| Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа! Сегодня мы становимся свидетелями, участниками и причастниками величайшего события – Тайной Вечери, на которой Господь установил таинство Евхаристии, таинство Причастия Его Тела и Крови. Это – великое и непостижимое таинство, которое даже те христиане, которые, казалось бы, пребывают в Церкви, часто не могут до конца понять и осознать. Человеческая природа слаба и несовершенна, а диавол всевает в наш ум разные сомнения, и это непостижимое таинство часто остается для нас как будто за некоей завесой, сокрытое пеленой. Как много сейчас христиан, пренебрегающих этим великим таинством. Таинством соединения с Господом. Как много христиан, искренно алчущих познания Истинны, познания Бога, но они ищут только в учении, в мудровании, философии, в различном умственном делании и остаются при этом глухи к словам Спасителя к Его ученикам. Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26, 26–28). Как Ветхозаветная Пасха была символом избавления богоизбранного народа от рабства, так и новый завет, прозвучавший из уст Самого Господа Нашего Иисуса Христа, является заветом освобождения рода человеческого от рабства греху и вечной смерти. Он становится залогом вечной жизни, залогом сподобления Царствия Небесного. Причастие Тела и Крови Христовой играет огромную роль в жизни и в деле спасения каждого христианина, и участие в этом таинстве, наше отношение к Евхаристии должно стать для нас мерилом того правильно ли мы поступаем, туда ли движемся Не достанет времени и сил сейчас повторять слова святых отцов о таинстве Евхаристии. Вспомним лишь некоторые из них. Вот что говорит святитель Григорий Богослов: «Священнейшее Тело Христово, когда хорошо приемлется, для воюющих является оружием, для удаляющихся от Бога — возвращением, немощных укрепляет, здоровых веселит, болезни лечит, здоровье сохраняет. Благодаря ему мы легче исправляемся, в трудах и скорбях делаемся более терпеливыми, в любви — более горячими, в знании — более утонченными, в послушании — более готовными, к действиям благодати — более восприимчивыми». |
| Открывая Евангелие, мы видим перед собой слова, которые нас спасут, если мы сделаем их своим жизненным руководством. Но, Благая Весть предлагает нам взглянуть на нее также и с другой стороны. Писание может быть не только спасителем, но и обвинителем. Библейские строки – это не только слово жизни, но и закон, по которому нас будут судить. Так говорит Христос: «Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин.12,48). На первый взгляд, это странно звучит. Разве слово может судить? Может – в определенном смысле. Например, рабочий обещает работодателю: «если я не сделаю тот и тот объем работы в назначенный срок, увольняйте меня». Пообещал, а сам не сделал. Тогда можно сказать, что его слово сделалось ему судьей. Или наоборот, начальник говорит подчиненному: «эта работа должна быть окончена завтра. Успеешь?» Подчиненный отвечает: «Успею». Если он не выполнит все до завтра, его слово будет ему судьей. Или же человек совершил преступление, его судили. По окончанию судебного процесса зачитывается приговор, где преступник осуждается на тюремный срок согласно такому-то пункту законодательства. Получается, слова данного закона осудили человека. В подобном смысле и слово Божие будет судить нас – как закон, который мы слышали, но не признали, или признали, но не выполнили. Конечно же, в буквальном смысле Сам Христос будет судить мир, так как Он получил такую власть от Отца. «Ибо Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну... И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий» (Ин.5:22,27). Но Христос будет судить согласно Своему слову – как мы его приняли, как выполняли. И в этом смысле Его слово есть наш судья. Потом, Христос ведь говорит с евреями, примеряясь к представлениям тогдашнего иудаизма. А иудеи как раз считали, что закон Божий является мерилом, с помощью которого Бог будет производить Свой суд над Израилем. О таком значении закона можно прочитать в ветхозаветных текстах: «Когда Моисей вписал в книгу все слова закона сего до конца, тогда Моисей повелел левитам, носящим ковчег завета Господня, сказав: возьмите сию книгу закона и положите ее одесную ковчега завета Господа Бога вашего, и она там будет свидетельством против тебя; ибо я знаю упорство твое и жестоковыйность твою: вот и теперь, когда я живу с вами ныне, вы упорны пред Господом; не тем ли более по смерти моей?» (Втор.31,24-27). |
| – В Новом Завете не единожды повторяется мысль о том, что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 Пет. 5. 5), то есть, если человек начинает что-то совершать из гордыни, то у него ничего не получается. Это действительно так? – Конечно. Библейский пример того – Вавилонская башня, когда люди решили: «…построим себе город и башню высотою до небес, и сделаем себе имя…» (Быт. 11. 4). Дело не в высоте башни, это не важно, вопрос в мотивации – люди захотели построить башню до Небес во имя свое, а это уже не просто человеческая заносчивость, это гордыня. По слову Бога, которое изрек Его пророк Иеремия, Вавилон «восстал против Господа». И что происходит дальше? Как сказано: «И сошел Господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они оттого, что задумали делать» (Быт. 11. 5–6). И тогда Бог наказывает людей, но обратите внимание, наказание носит воспитательный характер: «И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню]. Посему дано ему имя: Вавилон (т. е. смешение. – М.Г.), ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их по всей земле» (Быт. 11. 8–9). Это было стремление остановить людей, вторгающихся в удел Божий. И тут важно понять, что наказание – «смешение языков и рассеяние людей» – было охранительным по отношению к людям, ведь Господь видел, что «они не отстанут от того, что задумали», и Он остановил их на греховном пути. Помните, мы писали о том, что еще в раю у человека была попытка встать на место Бога, стать «как боги, знающие добро и зло». Когда человек стремится к своему первообразу, когда он стремится к «обожению» – это одно, но когда он, не соизмеряя того, что он творение, делает себя центром всего – это другое. Он сам, а не Бог, становится мерилом всех вещей, центром вселенной и одновременно началом всего. Этот грех называют любоначалием. И такая потеря своей соизмеримости в этом мире приводит к трагическим последствиям прежде всего для самого человека. |
| В этом вопросе Церковь, называя это грехом, остается в подавляющем меньшинстве. Мы не просто морализаторы или ставим себя нравственным мерилом. Об этом говорит Библия: Ветхий завет, Евангелия, Апостольские послания… Они так много говорят об этом, что я могу замкнуть свои уста, взять в руки Библию — и большими цитатами доказывать, что сквернословие — это чудовищная вещь. В Евангелии от Матфея, например, очень многое говорится о сквернословии: что каждый человек может оправдаться и осудиться на Страшном суде за свои слова, что не страшно то, что входит в уста, а то, что исходит из уст. Я бы мог бы подтвердить свои рассуждения цитатами из Апостольских посланий. Апостол Павел говорит Ефесянам о гнилом слове, за которое будут судить человека. Но самое страшное, что я читал в Священном Писании — это послание апостола Иакова, где говорится о языке, как о чудовищной скверне, которая есть у каждого человека. Язык, как член, как орган человеческого тела, сравнивается с язычком огня. Язык огня такой маленький, говорит апостол Иаков, а как много вещества может сгореть от огонька. И дальше говорит, что он преисполнен яда. «Язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны. Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда» (Иак.3:5-8) Пусть он поговорит Почему о языке говорятся такие жесткие слова? Потому что он оскверняет. Сквернословие — слово очень хорошее, потому что вот эта скверна, яд, гниль, черное слово, еще по-русски говорят, — оскверняет человеческое сердце, человеческую душу и вообще всего человека. Ведь что такое грех? Грех — это то, что умертвляет человеческую душу. И если человек уже не ощущает греха в тех или иных деяниях, то его душа превращается в гниль, смердящее вещество. |
| Вот что присуще прирожденной, благолепной и жизнеполезной словесной мудрости, а то были свойства услаждающей неразумное ощущение и любящей скорее извращения и нововведения, и к пользе нисколько не стремящейся, а растекающейся в рукоплесканиях, лести и долгой болтовне. Посему величию Павловой мысли даже близко не пристало подражать тому, кому ты только что не поклоняешься, видя в нем вершину силы красноречия, у которого « δς » [а он сказал] и «ν δγ» [а я сказал] 57 , за что его где-то ославил и один из приверженцев его учения. А я бы с полным основанием добавил и " πεπνθει γ » [претерпел я], и «δει γ» [знал я], и «κηκει γ» [слышал я] – не знаю, как можно самому не почувствовать сильное отвращение, рассказывая о нем, который, жеманничая в словесных нововведениях, дошел до такой изнеженности, что уже не хотел оставить глаголам обозначение лиц, но насильственно придавал их формам перепутанный и неразличимый вид 58 . Я уже не говорю сейчас о скорее претерпевшем душой, чем произнесшем «глазной тук» 59 , и более жалким образом возлюбившего, чем выболтавшего «верные упования плоти» и «устойчивые состояния» 60 , и распутничающего во многих разговорах и злых помрачениях. Я бы не стал считать, будто дивный Павел подражал кому-либо из них, или кому-то еще такому же, в речах, – как и в делах, и в богопочитании. Но и забавы Горгия, которые суть почти то же самое, что прыжки и выкрутасы плясунов на сцене, недостойны излагать глубину и серьезность Павловых мыслей. Но для него мерилом был язык тех речей, которые могли достойно выразить смысл столь великих вещей, ни в чем ни искажая, ни позоря их. «О, бездна богатства, и премудрости, и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» ( Рим. 11:33 ) и «Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать?» ( Рим. 11:34–35 ). «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» ( Гал. 3:13 ). Вот за эту премудрость, благодаря которой он изрек такое, отчетливыми и твердыми выражениями передавая смысл и неся всем общую пользу, я боготворю учителя вселенной, и желал бы, если это не будет дерзостью, боготворить его по достоинству. |
| Вот что присуще прирожденной, благолепной и жизнеполезной словесной мудрости, а то были свойства услаждающей неразумное ощущение и любящей скорее извращения и нововведения, и к пользе нисколько не стремящейся, а растекающейся в рукоплесканиях, лести и долгой болтовне. Посему величию Павловой мысли даже близко не пристало подражать тому, кому ты только что не поклоняешься, видя в нем вершину силы красноречия, у которого Г d’j [а он сказал] и Гп d’gu [а я сказал] 44 , за что его где-то ославил и один из приверженцев его учения. А я бы с полным основанием добавил и pepnqei gu [претерпел я], и dei gu [знал я], и khkei gu [слышал я] — не знаю, как можно самому не почувствовать сильное отвращение, рассказывая о нем, который, жеманничая в словесных нововведениях, дошел до такой изнеженности, что уже не хотел оставить глаголам обозначение лиц, но насильственно придавал их формам перепутанный и неразличимый вид 45 . Я уже не говорю сейчас о скорее претерпевшем душой, чем произнесшем “глазной тук” 46 , и более жалким образом возлюбившего, чем выболтавшего “верные упования плоти” и “устойчивые состояния” 47 , и распутничающего во многих разговорах и злых помрачениях. Я бы не стал считать, будто дивный Павел подражал кому-либо из них, или кому-то еще такому же, в речах, — как и в делах, и в богопочитании. Но и забавы Георгия, которые суть почти то же самое, что прыжки и выкрутасы плясунов на сцене, недостойны излагать глубину и серьезность Павловых мыслей. Но для него мерилом был язык тех речей, которые могли достойно выразить смысл столь великих вещей, ни в чем ни искажая, ни позоря их. О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! (Рим 11:33) и Кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? (Рим 11:34–35). Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (Гал 3:13). Вот за эту премудрость, благодаря которой он изрек такое, отчетливыми и твердыми выражениями передавая смысл и неся всем общую пользу, я боготворю учителя вселенной, и желал бы, если это не будет дерзостью, боготворить его по достоинству. |
| «Горе венку гордости пьяных Ефремлян!» «увядшему цветку» его, который на вершине «тучной долины» (ср. 5:1, 24). «Крепкий и сильный (ср. 25:3) у Господа», подобно «разлившемуся наводнению» (ср. 8:7–8) «повергает его на землю»: красивый венок Ефрема «попирается ногами» (28 гл. 1–4 ст.). «В тот день будет Господь Саваоф великолепным венцом и славною диадемою для остатка народа своего», будет «духом правосудия для судящих», духом мужества для защищающих город» (5–6). – Но, обращаясь к настоящей действительности, пророк видит, что в самом Иерусалиме народ почти ничем не отличается от погибшего царства пьяных Ефремлян». «И эти», т. е. жители Иерусалима, говорит пророк, «шатаются от вина»: даже «священник и пророк обезумели от сикеры, ошибаются в видении», а между тем не хотят даже и внимать словам пророка: «дайте покой утружденному, и вот успокоение» (т. е. в этом спасение города – в делах правды и милосердия), – на эти слова они отвечают: «кого он хочет учить ведению – отнятых от грудного молока?» они видят в словах Господа (возвещаемых чрез пророка) только прибавление новых заповедей, тягостных для исполнения («заповедь на заповедь, правило на правило»); за то «лепечущими устами и на чужом языке будут говорить к этому народу». Сделавшись неспособными внимать словам и обетованиям Господа, «они пойдут и упадут навзничь и разобьются, и попадут в сеть, и будут уловлены» (7–13). Так как они возлагают надежду не на Господа, а на «обман и неправду» и «с преисподнею» заключили свой договор (т. е. с Египтом, ср. 30:1, 3); то так говорит Господь: «хульникам, правителям народа сего, который в Иерусалиме»: «вот, я полагаю в основание на Сионе камень, – камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный, верующий в Него не постыдится». «И поставлю суд мерилом и правду весами; и градом истребится убежище лжи»... (т. е. спасение Сиона не в силе Египта, но в вере во Христа и правде Его (ср. Рим.10:11; 9:33 ). Христос будет, подобно камню краеугольному, основанием Сиона (ср. |
| Господь указывает и второй якорь жизни и им определяет, каково должно быть практическое построение человеческой жизни. Если всякая жизнь есть творение Бога и в человеческий дух вдунута частица Божественного Духа, то, значит, над жизнью, окружающей человека, тяготеет промыслительная Божия Рука, а люди, окружающие человека, – такие же носители частиц Божественной жизни. Значит, если всем устремлением человеческой жизни, всей любовью человека должен быть Бог, то где бы и в чем бы ни было присутствие Бога, на то же обращается и человеческая любовь, т.е. человек должен отдать свою как бы отраженную любовь всем созданиям Бога, человек должен любить других людей, окружающих, ближних. И мало того. Так как Бог в Своем существе не являем человеку, и Он открывается для человека только в Своих созданиях, как, например, в других людях, то и проявление человеческой любви к Богу более осязаемо в любви к людям. Вот почему в другом месте Божественного Откровения любовь к ближнему выдвигается даже на первый план жизни и ставится показателем и мерой самой любви к Богу. «Бога никто никогда не видел, – пишет святой евангелист Иоанн. – Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает... пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем... Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» И апостол заканчивает свое наставление повторением евангельских слов: «И мы имеем от Него (Бога) такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» ( 1Ин.4:12, 16, 20, 21 ). Так любовь к ближнему объявляется вторым столпом жизни и по своей практической осязаемости и делается мерилом самой любви к Богу. Образуется замкнутый круг. Божия любовь изливается в мире и человеческом духе. Человеческий дух, рожденный от этой любви, в свою очередь восходит к своему источнику – Богу через земные лучи Бога, рассыпанные в людских душах. Человек через свою любовь к этим душам и через Божественные лучи в них восходит к их небесному центру – Богу. |
| Да, кстати, позволь также и Богу не согласиться с твоими критериями, и отправить тебя в ад не по твоим, а по Своим меркам. А то как-то несправедливо получается. – Ты сам себе выбираешь мерило, а Всемогущему и Свободному Богу запрещаешь тебя судить по Своим законам. И это при том, что ты то права на законодательную деятельность не имеешь. Ведь ты не сделал себе ни тела, ни души, ни ума, ни воли, ни чувств. Все, что есть у тебя – это подарок (и даже не подарок, а временно вверенное на сохранение имущество), а ты почему то решаешь, что им можно безнаказанно распоряжаться по своей воле. А Тому, Кто тебя сотворил, ты отказываешь в праве потребовать отчета в том, как ты воспользовался Его даром. Не кажется ли тебе это немножко наглым требованием? Разве ты думаешь, что Господь Вселенной почему то пойдет у тебя на поводу. Нет! Не выйдет! Ты не выполнил Его прямой заповеди, «покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа» ( Деян.2:38 ), и при этом считаешь, что Он тебе чем-то обязан? Не глупо ли это? Вот что говорит по твоему поводу Библия: « Грешнику же говорит Бог: «что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои, а сам ненавидишь наставление Мое и слова Мои бросаешь за себя? когда видишь вора, сходишься с ним, и с прелюбодеями сообщаешься; уста твои открываешь на злословие, и язык твой сплетает коварство; сидишь и говоришь на брата твоего, на сына матери твоей клевещешь; ты это делал, и Я молчал; ты подумал, что Я такой же, как ты. Изобличу тебя и представлю пред глаза твои грехи твои. Уразумейте это, забывающие Бога, дабы Я не восхитил, – и не будет избавляющего » ( Пс.49:16-21 ). Чаще всего и справедливо говорят, что мерилом добра и зла являются Десять Заповедей, (данные кстати не Христом, а полтора тысячелетия до Него Моисеем). Так давай посмотрим, попадаешь ли ты под эту минимальную мерку порядочности (я еще не говорю о святости). Думаю, что твоя уверенность в свой праведности основана на обычной неграмотности. |
| Если же существует такая жизнь, если существует в людях вера в эту жизнь, то, конечно, различные течения общественного развития, выясняющие христианство только с одной стороны, не только не гибельны, но, напротив, содействуют к усвоению истины во всех частностях, лишь бы ее уяснители помнили, что у них есть только часть истины, лишь бы они не забывали, что не произвол их мысли, не субъективное их убеждение должно служить для них окончательным мерилом своих выводов, но должно сверять их с объективной живой истиной, с жизнью Церкви. Итак, веру в непогрешимую Церковь непременно должно ставить выше своего собственного разумения, не ради слепотства духовного или обскурантизма, но исходя из того разумного основания, что никто еще не постигал учения Христова в совершенстве по причине пристрастий и ограниченности, а потому следует всегда иметь при себе смиренную мысль: «разум и совесть открыли мне разумение Евангелия настолько то, но истина евангельская наверно шире моего разума; послушаю, что о ней говорит Церковь , которой Господь обещал разуменье». И пока было так, пока любовь и смирение народов и сословий превышали характерные их особенности, до тех пор все разнообразие их типов слагалось в одну стройную и жизненную картину православия. Запад не стыдился заимствовать у восточных Отцов умозрение и аскетику, светила западной церкви изъясняли св. Писание по учителям Сирии и Египта, а эти в свою очередь не считали унижением для отечества обращаться к римским святителям для практического улаживания различных неустройств; так св. Афанасий Великий прибегал к заступничеству Запада, и св. Иоанн Златоуст обращался с жалобой на весь Восток к папе Иннокентию. Воистину не было тут «еллина и иудея, обрезания и необрезания, варвара и скифа, раба и свободного, но все, и во всех Христос». Как во времена Апостолов никто не считал ничего своим, но все отдавал на общую потребу, так и в Церкви всякое отдельное общество, сословие, народ и эпоха все дарованное им от Промысла должны влагать в сокровищницу Церкви, содействуя тем всестороннему прославлению истины через усвоение всеми достоинств всех, по слову Апостола:»все мы духом крестились в одно тело, иудеи и еллины, рабы или свободные и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Бог расположил члены так, как Ему угодно... членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна, или также голова ногам: вы мне не нужны... И вы тело Христово, а порознь – члены« ( 1Kop. XII, 12–28 ). |
|
|
