| Тут появилась матушка Лариса... Худенькая, бодрая, темноглазая, в вязаной скуфейке, как и у батюшки, в очочках, такая вот серьёзная учительница математики, которая, если улыбнётся, так будто подарком одарит, - ну ничем не напоминает «литературную попадью» в чепце и широких долгих юбках с оборками, пухлыми ласковыми ладонями и упругими щеками, ещё хранящими брусеничный румянец. - Батюшка, соловья баснями не кормят, - строжась, подсказала матушка Лариса. - Не томи на улице, приглашай гостей в дом. - Ничего, потерпят... Дай поговорить. Я их дольше ждал, - сварливо сказал отец Виктор, не утерпел и сочно засмеялся. - На колокольню залез, топоришком-то стук-бряк, а сам вполглаза выглядываю. Ага, вижу, у Максатихи гости дорогие пылят. За шестьдесят километров вас увидал... Кричу матушке: щи заваривай... Думаю, чай, не проедут мимо. Хотел даже в колокола ударить. - Щи-то ещё со вчерашнего дня ждут. Не мори людей, - напомнила матушка. Проповедь о расслабленных Отец Виктор, как бы выждав определённое время, потомив нас, повёл к себе. В сенцах поднялись по высокой лестнице. Одна дверь - в жило, другая - видимо, в хлев, откуда припахивало навозцем. В избе было сумрачно, стыло, и от этой нахолоделости показалось мне особенно неуютно, тесно, какая-то печать крестьянской непритворной бедности лежала на всём. Печь, рукомойник, стол рукодельный с лавкой, в углу тябло с иконками. Пожалуй, и всё, что остановило взгляд. Вот такое же скудное крестьянское житьё было у моей соседки Зины (ныне покоенки) в деревне Часлово. Постоянно, бывало, приговаривала она: «Да хоть всё нажитое за жизнь барахло вытащи на улицу - никто не подберёт». Так же у отца Виктора - откуда богатству быть, если живут с матушкой на одну крохотную пенсию, а «с прихода нет дохода». Батюшка принёс беремце дров, затопил в горенке печуру-столбушку с длинным жестяным рукавом, подвешенным к потолку на проволоке, занёс хозяйке воды, пока та толклась возле плиты, разогревая обед, сходил в хлев и кинул скотинке сенца, курам-уткам зернеца, потом подоил козичек. (Матушка совсем обезручела.) Прежде чем самому за стол сесть - накорми, обиходь животинок... Тут скромно появились две миловидные женщины-клирошанки - видно, что не случайные в дому, - и молчаливо принялись наряжать на стол, нарезали гостинцев-закусок. Им-то, наверное, заранее было доложено, что гости из столицы наедут. |
| Командор предложил нам котел варить уху. Аким сухо отказался. Он отчего-то сторонился Командора, терпеть его не мог и не скрывал этого. Котел, чайник, веревки, спрятанные Колей в лесу, мы так и не сыскали. Сердит Аким, ворчлив, ругался под нос, подшвыривал в лодке барахло. Рыбачки меж тем подваливали и подваливали, прятались с лодками за мысом Опарихи. На приволье сварили ведро стерляжьей ухи, споро хлебали ее деревянными ложками, пили вино кружками и прокатывались насчет алкоголизма — любимейшая тема современности, не переставали изводить Грохотало осетром, но Грохотало сделался еще громадней, еще закомлистей, его уже не только насмешками — пулей не пробить. Горбясь медвежьим загривком, он сидел отшибленно ото всей компании, по другую сторону костра, на чурбаке, чавкал, пожирая харч. Хлеб он не резал, отхватывал зубами прямо от булки, затем острущим ножом пластал вместе с кожей кус сала, кидал его в рот, будто дополнительный заряд в казенник орудия, после чего мочалкой сгибал горсть берегового лука, макал в хрушкую соль, затыкал им разверстый малиновый зев и принимался жевать, тоскливо куда-то глядя при этом и о чем-то протяжно думая. «Едо-ок!» — завистливо вздохнул я. Компания, хлебавшая уху, становилась все оживленней. Мужик в прорезиненной куртке, в вязаной городской шапочке толкнул в бок соседа, кивая в мою сторону, — сибиряку обносить ложкой или чаркой людей позор и наказание. — Имя нельзя! — уставившись поверх костра, заявил Дамка. На нем шуршала, не гнулась все та же телогрейка, в которой он был и два года назад, — от ворота до подола измазанная рыбьими возгрями, местами она уже ломалась. — У их, — указал он вдаль деревянной ложкой, — вступил в полную борьбу закон против алкоголизьмы. Гай-ююю-гав!.. Командор, словно вспышкой электросварки, резанул его взглядом, молча подвинулся, потеснил городского, тот старшего Утробина. Аким пожимал плечами, как, мол, хочешь — быть в компании без своей доли он считал зазорным, — «своей» я ему не дал купить — больно канительно с ним выпившим. Я вынул из рюкзака хранимую на всякий случай бутылку коньяка и поставил к котлу: |
| Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова! Раздался ужасный грохот! И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня. И у меня сердце замерло от испуга. А Ефросинья Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут пожалуйте – тах-тах из-под кровати! Она полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом: – Ка-ра-ул?! Я хотел ей ответить: «Что вы, Ефросинья Петровна, какое там „караул“? Спите дальше, это я, Дениска!» Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да еще с хвостиком: – Апчхи! Чхи! Чхи! Чхи!.. Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное, здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно: – Караул! И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так: – Апчхи-уу! Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала еще тише и слабей: – Грабят!.. И видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно. А вот если… И тут она довольно громко завопила: – Режут! Вот какое вранье! Кто ее режет? И за что? И чем? Разве можно по ночам кричать неправду? Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она все равно не спит, мне надо вылезать. И все подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу. Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова: – Грабаул! Караулят! А я выскочил, и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь. Я повернул ключ, но оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахло падает. |
| Образовалась путаница и с тематикой научных исследований, приписанной различным институтам. Например, согласно данным отечественной базы, в Институте ядерной физики в Новосибирске проводились исследования по астрономии, а Институт математики имени С.Л. Соболева серьёзно занимается литературоведением. В Минобрнауки тогда объяснили, что проект дорабатывается, а проверкой и правкой данных следует заняться... самим учёным. На сайте появились сообщение о том, что проект «функционирует в тестовом режиме», и просьба сообщать о неточностях по электронной почте и телефонам. Больше никаких принципиальных изменений не происходило. Словом, средств и времени на «Карту российской науки» было потрачено немало. Согласитесь, чтобы заявить во всеуслышание, что на выходе получилось откровенное барахло, Ольге Васильевой нужно было обладать изрядной долей мужества. Делать подобные заявления, как минимум, неприятно. Например, учитывая тот факт, что Людмила Огородова, в сентябре 2013 года утверждавшая , что проект «Карта российской науки» «находится на завершающем этапе и будет основным системным инструментом для принятия решений в разных областях», до сих пор занимает пост замминистра образования и науки - правда, науку уже не курирует. Итак, похоже, процесс переосмысления и переоценки в ведомстве Васильевой идёт полным ходом. Глядишь, и результаты появятся. Впрочем, избавление от балласта - тоже неплохой результат. Без него будет легче. Комментарий profiok.com «Наблюдая со стороны за происходящим в Минобрнауки, я отмечаю для себя очень ценное для управленца качество, присущее Ольге Васильевой - желание идти на контакт, - комментирует заместитель директора Центра экономического развития и сертификации (ЦЭРС ИНЭС) Юрий Смыслов. - Ольга Васильева нашла время встретиться с предпринимателями в Торгово-промышленной палате РФ, она приглашает заинтересованных экспертов войти в Общественный совет при министерстве, она постоянно призывает родителей, педагогов и школьников вместо обсуждения проблем в соцсетях сообщить о них в Минобрнауки - так получится и быстрее, и эффективнее. Если Васильева с такой же готовностью будет выслушивать представителей научного сообщества и всех, кто так или иначе заинтересован в развитии науки и видит проблемы изнутри, думаю, у неё довольно быстро получится выровнять ситуацию и в этой сфере. |
| Он приходит в класс. Начинается знакомство с ребятами. Многие дети приносят в школу любимые игрушки, интуитивно чувствуя, что это на первых порах поможет им установить контакт. Мальчик тоже приносит красивые иностранные машинки и тоже хочет установить контакт. Его машинки сразу привлекают внимание: не у всех есть дорогие игрушки. Но когда чья-то рука протягивается к яркому фургону, хозяин очень спокойно задает вопрос: — А где залог? — Какой залог? — растерянно лепечет претендент на фургон, которому консервативные родители не преподали основы “новых экономических отношений”. — Какой? — Мальчик критическим взглядом окидывает свою машинку. Ну, это барахло, гонконгское производство… Пяти долларов в час хватит. Можно в рублях по курсу. Потом внимательно смотрит на своего приунывшего собеседника и, сжалившись, добавляет: — В крайнем случае гони материальный эквивалент. Рюкзак оставь или кроссовки. — У, жадина! — негодует вконец ошалевший от непонятных слов одноклассник, плетясь к своей парте. И назавтра, войдя в класс, мальчик слышит это слово — приговор со всех сторон. Контакта не получилось. А ведь на самом деле он не жадный. Он всего-навсего любит своего папу и хочет, как всякий нормальный ребенок, ему подражать. А папа общается с людьми именно в такой манере. Очень скоро у мальчика возникает желание сменить школу, и родители находят ему другую, которая вызывает у них доверие уже тем, что называется “гимназия”. В гимназии у мальчика нет проблем с игрушечными машинками, здесь он получает “материальный эквивалент”. Первоначальный контакт налажен. Но автомобильная тема роковым образом продолжается. Узнав, что мальчик живет в соседнем доме, новый приятель предлагает ему вместе погулять. А в ответ слышит: — И что мы будем делать? Товарищ (удивленно): — Как что? Что всегда… Ну, поиграем во что-нибудь… Мальчик: — Мой папа говорит: “Время — деньги. А будешь много играть — жизнь проиграешь”. Лично мое время стоит два доллара в час. Товарищ: — То есть как? Мальчик: — А очень просто. Я папе машину мою. Кстати, к нему сегодня вечером партнеры из инофирмы должны подъехать. Можешь и ты заработать. (Достает карманный калькулятор.) Так. Два доллара в час. Хотя нет… У тебя квалификация не та. Максимум полтора дадут. Тряпку и ведро с собой принесешь? |
| Мишина голова то откидывалась назад, то плюхалась на грудь, серебристая плешь вспыхивала под фонарями, шляпа лежала на полу, Миша говорил: «Это Дина… Пускай она… Меня не касается… Меня не трогайте…» Потом встретились еще раза два, тоже на улице, шли в ресторан; однажды подсел Ройтек, Киянов держался презрительно, и тот ушел, Миша ничего не рассказывал; как-то на темной площади, когда ждали такси, Миша, сильно подвыпив, сказал: «Боря, прости меня, я прочитал твой роман… вроде бы исторический… Не надо было читать, конечно… По-моему, барахло. По-моему, чтоб написать такой роман, не надо было… — Он качнулся. — Прости меня, Боря». Киянов мог не слышать. Тетерин бубнил невразумительно. Киянов спросил: «Помнишь, ты просил снять фамилию с пьесы, а деньги посылать Татьяне?» — «Когда? — хрипел Тетерин. — Не помню…» — «Ты прибежал ко мне ночью!» — «Ни черта не помню… Забыл, Боря…» — «Как же ты мог!» — тихо воскликнул Киянов. «Не помню, — ухмылялся, мотая седой башкой, Тетерин. — Честно тебе скажу, не помню». О смерти Киянова Антипов узнал в Ялте, купив газету в киоске на набережной. Было душнейшее лето. На пляже занимали место с шести утра. Антипову надоело, он хотел отсюда удрать. Больше часа Антипов простоял в очереди на переговорной, пока дозвонился в Москву одному знакомому и тот рассказал: Киянов по ошибке принял большую дозу веронала, которым вообще-то злоупотреблял. Похороны были вчера. Народу пришло много. От бюро выступал Гвоздев, от секретариата — Коровников, очень плакал его старый друг Тетерин, ему не давали слова, он был пьян, устроил шум, орал непристойно. Гвоздев получил нагоняй от Коровникова. Знакомый кричал: «Как погода в Ялте? Стоит ли приезжать? Хочу приехать дней на десять!» Антипов сказал: «Погода изумительная. Приезжайте». Антипов сел на первый попавшийся пароходик, отходивший куда-то, к вечеру оказался в Феодосии, там купался, ужинал в ресторане, деньги кончились, он заснул на скамейке на набережной мертвецким сном и проснулся на рассвете от холода — розовая мгла стояла над морем, дул ветер, что-то менялось. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > О мифах и рифах заграничной жизни Главы из книги " Хочу жить на Западе! " Часть пятая 04.03.2012 1942 Время на чтение 14 минут Часть первая Часть вторая Часть третья Часть четвертая МИФ: ЗАПАДНЫЕ ОДЕЖДА И ОБУВЬ - ВЫСОКОГО КАЧЕСТВА Пояснение мифа: Европа издревле считалась законодателем моды. Европейская одежда и обувь - эталон для подражания. Применяя передовые технологии, европейским дизайнерам удается создавать высококачественную одежду и обувь по доступным ценам. На первых курсах обучения в институте мечтой большинства моих сокурсниц была поездка в Европу. И вовсе не для того, чтобы проникнуться европейской культурой или насладиться красотами архитектуры. Основной целью был «шопинг». Несмотря на то, что советские времена уже давно закончились и к нам в страну хлынула нескончаемая масса долгожданного импорта, в воздухе по-прежнему витал миф о том, что там, «за бугром», одежда совсем другая, из высококачественных материалов, сшитая искусными мастерицами на самом передовом оборудовании, а не это «китайское, тайваньское, турецкое (список можно еще долго продолжать) барахло», которое мы вынуждены носить. Все эти мифы тщательно поддерживались многочисленным количеством совершенно бесполезных, зато модных журналов, одежда в которых с каждым номером становилась чем менее носибельной, тем более модной. Благо, что эти самые журналы были далеко не всем по карману. Спустя почти десять лет, я начинаю понимать, почему на Западе так ценен ручной труд, почему вещи с логотипом hand-made стоят огромных денег и люди готовы платить эти деньги. Но, к сожалению, доступна эта роскошь далеко не всем. Давайте попробуем разобраться вместе, в чем причина. ИЗ ПИСЕМ ЭМИГРАНТОВ: Австрия. «Меня поначалу удивляли и умиляли, а затем настораживали и пугали те изменения, которые на моих глазах из года в год происходили на австрийском рынке одежды и обуви. Вроде бы тема маловажная, не самая насущная, а ведь люди из такого далека едут на Запад, чтобы купить «высококачественные европейские шмотки». Ведь в России продают всё пошитое «ногами» в Турции или Китае, так что о качестве остаётся только мечтать. То ли дело Европа! |
| По его словам, «нельзя эксплуатировать технику до бесконечности». «Когда два или три года назад упал «боинг» под Пермью (в той авиакатастрофе погиб боевой генерал Владимир Трошев, который прошел через всю Чечню, но не погиб в Чечне, а погиб в результате крушения гражданского самолета), то это был не самолет отечественного производства. Но этот «боинг» до этого 20 лет отслужил в Китае! То есть мы его взяли как б/у. Наши авиакомпании дошли до такого состояния, что вынуждены подбирать технику уже даже не у передовых держав, а у тех стран, которые совсем недавно были развивающимися государствами. Однако мы, тем не менее, подбираем эту технику, чтобы извлечь из нее максимальную прибыль», - подчеркнул Алексей Пушков. «Все это наводит на очень печальные мысли, - продолжил он. - Когда нам говорят, что нам нужен новый раунд приватизации, хочется понять, к чему он должен привести. Ведь известно, на что ориентируется наш бизнес. Он будет опять эксплуатировать все те же устаревшие технические средства и мощности, не вкладывая в них средства. Неужели ради этого мы будем устраивать приватизацию? Обратите внимание, даже в «лихие 1990-е» катастроф было меньше, чем сейчас, потому что тогда у нас еще был советский технологический запас прочности. Кстати говоря, Медведев говорил в своем выступлении перед Федеральным Собранием, что мы до сих пор живем на советском промышленном и технологическом фундаменте, практически не создавая ничего нового». «Сейчас президент уже предлагает Министерству обороны закупать западную военную технику вместо российской, потому что, как он выражается, «не надо закупать барахло». А ведь в советское время наш ВПК был одним из самых передовых в мире. Когда речь зашла о введении универсальной платежной карты, Дмитрий Медведев посетовал, что, пока мы будем разрабатывать свой собственный чип, пройдет около 15 лет, так что давайте выпускать эту карту на базе импортных чипов. Получается, что мы не можем даже сделать собственный чип. А ведь этим же занимаются практически везде: на Тайване, в Малайзии, в Бразилии, то есть тех странах, которые еще лет 20 назад с восхищением смотрели на нас, как на великую державу, которая первая отправила в космос человека. А сегодня мы даже не можем изготовить чип для электронной карты», - отмечает политолог. |
| …В разное время, в разных районах США, мне пришлось познакомиться с тремя священниками. Разного возраста, разного происхождения, разного темперамента, разных «юрисдикций», между собой они имели мало общего. Однако к своему удивлению я заметил, что когда речь заходила о чем-то очень важном, когда они говорили – пусть даже на разных языках – о Боге, о Церкви, о человеческой душе, между всеми тремя словно возникало некое родство: они становились похожи друг на друга, словно родные братья. Что за странность? Загадка разрешилась очень просто и вполне закономерно: все трое, на том или ином этапе своей жизни, были знакомы с владыкой Андреем (Рымаренко, +1978), архиепископом Роклэндским, который некогда, будучи еще молодым священником, проводил в последний земной путь преп. Нектария Оптинского, и чей дух он пронес по залитым кровью и слезами дорогам Второй Мировой войны и послевоенного беженства. Позади был и горестный распад семьи – изгнание с полицией из собственного дома, расставание с женой и детьми, – и распад коммунизма в России, и распад самой России, и даже в известной мере распад Америки. Если в первый же вечер по прибытии в Бостон наш тамошний приятель вразумил нас со знанием дела: «Учтите, в целом это честная страна», – то пятнадцать лет спустя, в эпоху Клинтона, такое мог сказать лишь комик да умалишенный… На Пасху 99-го года началась агрессия против Сербии, которая расставила все точки над «i». В те дни мне как раз пришлось ехать в командировку, и я помню то чувство едкого стыда, с которым я предъявлял в аэропортах американский паспорт. Я написал в консульство, восстановил русское гражданство (точнее, получил его впервые: я был когда-то гражданином СССР), отдал домашнее барахло в «Армию Спасения», купил билет и два чемодана, сел в самолет – и вот я уже стою в тени храма Христа-Спасителя, высоко задрав голову, смотрю на золотые купола в осенней синеве, слушаю пение колоколов и, вспоминая бабушку, повторяю вполголоса слова Псалмопевца: «Благ еси Ты, Господи, и благостию Твоею научи мя оправданием Твоим». |
| — Эй ты, фраер, — лениво окликнул он. — Куда прешь? Я с любопытством, но без боязни поглядел на белобрысого мальчишку с ленивым лицом и бесцветными ресницами. Потом уверенным голосом поставил его в известность, что здесь живу. — Живешь? — холодно удивился он. — Жил ты здесь, это точно. А сейчас твоя жисть кончилась. Капут. Спокойной жизни действительно пришел «капут». Подзатыльники, шалабаны, комки снега за воротом «украшали» мои дни так сильно, что я не видел света. Не было покоя даже дома. Ноздря проковырял в тонкой перегородке дырку и обстреливал меня из резинки проволочными скобками. Он ухитрялся попадать по ушам, и боль была ужасная. Учился теперь Ноздря в нашей школе, в пятом классе. На переменах он меня не трогал, но дорога в школу и обратно казалась мне пыткой. Она была полна страха перед новыми Борькиными издевательствами. Однако бывали и у Ноздри черные времена. Иногда по вечерам дядя Глеб лупил его ремнем за двойки, курение и прочие грехи. Я утыкался лицом в подушку и зажимал уши, чтобы не слышать звуков расправы, но это не помогало. Ноздря пронзительно верещал. На следующий день Ноздря бывал злым, как сто голодных дьяволов. Он ненавидел меня за то, что я знал о его унижении. Он думал, что я радуюсь его беде. Особенно возненавидел он меня с тех пор, как я забрал карту. Нашу с Павликом карту. Павлик не увез ее, оставил в пустой комнате. Однажды в коридоре я увидел, как тетя Ага таскает в кладовку чемоданы и корзины. Дядя Глеб и Ноздря помогали ей: тоже носили какое-то барахло. Тут-то я и увидел карту. Ноздря волочил ее, свернутую, по полу. — Это наша! — крикнул я с внезапной яростью. — Куда тащишь, ворюга?! Ноздря медленно повернул ко мне рыбье лицо. Сказал шепотом: — Иди отсюдова… знаешь куда? Никуда я не пошел. Намертво вцепился в карту и рванул к себе. — Что за шум? — спросил дядя Глеб. Чувствуя, что разревусь, я заговорил торопливо и зло: — Это наша! Мы с Павликом играли! Он мне оставил, а не вам! Не имеете права! Все равно моя… — Отдай, — сказал Борьке дядя Глеб. |
|
|
