| 4 Ewald, Gesch. III, 731, 732, 733. Richm, Gesetzgeb. Mosis. 100–102. Рим в данном случае является только комментатором положений Эвальда. В недавнее время он, впрочем, под влиянием исследования Клейверта, отказался от усвоенного им от Эвальда объяснения Второзакония 17и 28(Stud. u. Krit. 1873, I, 194). 6 Делаемые Эвальдом (Gesch. III, 732) ссылки на Геродота и Диодора Сицилийского не имеют прямого отношения к евреям; а свидетельство Аристея, о котором упоминает также Эвальд, не имело влияния на ход его мыслей, так как оно найдено было им после. Да и самое это свидетельство не без основания заподозривается в своей исторической достоверности; как оказывается, Аристей не имел надлежащих сведений о переселениях евреев в Египет до времён Птоломея (Kleinert, Deuteron. 197. Anm.). 12 Чем объяснить, в таком случае, с точки зрения критики, то, что девтерономик, редактировавший книги Царств, не изменил тона прежнего рассказа сообразно с составленным им законом о царской власти? 13 „Позднейший писатель, – как справедливо говорит Шультц, – едва ли бы счёл нужным дать предписание об избрании царя из среды братьев, а не чужеземца, а тем менее мог поставить его на первый план, так как впоследствии не было опасности с этой стороны”. Schult. Das Deuteron. 85. 14 Kleinert. Deut. 144–145 . Её существование в законе этих частных определений Рим объясняет частью тем, что „девтерономик от лица Моисея даёт только такие предписания об этом позднейшем установлении, которые должны были защитить теократию от опасностей со стороны человеческого царства, частью тем, что он имеет в виду царскую власть у десяти колен”. Stud. und Krit. 1873. I, 186. Но подобными объяснениями едва ли кто удовлетворится. Закон о преемстве престола от отца к сыну был вопрос не безразличный и для теократии: ввиду религиозных интересов это преемство могло быть обставлено законодателем подобно тому, как сделал первосвященник Иодай при воцарении Иоаса, взяв с последнего присягу в верности Иегове ( 4Цар. 11:17 ; ср. 4Цар. 23:3 ). А ссылка на северное царство, не существовавшее уже, по выводам критики, при написании Второзакония, является не совсем понятной; но если даже писатель Второзакония и имел в виду северное царство, то он, как искренно верный вере отцов и народным интересам, ввиду известной политики израильских царей, не мог в идее не стать на стороне права дома Давидова на северное царство. |
| Когда-то и мы смеялись над этим; ведь мы были из числа ваших единоверцев; христианами же люди становятся, а не родятся! Упомянутые нами предсказатели назывались пророками в силу их предсказаний. Их слова и чудеса, совершенные ими для утверждения веры в божественность их мисси, сохраняются в сокровищнице Писания, доступного ныне всем. Ученейшей из Птолемеев, прозванный Филадельфом, интересуясь всяким родом литературы, при составлении библиотеки (в чем, я думаю, он подражал Пизистрату), собирал книги, которые пользовались известностью или благодаря своей древности или вследствие особенно любопытного содержания. По совету Димитрия Фалерского, лучшего из ученых (или грамматиков, как их называли тогда) той эпохи, которому было поручено управление библиотекой, Птолемей истребовал от иудеев священные книги, написанные на их языке, находившиеся только у них. Пророки все происходят из иудеев, пророчествовали только им, как народу Божию, вследствие обетований, данных патриархам. Теперешние иудеи прежде назывались евреями. Отсюда и язык разговорный и письменный называется еврейским. Иудеи помогли Птолемею, отпустив для полного разумения и лучшей передачи текста семьдесят двух переводчиков. Философ Менедем 128 , свидетель Провидения, с удивлением взирал на тождество в их переводах Священного Писания. Это подтвердил также Аристей: его греческое сочинение ясно говорит об этом факте. Теперь эти переводы хранятся в Серапеуме, в Птолемеевой библиотеке вместе с еврейским оригиналом. Иудеи открыто читают писание на своем языке всюду, за плату, каждую субботу. Кто услышит, тот обретет Бота; а кто употребит все старание, чтобы постигнуть Его – этим самым будет принужден и уверовать в Него. Высший авторитет этому священному руководству придает глубокая древность этого памятника, а доверие к древности у вас стало как бы своеобразной религией. Книга одного пророка, в которых как бы заключено все сокровище иудейской религии, а, следовательно, и нашей, превосходят на несколько веков все существующее доселе: все памятники, все возникновения, все хронологические даты, источники древнейшего периода вашего языка; большую часть существующих ныне народов, славные города, самые древние исторические факты; даже письменные знаки, которые суть как бы показатели и блюстители исторических фактов; мало того, они превосходят древностью даже ваших богов, ваши храмы, оракулы, таинства. |
| —153— Как посвященный он молился богам Самофракии об избавлении от бури и побудил аргонавтов принять участие в мистериях. Неоднократно Орфей приносил умилостивительные и искупительные жертвы. При звуках лиры Орфея двигавшиеся скалы симплегады остановились на месте, чтобы дать пройти кораблю Арго, и с тех пор остались прикованными на своих местах, потому что было предсказано, что они станут навсегда неподвижными, как только пропустят один корабль. Звуками своей песни Орфей заглушил пение сирен. Сирены – девы чудной красоты с очаровательным голосом, звуками своего пения они очаровывали путников, затем раздирали их на части и пожирали. Сиренам было предсказано, что они погибнут, когда кто-либо пройдет мимо их острова, не поддавшись чарам их пения, и когда мимо них прошел Арго, они бросились в море и обратились в утесы. Благодаря волшебной жертве Орфея, пред аргонавтами раскрылись ворота той рощи, где хранилось золотое руно, и пением Орфея был усыплен дракон стороживший руно. По возвращении аргонавтов Язон посвятил Арго Посейдону и Орфей написал посвящение. По одной редакции (сохранено у Валерия Флакка 2, 426) Орфей вместе с другими аргонавтами принял участие в радостях любви на острове Лемносе, где аргонавты пробыли два года, но в orphica argonautica (480) он, напротив, представляется побуждавшим остальных покинуть Лемнос. Это стоит в большем согласии со всеми сказаниями об Орфее. Саги единодушно представляют, что он любил лишь одну Эвридику и с историей этой печальной любви связано схождение его в ад. Пением и игрою Орфей пленил Эвридику, прелестную нимфу пенейской долины. Счастье любящих продолжалось недолго. В день свадьбы Эвридика собирала цветы на лугу, её увидел бог Аристей и начал преследовать. Убегая от него, Эвридика наступила на ядовитую змею, которая ужалила её. Ужаление было смертельным, и Эвридика умерла. Орфей был безутешен. Он так оплакивал свою погибшую супругу в своих скорбных песнях, что ему внимала и сочувствовала вся природа: деревья и скалы, птицы и звери. Наконец, Орфей решил спуститься в ад и просить владыку |
| Древнегреческие переводы Септуагинта. Септуагинта – самый значительный древний перевод Ветхого Завета на греческий язык и, видимо, первый в истории человечества перевод Священного Писания. Своё наименование перевод берёт от латинского слова Interpretatio Septuaginta Seniorum, то есть «перевод семидесяти старцев», и поэтому обозначается римскими цифрами LXX. Наименование пришло из предания, изложенного в «Послание Аристея», в котором написано, что перевод был сделан семьюдесятью двумя иудейскими переводчиками в течение семидесяти двух дней. «Послание Аристея» рассказывает, что египетский царь Птолемей II Филадельф (285–246 гг. до Р. Х.) узнав о священных еврейских книгах, пожелал с ними познакомиться и получить точный греческий перевод их для Александрийской библиотеки. Несмотря на то, что в Египте было много еврейских мудрецов, Птолемей написал письмо первосвященнику Элеазару и попросил прислать в Александрию сведущих людей, способных перевести еврейские книги на греческий язык. Элеазар исполнил пожелание Птолемея и прислал 72 учёных, по 6 от каждого колена Израилева, которые привезли с собой для перевода подлинник Торы. Переводчики удостоились блестящего приёма. Царь много беседовал с ними и удивлялся их мудрости. Им отвели дворец на острове Фарос, недалеко от Александрии, и там, в полной тишине, они начали свой труд. Перевод был завершён за 72 дня. Перевод был вручён Птолемею в присутствии старейшин египетских евреев, которые признали перевод как красивым, так и точным. Эти старейшины попросили разрешения списать копию с перевода для распространения его в своих общинах, где евреи говорили по-гречески. Они постановили, что выполненный перевод является каноническим, и в дальнейшем не может подлежать каким-либо изменениям и уточнениям. «Послание Аристея» сообщает только о переводе Пятикнижия, но позднейшие предания добавляют, что было переведено всё Писание. Предания добавляют, что каждый переводчик работал, находясь в изолированной келье, но перевод у всех получился идентичным. Отсюда возникла мысль о богодухновенности Септуагинты, которую разделял, в частности, Филон Александрийский (ок. 25 г. до Р.Х.–ок. 50 г. после Р. Х.). Он писал, что на острове Фарос бывает ежегодное празднество, причём «чествуется место, на котором воссиял свет перевода» («О жизни Моисея», 2,5). Однако блаж. Иероним решительно отверг эту мысль. «Иное дело, – писал он, – быть пророком и иное быть переводчиком» («Против Руфина», II, 26). Легенду же о кельях он прямо расценил как басню: «я не знаю, кто впервые был автором лжи о семидесяти кельях, в которых они работали в Александрии, тогда как Аристей ‹...›, и, гораздо позже, Иосиф не сообщают ничего подобного; но пишут, что их собрали в одну базилику, где они не пророчествовали» («Прологи к книгам Ветхого Завета. К Пятикнижию Моисееву»). Впрочем, в достоверности рассказа Аристея ни он, ни другие отцы и учители Церкви не сомневались. |
| «Этот лев, говорит Штейнталь, не есть действительный, а мифологический, это – символ. Нам известно значение этого символа. Геркулес также начинает свои подвиги победой над львом. Ассирийцы и лидийцы, два народа семитической расы, почитали бога солнца под именем Сандана или Сандона. Он представлялся победителем львов, и часто изображался борющимся, со львом и попирающим льва ногами. На лидийских памятниках, как напр., в Патаре, лев представляется в виде животного Аполлона. Ясно, что этот лев у народов семитических был символом опаляющего и пожирающего солнечного жара. Основанием этой символики послужило, вероятно, сходство желтого цвета льва с цветом огня. С другой стороны, грива льва напоминала о золотых кудрях Аполлона, и вообще это животное является наилучшим представителем силы и мужества в животном царстве. Итак, – Самсон-Геркулес-Сандон убивает льва, – это значит: он есть благотворная и спасительная сила, которая сохраняет землю от летнего зноя. Самсон есть добрый Аристей, который спасает остров Кеос от льва, покровитель пчел и меда, который он производит в обилии, когда солнце находится в знаке льва». Другой подвиг Самсона составляет то, что он для причинения врагам зла пустил лис, связавши их хвостами и привязавши к хвостам факелы. «Лиса, как и лев, говорит Штейнталь, есть животное, означающее в мифологии пожирающее солнце, цвет ее шерсти был естественным признаком, ради которого она играла такую типическую роль». Таким образом, этот миф имеет то простое значение, что солнце сожигало нивы, поражая их ржавчиной. Менее ясен, но, конечно, не без значения, следующий подвиг Самсона. Филистимляне мстят за пожар своих полей, виноградников и оливковых садов, сожигая невесту и тестя Самсоновых, – обстоятельство, послужившее Самсону поводом оказать еще большое зло своим врагам. После своей победы он скрывается в пещеру. Что значит такой поступок Самсона? Легенда нам не представляет для него достаточного мотива 268 . Мог-ли он бояться, особенно если иметь в виду совершенную им после победу. |
| 18) Какое же оправдание, какое доказательство представят суеверные чтители сих богов, что это действительно боги? Тем, что говорено было не задолго пред сим, доказано, что это — люди, и люди не добронравные. Разве обратятся к тому, что высоко ценят их изобретения, полезныя для жизни, и скажут: и богами они признаны за то, что были полезны для людей. Ибо Зевс, как сказывают, владел искусством ваятельным, а Посейдон — судоходным, Гефест — кузнечным, Афина — ткацким; Аполлон изобрел музыку, Артемида — псовую охоту, Гера — искусство одеваться, Деметра — земледелие, другие же — иныя искусства, как повествуют о них историки. Но эти и подобныя им познания должны люди приписывать не им одним, а общей человеческой природе, углубляясь в которую, люди изобретают искусства. Ибо искусство, по словам многих, есть подражание природе. Посему, если они были сведущи в искусствах, которыми тщательно занимались; то за это нужно признать их не богами, а скорее людьми; потому что и они не от себя произвели искусства, но подражали в них природе. Поелику, как люди, по природе способны они были приобретать познания в положенных для людей пределах; то нимало не удивительно, если, вникнув в свою природу и приобретя о ней познание, изобрели они искусства. Если же утверждают, что за изобретение искусств справедливо было наименовать их богами; то и изобретателей других искусств следует наименовать богами на том же основании, на каком они удостоены этого наименования. Финикияне изобрели письмена, Гомер — героическую поэзию, элеатец Зенон — диалектику, сиракузянин Коракс — риторическое искусство, Аристей ввел в употребление пчелиный мед, Триптолем — сеяние жита, спартанец Ликург и афинянин Солон издали законы, Паламид изобрел словосочинение, числа, меры и весы, а другие, по свидетельству историков, сделали известными иныя различныя и для человеческой жизни полезныя вещи. Поэтому, если познания делают богами, и за них стали ваять богов; то необходимо, чтобы, подобно им, стали богами и те, которые впоследствии были изобретателями других вещей. Если же последних не удостоивают божеской чести, а признают людьми; то следует и Зевса, и Геру, и других не именовать богами, но верить, что и они были люди, тем более, что не были они и благонравны; как и самым изваянием кумиров язычники доказывают, что боги их не иное что, как люди. |
| Насколько рассказ Иустина отличен от «Послания Аристея»! По сути дела, единственное, что совпадает в двух рассказах – это упоминание Птолемея как инициатора перевода еврейских писаний. Все остальное расходится. Во-первых, согласно Юстину, Птолемей посылает в Палестину не одно, а два посольства – одно привозит в Египет книги, другое – переводчиков. Во-вторых, посольства посылаются не к иерусалимскому первосвященнику, а к царю Ироду, который жил на два с половиной века позже, чем Птолемей Филадельф. В-третьих, не упоминается число переводчиков (вообще, слова «семьдесят толковников» или просто «семьдесят» не фигурируют в Апологиях Юстина). В-четвертых, при Птолемее переведен не один лишь Закон Моисеев, а все пророческие книги (Закон Моисеев, как видно из писаний Юстина, входит для Юстина в число пророческих книг). Надо думать, во время написания «Апологии» Юстин не был знаком с «Посланием Аристея», но только слышал рассказы о том, что Писание было переведено по инициативе египетского царя Птолемея. В самом большом по объему произведении Иустина – «Диалоге с Трифоном иудеем» — картина уже иная. «Диалог» написан после «Апологии». Принято датировато «Диалог с Трифоном Иудее ок. 160 г., т.е. на пять или более лет позже Апологии). За истекшее время Иустин, видимо, познакомился либо с посланием Аристея, либо с его пересказом. Если в «Апологии» Юстин даже не упоминает число «семьдесят» применительно к переводчикам Писания на греческий язык, то в «Диалоге» он говорит про «перевод семидесяти толковников» шесть раз (68:7, 71:1, 120:4, 124:3, 131:1, 137:3). Как отмечает известный исследователь иудаизма греко-римского периода Мартин Хенгель «такая частотность беспрецедентна в ранней христианской литературе II-III вв.». Дважды Юстин призывает своего собеседника не заменять перевод «Семидесяти» на новые переводы. Как и в «Апологии…» Иустин относит ко временам Птолемея уже всю греческую Библию, это видно из того, что в 68:7 «Семидесяти» атрибуируется перевод Исайи. В дальнейшем, однако, представление о том, что семьдесят старцев перевели не одно лишь Пятикнижие, но и весь Ветхий Завет, прочно укоренится в христианской традиции. Едва ли не единственным исключением является бл. Иероним, которому приходится апеллировать к до-христианским авторитетам: “и Аристей, и Иосиф, и вся школа иудеев признают, что LXX перевели только пять книг Моисея”. |
| Майя, Атлантова дочь, взошла на священное ложе К Зевсу, и вестником вечных богов разрешилась Гермесом. Кадмова дочерь Семела, в любви сочетавшись с Кронидом, Сына ему родила Диониса, несущего радость. 113 (106, 1) Кадм, отец Семелы, пришел из Фив при Линкее и изобрел греческое письмо. Триоп же, говорят, жил одновременно с Изидой, через семь поколений после Инаха (Изиду называют также Ио, что означает ходящая, поскольку она блуждала по свету). Истр в своей книге «О египетских колониях» говорит, что эта нимфа была дочерью Прометея. (2) Следовательно, Прометей жил одновременно с Триопом, через семь поколений после Моисея. Получается, что Моисей жил гораздо раньше той эпохи, в которую, по мнению эллинов, произошел первый человек. (3) Леонт, знаток египетской теогонии, 114 говорит, что Исида у эллинов известна была под именем Деметры. Следовательно, Деметра жила во времена Линкея, через одиннадцать поколений после Моисея. (4) Апис, царь Аргосский, был основателем Мемфиса, о чем рассказывает Аристипп в первой книге своей «Истории Аркадии». 115 (5) Аристей Аргивянин говорит, что этот царь прозван был Сераписом и что это тот самый Серапис, которого египтяне считают богом. (6) А Нимфодор Амфиполит в третьей книге своего сочинения «Об обычаях Азии» говорит, что когда бык Апис издох и был набальзамирован, то его положили в гроб (σορς), расположенный в храме божества, которому египтяне поклонялись. Отсюда бык получил имя Соро-Аписа; впоследствии же жители той местности стали его называть его Сераписом. Апис был третьим потомком Инаха. (107, 1) Лето же жила во времена Тития: Силою Лето он взял, преславную Зевса супругу. 116 (2) Титий и Тантал были современниками. Поэтому Пиндар Беотиец и мог написать: «Тогда родился Аполлон». И ничего нет удивительного в том, что Аполлон и Геракл проводят «долгий год» 117 вместе в услужении у Адмета. (3) Зет и Амфион, изобретатели музыкального искусства, родились во времена Кадма. (4) И если нам напомнят, что первой Сивиллой была Фемоноя, с которой советовался Акрисий, то пусть они знают, что жила она только на 27 лет раньше Орфея, Мусея и Лина, учителя Геракла. (5) Гомер же и Гесиод жили гораздо позже взятия Трои и гораздо раньше эллинских законодателей Ликурга и Солона, раньше семи мудрецов, Ферекида Сиросского и великого Пифагора, которые, как мы уже видели, все жили после установления олимпийского летоисчисления. Таким образом, мы выяснили, что Моисей жил не только гораздо раньше эллинских мудрецов и поэтов, но и задолго до большинства их богов. |
| (132, 1) Все это я счел нужным сказать потому, что поэтов эпического круга обычно причисляют к древнейшим. Рассказывают, что у древних эллинов было много прорицателей. Такими, например, были «Бакиды», один из Беотии, другой из Аркадии, немало предсказавшие. (2) Писистрат утвердил за собой тиранию только потому, что афинянин Амфилит указал ему время, благоприятное для захвата власти 141 . (3) Опустим информацию о Комете с Крита, Кинире Кипрском, Адмете из Фессалии, о киринеянине Аристее, Амфиарае афинянине, Тимоксене с Керкиры, Деменете фокеянине, Эпигене из Феспий, Никии каристиянине, Аристоне фессалийце, Дионисии карфагенянине, Клеофоне коринфянине, Гиппо, дочери Хирона, Бойо, Манто и многих других сивиллах, о сивиллах Самосской, Колофонской, Кумской, Эритрейской, о Фито, Тараксандре, Макетис, Фессале, Феспротиде, далее – о Калхасе и Мопсе, двух современниках осады Трои. Но Мопс из них был старше, потому что был одним из аргонавтов. (133, 1) Говорят правда, что так называемое «Искусство прорицания» Мопса составлено киринеянином Баттом. И Дорофей в первой части своих «Пандект» передает, что Мопс слушал зимородка и ворону. (2) Великий Пифагор постоянно занимался изучением гадательного искусства и верил в такого рода предсказания. Равным образом занимались им и Аварис гипербореец, Аристей проконнесянин, критянин Эпименид, переселившийся в Спарту, а также мидянин Зороастр, Эмпедокл из Агригента, Формион лаконянин, Полиарат с Фасоса, Эмпедотим сиракузянин и в особенности афинянин Сократ. (3) «Верю я, – говорит он в «Теаге» Платона, – что по милости Бога с самого детства при мне находится демон, не оставляющий меня знамениями. Это – голос, поднимающийся изнутри всякий раз, как я хочу что-либо сделать, отклоняющий меня, но никогда ни к чему не побуждающий». 142 (4) Экзекест, тиран Фокейский, на пальце одной из рук постоянно носил два магических перстня и по звуку, который они издавали при соприкосновении, определял время, когда ему следовало действовать. Однако он все равно погиб от руки коварного убийцы, хотя по звуку перстней и предугадал грозящую ему смерть, как рассказывает Аристотель в своей книге «О Фокейском государстве». |
| Греческие купцы из колоний приносили в Грецию разные известия о варварском мире, облегавшем с севера Черное море. Но известия эти были сказочного характера и малонадежны. Аристотель упрекал современных ему афинян за то, что они по целым дням слушали росказни людей, приходивших с берегов Фазиса и Борисфена (Риона и Днепра). Эти фантастические разсказы едва ли обогатили греческий мир верными сведениями о северных берегах Черного моря. Гораздо надежнее был другой источник сведений: это греческие путешественники-писатели, посещавшие северные берега Черного моря с целью изучения их. Самым важным из них был Геродот (V в. до Р. X.), который посетил греческия колонии в устьях Днепра и Буга и сообщил соотечественникам подробное описание южной России. Еще до него, как узнаем из его же сочинения, эти берега посетил любознательный поэт Аристей, сообщивший в своих поэмах наблюдения над обитавшими там народами. Третьим путем ознакомления греков с миром понтийских варваров служили враждебные столкновения последних с первыми. Греки узнали кое-что об этих варварах от Персов, возвратившихся из похода Дария на Скифов (в 513 г. до Р. X.). Потом (около 340 г.) со Скифами воевал македонский царь Филипп, который, поразив варваров, привел огромный полон тысяч в двадцать голов, который был весь обращен в рабство. Среди Греков и раньше было много рабов с северных берегов Черного моря, и все они были известны под общим названием Скифов. Под римским владычеством этот последний путь расширился. Во время войн с Митридатом, который хотел поднять всех понтийских варваров против всемирных завоевателей, Римляне обогатились новыми обильными о них сведениями. Но варвары эти начали делать и сами нападения на римския провинции. Эти нападения начинаются в I в. по Р. X. вторжением Роксалан из-за Дуная в Мизию (в нынешнюю Сербию и Болгарию). За ними следовали нападения Даков, которые в том же веке успели образовать обширное государство, простиравшееся от нижнего Дуная до верховьев Вислы, и даже принудили императора Домициана платить им дань. |
|
|
