| Это обстоятельство служит одним из немногих хронологических признаков его истории. Когда Павел, спустя три года после своего обращения, бежал из Дамаска, Дамаск находился во власти Арефы, царя Аравии Каменистой ( 1Кор. 11:32 ). Но так как он собственно принадлежал к римской провинции, то Арефа мог и владеть этим городом только по особенным обстоятельствам. Эти обстоятельства вероятно были таковы: император Тиверий, как союзник царя Ирода Агриппы, которого войско было разбито Арефой, велел сирийскому наместнику Вителлию представить царя аравийского живым или мертвым в его руки (Ioseph Antiqu 18:5.1). Между тем как Вителлий приготовлялся к исполнению этого повеления и потом во время самого похода был задержан некоторыми обстоятельствами, – получено было известие о смерти Тиверия, который умер в марте 37 года, и Вителлий, получив известие, остановился предпринятием войны. Этим-то временем Арефа воспользовался и завладел римским городом. Но невероятно, чтобы он долго владел этим захваченным у Римлян городом: очень вероятно, что, когда во второй год правления Калигулы (38–39) дела аравийские были приведены в порядок, и Дамаск не был оставлен без внимания. Итак если мы отнесем бегство Павла к 39 году, то годом его обращения будет 36-й, потому что бегство его последовало чрез три года после обращения. В этом трехлетнем пространстве мы должны поместить и мученическую кончину Стефана. По недостатку определенных хронологических сведений об обстоятельствах этого времени хотя и не можем с достоверностью определить таким образом год обращения Павлова, однако предположение, что оно последовало в 36 году, имеет и то в свою пользу, что для событий, случившихся между Вознесением Господним и мученической кончиной Стефана, соединенной с обращением Павла, оставляет ни слишком краткий, ни слишком длинный период времени. Разноречие ( Деян. 9:24 иудеи стрежаху и 2Кор. 11:32 языческий князь (ϑνρχης) Арефы царя стрежаше) объясняется содействием градоправителя Дамасского, поставленного Арефой, который владел тогда городом, содействием, какое оказывал он Иудеям, раздраженным против Павла |
| Арефа называет своего принципиального противника в методе избрания хитрым и изворотливым (παριδξιος κα γχστροπος), себя же характеризует человеком вообще медлительным и малоподвижным, но на всё благое по милости божьей готовым и быстрым (τατ σοι... βραδς κα δοκσνητος Αρϑας χων μν ες ε ϑεο χριτι τ ες αταν χρηστν ροιμον κα εκνητον). В данном случае τ ες παν χρηστν у Арефы – введение такой формы голосования, которая провела бы без хлопот на патриаршество Феофилакта. Есть основание думать, что Григорий принадлежал к противной Арефе партии. К тому же самому Григорию адресовано письмо Арефы о привлечении к церковному суду епископа Евфимия, участника борьбы Византии с болгарами. 491 Позиция Григория, как упорного сторонника привлечения народа к избранию патриархов, выступает отчётливо; Арефа разоблачает в следующих словах его „странный либерализм» – ϑαυμαστ λευϑερα: „Ты выставил себя, как некий крепкий акрополь, или священный якорь, или, сверх того, тебе показалось, что ты понесёшь на себе это странное, разумею свободу, посвящая себя христовой церкви, лишь бы не поработиться кандидатам» ς χυρν τινα προβλου κρπολιν κα ερν γκυταν κα τ ϑαυμσιον ποσεσϑαι δοξας, τν λευϑεραν δϑεν, τ το Χριστο μνμενος κκλησα κ το μ ποψηφοις καταδουλοσϑαι) Что эта церковная свобода Григория – есть свобода выборов, при которой выставляются внезапные кандидаты и тут же избираются, ясно из следующего письма: „Или ты не понимаешь, что эта твоя странная свобода привносит гибель в дела священства – охлодулию вместе с бесчинством: дано ведь каждому право при самочинном выдвижении подавать голос не за одного единственного кандидата, прежде намеченного с уверенностью и по достоинству, но за всякого, к кому кто дружески расположен и кто опирается при внезапном выдвижении на бунтующее мнение» ( οκ ισϑν ς ϑαυμαστ σου ατη λευϑερα χλοδουλαν σν ταξ τος ερατικος πργμασι παρεισφϑερει κστ γρ δεδομνου ατονμ προϑσει μ πρς να τν π δεας ξως φωπισμνον συντατευϑνειν τν ψφον, λλ πρς ν τις οχεως χει τ τς προαγωγς αφνιδ πτς καινοτμον γνμην πιρρωνμενος). |
| Арефа называет своего принципиального противника в методе избрания хитрым и изворотливым ( περιδεχιοV και αγcιστροjοV), себя же характеризует человеком вообще медлительным и малоподвижным, но на все благое по милости божьей готовым и быстрым ( ταυτα σοι ... βραδυV και δοσκινητοV ΑρεjαV εcων μεν ειV αει Jεου cαριτι το ειV αιταν cρηστον ετοιμον και ευκινητον). В данном случае το ειV απαν cρηστον у Арефы – введение такой формы голосования, которая провела бы без хлопот на патриаршество Феофилакта. Есть основание думать, что Григорий принадлежал к противной Арефе партии. К тому же самому Григорию адресовано письмо Арефы о привлечении к церковному суду епископа Евфимия, участника борьбы Византии с болгарами. 2 Позиция Григория, как упорного сторонника привлечения народа к избранию патриархов, выступает отчетливо; Арефа разоблачает в следующих словах его «странный либерализм» – Jαυμαστι ελευjερια: «Ты выставил себя, как некий крепкий акрополь, или священный якорь, или, сверх того, тебе показалось, что ты понесешь на себе это странное, разумею свободу, посвящая себя христовой церкви, лишь бы не поработиться кандидатам» ( ωV οcυραν τινα προυβαλου ακροπολιν η και ιεραν αγκυραν η και το Jαυμασιον αποισεσJαι εδοχαV την ελευJεριαν δηJεν τη του Cριστου μνωμεροV εκκλησια εκ του μη υπουηjοιV καταδουλουσJαι). Что эта церковная свобода Григория – есть свобода выборов, при которой выставляются внезапные кандидаты и тут же избираются, ясно из следующего письма: «Или ты не понимаешь, что эта твоя странная свобода привносит гибель в дела священства – охлодулию вместе с бесчинством: дано ведь каждому право при самочинном выдвижении подавать голос не за одного единственного кандидата, прежде намеченного с уверенностью и по достоинству, но за всякого, к кому кто дружески расположен и кто опирается при внезапном выдвижении на бунтующее мнение» ( η ουκ αισJανη ωV η Jαυμαστη σου αυτη ελευJερια οcλοδουλιαν συν αταχια τοιV ιερατικοιV πραγμασι παρεισjJειρει εκαστω γαρ δεδομενου αυτονομω προJεσει μη προV ενα τον επ αδειαV αχιωV ηjωρισμενον συντατευJυνειν την υηjον αλλα προV ον τηV οιcειωV εcει τω τηV προαγωγηV αιjνιδιω προV καινοτομον γνωμην επιρρωνυμενοV ). |
| Сочинение Гарнака распадается на две главы. В первой трактуется „о рукописном предании апологий в Средние Века». Некоторые рукописи, содержания сочинения апологетов, автор сам пересмотрел и описал, но для некоторых воспользовался описанием проф. Т. Отто 3 . Главнейшие результаты, к которым пришел Гарнак в первой главе своего исследования об апологетах – следующие. Кодекс Parisinus 471 есть древнейший апологетический кодекс. Он составлен Баном (Baanes) в 914 г. для ученого архиепископа Кесарийского Арефы (Arethas), и содержит в себе собрание апологетических сочинений до времени Евсевия Кесарийского . Хотя этот кодекс и не свободен от ошибок, но в нем нет преднамеренных искажений текста 4 . Точно определить время появления второго по древности кодекса Arpentoratensis 9 – невозможно; Отто колеблется между XIII и XIV в. Этот кодекс обращает на себя внимание тем, что в нем одном сохранилось „Увещание к грекам”, – апология неизвестного автора, но несомненно древнего происхождения 5 . Третий кодекс Parisinus 470 составлен в 1764 г. Он содержит множество псевдоиустиновых сочинений. Текст его сильно испорчен 6 . От этих трех кодексов происходит все, дошедшие до нас рукописи сочинений апологетов II в., за исключением книг Феофила, епископа Антиохийского, к Автолику. Предание о Феофиле совершенно отделено от предания о других апологетах. Старейшая рукопись, в которой находим книги к Автолику, – кодекс Marcianus 496, составленный в XI в. 7 . Рукописи „Речи» Татиана не восходят далее XI в. Но от проницательности Гарнака не ускользнуло то обстоятельство, что „Речь” первоначально находилась в кодексе Арефы, архиепископа Кесарийского 8 . Таково содержит первой главы исследования Гарнака. Во второй главе ученый критик разбирает сведения древних и средневековых писателей о греческих апологетах II в., указывает на первоисточники этих сведений и определяет степень их достоверности. Здесь Гарнак рассматривает предания о св. Кодрате и Аристиде, о „Диспуте Язона и Паписка», о св. Иустине Мученике , и Афинагоре, о Татиане, об Аполлинарии, Мелитоне, Мильтиаде и Феофиле. С содержанием и характером этой второй главы сочинения Гарнака мы познакомимся в своем месте. Теперь же скажем только, что Гарнак признает „Церковную Историю» Евсевия „основным источником (die grundlegende Quelle) для истории предания о греческих апологетах II в.» 9 . Писатели, жившие после Евсевия, почерпали свои сведения преимущественно из „Церковной Истории». Это общее положение Гарнак подтвержает целым рядом доказательств. |
| 635 Ср., напр., высказывания Дионисия Галикарнасского: «…когда же Платон безудержно впадает в многословие и стремится выражаться красиво, что нередко с ним случается, его язык становится намного хуже, он утрачивает свою прелесть, эллинскую чистоту и кажется более тяжелым. Понятное он затемняет, и оно становится совершенно непроглядным; мысль он развивает слишком растянуто; когда требуется краткость, он растекается в неуместных описаниях. Для того, чтобы выставить напоказ богатство своего запаса слов, он, презрев общепонятные слова в общеупотребительном смысле, выискивает надуманные, диковинные и устаревшие слова… Ребячливо и неуместно красуется он поэтическими оборотами, придающими его речи крайнюю нудность… Я осуждаю его за то, что он внес в философские сочинения выспренность поэтических украшательств в подражание Горгию, так что философские труды стали напоминать дифирамбы, и притом Платон не скрывает этот недостаток, а признает его…» (Ad Pompaeum. II, 759–760 и 764; пер. О. В. Смыки; см.: Античные риторики, с. 225–226). Поразительно содержательное и вербальное сходство этого пассажа с критикой стиля Евномия у Фотия: в обоих случаях идеал школьной правильности, меры, уместности, соразмерности, а прежде всего – ясности и толковости противопоставлен порицаемому «дифирамбу»: экстатичности, темноте, размытости граней между прозой и поэзией. Вот что мы видим: Фотий, самый значительный, самый характерный и самый влиятельный литературный критик Византии, подхватывает традицию именно этого – так сказать, трезвого – направления античной риторики; он энергично высказывается за чувство меры против безмерности, как это делал в свое время Дионисий Галикарнасский. Сходство усугубляется тем, что последний отстаивал от опасности «дифирамба» философскую прозу; Фотий делает то же самое с богословско-догматической прозой, явлением в жанровой плоскости очень близким. Об этой историко-культурной параллели стоит задуматься. 636 Arethae scripta minora, 87v, XXI (Westerink I, p. 2032–3). Памфлет Арефы против Льва Хиросфакта был в свое время издан по-гречески и переведен в СССР (Шан- гин 1945, с. 228–249). К сожалению, перевод оставляет желать лучшего (уверенность М. А. Шангина, что он издает текст, до него не издававшийся, также не вполне отвечала реальности. См.: Compemass 1912, S. 295–318. Однако заслуга Шангина, во всяком случае, состояла в том, что он привлек к памфлету Арефы внимание отечественной науки (ср.: История Византии, т. 2, с. 182 и 358–360; Фрейберг, Попова 1978, с. 29). |
| Другая схолия рассматриваемого нами кодекса Арефы упоминает и имя Афинагора, но она сделана уже не prima, a secunda тапи и относится к позднейшему времени. Она есть примечание к Lib. 1, cap. 3 „Praeparationis» Евсевия. Вот как она читается: „ποος ουστνος θεος θηναγρας Τατινος Κλμεις Στρωματες ρηγνης κα ατς τι Παμφλος το παρντος Εσεβου πατρ». В этом перечне, как видим, Афинагор занимает место между Иустином и Татианом. Этим мы и закончим обзор исторических свидетельств об Афинагоре и его сочинениях. Общий вывод, к какому приводит нас этот обзор, может быть выражен в немногих словах. В древней церкви сочинения Афинагора были весьма мало распространены и известны: только в некоторых малоазийских церквах они по-видимому пользовались уважением и известностью. Впервые сочинения эти становятся достоянием всего христианского мира в Χ веке, когда они появляются в кодексе Арефы, архиепископа Кесарии Каппадокийской, с именем автора их, Афинагора, афинского философа. Те вопросы, которые возникли пред нами в самом начале нашего исследования, именно: чем объяснить малоизвестность в древней церкви сочинений Афинагора? почему не упоминают о них Евсевий и Иероним? почему ни один из древних писателей, кроме Мефодия, не цитирует их? и т. д. – и теперь остаются вопросами. Замечательную попытку разрешить эти вопросы представляет собою гипотеза Гарнака, развитая и изложенная им в вышеупомянутом исследовании: „Ueberlieferung der griechischen Apologeten II Jahrh. in der alten Kirche und im Mittelalter». Ввиду того, что гипотеза эта – единственная в своем роде, а с другой стороны – ввиду того, что она обставлена у Гарнака целым арсеналом ученых аргументов, мы считаем необходимым подвергнуть ее подробному разбору. Б) Изложение и разбор гипотезы Гарнака относительно малоизвестности сочинений Афинагора в древней церкви Почти полная неизвестность сочинений Афинагора в древней церкви представляет собою, как мы уже не раз замечали, загадочное явление в истории церковной литературы. Удивительна эта неизвестность тем более, что сочинения Афинагора совершенно безукоризненны в смысле православия изложенного в них учения и очень богаты по своему содержанию. |
| —540— проповеди Льва в рукописном сборнике, весьма хорошо сохранившемся, – оппонент подчеркнул его же собственные последние слова, так как сочинения, пользующиеся известностью и имеющие широкий круг читателей, обыкновенно не остаются „хорошо сохранившимися“: хорошо сохраняются рукописи, мало и редко читаемые. Грубою и непростительною ошибкой назвал оппонент заявление магистранта, что от митрополита Арефы Кесарие-Каппадокийского остались схолии на сочинения апологета Аристида (стр. 248). Под этим Аристидом следует разуметь отнюдь не христианского апологета, а языческого философа с таким же именем. Во времена Арефы (IX–X в.) сочинения апологета Аристида не были еще и открыты; а за неимением текста не могло быть, конечно, и схолий на него. Ряд своих замечаний проф. Лебедев заключил похвалою магистранту за его ученый труд и пожеланием, чтобы с его легкой руки из воспитанников Московской духовной академии выходило побольше талантливых и трудолюбивых исследователей византийской истории 2 . Второй официальный оппонент, проф. Каптерев, начал речь свою раскрытием того общего положения, что события византийской истории имеют значение не только сами в себе, но и для других церквей филиальных (т. е. происшедших от Константинопольской церкви), так что изучающий позднейшую византийскую историю по необходимости должен исследовать и показать, как отразились те или другие события византийской истории на событиях церквей филиальных, в частности – русской. Поэтому оппонент ожидал встретить в сочинении г. Попова особую главу об отношении императора Льва к истории русской церкви, – главу, наиболее интересную для всякого русского читателя. – Ожидание это имело для себя еще следующие частнейшие основания: 1) В наших древних рукописях очень нередко встречается сочинение, надписанное так: „Василия царя греческого главизны учительны 60 и 6 к сыну своему царю Льву, имуще краегранесие сице: Василие о Христе царь греческый Лву возлюбленному сыну и сцарствующему о добродетели и о учении“ (Тестамент). В некоторых же рукописях помещается только одна третья глава этого сочинения с таким надписанием: „Василия царя греческого наказание к сыну своему Льву премудрому царю – о чести священничестей“. Несомненно, что это сочинение представляло особый интерес для наших предков (на него неоднократно ссылались напр. Посошков и Арсений Мацеевич , – оно издавалось у нас и печатно в 1662 г. и в 1718 г.); а указанная третья глава – о чести священнической – имела и практическую важность для русского церковного управления, почему она особенно часто помещалась в церковно-канонических наших сборниках. |
| В 2Kop. XI, 32 добавляется, что тому же самому способствовали злостные происки областного правителя и Дамасского наместника царя Арефы. Последняя дата – наиболее определенная. От нее именно и надо отправляться. Из четырех властителей с указанным именем нужно видеть в нашем случае четвертого князя Аравии Набатейской (Arabia Nabathaeana) Арафу IV-ro (по этому фамильно-династическому прозванию, а ne nomen proprium) Энея, царствовавшего со времени около 9 года пред р. Хр. до 40 г. по р. Хр. Он был тестем тетрарха Галилеи и Переи Ирода Антипы (4 г. до – 39 г. по р. Хр.). Аравийская принцесса не была счастлива в этом браке и, наконец, убежала к отцу от своего коварного супруга, изменившего ей ради Иродиады (ср. Jos. Flavii Antiqu. XVIII, 5: 1). К этому присоединились еще споры насчет границ Галаада, до крайности обострившие взаимные отношения. Отсюда между родственниками возгорелась война, – вероятно, – в 36 году. На помощь разбитому Антипе Виталлий вынужден был двинуть свои легионы, но после пасхи (15 нисана-19 апреля) 37 года прекратил поход, получив в Иерусалиме на третий день этого праздника весть о смерти († 16 марта) императора Тиберия (Jos. Flavii Antiqu. XVIII, 5: 1, 3). Очевидно, на этот смутный промежуток и упадает получение Дамаска Арефой. Справедливее думать, что это совершилось при помощи дарения или уступки, ибо в случае насильственного захвата Римляне не потерпели бы подобного своеволия и сумели бы защитить свои права, располагая на месте вполне достаточными войсками для успешной борьбы, о которой ровно ничего не слышно. С другой стороны, новому повелителю Рима (Калигуле) было выгодно обеспечить себе спокойствие на отдаленной окраине империи приобретением союзника в том, кто мог быть опасным врагом, причиняющим немалые тревоги. Столь же понятно, что представитель Арефы – в интересах прочного утверждения власти своего принципала в новых его владениях – заискивал пред многочисленным и могущественным контингентом Дамасских евреев, почему охотно вошел в их замыслы против св. |
| 1) Арефа в Дамаске. Этот Арефа, четвертый в числе Набатейских царей (о династии которых см. Е. Schurer-Gesch. d. jud. Volkes по 3 и 4 изд. т. I, стр. 726 сл.) царствовал приблизительно во время от 9 г. до Р. Хр. до 40 г. по Р. Хр.; точная дата неизвестна, но достоверно, а) что он царствовал свыше 47 лет, ибо есть надписи, указывающие на его 48-й год; в) что он умер в промежуток времени между смертью Тиверия, – что привело к окончанию дествий, начатых против него по приказанию этого императора легатом Сирии Вителлием (Ant. XVIII, V, 1, 3), – и срединою царствования Клавдия, когда его преемник Авия оказывается ведущим войну против Изата Адиабенского (около 48 г. по Р. Хр.; Ant. XX, IV, 1). Но Дамаск не принадлежал Набатее и, без сомнения, был под непосредственным римским управлением в гг. 33–34 и 62–63, потому что есть Дамаскинские монеты этих годов с изображениями Тиверия и Нерона, без какого-либо указания на царей местных, как это неизменно бывало в клиентельных государствах. Поэтому Дамаск должен был перейти в руки Арефы уже после 33–34 гг., если бы это достигнуто было силой, то империя едва ли бы позволила Набатейской линии царствовать беспрепятственно до 106 г.; а если путем дарения, то таким дарителем был, конечно, не Тиверий, о раздоре которого с Арефой только что было упомянуто, но Калигула, который, – не в пример Тиверию (см. ниже случай с Иродом Филиппом), – поощрял зависимые царства на Востоке. [В таком случае умолчание Тацита может быть объяснено тем, что в «Анналах» есть пропуск касательно царствования Калигулы.] Тогда бегство Апостола Павла от областного правителя Дамаска Арефы не могло быть раньше середины 37 г.; во всяком случае, не раньше 34 года. 2) Царствование и смерть Ирода Агриппы I. Тетрархия Ирода Филиппа ( Лк. 3:1 ) была после его смерти, около 33–34 гг., присоединена Тиверием к провинции Сирии, но, немного дней спустя после восшествия на престол Калигулы (16 марта 37 г.) была передана, вместе с титулом царя, Ироду Агриппе (сыну Аристовула и внуку Ирода В.), который жил тогда в Риме; к этой территории была прибавлена тетрархия Антипы в 39–40 гг., Иудея, Самария, и Авилинея при вступлении на престол Клавдия, в начале 41г. |
| У Евсевия (Hist. eccl., 4:29, 6) находим еще такое замечание о Татиане: «говорят также, что он осмелился выразить другими словами ( μεταφρσαι) некоторые изречения Апостола, чтобы исправить образ выражения ( τν τη ς φρσεως σνταξιν)». Th. Zahn хочет видеть в этих словах Евсевия указание на перевод Посланий Апостола Павла с Греческого на Сирийский язык, но такое понимание едва ли соответствует тону замечания церковного историка. Вероятнее предположить, что Татиан в разных своих произведениях, стараясь найти в Посланиях Апостола Павла подтверждение для своих мыслей, допускал перетолкования его слов посредством изменения конструкции речи Апостола, но Евсевий говорит об этом со слов других. Богословское учение Татиана не могло оказать какого-нибудь влияния на христиан Греко-Римского мира: здесь его провозгласили еретиком, и этим, конечно, определилось и подозрительное отношение к его произведениям. Совершенно иная оценка его деятельности была произведена на Востоке, на родине Татиана. Там не могла иметь значения его Речь с протестом против Эллинизма и хронологическими вычислениями – для Сирийцев важен был Диатессарон и та миссионерская деятельность, для которой это произведение было так необходимо и которая в свою очередь содействовала его широкому распространению и надолго утвердила его употребление в восточно-Сирийских областях. В то же время аскетические взгляды Татиана продолжали иметь силу в Сирийской Церкви, пока богословские споры, занесенные из Греции, и политические влияния не придали жизни Восточной Церкви совершенно нового отпечатка. IV. Афинагор философ В Парижском кодексе (914-го года) архиепископа Арефы Кесарийского (Cod. Paris. 451) помещены два произведения Афинского философа Афинагора ( θηναγρου θηναου φιλοσφου χριστιανου ): а) «прошение о христианах» πρεσβεα περì χριστιανω ν (supplicatio s. legatio pro Christianis) и б) «О воскресении мертвых» – περì ναστσεως νεκρω ν (de ressurectione mortuorum). Известный издатель произведений апологетов Отто полагал (Corpus apolog. christ, vol. VII.lenae, 1857, p. XIII), что надпись, говорящая о принадлежности этих сочинений философу Афинагору, сделана позднейшею рукою – XI века; но более точные исследования показали, что она происходит несомненно от руки переписчика ее – Ваана (Gebhardt в Text, und Unters. I, 3, 1883, S. 183 ff), или же архиепископа Арефы – в том и другом случае значение ее исторической достоверности повышается; Ваан надписывал на основании бывших у него рукописей, а ученый архиепископ Арефа – на основании предварительного изучения вопроса об авторе произведений. IV. 1. «Прошение о Христианах»: время происхождения и содержание Апологии |
|
|
