| Несомненно, ко времени Птоломея III Эвергета (245—221 гг.) в Александрии был уже греческий перевод всех ветхозаветных книг. Греческий переводчик книги Премудрости Иисуса Сирахова, современник Эвергета, говорит: «Умоляю вас... имейте снисхождение к тому, в чем из трудолюбие переведенного нами мы не могли выразить силу подлинных речений. Ибо выражаемое на словах по-еврейски не сохраняет одинаковой силы при переводе на иной язык. Самый закон, пророчества и прочие книги не мало имеют различия в выражениях на своем подлинном языке. Ибо, на 38 году при Эвергете царе прибыв в Египет и прожив здесь некоторое время, я нашел здесь список, содержащий в себе немалое учение и почел за необходимость перевести эту книгу» (Греч, предисл. к книге Иисуса сына Сирахова). Из этих слов законно выводят, что при переводчике был уже греческий перевод всех ветхозаветных книг всем известен и находился в Александрии. У Филона цитуются все ветхозаветные канонические книги по переводу LXX-mu. Что касается окончательного собрания греческой Библии, со всеми ее каноническими и неканоническими, ныне известными, частями (в цельных ли книгах или прибавлениях лишь к ним, напр. Дан. 13—14 гл.; Есф. 1:1; 3,13; 4,17; 5,1; 6,16; 10,3; 151 Пс.), то это нужно отнести к довольно позднему, христианскому уже периоду времени, так как о некоторых неканонических книгах встречаются упоминания лишь у христианских писателей II и III вв. К несчастью сведений о сем древность не сохранила. Кто составлял перевод LXX толковников? По вышеуказанным свидетельствам предания, переводчиками были палестинские иудеи, присланные из Иерусалима первосвященником Елеазаром. Но Аристей же и Иосиф Флавий упоминают, что и александрийские иудеи «старейшие из толковников» рассматривали, выслушивали, одобряли и поправляли перевод перед чтением его Птоломею на общенародном собрании. Таким образом, по свидетельству древнего предания было участие александрийских иудеев, если не в переводе, то в последних беловых его редакциях законоположительных книг. |
| Граф Кларак отнес этот саркофаг к концу второго христианского века и сначала принял за языческое произведение, высказав предположение, что юный пастух может быть Аристей, почитавшийся за одно из полевых божеств и, между прочим, за покровителя пастухов; а потом, когда Вельнер напомнил ему о добром пастыре, он решительно отказался от этого мнения и признал саркофаг произведением первых времен христианства 362 . Против христианского происхождения саркофага, по-видимому, говорит присутствие львиных голов, которые, как замечает Пипер, совсем лишни на христианском саркофаге 363 . На подлинно христианских саркофагах действительно не встречаются львиные головы, хотя нельзя сказать, чтобы они совсем чужды были древнехристианскому искусству: они встречаются, напр., в качестве украшения на ковчеге Ноя, имеющем форму круглого сосуда, на стенной картине из катакомб Прискиллы 364 . Как бы ни было, впрочем, мы остановились на этих двух памятниках с целью показать, что христианское искусство в изображении доброго пастыря непосредственно примкнуло к античному образцу. Но, если образец этот имел неоспоримое значение для христианского искусства в формальном отношения, он не мог, однако, сам по себе быть мотивом, впервые вызвавшим христианское изображение доброго пастыря. С представлением пастуха на языческих памятниках в большинстве случаев не соединялась никакая религиозная мысль: он служил лишь украшением. Между тем, древние христианские художники, полные религиозного одушевления, в своих образах выражали, как мы видели уже, глубокие христианские идеи и, притом, согласно с направлением богословов своего времени сопоставляли или, лучше, противопоставляли эти идеи идеям язычества. Поэтому и в данном случае мотив, имевший более сильное и решительное влияние на воспроизведение образа пастыря, должен быть религиозного свойства. Такое значение можно, думаем, признать за подобными же представлениями классической древности мифологического содержания. Так, Гермес или Меркурий представляем был иногда с ягненком около него, как в Коринфе, потому что он считался покровителем и размножителем стада, а иногда изображался несущим ягненка на плечах. |
| 040 «Один элемент, похоже, указывает на существование греческого шаманизма: это информация Страбона (7,3,3) о мизийских капнобатай, что следовало перевести как «те, кто ходит в дыму». Вероятно, речь идет о дыме от конопли, главном средстве экстаза, известном как фракийцам, так и скифам. Капнобатай были, должно быть, гетскими танцорами и колдунами, использовавшими дым конопли для вхождения в мистический транс» (Элиаде М. Шаманизм. Киев, 1998, с. 289). 041 «Обратим внимание на то, что целители или экстатики, которых можно было бы сравнить с шаманами, не связаны с Дионисом. Наоборот, те несколько легендарных греческих персонажей, которые выдерживают сравнение с шаманами, относятся к Аполлону. Считается, что именно с Севера, из станны Гипербореев, родины Аполлона, они прибыли в Грецию… Аристей из Проконнеза также связан с Аполоном: он входит в экстаз, а бог «завладевает» его душой. Он может появляться одновременно в удаленных друг от друга местах; сопровождает Аполлона в образе ворона, что наводит нас на мысль о шаманских трансформациях. Гермотим из Клазомена умел покидать свое тело «на много лет»; во время этого долгого экстаза он путешествовал далеко и «приносил пророческое знание будущего. В конце концов враги сожгли его тело, лежавшее без движения, и его душа никогда больше не вернулась». Этот экстаз обнаруживает все признаки шаманского транса» (Элиаде М. Шаманизм. Киев, 1998, с. 288). 042 Заявление Порфирия и Ямвлиха о том, что Пифагор был посвящен во все таинства, во-первых, относятся к очень поздней эпохе, почти на тысячелетие отстоящей от времени жизни Пифагора; во-вторых, подобные заявления мы сегодня ежедневно слышим от различных «целителей», которые заманивают к себе клиентов, заверяя их, что они прошли самые-самые тайные «посвящения» в ныне модных «эзотерических» центрах (в Шамбале там, или в монастыре Шаолинь). 043 Зубов А. Б. История религий. Кн.1. Доисторические и внеисторические религии. М.. 1997, С. 184. Первая из приведенных цитат – из книги классика советского атеистического религиоведения: Токарев С. А. Религия в истории народов мира. М., 1976, сс. 98–101. Вторая – из книги: Фольц В. Римба. М.,-Л., 1929, с. 98–102. Третья ссылка – на исследование Hagen B. Die Orang-Kubu auf Sumatra. Fr/a/ M., 1908, s.147–148. Вообще жажда советских атеистов найти какое-нибудь безрелигиозное первобытное племя поражает: ведь если бы такое племя действительно нашлось, это стало бы страшным ударом по самой идее атеизма: ибо вышло бы, что именно атеистическое общество оказалось законсервированным на самой примитивной стадии развития… |
| Какое оправдание, какое доказательство представят суеверные чтители сих богов, что это действительно боги? Разве обратятся к тому, что высоко ценят их изобретения, полезные для жизни, и скажут: «И богами они признаны за то, что были полезны для людей». Зевс, как сказывают, владел искусством ваятельным, Посидон – судоходным, Гефест – кузнечным, Афина – ткацким, Аполлон изобрел музыку, Артемида – псовую охоту, Ира – искусство одеваться, Димитра – земледелие, другие же – иные искусства, как повествуют о них историки. Но эти и подобные им познания должны люди приписывать не им одним, а общей человеческой природе, углубляясь в которую, люди изобретают искусства. Ибо искусство, по словам многих, есть подражание природе. Поскольку, как люди, по природе способны они были приобретать познания в положенных для людей пределах, то нимало не удивительно, если, вникнув в свою природу и приобретя о ней познание, изобрели они искусства. Если же утверждают, что за приобретение искусств справедливо было наименовать их богами, то и изобретателей других искусств следует наименовать богами на том же основании, на каком они удостоены сего наименования. Финикияне изобрели письмена, Омир – героическую поэзию, елеатец Зенон – диалектику, сиракузянин Коракс – риторическое искусство, Аристей ввел в употребление пчелиный мед, Тринтолен – сеяние жита, спартанец Ликург и афинянин Солон издали законы, Паламид изобрел словосочинение, числа, меры и весы, а другие, по свидетельству историков, сделали известными иные различные и для человеческой жизни полезные вещи. Поэтому, если познания делают богами, и за них стали ваять богов, то необходимо, чтобы, подобно им, стали богами и те, которые впоследствии были изобретателями других вещей. Если же последних не удостоивают божеской чести, а признают людьми, то следует и Дия, и Иру, и других не именовать богами, но верить, что и они были люди, тем более, что не были они и благонравны; как и самым изваянием кумиров язычники доказывают, что боги их не иное что, как люди. |
| Рассказывают, что уже у древних Эллинов было много прорицателей. Такими напр. были Бакиды, один из Бэотии, другой из Аркадии, многим многое предсказавшие. Пизистрат утвердил за собою тиранию только потому, что афинянин Амфилют 153 указал ему для захвата власти благоприятный момент времени (Герод. 1:62). Умолчу о Комете с Крита, о кипрянине Кинюре, об Адмете из Фессалии, о киринеянине Аристее, об Амфиарае афиняняне 154 , о Тимоксене с Корциры, о Деменете фокеянине, об Епигене из Феспий, о Никии карюстиянине, об Аристоне фессалиянине, о Дионисии карфагенянине, о Клеофоне коринфянине, о Гиппо, дочери Хирона, о Бойо, о Манто и целом рое Сивилл 155 , о Сибилле Самосской, Колофонской, Кумейской, Ерюфрейской, о Фюто 156 , Тараксандре, о Макетис, о Фессале, о Феспротиде, далее о Калхасе и Мопсе, двух современниках осады Трои. Но Мопс из них был старше, потому что был одним из Аргонавтов. Все же говорят, что так называемая «Мантика» Мопса составлена киринеянином Баттом. И Дорофей в 1-й части своих Пандект (компиляций) передает, что Мопс слушал Алкиона и Корону. Великий Пифагор постоянно занимался изучением гадательного искусства и верил в этого рода предсказания. Равным образом прилежали к нему и Аварис гипербореянин, Аристей проконнесянин, критянин Епименид, переселившийся в Спарту, точно так же мидянин Зороастр, Емпедокл из Агригента, Формион лаконянин, Полюарат с Фасоса, Емпедотим сиракузянин, и наконец и в особенности афинянин Сократ. «Верю я, говорит он в «Феагене», что по милости Божией с самого детства при мне находится демон, меня знамениями не оставляющий. Это голос, поднимающийся изнутри каждый раз, как я хочу что-либо делать, меня отклоняющий, но никогда ни к чему не побуждающий». Екзекест, тиран Фокейский, на пальце одной из своих рук постоянно носил два магических перстня, и по звуку, который они издавали при взаимном соприкосновении, он определял время, когда должен действовать. Однако же он погиб от хитрости, хотя по звуку перстней он и предузнал грозящую ему смерть, как говорит Аристотель в своей книге «о Фокейской республике». |
| Майя, Атлантова дочь, взошла на священное ложе К Зевсу, и вестником вечных богов разрешилась Гермесом. Кадмова дочерь Семела, в любви сочетавшись с Кронидом, Сына ему родила Диониса, несущего радость. (106, 1) Кадм, отец Семелы, пришел из Фив при Линкее и изобрел греческое письмо. Триоп же, говорят, жил одновременно с Изидой, через семь поколений после Инаха (Изиду называют также Ио, что означает ходящая, поскольку она блуждала по свету). Истр в своей книге О египетских колониях говорит, что эта нимфа была дочерью Прометея. (2) Следовательно, Прометей жил одновременно с Триопом, через семь поколений после Моисея. Получается, что Моисей жил гораздо раньше той эпохи, в которую, по мнению эллинов, произошел первый человек. (3) Леонт, знаток египетской теогонии, говорит, что Исида у эллинов известна была под именем Деметры. Следовательно, Деметра жила во времена Линкея, через одиннадцать поколений после Моисея. (4) Апис, царь Аргосский, был основателем Мемфиса, о чем рассказывает Аристипп в первой книге своей Истории Аркадии. (5) Аристей Аргивянин говорит, что этот царь прозван был Сераписом и что это тот самый Серапис, которого египтяне считают богом. (6) А Нимфодор Амфиполит в третьей книге своего сочинения Об обычаях Азии говорит, что когда бык Апис издох и был набальзамирован, то его положили в гроб (soro»), расположенный в храме божества, которому египтяне поклонялись. Отсюда бык получил имя Соро-Аписа; впоследствии же жители той местности стали его называть его Сераписом. Апис был третьим потомком Инаха. (107, 1) Лето же жила во времена Тития: Силою Лету он взял, преславную Зевса супругу. (2) Титий и Тантал были современниками. Поэтому Пиндар Беотиец и мог написать: «Тогда родился Аполлон». И ничего нет удивительного в том, что Аполлон и Геракл проводят «долгий год» вместе в услужении у Адмета. (3) Зет и Амфион, изобретатели музыкального искусства, родились во времена Кадма. (4) И если нам напомнят, что первой Сивиллой была Фемоноя, с которой советовался Акрисий, то пусть они знают, что жила она только на 27 лет раньше Орфея, Мусея и Лина, учителя Геракла. (5) Гомер же и Гесиод жили гораздо позже взятия Трои и гораздо раньше эллинских законодателей Ликурга и Солона, раньше семи мудрецов, Ферекида Сиросского и великого Пифагора, которые, как мы уже видели, все жили после установления олимпийского летоисчисления. Таким образом, мы выяснили, что Моисей жил не только гораздо раньше эллинских мудрецов и поэтов, но и задолго до большинства их богов. |
| При этом, на данном этапе мы можем различить их истоки. Так, если первые три способа оформились в контексте проповедей и апологетических обращений к язычникам, то последние два – в контексте полемики с иудеями. Буквальный, этический и созерцательный подходы к Писанию выражали отношение к нему как к единому тексту, выражающему три основные идеи: единство Бога, единство мира и единство человечества, с точки зрения вечной Божественной воли, которая заключается в спасении каждого человека, при одновременном бескомпромиссном разделении добра и зла, осуждении греха и возвращении человеческой природе первоначального совершенства. Типология же и аллегореза ставили в центр внимания проблему взаимоотношения внутри этого единого богодухновенного текста, состоящего из двух неравных исторических и парадигматических величин – Ветхого Завета и Нового Завета, слова закона и слова благодати, череды богоявлений и события Боговоплощения. 1. Буквально-исторический Буквально-исторический метод интерпретации Писания состоял в согласовании священной истории с историческими хрониками народов греко-римского мира, прежде всего, эллинов и римлян. Он восходит к целому ряду еврейских грекоязычных писателей периода эллинизма, которые впервые познакомили языческого читателя с историей Древнего Израиля. Это Деметрий Историк, в конце III в. до н.э. выпустивший книгу «О царях в Иудее», а также более поздние историки Евполем, Артапан, Аристей и Клеодем. Сочинения упомянутых авторов не дошли до нас и уже в период апологетов, по всей видимости, были малодоступны, но многие данные из них собрал выдающийся доксограф I в. до н.э. Александр Полигистор в обстоятельном труде «О евреях», который и стал, помимо самой Библии, важным историческим источником для ученых проповедников раннего христианства. Не менее важное значение придавалось «Иудейским древностям» Иосифа Флавия, которые, как и другой его эпохальный труд, «Иудейская война», получили широкое распространение в национальных литературах Средневековья (включая славянские), пользуясь неослабевающим интересом христианского читателя в течение многих веков после рассматриваемого нами периода. |
| Аполлоний, согласно Филострату, был бессмертным; таковы же и все мы, согласно старой платоновской традиции. Однако, как мы видели, от Гомера до позднеклассического периода про некоторых умерших думали, что их переместили или перенесли в место особого блаженства и славы. Представляют ли подобные истории в классическом мире какое–то исключение из общего правила, согласно которому умершие люди не оживают? Ответ тут, безо всякого сомнения, отрицательный. Никоим образом рассказы об обожествлении или превращении не подтверждают то, что отрицают Гомер и другие. Некоторые повествования содержат интересные особенности. Тит Ливии рассказывает, как Ромул, один из легендарных основателей Рима, производил смотр войску; вдруг налетела буря и окутала его облаком; когда облако рассеялось, царское кресло оказалось пустым. После такого одни стали славить его как бога или сына бога, другие решили, что Ромул был растерзан завистниками–сенаторами, а находчивый Юлий Прокул вскоре сообщил собранию, что Ромул явился ему и сказал: «…Угодно богам, чтобы мой Рим стал главой всего мира», – а затем удалился на небо 320 . Сюжет этот, возможно, основан на более древней легенде, но когда Ливии его передает, он, без сомнения, знает об обожествлении Юлия Цезаря и вероятном последующем прославлении своего друга Августа. Геродот, никогда не проходивший мимо хорошей байки, повествует о некоем Аристее, который упал замертво в сукновальной мастерской. Потом Аристея видели за городом, тела же в мастерской не нашли. Семь лет спустя он объявился в другом городе, сложил поэму и опять пропал. Впоследствии его призрак явился в Метапонтий и повелел его жителям воздвигнуть алтарь Аполлону и статую самого Аристея. Те исполнили поручение, испросив прежде совета у дельфийского оракула. Иначе говоря, Аристей присоединился к бессмертным богам, хотя бы в качестве младшего в их среде 321 . Подобные вещи рассказывают о Клеомеде, исчезнувшем из ящика, и о самом Геракле, исчезнувшем с погребального костра 322 . Интересно, что когда Иосиф Флавий пересказывает истории Илии, Еноха и Моисея, он прибегает к языку этой эллинистической традиции, говоря, что они не умерли, но были взяты живыми в бессмертие 323 . Как мы увидим, это для Иосифа типично – облекать еврейское предание в греческие одежды 324 . Интересно, что Плутарх презрительно отзывается о таких легендах, как вознесение Ромула, но не просто потому, что такого не бывает, но потому что никому в здравом уме такого бы не захотелось. Кому нужно земное тело в будущей жизни 325 ? |
| Когда процесс канонизации, окончательно фиксирующий авторитет Писания, завершается, священный текст легко обращается в священную формулу, каждое слово которой получает символическое значение. Аллегористика, стремящаяся проникнуть в тайный смысл «образов» и «символов» Писания, попадается даже у палестинских комментаторов, хотя они крепче держались традиционного, буквального смысла и живее сознавали национально–историческую сторону своей религии . Среди «рассеяния», напротив того, «философское» толкование становилось все более и более необходимым в целях миссионерства, проповеди, апологетики и религиозного образования. Обрядовый закон со своими мелочными церемониальными предписаниями всего более нуждался в рациональном объяснении. Так, мы знаем, например, что закон обрезания смущал эллинов, возбуждая их насмешки; и Филон приводит нам несколько различных попыток его объяснения у своих предшественников (de circum. 1). Так – 105 – же точно закон о чистых и нечистых животных, представлявшийся суеверием и осмеиваемый греческими и римскими писателями, объяснялся в аллегорическом смысле. Образчиком подобного объяснения является нам послание псевдо–Аристея – подделка, эпоха которой до сих пор еще остается спорною, хотя она и предшествует, по–видимому, не только Филону, но, может быть, даже и Аристобулу. Аристей влагает свое объяснение в уста первосвященника Элеазара, который раскрывает тайный, мистический смысл обрядов, указав их национальное значение – ограды Израиля от языческих народов. Хищные птицы признаны нечистыми, чтобы научить, что неправда, хищение и насилие оскверняют душу; мясожвачных животных с раздвоенными копытами признано чистым, поскольку жвачка символизирует воспоминание о Боге, а раздвоение копыт – различение между добром и злом. Подобное толкование мы находим впоследствии у Филона, а затем у Варнавы, у Климента Александрийского и многих других, причем из закона о чистых и нечистых животных развивается мало–помалу особенная, фантастическая зоология с нравственными приложениями, в которой все звери, птицы и гады обращаются в символы страстей и различных душевных состояний . Эта моральная зоология долго встречается нам в литературе шестодневов и средневековых физиологий, ярко иллюстрируя то глубокое, принципиальное отчуждение от природы, которое составляет особенность средневековой мысли. |
| Так напр., иудео-александрийские писатели: псевдо-Аристей, Аристовул и даже Филон, творения которых были очень знакомы отцам церкви, тем не менее в течение веков оставались неизвестными их единоверцам 765 . «Неоспоримый факт, говорит Николя, что палестинские иудеи не имели со своими александрийскими единоверцами таких же сношений, как с единоверцами Вавилонии. Между знаменитыми мужами, которые учили в Иерусалиме и которых имена упоминаются в иудейских преданиях, есть много таких, которые родились на берегах Евфрата; но не упоминается ни об одном учителе из Александрии, который бы учил в святом городе. Талмуд не считает Египет в числе стран, в которых процветало иудейство... Александрийские иудеи, продолжает тот же ученый, образовали как бы маленький изолированный мирок, который легко мог подчиниться влиянию метрополии, а сам не чувствовал никакой нужды действовать на нее» 766 . Наконец, помимо исторических данных, также и хронологические не дозволяют поставлять происхождение ессенизма в зависимость от иудео-александрийской философии. «Конечно, не филонизм произвел ессейство, более древнее, чем он, скажем мы словами Николя; если же хотят видеть его в александрийской философии, предшествовавшей Филону, то не окажется надлежащего отношения между причиною и действием: в секте ессеев есть масса элементов, решительно неизвестных Премудрому и Аристовулу» 767 . Подобно этому также и Целлер, тщательно рассмотрев дошедшие до нас произведения александрийцев, приходит к тому выводу, что до Филона не существовало александрийской философии в собственном смысле этого слова 768 , и что даже у Аристовула, который считается самым значительным представителем египетского александринизма второго дохристианского века 769 (вопреки мнению Гфрэрера, Дэне и Герцфельда, берущих своей исходной точкой при суждении об александрийской философии до Филона сочинения самого Филона), «нельзя найти никакого достоверного следа тех вполне отличительных учении Филона, благодаря которым он получил значение в истории философии» 770 , Таким образом нельзя с полною достоверностью установить тот факт, чтобы еще в начале II-ro века до P. |
|
|
