| «Митерикон» – уникальный литературный памятник христианской письменности начала XIII столетия. По мнению одних исследователей, принадлежит монаху Исайе, жившему в кон. XII – нач. XIII в. c. 128]. В Византии, по мнению других, автором этих посланий может быть Исайя Отшельник (IV века) c. 134] или монах Исайя (X века) c. 263]. «Митерикон» состоит из наставлений и изречений о монашеской жизни, которые адресованы блаженной Феодоре. Большинство исследователей сходятся во мнении, что Феодора жила в конце XII – начале XIII вв. Так, исследователь Ириней Хаушерр 1 предполагает, что она была родной дочерью византийского императора Исаака II Ангела c. 286], этой же точки зрения придерживается Мария Гейне c. 17]. Кроме наставлений монаха Исайи в сборник включены изречения святых жен подвижниц, которые, по словам святителя Феофана (Говорова), «...направлены к безмолвствующим; но могут идти и вообще к инокиням, ревнующим о совершенстве в иноческой жизни» На русский язык «Митерикон» был переведен в сер. XIX в. святителем Феофаном Затворником и опубликован частями: сначала в журнале «Воскресное чтение», издаваемом при Киевской духовной академии в 1853–1859 гг. c. 87], затем в 1891 г. выходит в свет сборник, который издается Афонским Русским Пантелеимоновым монастырем После кончины Вышенского Затворника тем же издательством в 1898 году публикуется второе дополненное издание По непонятным причинам после публикации первого сборника оказалось, что в «Воскресном чтении» не до конца были опубликованы переводы святителя Стоит отметить, что «Митерикон» принадлежит к числу сборников изречений, которые продолжают традицию жанра апофегмат c. 17]. Данный жанр подразумевает краткие изречения, афоризмы, истории, назидательные поучения монахов c. 345]. Некоторые исследователи, в частности Мартирий Багин, предполагают, что Исайя составил сборник как монашеский флорилегий 2 в литературной традиции конца XII – начала XIII в. c. 27]. Отличительной чертой «Митерикона» является направленность высказываний к женщинам, которые связали свою жизнь с монашеством c. 17]. Об уникальности свидетельствует сам составитель сборника монах Исайя. Он пишет, что с огромным трудом удалось собрать данные изречения, так как «никто еще от века не составлял женские книги», и потому опасается осуждения c. 104–105]. Профессор А.И. Сидоров в своем труде «Святоотеческое наследие и церковные древности» приходит к выводу, что на возникновение поздневизантийского исихазма могло повлиять женское иночество, в частности, сборник изречений «Митерикон» c. 58], который известен благодаря труду святителя Феофана. Данное предположение также свидетельствует об уникальности «Митерикона». |
| Большой интерес представляет, далее, анонимный сборник «Из Афонских сказаний». Судя по некоторым внутри-текстовым датировкам и указаниям, сборник составлен в 1914–1916 гг. где-то в монастырской среде Кавказа или, что более вероятно (об этом чуть ниже), в среде Кавказских пустынников. Имя составителя пока выявить не удалось, хотя для дальнейших поисков имеется ряд важных свидетельств 388 . В сборнике без особого видимого упорядочения и даже, возможно, просто по мере поступления материала скрупулёзно зафиксированы результаты коллективных усилий «имеславцев», которые уже после изгнания с Афона продолжали доискиваться правды и истины. Здесь всё – свидетельства очевидцев, если только, конечно, этим очам дано было узреть не только пустую оболочку событий, но и потайные их пружины и оси. Здесь нет логической аргументации и почти нет богословия как такового, здесь не ощущается принудительности публицистического напора и не обнаруживается художественных прикрас. Это действительно сказания и даже, вернее, мифы, если принимать миф как последнюю реальность, как монолитное выражение внешней событийности и внутренней заданности. Данная рукопись заслуживает, конечно, полной публикации и тщательного изучения. Пока приходится ограничиваться небольшой выборкой сюжетов из середины сборника; композиционная «срединность» вполне совпадает, как представляется, со «срединностью» содержательной, т. е. приводимые фрагменты достаточно репрезентативны и по жанровой специфике, и по общей тональности повествования в целом. Третий документ под названием «Кавказская пустыня» имеет точную датировку (21 января 1914 г.) и подпись-псевдоним «Кавказские пустынники». Из него мы публикуем здесь только заголовки глав (впрочем, достаточно говорящие), поскольку текст не содержит непосредственно «имеславских» фактов 389 и посвящён сугубо хозяйственным и обще-конфессиональным проблемам взаимоотношений, сложившихся на Кавказе между монастырскими обитателями и пустынниками. Однако если учесть тот факт, что многие афонские изгнанники предпочли именно пустынное уединение, то нетрудно предположить, что и эта рукопись составлена одним или несколькими «имеславцами». В пользу такой гипотезы свидетельствует и следующее наблюдение: сборник «Из Афонских сказаний» и послание «Кавказская пустыня» не только оказались рядом, так сказать, по результату, по местонахождению в одном архивном собрании, но они ещё и совершенно идентичны по исполнению, по приметам авторства – одинаков размер и цвет шрифта, тип бумаги, обложка (весьма кустарная), близка и стилистика, наконец. |
| Однако, совершенно неожиданно, наша редакционная заметка и помещение в «Колоколе» статьи «Имяславца» вызвали полемическую истерику у неприлично распоясавшихся в последнее время писателей из редакции синодального «Приходского Листка». «Приходский Листок» ответил нам статьёй под хлёстким заглавием: «Миссионер на службе лжеучения». Статья анонимна, но её тон и содержание не оставляют сомнения, что она может принадлежать только усердствующему сподвижнику архиепископа Никона по вразумлению разгорячившихся афонских имябожников, неслыханным ещё в миссионерстве применением терапевтического метода при помощи холодного душа из пожарной кишки. Кому же так неприлично буесловить, да ещё на страницах официального органа, как не задетому за живое главному автору тех документов, которые вошли в «Сборник» Афонского Андреевского подворья, а таким автором, выступавшим в целом ряде статей с изложением и обличением мнений и учения имяславцев, был не кто иной, как С. В. Троицкий , бывший во время миссионерского похода на Св. гору Афон учителем Александро-Невского Петроградского духовного училища, а после афонских побед произведённый в чиновники особых поручений при бывшем прокуроре Святейшего Синода и состоящий в сей должности и при нынешнем, а сверх того, держащий первую скрипку в концерте редакции синодского «Приходского Листка» и «Церковных Ведомостей». Не имея под руками того «Приходского Листка», где помещена эта пресловутая статья, я коснусь здесь лишь её смысла и тенденции, оставив в стороне оскорбительные выражения. А каковы они, читатель может судить по заглавию, где «добросовестный» автор взял в кавычки слово «миссионер», относимое ко мне, 33 года жизни посвятившему святому делу миссии в качестве исследователя сект, писателя и издателя едва ли не всей практической миссионерской литературы, вышедшей в последнее 25-летие, наконец, хорошо ли, худо, а «миссионер» в кавычках 30 лет прослужил в одном с «Приходским Листком» Ведомстве, исполняя ответственные поручения по делам все той же миссии, впрочем, за исключением дела афонцев и иоаннитов псковских, и успел только заслужить в глазах развязного автора «миссионера в кавычках» и тяжкое обвинение в измене Православию «в службе лжеучению». |
| Как замечает Л. Медведева, неаккуратность в выражениях можно представить себе на каком-нибудь популярном интернет-форуме, «куда люди пишут походя, без особого трепета бросаясь словами». Но «печально, когда безграмотными оказываются тексты, претендующие на сакральность». Ведь «для текста, претендующего на высокий статус, значимой может оказаться и единственная запятая (вспомним резолюцию «Помиловать нельзя повесить»)» … Издатели «Молитвы задержания» ссылаются на то, что ее источником является сборник молитв старца Пансофия Афонского, датируемый 1848 г. Однако при этом отсутствуют сведения о том, где хранится этот сборник, был ли он опубликован, упоминался ли он в церковной литературе XIX в., одобрялось ли его содержание священноначалием и т. д. Впрочем, особенности языка и стиля «Молитвы задержания» не позволяют датировать ее серединой XIX в. О молитвах, составленных в XIX веке, мы можем судить, например, по молитвам киевского иеросхимонаха Парфения (Краснопевцева), святителя Филарета (Дроздова) и др. . Да и можно ли считать соответствующими потребностям афонского инока середины XIX в. такие заботы субъекта «Молитвы задержания», как опасение увольнения с работы, изгнания из града и беспокойство за сохранность дома сего, всех живущих в нем и всего достояния его ? Таким образом, в случае с «Молитвой задержания» мы имеем дело с попыткой выдать небрежный «новодел» за относительно старинный текст, освященный авторитетом Святой Горы Афонской. «Ненавидь врага твоего»? Обращает на себя внимание уверенность субъекта «Молитвы задержания» в собственной праведности, отсутствие у него покаянного чувства. В тексте молитвы нет ни слова о покаянии, ни одного прошения об избавлении от грехов. Между тем, чувство покаяния – основа всех видов христианского подвига, в том числе и молитвы. Покаяние неразрывно сопутствует вере во Христа; без покаяния христианин не может преуспеть ни в одной добродетели . Как указывал святитель Игнатий (Брянчанинов) , истинная молитва возможна лишь у тех христиан, сердца которых исполнены чувством покаяния. Молитва должна исходить «из сердца, наполненного нищеты духа; из сердца сокрушенного и смиренного» . Если же покаяние не положено в основание молитвы, если оно не сделалось «душою и целью молитвы», то молящемуся грозит опасность подвергнуться прелести. «Всякий усиливающийся взойти на брак Сына Божия не в чистых и светлых брачных одеждах, устраиваемых покаянием, а прямо в рубище, в состоянии самообольщения и греховности, извергается вон, во тьму кромешную: в бесовскую прелесть», — писал святитель Игнатий (Брянчанинов) . |
| прот. Константин Борщ Часть пятая. В. Скворцов. В поисках правды по делу Афонских имябожников 974 На службе «не лжеучению», а единой Божественной Истине В «Колокола» в интересах уяснения афонскаго спорного дела мы дали место статье «Имяславца» «К вопросу о сущности учения афонских имябожников». На основании этой статьи, мы, прежде всего, обратили внимание читателей, что возгоревшийся три года назад на Св. горе Афонской в русских обителях грешный спор около святого и достопоклоняемого Имени Божия далеко не умолк, а всё ещё и доселе продолжается, но уже на свято-русской земле. Борющиеся стороны не слагают полемического оружия, смущающая верующих распря длится с тою только разницею, что ныне нападающей является восторжествовавшая на суде Святейшего Синода сторона, называемая в полемической литературе «имяборцами»; она издала, как говорится в статье «имяславца», и распространяет в народе в огромном количестве книжки: «Сборник документов, относящихся к Афонской смуте». Другая сторона, обвинённая Святейшим Синодом и считающая себя оправданной Московским духовным судом митрополита Макария, то есть «имяславцы», или на официальном языке «имябожцы», отвечая на литературу «имяборцев», в упомянутой статье «Имяславца» даёт, казалось мне, обстоятельную и обоснованную отповедь, обвиняя «имяборцев» в клевете и в проповеди «саддукейской закваски, в неверии в действенность и реальность святыни Имени Божия, в распространении в народе понятий, клонящихся к уничтожению страха и веры во Имя Божие, к охлаждению любви к сладчайшему Иисусу. Помещая на страницах нашей газеты возражение «Имяславца» на «Сборник документов», обвиняющих «имябожничество» в ереси, мы имели в виду единственную цель: предоставить на суд общецерковного мнения высказанные в статье апологета имяславия суждения о сущности учения афонских имябожников, так как суждения эти представляют собою краткое исповедание веры имябожцев. Со своей стороны, мы заметили, что едва ли желательна и полезна пропаганда, которую начинают развивать Афонские подворья изданием и распространением подобных полемических сборников среди народных масс; а не полезна и не желательна она в интересах мира церковного и скорейшей ликвидации афонского движения. |
| Переиздание работы М. И. Кияновского, как кажется, на первый взгляд не имеющей прямого отношения к ставрографии, объясняется понятием «мемориальная культура», и повсеместным широким использованием крестов в ней. Немыслимо изучать памятники конца XIX–XX веков, не учитывая общекультурный контекст. Эта статья освещает не изученные, и во многом забытые страницы истории русских военных мемориалов и, с другой стороны, высвечивает изнутри определенную культурную традицию постановки крестов и памятных знаков. Последние разделы Ставрографического сборника содержат рецензии на ставрографические выставки, статьи и сборники, появившиеся за последнее время, а также библиографию о крестах за 2000 год. Сборник является первой совместной работой Московской Патриархии и издательства Российского государственного архива древних актов (РГАДА) «Древлехранилище». Надеемся, что этим заложена хорошая традиция на долгое время. С. В. Гнутова, кандидат искусствоведения, зав. сектором декоративно-прикладного искусства Центрального музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева 2 Кеппен П. И. О Рогволдовом камне и двинских надписях//Ученые записки Императорской Академии наук по I и II отделениям. СПб., 1855. Т. 3. Вып. 1. С. 59– 70. Ранее П. И. Кеппен опубликовал двинские камни в книге: Список русским памятникам, служащим к составлению истории художеств и отечественной палеографии, собранный и объясненный Петром Кеппеном. М., 1822. 3 Аверин К. О крестах в Зарайске//Труды и записки Общества истории и древностей Российских. М., 1826. Ч. III. Кн. 1. С. 231–234. 4 См., например: Древности российского государства. М., 1849. Отд. I.; Роспись древней русской утвари из церковного и домашнего быта до XVIII в. Д. П. Солнцева. М., 1857. Вып. 1. Отд. 1. Табл. 3; М., 1858. Вып. 2. Отд. III. Табл. IX 7, 8, 18, 19. 6 Филимонов Г. Д. Значение луны под крестом по афонским памятникам Севастьяновского собрания//Сборник на 1866 год, изданный Обществом древнерусского искусства при Московском Публичном музее. М., 1866. С. 157–162. |
| И. Иванова , поместившего в книге «Литературное наследие Максима Грека » подробное, хотя и не совсем точное (см. 148) описание трудов мыслителя и литературы о нем, сборник 1862 г., «заключающий в себе 207 глав сочинений Максима Грека и распространенный в нескольких экземплярах» (55, 29). Сборник этот, представляющий, как установил Д. М. Буланин, список с более ранней рукописи, хранится в богатейшем Синодальном собрании рукописей Исторического музея в Москве (см. 11). Он принадлежал известному собирателю рукописных и старопечатных книг А. И. Хлудову. Рукопись представляет собой большого формата книгу в 800 листов на хорошей бумаге, в темно – красном под старину переплете, с красивым обрезом и помещенным в ее начале портретом святогорца. Эта любовно сделанная от руки в эпоху массового развития печатного дела книга зримо воплощает то почтительное отношение старообрядческой среды, для которой Максим Грек стал одним из самых значительных авторитетов. В сборнике, составленном «трудами и усердием известного любителя и продавца рукописей» Т. С. Большакова, помещены как подлинные произведения и переводы мыслителя, так и приписываемые ему творения вместе с некоторыми актами, касающимися Максима. Что показательно, в сборник входят те сочинения, которые опускались в контролируемых духовной цензурой изданиях, поскольку они укрепляли позиции старообрядцев в их полемике с официальной церковью. Так, в качестве 27-й главы Большаковского собрания помещено слово «Ко смеющим трижды глаголати аллилуйя», которого нет в чуть раньше опубликованном казанском издании сочинений Грека и подлинность которого оспаривалась многими дореволюционными исследователями. Между никонианцами и старообрядцами шла напряженная борьба за наследие мыслителя. Несмотря на Максимове грекофильство и решительное исправление им старых рукописных книг, ревнители древнего благочестия за двоеперстие и сугубую аллилуйю причисляют афонского монаха к своим идейным сторонникам. Симеон Полоцкий в «Жезле правления» и Юрий Крижанич в «Обличении на Соловецкую челобитную» объявляют эти сочинения подложными. |
| Имена суть качества людей, идеи этих качеств, и они неизбежно могут повторяться и будут повторяться, и нет там силы, которая установила бы монополию на имя и гарантировала бы его неповторение, и, тем не менее, имя делается именем собственным лишь in concreto, т. е., с одной стороны, в соединении со всеми рядовыми cognomen’aмu и agnomen’aмu, а с другой, вследствие той связи, какая устанавливается между ним и его носителем. Что касается первого, то не следует забывать, что имя в конкретной своей полноте несёт только одно центральное ядро имени: Иисус, Иоанн и т. д., но в конкретном соединении с отчеством, фамилией, родословным древом. Поэтому личное имя, строго говоря, всегда осложнено и конкретизировано родовым Именем, генеалогией, которая есть в этом смысле не что иное, как расширенное имя, полное имя, личный коэффициент собственного имени. Благодаря ей личное имя получает действительно всю конкретность и индивидуальную неповторяемость. Потому имяборцы, претыкающиеся о распространённость имени Иисус, должны иметь в виду, что этот конкретный, генеалогический определитель имени, исключающий уже всякую повторяемость и смешение, дан и в имени Иисусовом: именно таким определителем является «книга родства Иисусова», родословная, которая, как известно, даётся в Евангелиях Матфея и Луки по двум разным планам (у ев. Матфея, как родословие Иисуса Христа, «Сына Давидова, Сына Авраамля»). Здесь излагается в нисходящем порядке от Авраама родословная Иосифа Обручника. У ев. Луки то же родословие излагается в восходящем порядке и возводится через патриархов до Адама и Самого Бога. Ясно, что все имена предков суть в расширенном смысле и имена Сына Давидова и Сына Авраамова, образуют фотосферу, наружные покровы имени (так что нечестивые наветы и кощунственные сомнения афонских имяборцев и не афонских могут быть обессилены простым вопросом: имеет ли некий монах Иисус и соответствующую генеалогию и, следовательно, одинаковы ли дополнительные цвета его имени с Именем Иисусовым?) И пусть не ссылаются на то, что вся эта генеалогическая экспертиза обычно отсутствует, и имя берётся в своей простоте: она вся потенциально дана в том указательном жесте или агглютинации, который соединяет имя к данному его носителю. Поэтому-то и только поэтому можно сказать, что собственные имена, и не будучи собственными, но общими, становятся единичными в конкретной фотосфере имени, его генеалогии. |
| Мая 18 дня 1914 года. Афонское замирение Ниже мы даём место поступившим в нашу редакцию письмам по афонскому делу, с приложением копии документа, чрезвычайно ценного для суждений о новой фазе афонской эпопеи, – заявления иеросхим. о. Антония Булатовича с единомышленной ему братией к высокопреосвященному Макарию, митрополиту Московскому... Из писем в редакцию 10 апреля сего года обстоятельства, как известно, вынудили нас, афонских иноков, отложиться от всякого духовного общения со Св. Синодом. Это отложение имело быть нам поставлено в сугубую вину на предстоящем суде над нами Московской Синод. Конторы. Однако духовный суд, собравшийся под председательством митрополита Макария для суда над «имебожцами», отрешившись от всяких предвзятых мнений, став на точку зрения лишь Православия и справедливости и, не найдя в нас признаков «имебожия», вынес нам, как известно, оправдательный приговор, не взирая ни на отречение наше от Св. Синода, ни на то, что мы были уже предосуждены и Константинопольской патриархией, и Всероссийским Синодом. Этот акт Православия, великодушия и справедливости, устраняя повод к отложению, побуждает нас ныне поспешить откликнуться на отеческий зов доброго пастыря и, как недавно во всеуслышание мы отложились от общения с синодальной иерархией, так ныне, во всеуслышание же, объявить о нашем воссоединении с нею, о чём нами было послано 18 сего мая митрополиту Макарию следующее заявление, которое просим вашу уважаемую газету не отказать напечатать 279 . Глава 14. Из Афонских сказаний (публикация В.П. Троицкого) 280 1914 г. 30. 18 мая 1914 года о. Пантелеимон Болгарин, живший по изгнании со Св. Горы на Кавказе, видел во сне, будто какой-то человек дал пустынникам по бумаге, а после такую же бумагу развернул и стал читать. В бумаге было написано: «Ересь упразднили. Правда оказалась на стороне имяславцев. Как веровали св. Отцы и как учат имяславцы, – так и теперь нужно веровать. А вы успокойтесь и живите на своих местах, как жили». Тут об.] о. Пантелеимон и проснулся, и отправился к своим соседям-имяславцам узнать, – не случилось ли чего. |
| Февраль-июнь . «Блокада» имяславцев на Афоне: лишение почты, подвоза продовольствия, денежных переводов, посылок. Изгнанный игумен Иероним поселился на Корее и «озаботился, прежде всего, о том, чтобы обширная корреспонденция скита не перешла в руки мятежников, насильственно завладевших властью, и просил Высшее русское правительство приостановить доставку на Афон в св. Андреевский скит писем, пакетов и посылок всякого рода, временно» 1749 . Длилась «блокада» 5 месяцев. Была установлена русским посольством в Константинополе и консульствами. Жалобы на Высочайшее имя не шли далее посольства 1750 . 11 февраля – письмо на Афон архиеп. Антония (Храповицкого) к о. Денасию: «Конечно, зело скорбел об усилии ереси, точнее, шайки сумасшедших, предводимых честолюбивым гусаром, желающим подражать Илиодору и наследующим в скором будущем его участь» 1751 . 7 марта – письмо на Афон архиеп. Антония (Храповицкого) к о. Иерониму: «Булатовича запрещено пускать в Петербург. Булатович без паспорта, где-то скрывается, как говорят, по Петербургу у своих знакомых и прячется. О. Мисаил раскаивается в своём безволии, выразившемся в подписании нелепой бумаги озорников» 1752 . Обер-прокурор Св. Синода В.К. Саблер сообщил иеромонаху Антонию, настоятелю Афонского подворья в СПб., чтобы ему доложили о появлении о. Антония (Булатовича). О. Антоний (Булатович) пришёл на подворье через два дня. Настоятель сообщил ему: « Тебя ищут, чтобы арестовать " 1753 . О. Антонию (Булатовичу) сочувствовали: Великая княгиня Ольга Александровна, кн. Васильчиков (близок Государю, крестный о. Антония), кн. Г.Н. Трубецкой (второй зам. министра Ин. дел, С.Д. Сазонова) 1754 . 7 марта – сенатор, действительный статский советник П.Б. Мансуров прибыл в Андреевский скит. Его встретили как «царского посланца» колокольным звоном. Мансуров держался нейтрально, не осуждая имяславцев и не льстя им. Братия говорила: «Вот бы кому быть судьёй в нашем споре». Жалобы братии на блокаду. Мансуров отвечал, что он приехал по делу об установлении над русскими монастырями на Афоне управления из России, однако пообещал поговорить с послом Бирсом 1755 . |
|
|
