| е. не погруженные концы соединить проволокой, то в последней происходят явления, не похожие ни на свойства металлов, ни на свойства уксуса; – если проволоку перерезать, то в месте перерыва является искра; если в месте перерыва вставить тонкую платиновую пластинку, она раскаляется докрасна; если проволокой, соединяющей медь с цинком, обмотать кусок железа, то он делается магнитом и проч. Отсюда видно, что, говоря вообще, своеобразность результирующих явлений и их отличие от производящих нисколько не указывают еще на различие между теми и другими по существу» («Психологические этюды», 116 стр.). Таким образом, если духовные явления отличны от материальных по своим свойствам, то это еще не значит, чтобы они были различны и по существу и чтобы первые не могли происходить из последних, как из производящих причин. Но можно ли проводить аналогию между связью электричества с металлами и кислотой и связью духовных явлений с материальными? Электричество, несмотря на различие от производителей по форме, есть по существу точно такое же материальное, пространственное явление, как и его производители. Причина и произведение здесь однородны по сущности. Мысль же, например, есть не только другое явление, но и другая сущность, отличная от всего материального. 349 Некоторые физиологи смотрят на душу как на особый атом (см. у Ульрици «Бог и природа» т. I, стр. 241), т. е. они признают один атом носителем психической силы; действуя вместе с прочими атомами организма, он будто бы производит психические феномены. Но понятие об атоме, если он мыслится как физический атом, нисколько не помогает решению нашего вопроса, а лишь затрудняет, так как атом, как бы ни был он микроскопичен, требует определенного места или седалища в головном мозгу; но такое седалище его, равно как и сам он, никем не открыты и не указаны. Кроме того, атом, если не отождествлять его с отвлеченным математическим дифференциалом, а представлять как нечто точкообразное, может быть признан простым и неделимым лишь в относительном смысле. Другое дело, когда душа понимается как чисто духовная сущность. 350 Не оспаривается никем тот факт, что мы сознаем постоянную тождественность нашей личности, при всей смене отдельных состояний, сна и бодрствования, сознательного и бессознательного бытия (обморок, летаргический сон, временные умопомешательства), при всей перемене в возрастах (детство, юность, мужество, старчество) и во внешнем положении. При сравнении смерти с другими более или менее аналогическими с нею состояниями можно умозаключать: если несмотря на самые разнообразные смены в наших состояниях, наше я остается одно и то же, то оно может сохраниться и после такой резкой перемены, как переход от временной жизни к вечной. Читать далее Источник: Санкт-Петербург. Типография Дома призрения малолетних бедняков. Лиговка, 1884г. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Такой подход в терминах работы 379 представляет собой «нередуцируемый взгляд, в котором сознание включает в себя что-то нередуцируемое к природе и требует расширения или переформулирования физической онтологии». Важно отметить, что наш подход основан также на рассмотрении мира потенциальных возможностей, описываемого волновой функцией, в качестве объективной реальности. Это связано с тем, что уравнение Шредингера, так же как и уравнения Максвелла, описывает не только эволюцию потенциальности (которая тоже является объективной реальностью), но и поток энергии, переносимый волной (электромагнитной или электронной). По сути дела, эти уравнения описывают поток энерго-вероятностной субстанции, которая, взаимодействуя с объектами окружающего мира, меняет свое состояние за счет коллапса волновой функции. Это наглядно проявляется в известном двухщелевом эксперименте, который имеет одинаковый смысл как для потока электронов, так и для электромагнитных волн. При этом уравнение Шредингера, по большому счету, определяет связь энергии и потенциальности, которые являются двумя сторонами одного и того же явления, поскольку энергия и есть, в некотором смысле, актуализированная потенциальность, которая может проявляться в различных формах. Субъективная копенгагенская интерпретация квантовой механики, основанная на том, что коллапс волновой функции объекта производит наблюдатель в момент, когда он осуществляет наблюдение, ведет к различного рода трудностям 380 и парадоксам, типа парадокса «кота Шредингера». Суть последнего, как известно, состоит в рассмотрении системы из распадающегося атома, детектора с присоединенным к нему пистолетом и живого кота, в которого направлено дуло пистолета. Атом, детектор, пистолет и кот помещены в закрытый ящик. При распаде атома образуется суперпозиционное состояние распавшийся-нераспавшийся атом. Это суперпозиционное состояние, по аналогии с выше изложенным, захватывает всю систему: атом, детектор, пистолет, кот. В результате, пользуясь представленной выше парадоксальной логикой, мы получаем, что в ящике имеется суперпозиционное состояние: (распавшийся атом – сработавший детектор – выстреливший пистолет – мертвый кот) (нераспавшийся атом – несработавший детектор – невыстреливший пистолет – живой кот). |
| Рассмотрим атом гелия, состоящий из двух протонов и двух нейтронов (составляющих его ядро), а также двух орбитальных электронов. В планетарной модели он описывался как ядро, вокруг которого вращаются два отдельных и различимых электрона; предполагалось, что все части атома четко разграничены, а законы его общего поведения выводимы из поведения этих компонентов. Однако в квантовой теории атом гелия рассматривается как целое, у которого нет различимых частей. Его волновая функция отнюдь не является суммой двух отдельных электронных волновых функций. Электроны потеряли свою индивидуальность. Мы говорим теперь не об электроне А и электроне В, а лишь о состоящем из двух электронов объекте, составные части которого утратили свою индивидуальность. (В статистике классической физики утверждалось, что атом, где электрон А находится в возбужденном, а В – в нормальном состоянии, имеет иную конфигурацию, нежели атом, в котором электроны А и В меняются местами, но в квантовой теории это не так.) В случае гелия и более сложных атомов с большим числом электронов мы считаем, что их конфигурации управляются принципом запрета Паули, который относится к атому в целом и не может быть выведен из законов, имеющих дело с отдельными электронами. Этот принцип утверждает, что никакие два электрона в одном атоме не могут находиться в одинаковом состоянии (с теми же квантовыми числами, определяющими энергию, орбитальный момент и спин). Этот замечательный и далеко идущий принцип, по сути, определяет периодическую таблицу и химические свойства элементов. Когда к данному атому добавляется еще один электрон, он должен находиться в состоянии, отличном от состояний всех уже существующих электронов. Если следовать классической модели, то надо допустить, что новый электрон каким-то образом подвергается воздействию со стороны всех остальных электронов. Однако этот «запрет» не похож ни на какие представимые силы и поля. Квантовая теория отбрасывает любые попытки описать поведение составляющих атом электронов. Свойства атома как целого анализируются на основании новых законов, не связанных с законами, управляющими его отдельными «частями», которые теперь утратили свою индивидуальность. Связанный электрон – это состояние системы, а не независимая единица 302 . |
| Но что такое атом? Если он – материален, то он имеет форму и объем, например, кубическую или круглую форму. Но куб имеет определенной длины сторону и диагональ, а круг имеет определенной длины радиус. И сторону, и диагональ, и радиус можно разделить, например, пополам, и, следовательно, атом делим, и притом до бесконечности делим. Если же он неделим, то это значит, что он не имеет пространственной формы, а тогда я отказываюсь понимать, что такое этот атом материи, который не материален. Итак, или никаких атомов нет как материальных частиц, или они делимы до бесконечности. Но в последнем случае атома, собственно говоря, тоже не существует, ибо что такое атом – «неделимое», которое делимо до бесконечности? Это не атом, а бесконечно тонкая, имеющая в пределе нуль пыль разбросавшейся и развеявшейся в бесконечность материи. Итак, в обоих случаях атомизм есть ошибка, возможная только благодаря слепой мифологии нигилизма. Всякому здравомыслящему ясно, что дерево есть дерево, а не какая-то невидимая и почти несуществующая пыль неизвестно чего, и что камень есть камень, а не какое-то марево и туман неизвестно чего. И все-таки атомистическая метафизика была всегда популярна в новое время вплоть до последних дней. Это можно объяснить только мифологическим вероучением новой западной науки и философии. Во-вторых, мне могут возразить: как же наука может быть мифологичной и как современная наука может основываться на мифологии, когда целью и мечтой всякой науки почти всегда было ниспровержение мифологии? На это я должен ответить так. Когда «наука» разрушает «миф», то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией. Раньше верили в оборотничество, вернее – имели опыт оборотничества. Пришла «наука» и «разрушила» эту веру в оборотничество. Но как она ее разрушила? Она разрушила ее при помощи механистического мировоззрения и учения об однородном пространстве. Действительно, наша физика и механика не имеет таких категорий, которые могли бы объяснить оборотничество. Наша физика и механика оперирует с другим миром ; и это есть мир однородного пространства, в котором находятся механизмы, механически же движущиеся. |
| В) В химии. Основные положения ее. 1) Все химические соединения образуются при вполне определенных весовых отношениях тел составляющих, что объясняется из того, что молекула сложного тела всегда имеет одно и то же число атомов, составляющих тел, атомы же имеют неизменный вес; вследствие чего, наприм., в сернистом железе, в котором молекула состоит из одного атома железа и одного атома серы (вес атома серы=32, вес атома железа=56, по сравнению с водородом, вес атома которого принимается равным единице) на 56 частей по весу железа всегда приходится 32 части по весу серы; в воде на 8 частей по весу кислорода одна часть водорода (молекула воды состоит из 2-х атомов водорода и 1-го кислорода; вес атома кислорода=16) и т. д. При этом, если в каком-нибудь соединении на место одного элемента становится новый элемент, то известное по весу количество удаляемого элемента заменяется совершенно определенным весовым количеством нового; такие, могущие в соединениях замещать одно другое, весовые количества различных тел называются эквивалентными. Эквивалентность элементов химия с помощью атомистической гипотезы представляет весьма просто и ясно. Смотря по тому, со сколькими атомами водорода соединяется 1 атом элемента, элементы называются одно, двуатомными и т. д. Равноатомные элементы, очевидно эквивалентны, потому что могут взаимно замещаться, так наприм., сера и кислород, как равноатомные (1 атом серы или кислорода соединяются с 2 атомами водорода) взаимно заместимы, потому что поставив в воде на место кислорода серу, мы получаем новое тело – сернистый водород; точно также атом двуатомного элемента будет эквивалентен (как взаимно заместимый) 2 атомам одноатомного элемента и т. д. 2) Если два тела образуют несколько химических соединений, в которые одного тела входят только одинаковые количества, то количества другого тела в этих соединениях составляют ряд кратных величин сравнительно с наименьшим из них (закон Дальтона). Закон этот по атомистической гипотезе обусловливается неделимостью атомов, вследствие которой тело, вступающее с другими в соединение атом на атом, 2 атома на один и т. |
| Эквивалентность элементов химия с помощью атомистической гипотезы представляет весьма просто и ясно. Смотря по тому, со сколькими атомами водорода соединяется 1 атом элемента, элементы называются одно, двуатомными и т. д. Равноатомные элементы, очевидно, эквивалентны, потому что могут взаимно замещаться, так напр., сера и кислород, как равноатомные (1 атом серы или кислорода соединяются с 2 атомами водорода) взаимно заместимы, потому что, поставив в воде на место кислорода серу, мы получаем новое тело – сернистый водород; точно также 1 атом двуатомного элемента будет эквивалентен (как взаимно заместимый) 2 атомам одноатомного элемента и т. д. 2) .Если два тела образуют несколько химических соединений, в которые одного тела входят только одинаковые количества, то количества другого тела в этих соединениях составляют ряд кратких величин сравнительно с наименьшим из них (закон Дальтона). Закон этот по атомистической гипотезе, обусловливается неделимостью атомов, вследствие которой тело, вступающее с другими в соединение атом на атом, 2 атома на 1 и т. д., не может соединяться с этим другим в дробных отношениях (наприм., 21/з атома на 1 ат. и т. п.). Согласно атомистической гипотезе это может быть выражено так, что числа атомов тела, вступающего в несколько соединений с одним и тем же количеством атомов другого, суть кратные с наименьшим из них (мультиплы); так, наприм., кислород образует с азотом 5 соединений: на 2 атома азота 1, 2, 3, 4, 5 атомов кислорода, 2, 3, 4 и 5 суть кратные единице. 3) Из атомистической гипотезы удобно объясняются явления кристаллизации (заключающиеся в том, что тела при переходе из жидкого состояние в твердое принимают правильную геометрическую форму). Причем при кристаллизации мокрым путем (когда какие-нибудь тела кристаллизуются, растворенные в воде или в иной жидкости при медленном ее охлаждении или испарении), если в растворяющей жидкости находится несколько веществ, то одни из них смешиваются, другие нет; то и другое объясняют одинаковым или различным строением атомов или молекул этих веществ. |
| Молекулы изменяются, когда атомы внутри молекулы принимают иное положение или иную форму движения (что называется метамерностью), – или, когда число атомов, образующих молекулу, переменяется, (полимерность), – или, когда атомы распределяются в новые молекулы, не тожественные с прежними (химические превращения: соединения, распадения, двойное разложение). Тем не менее, все эти гипотезы не исчерпывают и не объясняют всех родов частичных изменений, вынуждая предполагать, что «атомы простых тел суть сложные существа, образованные некоторым сложением еще меньших частей (ультиматов), – что называемое нами неделимым, (атом) неделимо только обычными химическими силами, как молекулы неделимы, в обычных условиях, физическими силами. К такому предположению невольно склоняется ум, т.е. изменчивость и делимость не только молекул, но и атомов невольно навязывается на признание, вынуждая в основе самых атомов искать еще каких-то «ультиматов». – 7) Когда молекулы однородны, получается простое тело, а когда разнородны – сложное. Элементарные тела соединяются между собою по Дальтонову закону кратных отношений, но которому 1 атом вещества может соединяться только целым своим составом с 1, 2, 3-мя атомами другого тела, но не с 1/3, в другой раз с 1/5, в третий с 1/8 и т. д.; вытеснение же одного элемента другим следует закону эквивалентов, по которому 1 или несколько атомов данного тела становятся на место 1 или нескольких атомов другого элемента. – 8) Каждому элементу свойственен свой предел атомности. Так углерод, которого 1 атом соединяется с 4 атомами водорода, называется 4-х атомным элементом; кислород, соединяющийся с 2 атомам водорода, есть элемент 2-х атомный; хлор, соединяющийся с 1 атомом водорода (1 на 1), есть элемент 1-атомный; азот есть элемент 3-х и 5-ти атомный; самый водород считается элементом 1-атомным. – Такой последовательности в атомности аналогична последовательность и в атомном весе: водородный атом принимают весящим 1, а водородного газа частица содержит 2 атома водорода; кислород, элемент, представляет атомный вес 16, кислородного газа частица весит 32, а частица озона весит 48; вес атом углерода принимается за 12, а вес частицы угля должен быть весьма велик. |
| Научный подход, о котором я говорю, является систематическим сомнением, то есть сомнением, рождающимся не от неуверенности, а от зрелого, смелого подхода. Человек не сомневается в том, что есть объективная реальность, к которой он идет, и что все приближения к этой реальности должны быть пройдены. Он уверен, что надо проходить мимо каждого приближающегося столба, чтобы дойти до цели, а вовсе не дрожать перед каждым столбом, думая: а вдруг следующего столба нет, и будет бездорожье, пустыня, и я никуда не приду и погибну в ней?.. Сомнение научное вот в чем заключается. Кропотливой, труднической работой люди собирают, один за другим, факты. Когда собрано достаточно фактов, чтобы их удержать и вообще как-то употреблять, из них стараются создать систему, макет мира, каким он представляется при данных фактах, каким я теперь его знаю. Это позволяет все факты держать вместе, нечто вроде вруцелетия: вот, в руке – модель, макет, схема очертаний всего того, что я пока знаю и понимаю. Но ведь каждый из нас понимает и знает, что факты текущего года будут превзойдены фактами следующего года. Я был учеником одного из Кюри, который открыл радиоактивность и первым занимался структурой материи. Мой профессор физики специализировался на структуре материи (это было 35 лет тому назад) и ясно нам объяснил, что атом никогда не будет раздроблен, потому что в тот момент, когда первый атом разлетится, разлетится и вселенная, оттого что будет выпущено в свет слишком много какой-то энергии. Но после того как он ясно сказал, что нельзя дробить атом, он все последующие годы изучал вопрос, как бы его всё-таки раздробить. Человек же любопытен: если ему суждено и взорваться на этом деле, ему хочется всё-таки раздробить атом. И теперь атомы разбивают, прямо как дети колют орехи. Так вот, если бы этот человек упёрся: “А я знаю, что атом разбить нельзя”, на него смотрели бы сейчас просто как на из ума выжившего старика. В том и корень дела, что в науке всякий говорит: я знаю, что этого нельзя, – а теперь давай-ка посмотрю, как можно... Это сомнение в собственном мнении – подлинное сомнение. Оно очень смелое, даже порой героическое, потому что научные исследования могут повести очень далеко. Я знаю, например, врача, специалиста по вопросам судебной медицины. Он изучал вопрос о том, какой минимум нужен, чтобы удушить человека, и проводил испытания на себе, с помощью ассистента. Он устроил целую систему веревок и подвесков, и вешал себя, прибавляя гири, до момента, когда терял сознание; тогда, конечно, ассистент должен был его снять. Так это очень смелый подход, потому что можно на этом деле и умереть; ассистент может не заметить или просто подумать: “Ну и пусть себе”... |
| Античные атомисты принадлежали к тем мыслителям, которые хотели додумать до конца все изменения, происходящие с данной вещью или с данным веществом. И если тут они пришли к понятию атома, то это явилось их величайшим завоеванием. В наивной, но отнюдь не глупой форме они учили об истечении из атомов бесконечного числа их образов, – которые и нужно считать не чем иным, как бесконечно разнообразным приближением соответствующего физического явления к лежащему в его основе атому (67 А 29. 30, 68 В 7). Во всяком случае, здесь действовала живейшая потребность додумать понятие изменения до конца. Да и мы в нашей диалектике можем мыслить изменения только тогда, когда есть нечто неизменное; движение предполагает нечто неподвижное, случайное – необходимость этого случайного. Отсюда делается понятным, почему действительно сущие атомы для действительно сложных тел оказывались только возможным бытием (Маков. 59). Итак, историко–философский анализ обнаруживает, что физико–геометрическое тождество у атомистов есть результат логического продумывания до конца той разнокачественной материальной действительности, которая находится у них в вечном движении. Отсюда становится ясным и то, насколько сложно у античных атомистов понятие малости. Атом является здесь малым не потому, что это есть какое–то наименьшее количество вещества (ведь все наименьшее может стать еще меньше). Атом не есть здесь и некое очень маленькое, но остающиеся постоянным количество вещества в процессе изменения этого последнего. О разных пониманиях малости и о возможности атомов всяких размеров, включая атом, равный целому миру (см. 68 А 43.47). Если воспользоваться арифметической аналогией, то √2 не является ни дробью с тем или иным количеством десятичных знаков, ни постоянным количеством, взятым в каком–либо неподвижном, изолированном и абсолютном смысле. √2 есть предел для бесконечной и притом совершенно определенной переменной величины (1; 1,4; 1,41; 1,414…) Античный атом поэтому скорее не величина (он может быть любой величины), а закон получения или становления величин. Таким образом, античный атом при всем своем постоянстве и вечной неизменности не так уж неизменен и неподвижен. В нем всегда кроется бесконечное количество приближенных величин, для возникновения которых он является принципом. |
| 5. Атомы и их движение Атом движется. Но как и почему может двигаться этот полуматериальный, полугеомегрический элемент? Ведь, казалось бы, геометрическому телу вообще не свойственно какое–либо движение, как и вообще не свойственно ему ничто физическое. Однако, мы должны говорить не о том, что кажется нам, а о том, что казалось атомистам. А у них атом обязательно предполагал пустоту и был материальным. Другими словами, пустота, отличная от атома, входит в его определение, почему атом и мыслится на фоне пустоты. В само определение атома входит и его движение. Материальным атом только и мыслится в движении, и движение от него неотделимо. С другой стороны, и само движение возможно только тогда, когда движущееся в основном остается самим собою во все мельчайшие моменты своего движения. Стоит только движущемуся хотя бы на одно мгновение перестать быть самим собою, как уже движение окончилось, либо началось движение чего–то другого. Следовательно, если атом неотделим от движения, то и движение возможно только как движение атомов. Тут очевиднейшая диалектика материи и движения. Материя и движение не просто свойственны друг другу случайно, но материя в самом своем существе есть движение, и движение в самом своем существе есть материя. Какова же эстетическая значимость учения атомистов о движении? Необходимо возможно конкретнее представить себе картину движения атомов. Находясь в вечном и непрерывном движении, атомы то сходятся, то расходятся, образуя самые причудливые сочетания и превращая бытие в вечно подвижную узорчатую ткань. Перед нами здесь вечный калейдоскоп жизни, непрестанно сменяющиеся узоры бытия, так что возникающие здесь геометрические кривые постоянно удивляют своей затейливостью, своим неожиданным разнообразием и своеобразной зрительной музыкой. Здесь нет ничего устойчивого, ничего крепкого и неподвижного, кроме неразрушимости самих атомов. Этот узорчатый геометризм, ярко вспыхивающий своей причудливой фигурностью на темном фоне бесконечной пустоты, – эта явно эстетическая картина есть тот пятый момент, который необходимо отметить в эстетике атомистов. |
|
|
