| Не говоря о многоженстве, дозволенном государям, все свидетельства, по сему предмету, указывают только на разницу христианско-церковных и народно-славянских прав относительно расторжения и заключения браков, не упоминая вовсе ни о многоженстве, в котором жили, бы частные люди, ни о правах детей, родившихся вне брака. Русская правда делает, как выше замечено, в сем отношении, исключение, упоминая о побочных детях, подобно нынешним законодательствам самых образованных народов. Она постановила, что дитя, прижитое господином с невольницей, получает свободу вместе с своею матерью, оставил ли после себя отец, то есть господин, живущий с помянутою невольницею, законных наследников, или побочных. Известно, что римское право, только в случае неимения законных детей, предоставляет некоторые преимущества детям побочным. По сему преимуществу, детям русина, прижитым с невольницею, и их матери, даваема была свобода, не смотря на то, имел ли отец, как я полагаю, вместе с законными, и побочных, или, не имея законных, прижил одних побочных детей. То же было и у германцев, от которых может быть русины заимствовали это постановление. Впрочем, между законодательствами обоих народов существовала, в сем отношении, большая разница. Германцы, как выше сказано, жили в многоженстве, дети, прижитые со всеми женами, пользовались одинаковыми правами чего не было у русинов. Тацит, выхваляя чистоту германских обычаев, повествует, что одни германцы, из числа всех известных ему варварских народов, живут в одноженстве. Сравнив сказание его с тем, что мы знаем из других источников о северных германцах, можно вывести заключение, что они, по мере удаления от первобытного местопребывания своего на севере, согласовались более и более с обычаями южных народов, но, разумеется, частные только лица, а не владетельные особы, которые жили в многоженстве, даже и после принятия христианской веры, жены же их и прижитые с ними дети пользовались одинаковыми правами, и это мы подтверждаем примером императора Лотария. |
| 850 Видимыми знаками такого преемства являются царские инсигнии, ведущие свое начало от всемирных монархий Востока и чрез посредство Византии переходящие в русскую землю. В «сказании о Вавилонском царстве» повествуется, что царский венец (отождествляемый в некоторых редакциях этого сказания с мономаховой шапкой) и другие знаки верховной власти, принадлежавшие некогда Навуходоносору, «царю вавилонскому и всея вселенныя», были чудесно добыты византийским императором Львом, «во святом крещении Василием», при посредстве трех мужей: грека, обежанина (абхазца) и русина. 851 Дальнейшая судьба византийских инсигний рассказана в легендарной повести о присылке их на Русь к великому князю Владимиру Всеволодовичу. 852 —148— В 1114 г. великий князь, по совету с боярами, начал войну против греков и опустошил Фракию. Византийский император Константин Мономах, имевший в то время «брань с персы и с латынею», поспешил заключить мир с новым победоносным противником и с этою целью послал торжественное посольство, которое вручило великому князю знаки царской власти (венец, бармы и проч.) с такими словами: «Прими от нас, боголюбивый и благоверный княже, эти честные дары – твое исконное достояние, на славу и честь и на венчание твоего вольного самодержавного царства…, и да нарицаешься ты отныне боговенчанный царь». И великий князь был венчан тем византийским царским венцом, рукою присланного греческого митрополита Неофита, добавляет легенда; и оттоле тем венцом венчаются все великие князья русские, когда ставятся на княжение. – Прямое преемство их власти из Византии, таким образом, устанавливалось, и одно —149— из преимуществ второго Рима вполне законно усвоялось третьему. Подобно тому, как легенда о мономаховых регалиях была выражением тенденции представить русского великого князя преемником и наследником достоинства византийского царя – единого во вселенной, повесть о белом клобуке является выражением мысли, что высшее церковно-иерархическое величие также перешло с Востока на Русь. Вот содержание этой любопытной повести. |
| Русина сведение о нынешнем состоянии упоминаемых здесь трех городищ с планом их, при сем отлитографированным. «Позади села Ундор, к северу, пишет г. Русин, за крестьянскими гумнами в околице так называемой части села Красной слободы находится вал, без рва, длины 170 сажен, шириною 6 саж., высоты 2 саж., состоящий из трех ломаных линий». (См. оный на плане под буквою А). Надобно заметить, что в этом месте идут на подобие вил два отрога или две вершины большого Черталинского оврага, при котором стоит село, и один отрог длиною в половину меньше другого, с ключом того же имени: от него-то в параллель полному «отрогу, упирающемуся в лес, и сделан означенный вал к тому же лесу. Таким образом, здесь и образовался с трех сторон укрепленный городок, имеющий с четвертой стороны лес. Он в Казанских писцовых книгах назван Городищем Середним что стало потом село Ундоры, на большом враге, у коего с одной стороны ключ. В двух верстах от села Ундор и прямо против него на восток, над Волгою, на горе по г. Русину – другое укрепление: в углу, образуемом здесь с одной стороны Черталинским оврагом и ключом, идущими в Волгу, или точнее Воложку, а с другой крутым берегом этой Воложки, проведен по прямой между ними линии вал и ров, длиною на 130 сажен, ширины 2½ саж., высоты 3 арш. Таким образом и здесь мы находим городок, в виде треугольника, с одной стороны обезопашенный крутизною Черталинского оврага, с другой такою же крутизною к Волге, а с третьей укрепленный рвом и валом. (См. на плане под буквою В). Этот городок в Казанских писцовых книгах по отношению к нижеследующему описанному там прежде его, как замечает и г. Русин, назван Верхним Ундоровским Городищем. В двух верстах отсюда вниз по Волге, в Ундоровских же дачах, близко берега на горе в поляне, между двумя крутыми оврагами, Пустынным и Писцовым, сходящимися у берега почти углом, проведены два вала с двумя же рвами (по 6 сажен ширины, 2 саж. высоты). Эти валы идут не прямо, но косвенными линиями от того и другого оврага, по одной 95 сажен, по другой 108 сажен, так что в средине их соприкосновения выходит угол. |
| Пробуждение и возрождение болгарской народности начинается тотчас после восточной войны 1828–1829 г.г., отчасти вследствие некоторого расширения прав греческой иерархии, коснувшегося и болгар, частию же вследствие пробудившегося в Европе интереса к изучению болгарской народности. «Греческое духовенство, – говорит Н. Геров, – вследствие войны 1828–1829 г.г., вместе с некоторою свободою богослужения, получило возможность пользоваться лучше предоставленными ему с давних пор правами» 6. А эти права отчасти распространялись и на болгар, составлявших нераздельную с греками паству греческой иерархии. Поэтому вселенский патриарх Герман позаботился и об удовлетворении религиозных потребностей болгарского народа и принял в них живое участие. В 1843 году он вызвал из Болгарии в богословское Халкинское училище о. Неофита для преподавания славянской литературы будущим архипастырям болгарских епархий и напечатал октоих и рядовое евангелие для славянских церквей, с московского издания. С тех пор преподавание славянского языка в Халках продолжается и доныне 7 . В то же время стали раздаваться голоса славянских писателей, призывавших к жизни разрозненные славянские народности, и эти голоса с каждым годом становились смелее, многочисленнее. «Труды некоторых чешских и русских писателей, а в особенности Юрия Венелина, угро-русина, воспитанника Московского Университета, где он и сошелся с болгарами, по истории болгарского народа, способствовали первые пробуждению чувства народности и сознания своих народных прав сначала в самом ограниченном кружке болгар, но мало помалу воздействие этого кружка стало ощущаться в народных массах. Благодаря усилиям этих историков, которые, развернув пред болгарами картины блестящего прошлого, вдохнули в них веру в самих себя и надежду на повторение времен Симеона и Калояна, благодаря всему этому народ стряхнул с себя пятивековой сон, вспомнил, что и он способен к самостоятельной жизни и что и он имеет право на свое место под солнцем. В свою очередь болгарская эмиграция, с тридцатых годов утвердившаяся преимущественно в Румынии, частию путем печати, частью чрез посредство своих агентов, во-первых, –вызвала некоторое сочувствие общественного мнения Европы к болгарам, заставила заговорить о них в печати и тем самым развила в них известную степень самоуверенности и надежды на успех в борьбе с турецким владычеством и, во-вторых, освободила самую идею этой борьбы, поддерживая и распространяя эту идею указанием на внешнюю помощь " " 8 . |
| Таким образом, варяг и колбяг Древнейшей Правды– иноземцы. Можно согласиться с Т. Е. Новицкой в том, что терминами «варяг» и «колбяг» в этом памятнике обозначены «иностранцы вообще, независимо от их национальной принадлежности». 449 Для понимания казуса, запечатленного статьей 11, такое толкование терминов является весьма существенным. Впрочем, столь же существенно для разумения данной статьи и другое: присутствие в ней лишь варяга и колбяга, т.е. иноземцев, а не аборигенов. В чем тут причина? Что побуждало челядина бежать именно к варягу и колбягу, но не к иным лицам? Эти вопросы поднимались учеными давно. Еще в прошлом столетии Н. В. Калачов спрашивал: «Почему, в самом деле, говорится, что если челядин скроется у Варяга или у Колбяга и его в течение 3 дней не выведут, истец может его взять и получает 3 гривны за обиду? Разве челядин не мог бы точно также скрыться у Русина или у Словянина и проч.?». Ответ он находил в том, что это – «практические случаи, записанные для памяти, как основания, с которыми должно было сообразоваться и впоследствии, почему они в своем первоначальном виде вошли также в состав нашего памятника». 450 Некоторые исследователи пытались решить проблему упрощенным способом, сведя ее к элементарной ошибке переписчика Правды. Так, Л. Гетц утверждал, что появление варяга и колбяга в статье 11 Древнейшей Правды есть результат позднейшей описки, перенесшей их сюда из предшествующей 10 статьи. Будь по-другому, считал Л. Гетц, то варяг и колбяг бы попали в статью 16, являющуюся, по его мнению, дополнением к статье 11. Показательным для Л. Гетца было и то, что в сходной 38 статье Пространной Правды варяг и колбяг отсутствуют. 451 Н. А. Максимейко не находил здесь никакой ошибки переписчика, и наличие в статье 11 Древнейшей Правды варяга и колбяга показалось ему признаком новгородского происхождения данной статьи. По его разумению, «если укрывшегося раба надо было выводить и изымать, то значит он находился в месте огражденном и замкнутом». Обратив внимание на формулу статьи 13 «а познаеть в своемь миру», Н. А. Максимейко замечает: «В этом выражении можно видеть указание на земляков, туземцев, в противоположность иностранцам» статьи 11. Поскольку «варяги жили среди русского населения отдельной колонией», это создавало «благоприятные условия для укрывательства» беглых рабов. Вот почему нет ничего удивительного в том, что Правда, горя об укрывателях челядина, «называет только варягов и колбягов». 452 |
| При Алексее Михайловиче и еодоре Алексеевиче четвертые браки были окончательно запрещены, хотя и без уголовной санкции, а только с ограничением некоторых гражданских прав 735 . По Инструкции П. Адриана четверобрачных надлежало ссылать в монастыри под начал и держать их в смирении до указу (ст. 64). 2. Прелюбодеяние. По древне-германскому праву субъектом прелюбодеяния могла быть только жена по отношению к своему мужу, а не наоборот. Муж имел право держать кинкубину, и даже самые гордые женщины это допускали, если только оне по-прежнему оставались хозяйками дома 736 . Из того, что своей неверностыо жена наносила обиду прежде всего своему мужу, вытекало право его наказывать свою жену и ея сообщника на месте преступления. Последняго муж мог безнаказанно убить одного, или, как требовало это бургундское право, вместе с неверной женой 737 . Но вообще наказание жены в большинстве древнегерманских законодательств предоставлялось усмотрению оскорбленного супруга. Он мог подвергнуть ее каким-нибудь позорящим наказаниям, обрезыванию волос, обнажению и обрезыванию одежды, носа, ушей, изгнанию из своего дома 738 , он мог ее и убить. Со времени христианства становится ответственным за прелюбодеяние и муж пред своей женой 739 . Так, но закону Фростетинга (Frostethingsgesetz) жена имела право взыскивать со своего мужа за каждую неверность по 3 марки; а по верхне-шведскому праву сообщница мужа в прелюбодеяни выдавалась его жене для мести: с нею она могла поступить, как хотела: обрезать ей нос и уши, платье, и даже убить ее 740 . В древне-русском праве языческого периода муж мог при жене иметь у себя наложницу – рабу. Вь Русской Правде читаем: «Аще боудоуть робьи детп оу моужа, то задници им не имати; но свобода им (съ) матерью» (Кар. сп. ст. 110). Слово «мужъ» нельзя ограничивать только холостыми; а если так, то из невменения этого сожития мужу можно выводить и его неответственность. Сообщник прелюбодеяния мог быть убит, мог и платить виру. Это видно из договоров Смоленска с немецкими городами. Так, в одном договоре неизвестного князя читаем «оже имуть русина вольное у вольное жены в Ризе (Риге) или на Готьском березе, оже оубьють и тот оубитъ; пакы ли не обьють, платити ему 10 гривен серебра, тако и немечицю Смолиньске» 741 . |
| Очень испугались те, которым грозила опасность многое потерять от обращения пермяков в православную христианскую веру, т.е. волхвы. Крещенные пермяки перестали носить им дары. Теряли они и власть над народом. Сговорились волхвы в прения вступить с Стефаном. На свои силы они не особенно надеялись. Но был у них в большом почете старый волхв Пам. „Сотник бо бяше в стране той. Сего же древле пермяне некрещени чтяху паче всех прочих чаровников, наставника и правителя его нарицающи себе и глаголаху о нем, яко того волхвованием управленны быти Пермстей земли, и яко того утвержением утверждается идольская вера”. Собрал силы старик и пошел к Стефану. Не видит он уже теперь того, что было прежде. Народ не оказывает ему почета. Да и страха прежнего не приметно на лицах пермяков. Вот и новые постройки. Это христианские храмы. Что дивно, в них служат священники из природных пермяков и на пермском языке. Понял старик, что близок конец язычеству с его волхвованиями. Что же делать? Вздумал старый волхв удерживать пермяков от крещения и новокрещенных совращать. „Кудесник, часто приходя, овогда убо втай, овогда же явы, развращаше новокрещеные люди, глаголя: братья мужи пермстии, отеческих богов не оставливайте, а жертв и треб их не забывайте, а старые пошлины не покидывайте, давные веры не пометывайте; еже твориша отцы наши, тако творите; мене слушайте, а не слушайте Стефана, новопршедшего от Москвы. От Москвы может ли что добро быти нам? Не оттуда ли нам тяжести быша, и дани тяжкие и насильства, и тиуны и приставницы? Сего ради не слушайте его, но мене паче послушайте, добра вам хотящаго; аз бо семь род ваш и единой земли с вами, и един род и единоплеменен, и едино колено и един язык; лево вам есть мене послушати паче; аз бо есмь ваш давно и учитель, и подобные вам мене послушати, старца суща и вам аки отца паче, нежели оного русина, паче же Москвитяна и млада суща предо мною возрастом и малолетня, юна суща возрастом, леты же предо мною яко сына и яко внука мне; да сего ради не слушайте его, но мене слушайте и мое предание держите и крепитеся, да не побеждени будете, по паче победите его». |
| Побежать к адмиралу или к княгине? – такова была начальная мысль, они жили в двух-трех кварталах от храма. Но что подумают они и скажут при виде у дверей их квартиры стоящего нагим новоприбывшего батюшку? Какая молва обо мне пойдет в русскую колонию?! Нет, это невозможно! Думаю, в подвале дома – благо, он открыт – наверное найду лестницу... и направился в подвал. И, о ужас! – я споткнулся и упал на что-то теплое... Поднялся и вижу перед собою высокую арабку в белом. «В четыре глаза» уставилась она на меня, я что-то ей лепечу... она медленно, медленно наступает на меня и... скрылась за воротами дома. Ну, пропал, братец, сейчас приведет незнакомка свору арабов и конец тебе – изобьют и не миновать тебе «решетки». Вот возрадуются враги Церкви и недруги твои... Что делать? Я в жизни был неспособен взобраться на дерево, а тут вижу – нет иного выхода, как лезть по водосточной трубе к кухонному окну. Окно моей кухоньки, к счастью оставленное мною на ночь открытым, глядя со двора, было на уровне третьего этажа. Снова осенив себя крестным знамением, полез я по трубе, достиг окна, влез в кухню и поспешил прикрыть ставни. Не успел отойти от кухонного окна, как услыхал во дворе шум-говор: это моя незнакомка вошла во двор дома с толпой арабов, она указывает им на окно кухни, кричит «марабу, марабу» с протянутыми в мою сторону кулаками. Вся толпа подошла затем к парадному входу в храм, и с грозными выкрикиваниями «марабу» трясли массивную дверь... На весь этот день оказался я «под домашним арестом» и благодарил Бога за то, что сдержал Он родителей и учащихся от встречи в этот день с батюшкой: никто из них не пришел! Принял я пережитое как указание свыше на то, что труден будет путь мой в этой стране, труден особенно в заботах и трудах с молодежью. Так оно и было, о чем речь впереди. Занятия с детьми по Закону Божию начал я в Бурназеле с середины сентября. На эти занятия приезжали и дети из Казабланки. В сентябре посетил в сопровождении адмирала А.И. Русина представителей французских властей в Рабате и в Казабланке, встретив у них внимательное и любезное отношение, посетил Сиди-Маруф и дома почти всех старожилов в Казабланке, всюду был встречен радостно с обещанием поддержки. |
| Случилось так, что король Руси тогда, по простоте, [свойственной] тому народу, на лодке ловил удочкой рыбу, как вдруг приходит весть, что король Болеслав – рядом. Тот никак не мог этому поверить, но в конце концов убедившись, так как к нему прибывали все новые гонцы, пришел в ужас. Только тогда, поднеся ко рту разом большой и указательный пальцы, он послюнил, как принято у рыболовов, крючок и, говорят, произнес к стыду своего народа [такие] слова: «Раз уж Болеслав прилежал не этому занятию (рыболовству. – Сост.), а его обычной забавой служили война и оружие, то Бог решил предать в его руки и этот город, и королевство Руси, и сокровища». Промолвив это и не распространяясь долее, он обратился в бегство 799 . Болеслав же, не встречая сопротивления, вступил в великий и изобильный город и, вынув меч, ударил в Золотые ворота 800 , а когда его [спутники] удивлялись, зачем он это сделал, со смехом объяснил [дело] шуткой: «Подобно тому, как сейчас этот меч поражает Золотые ворота (aurea porta) города, – сказал он, – так следующей ночью будет порушена честь сестры трусливейшего из королей, которую не захотели отдать мне [в жены]. Ибо она соединится с Болеславом не на супружеском ложе, а наложницей только единожды, дабы таким образом было отомщено оскорбление, [нанесенное] нашему роду, а русским зачлось бы в срам и бесчестье». Сказав так, сказанное подкрепил делом. Итак, Болеслав, в течение десяти месяцев 801 владея богатейшим городом и могущественнейшим королевством Руси, не уставал отправлять оттуда деньги в Польшу. Но так как он правил великим множеством королевств 802 и знал, что сын Мешко (Mescho) еще не способен править 803 , на одиннадцатый месяц он поставил там вместо себя правителем некоего русина (Ruthenus) из своего рода 804 [и] с оставшейся казной двинулся в Польшу. В то время как он с великими радостью и богатством таким образом возвращался и уже приближался к границам Польши, за его спиной следовал бежавший [ранее] король Руси, собрав силы русских князей (duces), а также половцев (Plauci) и печенегов (Pincinatici) 805 ; он намеревался дать сражение у реки Буг (Buga) 806 [и] был уверен в победе. |
| Австрийский дипломат барон Сигизмунд фон Герберштейн в своих «Записках о Московии» писал о Руссии, единый народ которой был разделен на три части, находясь под властью великого князя Московского, великого князя Литовского и короля « Каково бы не было происхождение имени " Руссия " , народ этот, говорящий на славянском языке, исповедующий веру Христову по греческом обряду, называющий себя на родном языке Russi, а по-латыне именуемый Rhuteni, столь умножился, что либо изгнал живущие среди него иные племена, либо заставил их жить на его лад, так что все они называются теперь одним и тем же именем " русские " . Папский нунций Юлий Руджер, посетивший во второй половине 1560-х гг. Львов, Перемышль, Луцк, Киев писал: « Люди греческого обряда называются русинами, потому что происходят от первоначальных жителей страны, которые, прежде чем попали под власть короля Польши, имели своих князей, принявших религию от греков во времена Владимира, князя Руси Гийом Левассер де Боплан в середине XVII в. в своем знаменитом «Описании Украины» (полное первоначальное название: «Описание окраин(!) Королевства Польши, простирающихся от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании»), называя жителей Украины «русь (Rus) или пишет, что « они исповедуют греческую веру, называя ее по-своему русской (Rus) Уже в середине XIX в., оказавшись перед лицом безвозвратной потери для себя Западной Руси, польская элита избирает принцип: «Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России». В реализации этого принципа отводилась огромная роль изменению веры у русского населения Украины. Как пишет один из идеологов польского движения ксендз Валериан Калинка (1826-1886): « У Поляка другая душа и в ней такая стойкая сила, что переваренным (Москалем - А.Ч. ) он быть не может; но между душой Русина (жителя Украины! - А.Ч. ) и Москаля такой принципиальной разницы, такой непроходимой границы нет. Но она была бы тогда, когда б каждый из них имел свою веру: и потому Уния была столь мудрым политическим делом, а её запущение столь пагубным... Наша же роль - и более чем роль, так как является исторической и религиозной миссией поляков в Галиции - ... охранять Унию и беречь как зеницу ока, и с помощью неё укреплять любовь к вере, её постоянство и единство Руси (народа Украины - А.Ч. ) с Римской церковью |
|
|
