| —237— философии перешло к микроскопам и спектроскопам, и атомистический, в широком смысле, материализм был бы единственно признанной философской системой. Однако мы видим, что чистая философия живет и благополучно процветает рядом с научным эмпиризмом. Чем же она питается? Она живет верою в логическую разложимость всякого физического атома. – В чем же заключается это, по-видимому, безвредное для физики, разложение? – В том, что атом теряет права на элементарность и, как всякий объект мысли, должен дать строгий ответ на философское «что?». – Чем же это философское «что?» отличается от эмпирического? Почему ответ: «атом» для философа-рационалиста неудовлетворителен? – Потому что «атом» не есть определение (его единственно ищет мысль), а простое имя, кличка известного, хотя бы и предельного для эмпирии объекта. – Что же значит философски определить атом? – Это значит возвести его к его родовому понятию. – Но, атом не имеет физического родителя, он просто дан. – Тогда простая данность, чистое бытие и есть его genus proximum. – Это – чистое отвлечение, отвечает эмпиризм: мы не знаем данности вообще, а лишь данность атома. – Но тогда, отвечает логика, вы не знаете и атома; может быть вы его видите, но сказать, что атом познан наука не имеет права. – Чем же это предельное видение ниже мысли? – Тем, что оно безмысленно и, следовательно, бессмысленно. – Однако из него объясняется все! – Объяснить все из необъяснимого – значит вовсе не объяснить, а только описать. – С меня этого довольно, отвечает наука и, дурной онтологизм; – для меня этого слишком недостаточно, отвечает логика. Если атом не умеет назвать имени своего «физического» родителя, он должен оправдать себя из себя самого. Физический атом этого сделать не может, значит физический атом – не последнее звено в диалектической цепи, значит есть атом высший. – Психический, спешит подсказать онтологизм. – Нет, чисто логический, отвечает рационализм. – Что же это за логический атом? – очевидно, это – сама мысль в себе, но, – не как конечный факт, а как вечный акт. Схемы, контуры, атомы – это лишь остановки ленивой мысли и фантазии пассивного «воззрения». Чистая мысль |
| 2) Почти тоже должно сказать и об атомах Ульрици. Атомы у него очень похожи на монады Лейбница, однако-ж только похожи, но не тожественны. В понятие своего атома Ульрици ввел неразрешимое для нас протпворечие. В первой части своего творения, Бог и природа, Ульрици, всеми силами своей эрудиции, доказывает необходимость существования физико-химических, абсолютно непроницаемых атомов, в смысле Демокритовой атомистики; но, во второй части того же творения, он уже превращает свои атомы в живые монады Лейбница, которые могут развиваться и усовершаться, а в сочинении своем: Тело и душа, даже человеческую душу возводит в звание атома. Мы видели уже и в подробностях, какие противоречия включает Ульрици в свой атом. 447 У него, атом – не делимое единство, а в тоже время атом – и множество, так как атом есть единство, которое связывает две, или более, силы. Атом – точка, простой центр сил, не более; в тоже время атом представляется и как шар, или как центр, окруженный перифериею действий. Субстанцию атома составляет собственно объединяющая и удерживающая многие силы сила сопротивления; однако-ж атом оказывается единством, в котором силою сопротивления связаны многие и разные силы; значит, в субстанцию атома непреложно входит и сложность. Атом, при благоприятных обстоятельствах, может приобретать, вдобавок к прежним, и новые силы; но, при обстоятельствах угнетающих, может терять и те, какими обладал, так что враждебные силы могут даже угрожать самому существованию атома. Наконец, атомы неорганические развиваются у Ульрици в органические, далее в психические, а эти последние могут усовершаться уже до бесконечности. Вообще, у Ульрици, в этом основном пункте его системы, мы находим еще меньше систематичной последовательности и соответствия с фактами, чем у Лейбница. Мы не усматриваем никакой логической возможности связать первоначальный физико-химический, чисто Демокритовский, абсолютно непроницаемый и, следовательно, неизменный атом физики и химии, каким Ульрици начинает систему своего миросозерцания, с атомом-монадою Лейбница, превратившимся в человеческую душу, каким Ульрици оканчивает. |
| Подробно развивать и доказывать эти мысли значило бы стараться излагать в другой форме то, что в одной, при том довольно ясной форме изложено другими 59 . Здесь важно только обратить еще внимание на то обстоятельство, что, в сущности, говоря, физики и химики нисколько и не нуждаются в предположении, по крайней мере, абсолютной неделимости атомов; для физика молекула такое же неделимое целое, каким и для химика является атом. Вот почему неделимость мельчайших частиц материи последовательно оспаривается не только метафизикой у химии, но и химией у физики. Для физики молекула естественного магнита есть неделимое целое, потому что, по разрушению этой молекулы – магнита уже получить нельзя: до всего остального физику нет положительно никакого дела. Очевидно, однако, что такого рода неделимость чисто условного и относительного характера. Химик всегда может спросить: «отчего вы не идете дальше? Неделимая молекула магнита есть выражение неверное, потому что самая мельчайшая его частичка состоит из железа и кислорода; а вот атом железа – это уже истинный атом, никак не разложимый. Только что химик успокоился на своем атоме, является метафизик и спрашивает: по какому праву вы остановились на атоме и не идете дальше? Я имею право думать, что ваш атом также есть конгрегат? На это химик должен ответить, что для него это совершенно безразлично, потому что этот атом есть атом для химических явлений, как молекула магнита есть атом для магнитных явлений и не есть атом для химических явлений» 60 . Впрочем, даже и не слушая метафизика, современная химия неизбежно сама приводит нас к понятию об атоме третьего еще более высшего порядка; в самом деле, химики, как известно, утверждают, что из атомов состоят только элементы, но не простые тела, в форме которых они являются в природе, и что все различие между сложными и простыми телами заключается лишь в том, что молекулы первых состоят из качественно различных атомов, тогда как молекулы вторых из атомов однородных. Но тогда неизбежно является вопрос: из чего же состоят молекулы таких металлов, как ртуть, кадолий, цинк, натрий, когда по признанию самих химиков все эти молекулы заключают в себе по одному атому? Очевидно, если мы еще желаем сохранить различие элементов от простых тел, то должны считать атомы подлежащими дальнейшему делению. |
| Как же теперь получить требуемый средний вывод, что находящийся в поступательно вращательном движении атом, действуя эквивалентно упругому телу, развивает вокруг себя атмосферу с неоднородною плотностью, убывающею от окружности к центру? Берем смелость заявить, что нам тяжело вести дело с сочинением Секки в направлении к этому выводу: в этом пункте у него так слаба логическая связь, что трудно даже вообразить себе это, опровергать же просто невозможно, потому что у него не оказывается здесь ничего, кроме бессодержательного набора слов. «Атом», – умствует Секки, – «наскакивает на перваго, встречающагося ему на пути собрата, затем 248 таким же образом сталкивается со вторыми, третьими и т. д. Под действием этих ударов, центр атома будет отбрасываться назад, или устремляться вперед, или же изменять направление своего движения и, в каждом из данных случаев, его скорость может увеличиваться, или уменьшаться. Отсюда следует, что, после перваго удара, атом будет мало по малу совершать коловратное движение, сообщая последовательные толчки соседним атомам, вследствие чего вокруг центра колебания развивается расширение и изменение условий равновесия во все стороны, на более или менее значительное расстояние: это называется сферою действия». Откуда же следует что атом, после первого удара, будет совершать движение именно коловратное? – Если первый атом столкнется со вторым атомом прямо противоположно, центр против центра, – то движение, наверное, совсем прекратится, и первый атом, после удара, не будет совершать не только коловратного, но и никакого движения. Если же он ударится со вторым атомом эксцентрично («в самом деле», – предполагает Секки 249 , – «в большинстве случаев толчок будет происходить не по оси вращения, а наклонно к ней, т. е. эксцентрично»), – то потеряет именно вращательное движение, так как сам же Секки говорит: «для уничтожения вращения, удар должен быть эксцентричен» 250 . Следовательно, ни в том, ни в другом случае, первый атом не может совершать именно коловратного движения.... |
| п. 12) На основании целого ряда подобных аналогов и превращений, развилась знаменитая гипотеза Прута, по которой все элементы, при всем своем материальном различии, образованы одной материей, различным образом сгущенной или сгруппированной в постоянные, не разрушающиеся в наших условиях группы, которые мы называем атомами простых тел ; существует какая-то материя, из которой составлены и водород, и все другие простые тела, все простые тела сложны, – гипотеза, которую однако же, нельзя пока ни отрицать, ни подтвердить, по недостатку данных, хотя и обратное заключение, о коренной разнородности и неизменности простых тел, нет возможности чем-либо подтвердить. Присоединим к этому рассуждение Медика-Биолога, знаменитого Вирхова, об атомах и неделимых. – " Слова атом и индивидуум значат одно и то же, но имеют совершенно различный смысл. Греческое слово атом означает вещь, которую нельзя уже более разрезать, которую ни рука, ни ум не могут подвергать дальнейшему анатомическому разложению. Латинское слово – индивидуум, в буквальном смысле, означает то, что не может быть разделено. Слово индивидуум на греческий язык можно перевести только словом атом в значении индивидуума. Оба слова означают: неделимое, единое, единицу. С древнейших времен греческой философии, слово – атом означает малейшую последнюю единицу материи, которая, на самом деле, никогда не может быть получена, потому что эти единицы находились бы за пределами чувственного восприятия. Но атомы не составляют последних частей тела; – они суть последние части элементов, составляющих тела. Единица есть монада; но много нужно к этому выражению прибавить, чтобы обозначить ту особую монаду, которую называют – атом. Новейшая наука приписала монадам новые особенности, и философские монады Лейбница далеки от телесных монад Эренберга. Между тем, как монады философов примыкают к идеальным атомам химиков и физиков, монады естествоиспытателей примыкают к индивидууму. Что такое индивидуум? Индивидуумы не суть последние, не разлагаемые части, находящиеся вне области чувственного восприятия, напротив, они могут считаться составленными из многочисленных атомов; индивидуумы – не единицы деления, но не делимые единицы; индивидуум, неделимое, есть единица, которую не должно делить, тогда как атом невозможно делить. Неделимое есть единое целое, в котором все части действуют сообща, для одной цели, по определенному плану, – нечто изменчивое, временное, тогда как атом – неизменное, постоянное; неделимое составляет само для себя цель и меру и составляет единицу действительную, в противоположность этому, единице только мысленной. Понятие об атоме, как о последней мысленной части, прочно и неизменно; но зато оно не выведено из непосредственного опыта, как понятие о неделимом сделавшееся, с расширением опыта, слишком шатким и обширным. |
| По словам С. В. Томсона, мы не должны смотреть на атом, как на мистический пункт, одаренный инерцией и свойством притягивать и отталкивать другие подобные центры, одаренный способностью занимать пространство с бесконечной твердостью и силой, невероятной ни в каком конечном теле. По Вундту и Карпентеру, самое первичное свойство материи, непроницаемость, мы узнаем только через умозаключение, через совместное посредничество чувства осязания, мышечной силы и внутреннего ощущения усилия, какое мы делаем для того, чтобы вместить нашу руку в данное тело. Если, по словам Карпентера, физики и физиологи согласны между собой, что цвет не существует, как цвет, в самом предмете, – то Вундт говорит, что еще неизвестно, имеет ли тело на самом деле протяженность, причина которой несомненно скрывается в воззрении. По всем этим соображениям, бытие атомов не решаются признать не только противники атомизма, вроде С. В. Томсона, который признает свойство сложности неотъемлемо принадлежащим самому понятию – атом, – но и Д. С. Милль, который, хотя и считает «достаточным для указания истинной сущности предметов заметить, что с развитием естественных наук сущность предметов, именно тел, стала пониматься тождественной с их частичным строением», однако же, бытие или небытие атомов он относит к области непознаваемого. Психолог Вундт провозглашает «и телесный атом, и частицу эфира последними, самыми частными представлениями», обязанными своим бытием «научной абстракции, которая провела границу для ума, остановившись на последних центрах сил, абстрагированных от явлений». Равным образом, и у новейшего атомиста, Ульрици, физический атом превратился в психическую монаду Лейбница – и сам Вирхов, который надеется, что человеческое сознание, более и более просвещаясь, когда-либо подчинит себе атом, сознается, что «понятие об атоме, как о последней мыслимой части, не выведено из непосредственного опыта: атом есть единица только мысленная, противоположность индивиду, единице действительной». Вообще же положение, что человек никогда не подчинит себе атома, не схватит его рукой, не усмотрит глазом, не осуществит для себя умом, несомненно столько же, сколько непреложны математические атомы, что всякая данная величина может делиться до бесконечности, а разделенная на бесконечность (1/∞0) равняется нулю. |
| Впрочем, малоизвестность для нас любви Божественной самой в себе представляет в деле раскрытия из неё, как из начала, христианских догматов меньше затруднений и неудобств, нежели как может показаться это с первого раза. Дело в том, что научным принципом может служить и такая идея, которая сама в себе малоизвестна, лишь бы она по самому существу своему соответствовала той группе фактов или истин, которую предполагают объяснить из неё, лишь бы она была однородна с этими фактами, – имела владычественное положение в том кругу понятий, которые нужно раскрыть из неё и объединить около неё в виде системы. Пример подобного отношения между началом и объясняемыми чрез посредство его или выводимыми из него фактами мы находим в известной агностической теории, правильнее – гипотезе. Принципом этой теории служит атом. Нет вещи, менее и известной, нежели атом; нет понятия, более темного и сбивчивого, нежели понятие об атоме. Атом сам по себе есть не только нечто неизвестное, но даже и недоступное исследованию. Быть может, атомы даже и не существуют, или и существуют, но не в том виде, как предполагают. Но естествоиспытатели и не считают атом известным, а они только предполагают его бытие, как нечто данное и известное, именно, – предполагают, что все вещество или материя состоит из частиц, столь малых по объему, что они не могут быть делимы далее и не воспринимаются нашими внешними чувствами. Почему и для чего так предполагают? Потому и для того, что из понятия об атоме, принимаемого за научное начало, изъясняется целая масса явлений. которые открыты наблюдением и исследованы опытом; с другой стороны в разрозненную множественность явлений вносится научное единство. Понятие об атоме, принятое в значении научного начала оказало химии, физике и другим естественным наукам неоцененные услуги и доселе остается незаменимым. Таким образом в естествознании атом и понятие о нем важны не сами по себе, – атом там даже и не исследуется, да и не может быть исследован, так как он по самому понятию своему есть нечто сверхопытное, – но понятие об атоме имеет там великое значение, как формальный или научный принцип, и в этом отношении он является там двигателем науки. Но если даже в естественных науках, славящихся точностью, научным началом берется нечто неизвестное, то тем более позволительно делать это в науках теоретических, менее точных, – в надежде, что и здесь такая постановка дела может принести не менее обильные плоды, нежели там. Позволительно было и нам началом своего исследование поставить понятие о любви Божественной, которая несомненно существует, и которая хотя и непостижима, но несравненно более нам известна, нежели атом любому естествоведу. |
| 7) Везде, какое бы глубокое изменение ни происходило в веществе, атомистами оно объясняется так, что его в сущности нет, что изменяются только пространственные отношения атомов, а не самое вещество, не атомы. Ясно, что атомистическая теория отрицает явления, наблюдаемые в телах, и полагает, что в сущности, т.е. в атомах они не происходят«. – И в этом опять многие мыслители согласны, что собственно метафизическая, а не эмпирическая, теория атомизма противоречит другим основоположениям нашего ума. Сэр Вильям Томсон говорит: «мы не должны смотреть на атом, как на мистический пункт, одаренный инерцией и свойством притягивать и отталкивать другие подобные центры, и не можем согласиться с теми, которые приписывали атому способность занимать пространство с бесконечной твердостью и силой, невероятной ни в каком конечном теле». Г. Спенсер утверждает, что «материя, по природе своей, абсолютно непонятна. Сколько бы мы ни строили предположений, мы найдем, разобрав их посылки, что предположения эти не оставляют нам ничего, кроме выбора между противоположными нелепостями». В свою очередь, Ульрици решительно утверждает, что «понятия: материя и атом совершенно противоположны и одно всегда служит отрицанием другого; в понятии атома отрицается понятие материи. По атомистической теории, осязаемое в природе состоит из неосязаемого или лучше, само в себе есть нечто неосязаемое, – воспринимаемое – нечто в себе не воспринимаемое, – являющееся – нечто не являющееся, – делимое – нечто в себе неделимое, – чувственное – существенно нечувственное или сверхчувственное. Таким образом, то, из чего состоит материя, субстрат субстрата вещей, истинно существующее в физическом смысле ( ντως ον реального материального бытия) составляют совершенно неосязаемые и неподлежащие чувственному восприятию атомы. Материальный атом, в своей абсолютной малости, представляется чем-то стянутым до точечного minimum пространства, чет-то исчезающим… Понимая же атом только как простейшую, малейшую, совершенно незаметную, часть тела, естествознание уже этим говорит, что атом просто не мыслим! Атом, вследствие своей несложности, может быть только созерцаем умом. |
| и 1 ∞×0 со всеми, вытекающими отсюда, непреложными выводами. Из этих выводов отметим следующее, совершенно бесспорные. 1) Следует строго различать математико-метафизический атом от атома физико-химического. 2) Математико-метафизический атом, величину существенно неделимую, или бесконечно-малую, или нуль, мы могли бы получить из единицы реальной, из реальной молекулы, только тогда, когда и если бы разделили эту единицу на бесконечность, на бесконечное число частей, т. е. собственно никогда. Метафизический атом, таким образом, есть тоже, что математический нуль. 3) Физико-химический же атом есть тоже, что, с одной, низшей, стороны, ультимат вещества, а с другой, молекула, т. е. сконцентрированное тело, определенная реальная величина, или единица, состоящая из бесконечного числа дробей, но, ни под каким видом, не геометрическая точка, не арифметический нуль, не метафизическое ничто. 4) Как определенная единица, физико-химический атом, во всякий данный, определенный период своего деления, содержит в себе весьма великое, невообразимо великое количество частей; по разделении же на бесконечность, которое фактически могло бы быть осуществлено только в бесконечный период времени, этот атом должен бы дать беспредельное количество частей, равных математической точке, или нулю. Выражаясь на языке физико-химическом, можно смело сказать, что всякая реальная единица содержит в себе беспредельно великое число частей, заключает в себе неисчерпаемый источник жизненного содержания, которое, при большем и большем дроблении, больше и больше приближается к не бытию, но никогда не истощается. Можно сказать, что в каждой молекуле мы имеем, с одной стороны ее существования, неистощимое беспредельное бытие, а с другой стороны – бытие, больше и больше мельчающее, граничащее с ничтожеством. Совершенно тоже мы читаем и в сочинениях чисто физических, например: “в самой малой песчинке, в самом малом атоме видимой материи, существуют части, которые можно отделить, или действительно отдельные, в таком числе, что из них можно бы образовать шар, какой угодно величины, шар, на котором два смежные атома были бы расположены на расстоянии меньшем всякой данной длины», и, обратно, " как бы ни, был велик объем тела, пустые пространства между его молекулами так велики, что можно было бы допустить, что тело, не теряя своего вещества, могло бы быть приведено к бесконечно малому объему, к объему песчинки, или самого малого атома видимой материи», или еще: «как бы ни были плотны тела, все-же их последние атомы, сравнительно с занимаемым ими объемом, так удалены друг от друга, как небесные тела в пространстве». Такими и подобными словами выражается только общее мнение физиков о бесконечной малости вещественных молекул и о невозможности дойти в основе вещества, с одной стороны, до абсолютной непроницаемости, а с другой – до математической точки, или нуля. |
| И не только в реальном бытии, но и в мышлении, по Вундту, мы не можем остановиться на каком-либо индивидууме, потому что всякое индивидуальное представление становится общим, по отношению к другим представлениям частнейшим, – потому, что всякий индивид мы можем разделить на части, заключая, по известному ряду признаков, даже о самостоятельности этих отдельных частей, которые потому и возводим на степень особых представлений, – и такое логическое дробление индивида производим до тех пор, пока не дойдем до последних, элементарных, аналитических суждений, совпадающих с первичными признаками ощущений, которые, как доказано, не имеют в себе никакого реального, ни объективного, ни даже субъективного мыслимого содержания. Научная абстракция проводит границу уничтожающему рассудочному анализу, останавливаясь на последних центрах сил, абстрагированных от явлений, – на атомах материи и эфира, которые суть последние, самые частные представления, по Вундту, равно как и по Д. С. Миллю, – основа всех сущностей, если только какие-либо сущности существуют, а, по Вирхову, – не только основное, но даже единственное бытие... 3) Но и атом дробится на части вдвойне, как и бытие, и представление. По всем, как химическим, так и физическим и философским соображениям, бытие атомов не решаются признать не только противники атомизма, вроде Сэра В. Томсона, который признает свойство сложности неотъемлемо принадлежащим самому понятию – атом, – но и Д. С. Милль, который, хотя и указывает сущность вещей в частичном их строении, однако же, бытие или небытие атомов относит к области непознаваемого. Равным образом, и психолог Вундт провозглашает телесный атом и частицу эфира последними, самыми частными представлениями, обязанными своим бытием научной абстракции; точно так же и физический атом новейшего защитника атомизма, Ульрици, превратился в психическую монаду Лейбница; наконец, даже и Вирхов, который надеется, что человеческое сознание когда-либо совладает с атомом, сознается, что понятие об атоме, как последней мыслимой части, не выведено из непосредственного опыта, что атом есть единица только мыслимая, – противоположность индивиду, единице действительной. |
|
|
