; он говорит: «Мудрый израильтянин на языке наших раввинов – благословенна память их» – называется хавер» 10 . В приведенных выше из 9 главы Корана слова Мохаммеда, под словом разумея тех же лиц, которых он разумеет под словом, и смысл последнего не различая от арабского слова, выдал нелепый и небывалый факт, что евреи боготворили своих мудрецов или законоучителей. К исчисленным нами слова, перешедшим в учение Корана из еврейского языка, надобно присоединить еще слова, которых прямой смысл, с каким употреблены они в священных книгах или какой они имеют в более чистом учении евреев, совершенно изменился в учении мохаммеданском под влиянием понятий языческих народов, так что первоначально соединяемое с ними понятие затерялось. Указание первоначального смысла их и исторического их значения объяснит нам только то, как истинные понятия мало по малу меркнут среди недоразумений, предрассудков, вымыслов у тех народов, к которым они переходят. 1) таннур «печь». Еврейское слово таннур (фаннур) с этим же значением читается в книге Левит. 2:4 . Исх. 7:28 . Быт. 15:17 . Исайи 31:9 . Коран говорит, что при Ное потоп начался тем, что закипел таннур – закипела печь, или как понимают мохаммедане, печь с кипением излила воду (11:42.23:27.). Бейзави в объяснении 42 стиха 11 главы говорит, что она находилась в Куфе, на том месте, где стоит ныне мечеть, или была в Индии, или в Аин-Вардате, месопотамском городе. Другие говорят еще, прибавляет Бейзави, что эта печь была та самая, в которой пекла хлебы Ева, что эта печь, не походившая на нынешние, переходя от одного патриарха к другому, была напоследок у Ноя. Баснь эта перешла к Мохаммеду и его последователям от персидских магов, которые говорили, что воды потопы полились из печи одной старухи, по имени Зала-Куфа. Ее-то имя, кажется смешалось с именем города Куфы, в котором Мохаммедане указывают место таннура. Под словом некоторые из мохаммедан разумеют поверхность земли и место, откуда вытекает вода, источник, родник. Это последнее мнение указывает на то, что словом когда-то означали выражение книги Бытия о начале потопа: «разверзлись все источники великой бездны и окна небесные отворились». Быт. 7:11 . |
| В юношах есть такого рода природная болезнь, что они, по легкомыслию, будто уже на самом деле имеют то, чего желают. Во время бездействия и ночного покоя они выстраивают различные химеры и, по непостоянству разума, стремятся ко всему: обещают себе знатное состоянное, знаменитый брак, счастливое многодетство, глубокую старость, всеобщее уважение и пр. Потом, не смогши ни на чем остановить своей надежды, устремляются к тому, что между людьми считается великим, приобретают огромные дома, наполняют их многоразличными сокровищами, присваивают себе столько земли, сколько суета помыслов отделит им от всего земного шара. Заключив суетные блага в житницах, прибавляют к ним стада, множество рабов, военачальства, брани, победы и самое царство. Исчислив все это суетными помышлениями ума, они безумно думают, что уже пресыщаются воображаемыми предметами и видят их у себя под ногами. Эта болезнь — грезить наяву — свойственна душе праздной и нерадивой. Чтобы уврачевать эту слабость ума и надмение помыслов и обуздать непостоянство разума, Писание дает мудрое повеление: внемли себе; не обещай, чего нет, а располагай настоящее к своей пользе. Внемли себе, т.е. обращай око души на самого себя, согласно ли с заповедью ведешь жизнь, не согрешил ли в чем помышлением, не поползнулся ли язык, предварив разум, не сделано ли что руками твоими без твоего произволения; и когда найдешь в житии твоем много прегрешений, говори с мытарем: Боже, милостив буди мне, грешному. Внемли себе — этот глагол принесет тебе пользу в благополучии, как добрый советник и напоминатель о делах человеческих, усладит твое сердце в бедствии, так что ты не впадешь ни в гордость, ни в высокоумие, ни в отчаяние, ни в предосудительную печаль. Если ты величаешься богатством, превозносишься знаменитостью предков, хвалишься отечеством, красотой и почтением от всех, то внемли себе, что ты смертен, что земля и в землю отыдешь. Представь себе тех, которые прежде тебя отличались от других таким же великолепием: где основатели гражданских обществ, где непоборимые витии, где сочинители похвальных слов, где знаменитые владетели коней, полководцы, градоправители, самодержцы? Не все ли пепел? Не все ли баснь? Не в костях ли нескольких вся память жизни их? Приникни к гробам, едва ли можешь различить слугу от господина и бедного от богача!.. |
| Истина этих положений во всей силе сказывается, когда богач и бедняк отходят в ту страну, где всем уготовано справедливое возмездие – по делам каждого. Это с поразительною ясностью изображено в загробной судьбе евангельских богача и Лазаря. «Бысть же умрети им. Умер богач, и был похоронен; отошел и Лазарь; не скажу: умер; потому что смерть богача была действительно смертью и погребением, а смерть бедного – отшествием и преставлением к лучшему, переходом с поприща борьбы к наградам, из моря в пристань, от сражения к торжеству, от подвигов к венцу. Отошли оба туда, где предметы имеют истинный вид; театр закрылся и маски сняты. На здешнем театре в самый полдень употребляются завесы, и многие являются на сцене в чужом виде и с масками на лице, пересказывают старую баснь и повествуют о каких-нибудь делах; иной представляется философом, не будучи философом; иной царем, не будучи царем, по только имея вид царя – по содержанию басни; иной – врачом, не умея управиться и с деревом, но только надевши платье врача; иной – рабом, будучи свободным; иной учителем, не зная и грамоты; представляются не тем, что они суть на самом деле, а что они действительно, тем не показываются; показывается врачом тот, кто вовсе не врач; показывается философом тот, Кто только на маске имеет такую прическу; показывается воином тот, у Кого только платье воина; но как ни обманчив вид маски, он не изменяет природы, действительность которой извращает; маски держатся, пока увеселяющиеся сидят (в театре); но когда наступит вечер, театр закроется, и все разойдутся, тогда маски сбрасываются, и кто в театре представлялся царем, вне его оказывается медником; маски сброшены, обман прошел, открылась истина; и оказывается вне театра рабом, кто внутри его представлялся свободным; внутри (театра), как я сказал, обман, а вне – истина; настал вечер, кончилось зрелище – и открылась истина. Так и в жизни и при кончине. Настоящее – театр; здешние предметы – обманчивая внешность, и богатство и бедность, и власть и подвластность, и тому подобное; а когда кончится тот день, наступает ночь для грешников, а день для праведников; когда закроется театр, когда обманчивые виды будут отброшены; когда будет судим каждый своими делами, – не с богатством своим, не с властью своей, не с почестями и могуществом своими, но каждый с делами своими – и начальник и царь, и женщина и мужчина; когда (Судья) спросит нас о жизни и добрых делах, а не о важности званий, не о низком состоянии бедности, не о высоком состоянии надменности (и скажет): подай Мне дела, хотя ты и был раб, лучшие, чем у свободного; хотя ты была женщиною, более мужественные, чем у мужчины; когда отброшены будут обманчивые внешности; тогда обнаружится и богатый и бедный. |
| 2) Еще даст триста человеке воинов, для стражи города, которые всегда иждивением Святейшего Отца будут содержаны. 3) Две галеры, его же деньгами снабденные, готовы будут для твоего охранения. 4) Иерусалимское путешествие, будет уже в Константинополе, и большие галеры, которые плавающих отвозят, для поклонения животворящему гробу, впредь станут приходить в Константинополь. 5) Ежели тебе нужда будет в больших воинских кораблях для помощи, то на Папском же содержании дано будет тебе двадцать кораблей вооруженных на полгода, а естьли токмо десяти потребуешь, то чрез целый год при себе иметь их будешь. 6) Ежели случится надобность тебе в сухопутном войске, то самим Иисус Христом мы клянемся, что Папа ревностно стараться будет, дабы Христианские народы приходили к тебе (т. е. Греческому Императору) для спомоществования. И сии Кардиналами сказанные слова повелел Император написать и печатьми утвердить, и проч. Дозде писатель собора. Все же сие обещано было еще прежде совершенного заключения соединения. И так не удивительно, что столь великие обещания побудили Императора совершить дело соединения, когда и для неизвестной надежды он из Константинополя поехал в Италию: притом и сие тогда ему не могло не прийти на мысль, что соединение оное без нарушения православные веры быть не может, поскольку Римляне всегда сильно вооружалися за новый догмат свой, да и надежды никакой не оставалося Императору, чтоб его сообщники уговорили сих отвергнуть оное. Здесь еще надобно примечать, что Иосиф Патриарх Константинопольский еще прежде заключения соединения скончался во Флоренции, однако же писатель собора оного утверждает, будто бы он уж при смерти будучи письменно объявил свое мнение, что он все Римские церькви догматы приемлет за истинные и справедливые: но это конечно на баснь походит, ибо писатель собора повествует, что оное рукописание по кончине Патриаршей, найдено в его спальне. Однако же естьли оно точно там найдено, то непременно каким ни есть беззаконным человеком вымышлено ложно, и подкинуто. |
|
|
