| 505 Воспользовавшись данным Дмитриевским обещанием, Глубоковский обратился к нему за статьей о «Каноннике», но снова получил отказ. «Книга «Канонник» русского изобретения, явилась в Киеве и истории не имеет», – пишет Дмитриевский 2 декабря 1904 г. и советует воспользоваться для «Канонника» книгою A. И. Никольского «Обозрение богослужебных книг». 506 В отношении Ю. А. Куликовского Дмитриевский сдержал свое обещание и 20 января выслал его статью о Керчи. Статья о катакомбах была написана Е. К. Рединым. Сам Дмитриевский так и не написал для энциклопедии ни одной статьи. Среди сотрудников ПБЭ и корреспондентов Глубоковского был директор Русского археологического института в Константинополе Ф. И. Успенский. «Я думаю, что следует всячески содействовать полезному делу, к участию в котором Вы приложили силы, – пишет он Глубоковскому 19 апреля 1905 г. в ответ на просьбу написать статью о крестовых походах, – поэтому я не могу иначе ответить, как согласием прислать Вам к обозначенному Вами сроку требуемую статью». 507 Воспользовавшись присланным Глубоковским словником на буквы К и Л, Успенский взял на себя также статьи о Латинской империи и Льве Исавре (начало иконоборческого движения). В качестве возможного автора статей для энциклопедии он рекомендовал секретаря Русского археологического института Б. А. Панченко. 508 «Глубоко признателен за доброе письмо Ваше, – пишет Глубоковский 25 апреля 1905 г. – Дорого Ваше авторитетное и ценное участие, но для меня лично не менее важно Ваше ободряющее суждение о самом деле. Трудно оно и вообще, а в России почти непреодолимо и при наличных обстоятельствах создает редактору и бездну всяких трудов и массу всевозможных мук, не давая пока ни малейшей радости (духовной). Таковое сочувствие немногих благородных и высоких умов поддерживает меня в решимости, которая начала было иссякать уже на первом (VI) томе редакторства моего. Тяжело работать в наше ужасное время... Думаю, и у Вас теперь несладко, и светлая мечта о кресте на св. Софии перестала быть даже сладкою утопией. |
| Справка : 1) Журнал собрания Совета Академии 5 апреля 1912 года, 10. – 2) По § 109 лит. в. п. 2 устава духовных академий „избрание кандидатов на должности доцентов и профессоров“ значится в числе дел Совета Академии, представляемых через местного Епархиального Архиерея на утверждение Святейшего Синода. Определили : 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства перед Святейшим Синодом об утверждении профессорского стипендиата, кандидата богословия, иеромонаха Пантелеймона (Успенского) в должности преподавателя Московской Духовной Академии по второй кафедре патрологии, в звании и. д. доцента, с 19 сентября 1912 года – дня избрания его на эту должность Советом Академии. – 2) Журнал собрания 5 апреля 1912 года, 10, приложить к журналу настоящего собрания для представления Святейшему Синоду. II . Выслушано было предложение Преосвященного Ректора Академии: „Указом Святейшего Синода от 24 сентября 1902 года за 7388 постановлено было: „ежегодно одного стипендиата одной из духовных академий, вместо оставления при академии в течении одного года, командировать на это время для учёных занятий при Русском Археологическом Институте в Константинополе, с назначением на его содержание 1500 рублей в год вместо стипендиатского оклада в 700 рублей, и с сохранением за ним всех прав службы по званию профессорского стипендиата, причём дополнительный к стипендиатскому окладу расход по восьмисот рублей в год отнести на счёт духовно-учебного капитала, по Отд. I пар. I ст. 2 сметы расходов специальных средств Святейшего Синода, с тем, чтобы сумма эта ассигновалась поочерёдно в распоряжение академий: С.-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской. В первый раз помянутая сумма ассигнована была в —520— распоряжение Московской Духовной Академии на 1904–1905 учебный год, когда Советом Академии, с разрешения Святейшего Синода, командирован был для учёных занятий при Русском Археологическом Институте г. Константинополе помощник секретаря Совета и Правления Академии Михаил Бенеманский, с сохранением за ним прав службы и содержания по занимаемой им должности (указ Святейшего Синода от 15 октября 1904 года за 10184). Во второй раз, на 1908–1909 учебный год, с разрешения Святейшего Синода, Советом командирован был в Институт кандидат богословия Николай Махаев, с отпуском ему пособия из духовно-учебного капитала в размере 800 рублей. |
| Он настаивает на том, чтобы посылаемые на стажировку в РАИК от Духовных академий во все время пребывания их в институте находились в ведении Св. Синода, а в своих занятиях руководствовались специальными программами, которыми их будут снабжать духовные учреждения. Основанию РАИКа посвящены также два письма, адресованные Троицкому: А. И. Нелидова от 12 ноября 1887 г. (Д. 176. 2 л.) и П. Б. Мансурова от 20 мая 1890 г. (Д. 172. 2 л). Письмо Нелидова касается общей постановки вопроса о необходимости создания русского научного учреждения в столице Турции, а в письме Мансурова речь идет о конкретных затруднениях в организации института со стороны Министерства финансов; Мансуров просит содействия Троицкого в преодолении этих затруднений. Впрочем, РАИК в представлении Троицкого должен был выполнять не только научные, но и политические функции. Особенно очевидным это становится после ознакомления с сопроводительным письмом ученого к письму Г. П. Беглери от 18 мая 1889 г., составленным для К. П. Победоносцева . «Находка Г. П. Беглери, – пишет Троицкий, – заслуживает особого внимания. Если бы его предположение о том, что в монастыре, на месте которого он производит свои раскопки, существовала некогда богадельня для русских, то кроме того, что этот факт представляет глубокий историч. и археол. интерес, мы могли бы на нем основать целый план действий. Как кстати был бы теперь в Константинополе проектируемый Р[усский] археологический] институт! Он мог бы оказать большие услуги. Но, к сожалению, мы постоянно запаздываем... (и вследствие этого на то, что могли бы сделать на гроши, приходится затрачивать сотни тысяч и, кроме того, преодолевать массу затруднений. – Зачеркнуто Е. И. Троицким . – Л. Г.). Во всяком случае нам не мешало бы сделать попытку приобрести участок земли, на котором находятся развалины, пока цена ему грош... Затем, когда откроется Р[усский] археологический] институт, пусть они (афонские монахи. Л. Г.) передадут ему этот участок земли для ученых раскопок. Дальнейший план действий будет зависеть от результатов этих раскопок. |
| Все они были мной осмотрены, а некоторые изучены специально. Три месяца я провел в Риме, изучая искусство катакомбного периода, отчасти по самым памятникам, отчасти по ученым трудам иностранных археологов. Всё это взятое вместе значительно подняло мое настроение, дало мне уверенность в знании и приготовило к новым трудам. По возвращению в Россию я примкнул к ученой среде Спб. Археологического института, стал аккуратно посещать археологические съезды и здесь убедился, что задача русского археолога заключается преимущественно в памятниках русской старины: это внушено было мне лучшими археологическими силами того времени – И. И. Срезневским , Ф. И. Буслаевым , гр. Уваровым и др. Я объехал по нескольку раз все важнейшие археологические пункты России, особенно часто посещали Новгород и Москву; изучили, по возможности, все важнейшие памятники русской церковной старины и, по мере сил и знания, излагали печатно результаты своих работ, но в моем ученом аппарате был еще один пробел: мне необходимо было лично ознакомиться с памятниками византийскими. Этот недочет восполнен был мной в 1888 году: в эту вторичную археологическую поездку я имел возможность работать в Константинополе, на Афоне, в Солуни, в Афинах, Риме и в национальной библиотеке в Париже. Результаты моих изысканий напечатаны; говорить о них я не буду. Могу лишь указать на то, что близкое и полное знакомство с памятниками внушило мне смелую мысль составить руководство по археологии христианского искусства, и я издали его в виде «Очерков», одобренных русскими и иностранными специалистами и не мало содействовавших популяризации археологических знаний. Этой же цели послужило и мое преподавание в Академии в продолжении более 30 лет и в Императорском Археологическом институте в продолжении 28 лет. Таким путем церковная археология получила в академии, надлежащую постановку в смысле особой дисциплины, посвященной систематическому обозрению памятников церковного искусства, особенно византийского и русского. Остановить отмеченное научное движение невозможно: нельзя без ущерба для дела, соединить то, что требует разделения по существу и по историческому ходу исследований в продолжении более 30 лет. |
| 81. 1997. P. 1–35; II. ОС. 82. 1998. P. 53–57. Профессор Мерилендского университета Дж. Маджеска проводит новое исследование сосудохранилища, с учетом самых последних археологических и литературных находок. Я благодарен ему за то, что он предоставил в мое распоряжение первый вариант этого превосходного исследования. 65 Обширность нартекса, а в некоторых случаях внутреннего нартекса (в Юстинианов период, ни в коем случае не позже), не могут быть приписаны необходимости разместить оглашенных» т. к. институт оглашения, вероятно, в течение VI в. и, несомненно, к VII в. практически исчез. 67 Этот огороженный проход служил для того, чтобы обеспечить свободное пространство вблизи святилища для литургических целей, дать свободный проход для чтецов и других лиц к церковной кафедре. 68 Я останавливаюсь на этом вопросе в моей рецензии на работу Ch. Die westliche Eingangsseite der Kircben von Konstantinopel in justinianischer Zeit. – OOP. 42. 1976. P. 296–303» См. также рецензию Т. Мэтьюза в: BZ. 70. 1977. Р. 385. 69 Нош. 2.141–162; З/За. 18–29, 61–96; 12.127–142; Leontii Presbyteri Constantinopolitani Homiliae. Ed. С. Datema, P. Alien. – Corpus Christianorum. Series Graeca. 17. 1987. P. 90–91, 150–153, 156–159, 385–386; английский перевод, сделанный теми же авторами: Leontius Presbyter of ConstantinopeL Fourteen Homilies. – Byzantina Australiensia. Brisbane, 1991. 9. P. 44, 51–53, 175. 70 Le Livre des ceremonies de Constantin Porphyrogenete. Texte ЫИ. Ed. A. Vogt. P., 1935, 1939; Commentaire I-II. P., 1935, 1940. 72 Vasiliev A. A. Harunibn-Yahya and his Description of Constantinople. – Seminarium Kondakovianum. 5. 1932. P. 158–159. Эти внушающие благоговение имперские выходы изучены в деталях Д. Беляевым в работе: Ежедневные приемы византийских царей и праздничные выходы их в храм Св. Софии в IX-XI вв. – Записки Императорскаго Русскаго археологическаго общества. Новая серия. 6. 1893. С. I-XLVII, 1–309, особенно гл. 4 5; Он же. Богомольные выходы византийских царей в городские и пригородные храмы Константинополя. – Записки классическаго отделения Императорскаго Русскаго археологическаго общества. |
| Васильева В.Г. Васильевский , с 1894 г. стал выходить журнал, специально посвященный проблемам византинистики, «Византийский временник». В это время назрела необходимость создания учреждения, которое могло бы взять на себя централизацию византиноведческих занятий. Выбор места для вновь организуемого института в столице бывшей Византийской империи был вызван, однако, не только желанием русских ученых заняться комплексным изучением этого региона, но и политическими интересами России на Востоке. Не случайно идея основания русского научного центра в Константинополе возникла в среде Российского посольства в Константинополе. Вопрос создания специального института по византиноведению обсуждался в ведущих русских учреждениях и, хотя и не сразу, нашел понимание в правительственных кругах. Наиболее важную роль в составлении проекта устава и штата будущего института сыграли профессора Новороссийского университета, в том числе видный русский ученый Ф.И. Успенский. В 1894 г., после семилетней бюрократической волокиты, Устав Института был утвержден, а в феврале 1895 г. состоялось торжественное открытие Русского археологического института в Константинополе. Первым и единственным директором Института стал Ф.И. Успенский. Круг научных интересов РАИК был очень широк и разнообразен, так как понятие «археология» в конце XIX в. включало в себя изучение любых древностей. В соответствии с уставом, научные задачи Археологического института заключались в исследовании монументальных памятников древности и искусства, изучении древней топографии и географии, описании древних рукописей, занятиях по эпиграфике и нумизматике, исследованиях быта и обычного права, языка и устной словесности народностей, входивших в состав Византийской империи. Структура Института была типичной для гуманитарных учреждений тех лет. Штатных сотрудников было только двое, директор и ученый секретарь (с 1900 г. – два ученых секретаря). Личный состав Института включал в себя почетных членов, членов и членов-сотрудников, которые принимали участие в деятельности Института gratis. |
| Он становится профессором Санкт – Петербургского университета, старшим хранителем отделения Средних веков и эпохи Возрождения Императорского Эрмитажа. Одновременно Кондаков читал курсы истории и искусства в Петербургском университете (1888– 1897) и на Высших женских (Бестужевских) курсах. В 80-х гг. и далее Кондаков принимает активное участие в работе Императорского Православного Палестинского общества. Вместе с Ф.И.Успенским и А.И. Кирпичниковым он готовил проект открытия Русского Археологического института в Константинополе, реализованной во 2-й половине 90-х гг. Чтение университетских лекций и ведение семинаров часто проводилось на дому (долгие годы ученый жил на Линейном проспекте, д.15), в особой атмосфере «свободной академии», которую культивировал профессор, что притягивало к нему молодых ученых. Кондаков создал школу учеников, из которой вышли многие видные российские ученые (академики М.И. Ростовцев, С.А. Жебелев, Д.В. Айналов, Я.И. Смирнов, Б.В. Фармаковский, Б.А. Тураев , А.Н. Грабар, Г.В. Вернадский и др.) По мнению С.А. Жебелева, «Все современное поколение русских археологов может считаться прошедшим «Кондаковскую школу», столь широко объемлющи его научные труды, столь глубокий след оставила вся его деятельность на пользу и благо археологического знания в России». Среди круга учеников Кондакова были представители различных гуманитарных дисциплин – историки искусства, филологи-классики. Историки – антиковеды, историки – византинисты. Учениками Кондакова считали себя также такие крупные зарубежные ученые как Эллис и Габриэль Мийе. На рубеже 80–90–х гг. Кондаков стал неоспоримым лидером в исследовании художественного антиковедения и медиевистики в России. Причинами этого были как личные качества Никодима Павловича, так и его новаторство в области методологии. Кроме того, он умел наглядно выявить и показать глубинные связи различных культурных явлений, наиболее ярко проявившееся при изучении истории Византии и Руси, чем так или иначе интересовались все ученики Кондакова. |
| Как известно (см. «Церк. Вестн.» 1890 г., 39, столб. 1273–1274), вновь найденный пурпуровый список свв. Евангелий приобретен на средства Государя Императора и пожертвован Им в С.-Петербургскую Публичную Библиотеку, но более точных и обстоятельных сведении о нем до сих пор не имелось. Только в вышедшем недавно первом томе (Одесса. 1896) «Известий Русского Археологического Института в Константинополе» нашлась статья, посвященная детальному описанию его, преимущественно с внешней стороны (стр. 138–172), при чем приложены и две графические таблицы. В виду важности этой находки и особого интереса, приводим здесь важнейшие данные. Слухи об этой рукописи носились давненько, и уже в 1883 г. ее видел проф. римской «коллегии для пропаганды веры» Димитриади, напечатавший об ней заметку в греческом константинопольском журнале «Церковная Истина» за 1886 г. (стр. 412). До молодого «Русского Археологического Института» известия дошли чрез русского археолога Я. И. Смирнова, сообщившего, что крестьяне деревни Сармисахлы, близ Кесарии, желают продать этот манускрипт. Но оказалось, что американские и английские ученые уже успели набить цену до 1000 лир, какими Институт не располагал. Посему он обратился к содействию российского посла А. И. Нелидова, и он чрез посредство В. К. Константина Константиновича – исходатайствовал у Государя Императора потребную сумму. Тогда рукопись была привезена в Константинополь русским консулом в Конье А. Д. Левицким (у которого жители Сармисахлы – на прощанье– целовали даже чемодан, где она хранилась) и в мае 1896 г. была представлена – вместе с описанием – Государю Императору, а Им передана в Публичную Библиотеку. В приобретенной части имеется 182 листа, но истинный объем всего «Евангелия» определяется с достаточною уверенностью. Дело в том, что кодекс писан на тетрадях по 10-ти четвертин, и на них по местам сохранялись буквы первоначальной нумерации. Судя по ним, можно думать, что весь манускрипт состоит из 49 тетрадей или 490 листов; из них сохранилось доселе лишь 227 листов из 38 тетрадей, а утрачено 263 листа. |
| Другую группу, иерусалимскую, составляют список Мессинский и MS 476. По отношению к текстам других литургий, напр. византийских, автор не делает и подобной попытки, хотя и возможность, и плодотворность ее в деле изучения литургий византийского обряда доказана сочинением нашего отечественного ученого, проф. Н.Ф. Красносельцева : «Сведения о некоторых литургических рукописях Ватиканской Библиотеки». Несмотря, однако, на указанные недостатки, сочинение Брайтэма можно назвать хорошей настольной книгой для занимающегося историей литургий. А. Петровский . Вновь найденный пурпуровый список свв. евангелий Как известно (см. «Церк. Вестн.» 1896 г. 39, столб. 1273–1274), вновь найденный пурпуровый список свв. Евангелий приобретен на средства Государя Императора и пожертвован Им в С-Петербургскую Публичную Библиотеку, но более точных и обстоятельных сведений о нем до сих пор не имелось. Только в вышедшем недавно первом томе (Одесса. 1896) «Известий Русского Археологического Института в Константинополе» нашлась статья, посвященные детальному описанию его, преимущественно с внешней стороны (стрн. 138–172), при чем приложены и две графические таблицы. В виду важности этой находки и особого интереса, приводим здесь важнейшие данные. Слухи об этой рукописи носились давненько, и уже в 1883 г. ее видел проф. римской «коллегии для пропаганды веры» Димитриади, напечатавший об ней заметку в греческом константинопольском журнале «Церковная Истина» за 1886 г. (стрн. 412). До молодого «Русского Археологического Института» известия дошли через русского археолога Я.И. Смирнова, сообщившего, что крестьяне деревни Сармисахлы, близ Кесарии, желают продать этот манускрипт. Но оказалось, что американские и английские ученые уже успели набить цену до 1000 лир, какими Институт не располагал. Посему он обратился к содействию российского посла А.И. Нелидова, и он – чрез посредство В.К. Константина Константиновича – исходатайствовал у Государя Императора потребную сумму. Тогда рукопись была привезена в Константинополь русским консулом в Конье А.Д. |
| Таким образом, достаточно активное развитие русской церковной жизни в Константинополе было насильственно прекращено, но через несколько лет оно пережило чрезвычайно бурный, хотя и кратковременный взлет в связи с послереволюционной волной русской эмиграции. Уже вскоре после капитуляции Османской империи, осенью 1918 г. реквизированные турецкими властями храмы открылись вновь. Благодаря активной деятельности иеромонаха Питирима (Ладыгина) все подворья решением правительства были возвращены русским монахам, при этом составлены акты, по которым турецкие власти обещали вернуть разграбленное имущество. В подворских зданиях временно разместилась часть из оказавшихся в турецком плену нескольких тысяч российских военнопленных 171 . Проживавший в 1919 г. на одном из подворий митрополит Евлогий (Георгиевский) позднее вспоминал: «Мы остановились на Галате, на Подворье Афонского Андреевского монастыря. Заведовал им о. Софроний, чудный старец, который заботливо за нами ухаживал и старался залечить и наши духовные раны. Помещение Подворья во время войны отобрали под казармы турецких солдат, они привели его в крайне антисанитарное состояние: вонь, скользкие грязные стены, в щелях клопы, тучи москитов от сырости, которая развелась вследствие отсутствия за эти годы отопления» 172 . Также следует отметить, что в Константинополе с 1894 г. существовал активно занимавшийся церковной археологией Русский археологический институт – единственное российское научное гуманитарное учреждение за границей до Октябрьской революции. Он был закрыт турецкими властями 16 октября 1914 г., а богатейшие коллекции института и его обширный архив удалось частично вывезти в Россию. Благодаря своему географическому положению Турция стала главной страной первоначального прибежища русских эмигрантов. В результате пяти массовых эвакуаций: из Одессы в апреле 1919 г. и январе-феврале 1920 г., из Новороссийска в марте 1920 г., с Крымского полуострова в ноябре 1920 г. и из Батуми весной 1921 г. (после падения меньшевистского режима в Грузии) – в зоне черноморских проливов сложился крупнейший за рубежом район концентрации русских эмигрантов. |
|
|
