| Топор и молот в балтийской традиции считались оружием Перуна. По белорусским преданиям топором Перун высекает огонь и молнию (Афанасьев А. Н., 1865, с. 253; Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 93). Топору в народе придают охранительное значение: при грозе из дома выносят на улицу топоры, лопаты, хлеб; топор перекидывают крест-накрест через стадо для его благополучия и защиты от хищников; топор, положенный на пороге острием наружу, должен отпугивать смерть; топор кладут на место, где лежал покойник, и с топором провожают гроб (Даркевич В. П., 1961, с. 90–101; 1 Велецкая Н. Н., 1984, с. 78; Байбурин А. К., 1981, с. 224; Макаров Н. А., 1983, с. 218; Этнография... 1987, с. 382, 412). В Звенигороде топоры находились в центре капищ 2 и 3 непосредственно около стоявших там идолов. Еще один топор лежал в колодце рядом с принесенным в жертву человеком. Охранительную роль играло и оружие, но его значение было более сложным, так как вооружение само являлось предметом поклонения. В Греции копье почитали с давних пор, ему поклонялись как богу, копью приписывали магическую силу. Ахилл умерщвлял копьем сотни врагов и им же исцелял раны ( Лосев А. Ф. , 1857, с. 51). По сообщению в Житии Оттона Бамбергского, воткнутое в столб копье стояло в городе Волин и почиталось как бог (Фамицын А. С., 1884, с. 25). С помощью копий жрецы в Штетине и Волине проводили гадания – через перекрещенные копья проводили священного коня и следили, какой ногой он делал первый шаг и не заденет ли он копья. Копье помещали в клад для его охраны (Макаров Н. А., 1981, с. 261–264). На святилище Звенигород найден только один наконечник копья, лежавший на жертвенной площадке вала 2, – он должен был усиливать защиту от злых напастей. Самое престижное оружие – меч, символ власти – также было предметом поклонения. В Греции меч Менона почитался как фетиш наравне с копьем Ахилла и луком Геракла ( Лосев А. Ф. , 1957, с. 39). Мечу поклонялись аланы, ему приносили жертвы скифы (Кардини Ф., 1987, с. 98). Боги прибалтийских славян стояли в полном вооружении, в шлемах и латах, имели огромные мечи, у идола в Коренице их было восемь ( Срезневский И. И. , 18466, с. 45). Мечом-саблей вооружен Перун на Збручском идоле. На Руси язычники приносили к богам оружие: князь Игорь в 945 г. «приде на холъмы кде стояше Перун и покладаша оружья своя и щиты, и золото» (ПСРЛ, т. 2, стб. 42). В Звенигороде часть меча с перекрестием лежала на полу длинного дома 7, где хранилось имущество святилища, здесь же находился наконечник ножен меча. Такой же наконечник найден в культовом сооружении 10, около капища; вероятно, в данном случае, часть заменяла целый предмет. |
| Впрочем, у многих, поступивших в Академию, скоро, по-видимому, пропала охота учиться. Так, к Рождеству 1687 года в Академии числилось учащихся 81 человек, но уже к Пасхе 1688 года число это сократилось до 64, а к Рождеству 1689 года в Академии осталось только 54 ученика 59 . По социальному положению состав учащихся был чрезвычайно разнообразен. В «Показании Истины» инок Евфимий так характеризует состав учеников Академии: «инии суть священницы, иеродиаконы и монаси, инии же князи, спальники, стольники и всякого чина сего царствующего града Москвы» 60 . Действительно, наряду с лицами лучших аристократических фамилий (князья Одоевские, князь Голицын и др.), мы встречаем в Академии челядинцев и сына конюха 61 . Следуя принципу постепенности в сообщении ученикам научных знаний, Лихуды разделили учащихся на три класса, или школы: верхнюю (suprema) среднюю (media) и нижнюю (infima). Каждый класс, в свою очередь, подразделялся на два отделения, или статьи. Кроме того, в качестве приготовительного класса, при Академии была так называемая «русская школа», или «школа словенского книжного писания». Во главе ее стояли «старосты», бывшие ученики Типографской школы: сначала Феодор Никитин, а дотом Максим Григорьев Логинов и Василий Иванов. В декабре 1687 года в «русской школе» числилось 23 ученика, в апреле 1688г. – 100, а в декабре 1689г. – 127 учеников 62 . Итак, курс Академии начинался обучением русской грамоте в приготовительном классе. После этого ученики в низшей школе изучали «греческое книжное писание», т.е. получали первые элементарные сведения из греческой грамматики. По всей вероятности, эти сведения не шли дальше уменья читать и писать. К более основательному изучению грамматики переходили в средней школе. Грамматикой начинался курс свободных наук. Лихуды начали его еще в Богоявленской школе. В апреле 1688 года ученики верхней школы стали изучать риторику. Изучение шло настолько успешно, что на Рождество следующего года ученик Иосиф Афанасьев и семеро его товарищей уже приветствовали Патриарха «орациями» собственного сочинения. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 52 голоса: 3.8 из 5) Байка о щуке зубастой В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси! Лещи, окуни, ерши – все собрались глазеть на нее и дивовались такому чуду. Вода той порой в Шексне всколыхалася; шел паром через реку, да чуть не затопился, а красные девки гуляли по берегу, да все порассыпались. Экая щука родилась зубастая! И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится; и стала щука зубастая в Шексне похаживать да лещей, окуней подавливать: издали увидит леща, да и хвать его зубами – леща как не бывало, только косточки хрустят на зубах у щуки зубастой. Экая оказия случилась в Шексне! Что делать лещам да окуням? Тошно приходит: щука всех приест, прикорнает. Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать, как перевести щуку зубастую да такую торовастую. На совет пришел и Ерш Ершович и так наскоро взголцыл: «Полноте думу думать да голову ломать, полноте мозг портить; а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем тепере в Шексне; щука зубастая проходу не дает, всякую рыбу на зуб берет! Не житье нам в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить – в Сизму, Коному да Славенку; там нас никто не тронет, и будем жить припеваючи да деток наживаючи». И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки Сизму, Коному да Славенку. По дороге, как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил забубённую ушицу, да тем, кажись, и заговелся. С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Закинет рыбарь удочку в воду, да ничего не вытащит; когда-некогда попадется стерлядка, да тем и ловле шабаш! Вот вам и вся байка о щуке зубастой да такой торовастой. Много наделала плутовка хлопот в Шексне, да после и сама несдобровала; как не стало мелкой рыбицы, пошла хватать червячков и попалась сама на крючок. Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало. Погубит, изведет. Голчить – говорить, кричать. Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1561 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| А. является автором многочисленных трудов, посвященных рус. истории, этнографии и фольклору. Свою 1-ю статью «Государственное хозяйство при Петре Великом» он опубликовал в студенческие годы (Современник. 1847. 6, 7). Начиная с 1850 г. А. писал статьи, рецензии и обзоры для журналов и научных периодических изданий: «Современник», «Отечественные записки», «Временник ОИДР», «Архив историко-юридических сведений, относящихся к истории России», «Известия ОРЯС», «Филологические записки» и др. В ст. «Языческие предания об острове Буяне» (ВОИДР. 1851. 9) А. изложил собственное понимание слав. мифологии, к-рое впосл. легло в основу его главного научного труда «Поэтические воззрения славян на природу». В этой книге А. почти с исчерпывающей полнотой представил в систематизированном виде все, что было известно о верованиях, обрядах и фольклоре вост. славян к сер. 60-х гг. XIX в. Книга А. имеет большое источниковедческое значение, поскольку автор пользовался не только опубликованными материалами, но и сведениями, извлеченными из архивов, переданными ему др. собирателями, и собственными записями. В то же время среди источников А. были и такие, в к-рых содержались сомнительные, недостоверные сведения о слав. мифологии (напр., сочинения С. М. Шпилевского, И. П. Сахарова). Мифологическая концепция А. сформировалась под влиянием трудов Я. Гримма, А. Куна, М. Мюллера, В. Манхардта, В. Шварца, Ф. И. Буслаева . Вслед за Гриммом и Буслаевым А. рисовал эстетически привлекательный образ языческого прошлого, приписывая особое значение пантеистическому восприятию природы, культам небесных светил и светоносных богов. Следуя концепции «мифологии природы», А. стремился в образах фольклора отыскать зашифрованные в них мифы о природных явлениях (гроза, восход солнца, смена времен года и др.). Разделяя гипотезу Мюллера о том, что мифология представляет собой «болезнь языка», А. уделял особое внимание соотношению слова и мифа. Из-за достаточно искусственного характера мифологическая концепция А. была скептически воспринята современниками (Кавелиным, А. А. Котляревским , А. Н. Пыпиным , Буслаевым), тем не менее отдельные реконструкции А. признаны совр. исследователями и даже оцениваются как проявление своеобразного «научного ясновидения» (Вяч. Вс. Иванов). |
| Мнение г. Рудинского, по непонятным мотивам, не было принято во внимание и испытание г. Иванова посредствам трех пробных лекций состоялось 22, 25 и 27 ноября. Затем, в заседании 1-го декабря, по предложению ректора семинарии, педагогическое собрание объявило свое мнение по поводу испытания, посредством закрытой баллотировки. Результаты оказались неожиданными: большинство голосов (6 против 5-ти) высказалось отрицательно и потому решено было просить о назначении наставника в херсонскую семинарию на основное, догматическое и нравственное богословие. Владыка не согласился с определением правления и высказал свое мнение в такой резолюции. «11 дек. 1867 г. Исполнить, за исключением 3-го пункта, так как в докладе не объявлено: общим ли собранием наставников семинарии, или только педагогическим собранием правления произведен выбор баллотировкою. Сверх того, нет никакой нужды, до прибытия нового наставника изменять прежнее определение, которым поручено преподавание богословских уроков г. Иванову». Нет у летописца достаточных данных, чтобы осветить этот инцидент. Можно догадываться, что причиной «разноголосицы» по отношению к г. Иванову были те несогласия среди корпорации, о которых упоминает проф. Рудинский в своем отдельном мнении. Г. Иванов – это автор известных прекрасных учебных пособий по изъяснению св. писания Нового Завета. На место уволенного свящ. М. Чемены членом педагогического правления избран был большинством голосов посредством закрытой баллотировки преподаватель семинарии Александр Смирнов 244 . В июле месяце архиепископ Димитрий получил от министра народного просвещения отношение, в котором сообщалось об учреждении филологического института для приготовления учителей по предметам, входящим в состав историко-филологического факультета. Министр обращается с просьбой к владыке предложить окончившим курс в философском классе херсонской семинарии и оказавшим отличные успехи преимущественно по древним языкам, не желают ли они воспользоваться казённым содержанием в институте с обязательством прослужить по окончании курса шесть лет в министерстве народного просвещения. Правление семинарии, которому передано было означенное отношение, постановило предложить отправиться в педагогический институт трем воспитанникам среднего отделения семинарии Илии Савинскому, Николаю Клопотову и Ивану Афанасьеву 245 . |
| Народные рассказы подобного рода многочисленны; см. например: Б. Д. Гринченко. „Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях“, II. Чернигов, 1897, стр. 57, 58; В. Н. Добровольский. „Смоленский этнографический сборник“, I. СПб., 1891, стр. 133–156 (три рассказа); М. П. Драгоманов. „Малорусские народные предания и рассказы“. Киев, 1876, стр. 52, 54, 393; В. В. Иванов. „Жизнь и творчество крестьян Харьковской губ.“. Харьков, 1898, стр. 408; И. Я. Рудченко. „Народные южно-русские сказки“, I. Киев, 1869, „Сборник Харьковского историко-филологического общества“, III. Харьков, 1891, стр. 166. Сюда же относится и „Гусар“ Пушкина (написанный в 1833 году). Самое изображение „нечисти“ у Гоголя напоминает некоторые народные тексты, но Гоголь придает своим картинам более сложный литературный характер, — ср., например, В. Гнатюк. „Знадоби до I — XV. 1904, Игра деда в карты с ведьмами частично напоминает рассказы об игре солдата в карты с чертями (см., например, А. Н. Афанасьев. „Народные русские сказки“, I. М. — Л., 1936, 154). Чудесный конь, полученный дедом, в народных рассказах обычно оказывается затем кочергой и т. п. (ср. „Гусар“: „Не конь — а старая скамья“); у Гоголя же конь этот просто пропадает. Частично этот эпизод напоминает вторую часть белорусской сказки „Болотные паны“ (П. В. Шейн. „Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края“, II. СПб., 1893, стр. 270–271, Ср. также рассказ о том, „Як ведьма салдату падделала, што ион на липинки за тысичу верст и сваю родину (Добровольский, назв. соч., I, стр. 136, Заключительный эпизод с танцующей бабой и сном ее можно сопоставить с народными рассказами о танце против воли и о различных скачущих предметах, см., например, Гнатюк, назв. соч., I, стр. 86, Б. Д. Гринченко. „Из уст народа“. Киев, 1900, стр. 99. Для образов запорожца и чертей Гоголь воспользовался частично материалами вертепной драмы (См. В. А. Розов. „Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII bb. и юношеские повести Н. |
| Не зная, что делается при дворе, Матвеев писал даже и к боярину Кириллу Полуехтовичу Нарышкину, отцу царицы Натальи, просил, чтоб царица и царевич Петр ходатайствовали за него у царя; Матвеев не знал, что царица не могла защитить и родного брата своего, Ивана Кирилловича Нарышкина, на которого тот же лекарь Давыд Берлов подал донос. Вследствие этого доноса Нарышкина привели в Кремль перед Грановитую палату, стрельцы со своим сотником окружили его, вышел боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий с думным дьяком, который читал сказку: «Говорил ты, Иван, держальнику своему Ивашку Орлу на Воробьеве и в иных местах про царское величество при лекаре Давыдке: ты-де орел старый, а молодой-де орел на заводи ходит, и ты его убей из пищали, а как ты убьешь, и ты увидишь к себе от государыни царицы Натальи Кирилловны великую милость, и будешь взыскан и от Бога тем, чего у тебя и на уме нет; и держальник твой Ивашка Орел тебе говорил: убил бы, да нельзя, лес тонок, а забор высок. Давыдка в тех словах пытан и огнем и клещами жжен многажды; и перед государем, и перед патриархом, и перед бояры, и отцу своему духовному в исповеди сказывал прежние ж речи: как ты Ивашку Орлу говорил, чтобы благочестивого царя убил. И великий государь указал и бояре приговорили: за такие свои страшные вины и воровство тебя бить кнутом и огнем, и клещами жечь, и смертию казнить; и великий государь тебя жалует, вместо смерти велел тебе дать живот; и указал тебя в ссылку сослать на Рязань в Ряский город, и быть тебе за приставом до смерти живота твоего». Брат Иванов, Афанасий Нарышкин, также был сослан. В то время как Милославский и Хитрово управлялись с Матвеевым и Нарышкиными, патриарх Иоаким управлялся с двумя духовными лицами, которые в царе Алексее Михайловиче лишились своего защитника. Мы видели уже покушение Иоакима на духовника царского, Андрея Савинова, которого он обвинял в безнравственном поведении и в неуважении к нему, патриарху. Царь Алексей упросил патриарха простить духовника. Но в самый день похорон царских вражда между ними разгорелась в высшей степени: патриарх на отпевании вложил в руки покойника прощальную грамоту; духовник считал это своим правом и вышел из себя: после похорон пришел наверх, в комнату, где собрано было все царское семейство, и начал кричать: «Покойный государь прощение не получил, патриарх не дал мне вручить ему прощальную грамоту; дайте мне 2000 человек войска, я пойду на патриарха и убью его; или оружием, или какою отравою убейте мне супостата моего патриарха, если же не предадите смерти патриарха, то я вас прокляну, а с патриархом управлюсь сам, я уже нанял 500 ратных людей, чтоб убить его». |
| Бедность, разумеется, оказалась знакомой семье Вейдле (в 1928-м он женился на Людмиле Викторовне Барановской, с которой не расставался до конца своих дней) и в буквальном смысле – «…она была и организованной, и плановой» . Материальное положение Вейдле исправилось только после второй мировой войны, когда к его преподавательским обязанностям добавилось литературное сотрудничество с радиостанцией «Свобода». По 20— 30-м годам Вейдле запомнился русским парижанам «почтенным, гологоловым… веснушчатым доцентом…» . С 1925 года он начал преподавать, а в 1932 году стал профессором в Свято-Сергиевском богословском институте, где до 1952 года читал лекции по истории христианского искусства. Ему довелось работать там вместе с протоиереем Г. Флоровским, архимандритом Киприаном (Керном), архимандритом Кассианом (Безобразовым), монахиней Евдокией, В. В. Зеньковским, А. В. Карташевым, Г. П. Федотовым, Б. П. Вышеславцевым, В. Н. Ильиным, Н. Н. Афанасьевым, И. В. Никаноровым, П. Е. Ковалевским, Л. А. Зандером, Ф. Г. Спасским, К. В. Мочульским и др. Под влиянием С. Н. Булгакова он пришел к церкви и до кончины отца Сергия в июне 1944-го находился под его духовной опекой. Из русских подвижников благочестия Вейдле особенно чтил блаженную Ксению Петербургскую. С середины 20-х годов Вейдле начал публиковаться в основных печатных органах эмиграции — газетах «Последние новости» и «Возрождение» (время от времени подписываясь псевдонимом «Н. Дашков»), журнале «Современные записки», а также «Окнах», «Числах», «Встречах», «Пути», «Русских записках». Известность пришла к нему после двух статей в «Современных записках» – «Поэзия Ходасевича» (1928, 34) и «О французской литературе» (1929, В первой из них автор «Тяжелой лиры» и «Европейской ночи» объявлялся одним из самых больших русских поэтов современности, который под влиянием Пушкина и благодаря «интимности тона, простоте реквизита и отказу от превыспренного словаря» создал оригинальный вариант символистской поэзии. Указав на мастерство Ходасевича как поэта, так и прозаика, Вейдле счел необходимым защитить его от достаточно грубых нападок поэтических (Г. Иванов, Г. Адамович) и политических оппонентов (князь Д. П. Святополк-Мирский). В том же 1928 году отттиск статьи был размножен в количестве экземпляров и за подписью В. В. В. в течение нескольких десятилетий оставался единственным монографическим исследованием о Ходасевиче. |
| В октябре 1988 года творцы «свободного духа» создают общественно-политический клуб «Московская трибуна», в него вошла вся антирусская верхушка сионистской элиты: Ю. Афанасьев, Л. Баткин, Ю. Буртин, М. Гефтер, Ю. Карякин, С. Аверинцев, А. Сахаров со своей женой-сионисткой Боннэр. Другая видная сионистка Т. Заславская организует общественный институт «Перестройка», секретарем его становится Бызов, тот самый, который был изгнан из Общества охраны памятников за подрывную деятельность. Большую роль в этом институте играл соратник Бызова по интригам в ВООПИК Пельман, служивший «эмиссаром по связи» с зарубежными антирусскими организациями. Широкие антирусские шабаши организует так называемый «Мемориал», объединивший потомков еврейских большевиков и близких к ним лиц, казненных Сталиным. Помню один такой шабаш в Доме художника на Крымской набережной. Показали антирусский фильм «Сталинист Иванов», а затем было его обсуждение. Некто Фрид заявил, что рассматривает перестройку как «месть за отцов». Организатор мероприятия от Дома художника, «медоточивый» еврей поправил Фрида: «Правильнее сказать, что перестройка – продолжение Октябрьской революции». На мою реплику: «И так же русских будете резать?» – «медоточивый» сразу окаменел: «Прекратите антисемитские вылазки, иначе вас выведем!» Стремление ввести чрезвычайные меры в отношении всех, кто не согласен с «демократами», было характерно для «прорабов перестройки». «Пламенный демократ» Шмелев, зять Хрущева, вещал в то время по телевидению о необходимости введения «чрезвычайной комиссии» (ЧК) в отношении «врагов перестройки». Прямые наследники еврейских большевиков делали все для дискредитации русского движения. Главный редактор журнала «Знамя» Гирш Бакланов организовал массовую провокацию. Был нанят некто еврей Норинский, который от имени «Памяти» стал рассылать угрозы деятелям еврейского движения. Бакланов печатал эти подметные письма в своем журнале, требуя запрещения деятельности русских организаций. Клеветническая кампания велась против всех русских журналов и общественных деятелей, сотрудничавших с ними. Особенно гнусный характер носила сионистская провокация против русского ученого-антисиониста А.З. Романенко. Против еврейских провокаторов возбудили уголовное дело, в котором вина Норинского в намеренном разжигании национальной розни была доказана, и наемник Бакланова был осужден на два года. Много справедливых слов было сказано и в адрес организатора провокации. Следствие также установило клеветнический характер кампании, организованной еврейскими сотрудниками газеты «Советская культура», принудив ее извиниться перед оболганным на ее страницах русским патриотом Романенко. |
| В северном поморье, в пределах олонецких и каргопольских, беспрепятственному и успешному распространению раскола весьма много благоприятствовали частью лесистость, пустынность и малонаселенность этих мест, частью малодоступность их для правительственного надзора, частью торговые пути сообщения, которые из некоторых северных поморских городов и сел пролегали в южные и внутренние города России. Большие, непроходимые леса представляли самые удобные места для укрывательства и поселения расколо-учителей и их многочисленных последователей: болота и озера ограждали их от городов, откуда им угрожала опасность. В обонежском поморье погост от погоста отстоял большею частью весьма далеко, верст в 60, 80 и даже в 100; между многими погостами простирались обширные, непроходимые леса, верст 80, 90, 100 и более; селения также разбросаны были на далеком одно от другого расстоянии. 361 Расколоучители обыкновенно поселялись в этих лесах и отсюда ходили в близлежащие православные села и погосты для уловления православных в свою общину. Так, напр., в олонецком уезде расколоучитель Емельян Иванов собрал свое сборище «за озером Онегою, промеж челможского погоста и повенецкого рядку, на лесу, в пустых местах, от озера Онеги верстах в 30; и отсюда в 1687 г. многие христианские души от церкви Божия прельстил и отлучил»: а в 1689 году поучал народ расколу в толвуйском и иных погостах и весьма многих прельстил и из домов, подговаривая, уводил в свое сборище. 362 Леса тем удобнее наполнялись раскольниками, что здесь и посланные от правительства сыщики не могли их отыскивать. Когда в 1689 году для сыска и поимки раскольников посланы были в олонецкий уезд, в заонежские погосты и волости, в кижскую половину, прапорщик Аникий Портновский, да приказной избы подъячий Семен Ананьин со стрельцами: то ходя по лесу, с трудом сыскали в диких непроходимых лесах, у озер, от волости верст за 80 три пристанища, а людей в них никого не сыскали: все до их приходу разбежались по лесам». 363 Кроме того, в поморском краю и вообще в северо-восточной области благоприятствовали распространению раскола торговые и транспортные пути сообщения и съезды из всех городов московского государства. |
|
|
