| Там же. С. 406, 407. См.: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т.2, М., 1949. С. 763-764. См. об этом: Гуминский В. Открытие мира, или путешествия и странники. М., 1987. С.124-141. Иеромонах Антоний (Святогорец) в «Жизнеописании афонских подвижников благочестия XIX века» (Джорданвилль. 1988) ссылается на «Сказание» как на один из главных источников своей книги и открывает ее «Похвальным словом Святогорскому монашеству инока Парфения». См.: Антоний (Святогорец), иером. Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. М.,1994. C.5-10. Григорьев Аполлон. Эстетика и критика. М., 1980. С. 112. Там же. С. 151. Григорьев Аполлон. Письма. М., 1999 (серия «Литературные памятники») С. 109, 110. Все цитаты из писем А. А. Григорьева приводятся в дальнейшем по этому изданию в тексте. См.: Путешествия русских людей в чужие земли. СПб., 1837. Григорьев Аполлон. Эстетика и критика. С. 152. Вероятно, это произошло при личном знакомстве А. А. Григорьева с А. В. Дружининым, когда последний в мае-начале июня 1856 г. гостил у В. П. Боткина на подмосковной даче в Кунцеве. Григорьев неоднократно появлялся на даче, где велись «глубокомысленные беседы» с «водкой». Темы бесед, в одной из которых 18 мая принял участие Л. Н. Толстой, Дружинин зафиксировал в своем дневнике 30 мая: «Сила воли. Деизм, атеизм и православие. Нюхание высокого» (Дружинин А. В. Повести. Дневник. М., 1986. С. 393). Дружинин А. В. Литературная критика. М., 1985. С. 278. Григорьев Аполлон. Эстетика и критика. С. 151, 225. Библиотека для чтения. 1860. Т. 160. Литературная летопись. С. 7, 8. Цит. по: Переписка И. С. Тургенева. М., 1986. Т. 2. С. 93. Там же. С. 95 . См. подр.: Гуминский В. М. «Сказание» инока Парфения и русская литература//Парфений (Агеев), инок. Странствия по Афону и Святой Земле. М., 2008. С.239-271. . Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем в 17 ТТ. Т. VI. С.51. Виктор Гуминский http://www.voskres.ru/bratstvo/guminskiy1.htm Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. |
| 4 . Я снова с радостью обратился к ним. – А ты как думаешь? – спросил я Тригеция. – Я, как человек военный, высказываюсь в пользу порядка, – отвечал он, – но испытываю при этом некоторое сомнение и желаю подвергнуть столь важный предмет самому тщательному обсуждению. – В пользу порядка, – говорю я, – высказалась и та сторона, а то, что ты находишься в состоянии сомнения, это, полагаю, общее у тебя и с Лиценцием, и со мной самим. – Вовсе нет, – возразил Лиценций, – я в этой мысли убежден твердо. Зачем бы я стал колебаться разрушить ту стену, о которой ты упомянул, прежде чем она поднимется совершенно? ибо отвратить меня от философии может не столько поэзия, сколько неуверенность в возможности открытия истины. Тогда Тригеций торжественно провозгласил: – Каково? Наш Лиценций уже не академик! а ведь обыкновенно он защищает их с особой ревностью! – Оставь это, пожалуйста, в данную минуту, – отвечал тот, – пусть подобного рода хитрости и уловки не отклоняют и не отрывают меня от какого-либо божественного предмета, который начал представляться моей мысли и к которому я с жадностью стремлюсь. Тогда я, чувствуя, как радость переполняет меня, с восхищением продекламировал стих из «Энеиды»: Так отец богов, так всевышний аполлон Да совершит; клади начало. Ибо он сам, дающий в настоящее время предзнаменование и проникающий в наши души, он сам и доведет, если только пойдем туда, куда он велит идти. Но всевышний Аполлон – это не тот аполлон, который в пещерах, на горах, в рощах, возбужденный чадом воскурений и гибелью приносимых в жертву животных, овладевает душами исступленных, а Аполлон совершенно другой, справедливо называемый всевышним, а сказать без обиняков – сама истина. Прорицатели же ее – все, кто может быть мудрым. Итак, Лиценций, обнадеженные благочестием своего богопочитания, отправимся в путь, и своими стопами затопчем пагубный огонь смрадных страстей. – Спрашивай же, прошу тебя, – сказал он, – если только я в состоянии буду это нечто великое объяснить, пользуясь и твоими, и своими словами. |
| На востоке богиня луны была олицетворением производительного начала природы, и культ её иногда, как это было в Малой Азии, сопровождался страстными, фанатическими оргиями. Некоторые черты богини «матери бытия» сохранились и в греческой Артемиде, но тип чисто гелленской, олимпийской Артемиды – иной и более поэтичный и утонченный, как и тип Аполлона далеко не тождествен с восточными богами света и солнца. Артемида, как и Аполлон, богиня и растительности, и животного царства; когда она гневается, животные умирают. Она богиня весны, как и её брат (’ Yμνια – от μνος, богиня весны и песен); имя её также привязано и к мифу о гипорбореях; она посылает, как и Аполлон, голод и, как он, убивает, карает смертью: та же мысль о двойственной силе света. В некоторых местностях она покровительница рождения, какой была богиня луны и у других народов. Таковы типы Артемиды таврической, символом которой был вол, ефесской, о которой говорится в книге Деяний 1773 и о которой мы уже упоминали, персидской, которая сходна с Анаитой. Но чисто греческий тип её – другой 1774 : это «богиня ловитв златострелая» 1775 ( γροτρα), как называлась она в Аттике, т. е. охотница 1776 . Таинственная богиня ночного света, изображающаяся с факелом, стала богиней росы, леса, гор и скал с их обитателями, жизнь которых начинается с наступлением мрака и ночи, а в нравственной своей стороне – представительницей тихой, идиллической жизни в лесах и горах, чуждой обычного людского шума и страстности. Поэтический облик ночного светила, бледного но чистого и прекрасного, вызывающего на тихие и мирные думы, перенесенный на Артемиду, создал из неё богиню деву, прекрасную ( καλλστη) и чистую ( γν), 1777 которая летает по горам и долам, окруженная нимфами и харитами (олицетворением грации и стыдливости), но бежит от нескромных взоров и хочет жить уединенно в тихом и мирном веселье. Она покровительствует по преимуществу девам и детям, еще чуждым страстей и непорочным. С её именем соединено представление о безмятежных радостях жизни и скромных удовольствиях. Это очевидно другая сторона той жизни, которую олицетворяет собой брат её Аполлон, как ночь есть обратная сторона дневной жизни. Аполлон тип жизни цветущей, деятельной, страстной, тип ума, обращенного на деятельную жизнь; Артемида тип жизни сосредоточенной в себе, чувства мирного и в себе заключенного, тип сравнительно с первым бледный, но в высшей степени привлекательный. Изображалась эта богиня в образе девы то с факелом, то с лирой в руках, окруженная нимфами, а иногда с ослиной самкой, которая ее сопровождает, или несет на себе, иногда же в виде охотницы с собакой. Выражение её лица всегда скромно. С нею часто смешивалась близкая к ней по значению Геката, несомненно богиня луны и одна из форм того же типа 1778 . |
| —170— щение совершалось при определенных обрядах водою, кровью, даже человеческою кровью. Полагают, что в древности в жертву Аполлону левкатейскому, которая приносилась за весь народ, сбрасывали со скалы в море преступного человека. С этим ставят в связь предание о Сафо будто бы бросившейся со скалы в море. 2240 Своеобразным и загадочным способом очищения от убийства является μασχαλισμς. Это слово происходит от μασχλη – подмышка и обозначает собою действие состоявшее в том, что убийца отрезывал убитому оконечности рук и ног и клал их под подмышки. Этим актом убийца надеялся избежать преследования. Так по Эсхилу и Софоклу был μασχαλσθη Агамемнон (Хоэф. 439; Электра 445). Трудно понять смысл этого ужасного акта. Роде пытается поставить его в связь с культом предков. При погребении убитого в могилу его втыкали копье. Этим выражалось, что родственники принимают на себя обязанность отомстить убийце, но древнейший и прямой смысл мог быть тот, что копье давалось убитому, чтобы он сам поразил убийцу. Теперь, если у его тела будут отрезаны руки и ноги, ему нечем будет схватить копье. Убийца окажется в безопасности. 2241 Развившееся нравственное сознание поднялось до мысли, что в очищении нуждается не только преступное пролитие, но и всякое пролитие крови. Это выразилось в мифе об Аполлоне и в его культе. Аполлон поразил пифона – дракона, жившего в Дельфах. Пифон олицетворял собою темное, злое начало, но однако совершенное убийство и притом убийство в борьбе Аполлон должен был искупить продолжительными покаянными подвигами. Некоторые ставят с этим в связь пребывание Аполлона в услужении у Адмета. Аполлон получил очищение в своей дельфийской лавровой роще. Через каждые девять лет в Дельфах праздновался праздник венков, на котором воспроизводилась в драматической форме борьба Аполлона с пифоном. Мальчик, изображавший Аполлона, после того как убивал пифона, должен был бежать в свя- —171— щенную рощу, где его очищал, так сказать, сам Аполлон и где его голову увенчивали лавровым венком. 2242 |
| Возлюбил Аполлон некую нимфу Корониду и блудодействовал с нею, и она стала беременною. Но она однажды прелюбодействовала и с неким фессалоникийским юношею Исхидисом. Видел сие ворон и возвестил Аполлону; был же в то время ворон не черным, а белым. Аполлон возъярился, убил стрелою девицу, но тотчас раскаялся, разгневался на ворона и сделал его черным, а голос его превратил в знамение злой вести. Разрезав чрево убитой своей любовницы, он вынул оттуда младенца и назвал его Асклипием, и отдал его в учение врачу Хирону. Об этом Хироне есть следующая повесть. Сатурн прелюбодействовал с дочерью Океана Филлирою, и его застала на месте преступления жена его Опис. Превратившись в коня, Сатурн тотчас убежал. Филлира зачала и родила младенца, который до пояса был человеком, а прочая часть его тела была как у коня. Он вырос в пустынях и постиг знание всяких трав и цветов, то есть заключающейся в них силы, и таким образом сделался искусным врачом. У этого то Хирона и учился Асклипий; хорошо ознакомившись с врачебным искусством, он воскресил своим врачевством двух мертвецов. За это разгневался на него бог Дий и убил его молниею. Аполлон, мстя за своего сына, обратил свой гнев на циклопов, кователей молний, и поразал многих из них. Тогда Дий лишил Аполлона божеской чести. Но так как не было другого, кто мог бы возить по небу солнце, то собравшиеся все боги упрашивали Дия, чтобы он простил Аполлона и повелел опять ему быть в своем чине. Дий сотворил по их просьбе. Вспомним, наконец, еще об одной нечистоте прескверного языческого бога Дия. Дий, по лжесловесию еллинскому, восседая на небесах, увидел на земле прекрасного отрока, по имени Ганимеда, который был сыном троянского царя Троиса, и уязвился на него преестественною похотью, и повелел орлу своему похитить его и на крыльях вознести его на воздух к нему. Насиловав его, Дий поставил его служить себе на небе, сделав его чашником. Прежде эту должность занимала девица, именуемая Геба, о которой повествуется следующее. Когда Аполлон готовил в доме отца своего пир мачехе своей Юноне, то между прочими снедями представил ей и полевой салат. Его она много ела, предпочитая это кушанье всем другим снедям, и от этого салата зачала во чреве и родила девицу Гебу. Гебу Дий не считал своею дочерью, так как она не от него была рождена, но, однако, ради красоты лица ее он приставил ее своею чашницею и сделал богинею юности. Когда же он однажды вместе с другими богами шел в Ефиопию на какой-то пир и Геба несла чаши, то она поскользнулась с одной горы и стремглав пала, и открылась нагота ее пред очами богов. Дий за это вознегодовал на нее и отстранил ее от службы ее, а на ее место поставил отрока Ганимеда. Впрочем, потом, когда Геркулес был причислен к богам, Дий дал ему в жены богиню Гебу. |
| Часто после того царь бродил по лесам и лугам и стал ревностным чтителем бога лесов и полей, Пана. Но так как и прежде Мидас не далек был разумом, то и еще раз, благодаря своему неразумию, получил от бога неприятный подарок, с которым не разлучался уже до самой смерти. Однажды бог Пан, разыгрывавший перед нимфами своими веселые песни, дерзнул состязаться в музыке с Аполлоном. Тмол, бог горы, избранный обоими соперниками судей, сел на своем почетном месте, и вокруг него собрались нимфы и другие божества той местности, а так же и царь Мидас. Начал бог Пан играть на своей флейте, и Мидас с наслаждением внимал его варварским звукам. Потом выступил соперник Пана, бог Аполлон, увенчанный парнасским лавром. В левой руке держал он блиставшую слоновой костью и драгоценными камнями четырехструнную кифару, а в правой – плектрон 22 . Искусною рукою так дивно забряцал Аполлон по струнам своей кифары, что Тмол, очарованный сладкими ее звуками, не задумался провозгласить за ним победу, и все слушатели и слушательницы согласились с этим приговором. Один Мидас не одобрил судью и назвал его несправедливым. Разгневался бог Аполлон на неразумное слово царя и не хотел он допустить, чтобы глупые уши Мидаса имели вид ушей человека. Поэтому, Аполлон вытянул уши Мидаса, покрыл их серой шерстью, дал им гибкость и удобоподвижность, – и навсегда на человеческом теле Мидаса остались ослиные уши. Устыдился царь Мидас нового своего украшения и бережно прикрыл свои длинные уши пурпурною чалмою. Лишь от одного слуги своего, стригшего ему волосы и бороду, не мог он скрыть своего уродства; но и этому слуге строго запретил царь разглашать тайну. Однако болтливый брадобрей не мог сохранить эту тяжелую тайну и, не осмеливаясь сообщить ее людям, удалился он к соседней реке, выкопал в земле ямку, шепнул в нее: «У царя Мидаса ослиные уши», и снова бережно закрыл ямку. Немного прошло времени, как в том месте, где погребена была тайна царя Мидаса, разросся густой камыш, и при каждом дуновении ветра одна тростинка шептала другой: «У царя Мидаса ослиные уши». |
| Взаимоотношения человека или общества с богами классического пантеона были многообразными, так же как многообразен был и божественный мир. Хотя весь Олимпийский пантеон имел общегреч. религ. значение, были места особого почитания тех или иных богов - города, святилища, храмы, оракулы. Их история не раз свидетельствовала о том, как местный культ вырастал до общегреческого. Так, Гера особенно почиталась в Аргосе (ср. древнейшее зооморфное изображение в виде коровы и обычное у Гомера «Гера с коровьими глазами» - βοπις); Артемида - в Бравроне (также в зооморфном виде - как медведица); Афина - в Афинах (древнейшие ипостаси - сова и змея (Orph. Hymn. XXXII 11), огромная змея почиталась в храме Афины на Акрополе ( Herod. Hist. VIII 41)); Зевс - в Олимпии (Элида); Аполлон - в Дельфах и на Делосе; Деметра и Кора - в Элевсине (близ Афин). Основание святилищ и храмов общегреч. богам было, судя по всему, делом достаточно сложным: в 1-м гомеровском гимне рассказывается, как Аполлон убил дракона и выстроил себе у подножия Парнаса храм, как его обманула нимфа Тельфуса, не желавшая уступать свое место, как Аполлон в отместку уничтожил источник Тельфусы и рядом соорудил себе жертвенник, а затем заставил пристать в Крисейский зал. корабль с Крита и как бывш. критяне стали стражами и жрецами Дельфийского храма (Hymn. Homer. I 38-115, 210-366). Один раз упрочившись, божество начинает почитаться во множестве мест. Тот же Аполлон имел знаменитые святилища на Делосе (место его рождения), в М. Азии (Кларос, Дидимы, Колофон), в Италии (Кумы). Славился храм Зевса в Олимпии, где он почитался как общегреч. верховное божество. Однако более древними были местные культы Зевса Пеласгического с оракулом в Додоне (Эпир, Сев. Греция ( Idem. Il. XVI 233 сл.)), Зевса Ликейского в Аркадии, Зевса Лафистийского в Беотии и Фессалии и один из древнейших - Зевса Критского (как архаическое природное божество он на Крите рождается и умирает). Афина имела на Акрополе прославленный храм Парфенон. Древнейшие места ее почитания были в Беотии (близ оз. Копаида), в Фессалии (в Итоне), в Коринфе. |
| 710 Рек, – и далеко назад Менетид отступил, избегая Гнева могущего бога, стрелами разящего Феба. Гектор же в Скейских воротах удерживал пышущих коней: Думал, сражаться ль ему, устремившися к воинствам снова, Или своим ратоборцам в стенах повелеть собираться? 715 В сих колебавшемусь думах, предстал Аполлон Приамиду, Образ цветущий приявши младого, могучего мужа, Храброго Азия, Гектора, коней смирителя, дяди, Брата родного Гекубы, отважного сына Димаса, Жившего в тучной фригийской земле, при водах Сангария; 720 Образ приявши его, провещал Аполлон дальновержец: “Битву оставил ты, Гектор? Поступок тебя не достоин! Если б, сколь слаб пред тобою, столько могуществен был я, Скоро б раскаялся ты, что кровавую битву оставил! Вспять обратись, напусти на Патрокла коней быстролетных; 725 Может быть, славу победы тебе Аполлон уготовал!” Рек – и вновь обратился бессмертный к борьбе человеков. И немедленно Гектор велел Кебриону вознице Коней бичом на сражение гнать. Аполлон же отшедший В множестве ратных сокрылся, – и там меж ахеян воздвигнул 730 Страшную смуту, троянам и Гектору славу даруя. Гектор ахеян других оставлял, никого не сражая; Он на Патрокла летел, устремляя коней звуконогих. В встречу ему и Патрокл соскочил с колесницы на землю; Шуйцей держал он копье, а десницею камень подхитил, 735 Мрамор лоснистый, зубристый, всю мощную руку занявший; Бросил его упершись, – и летел он не долго до мужа; Послан не тщетно из рук: поразил Кебриона возницу, Сына Приама побочного, дерзко гонящего бурных Гектора коней: в чело поразил его камень жестокий; 740 Брови сорвала громада; ни крепкий не снес ее череп; Кость раздробила; кровавые очи на пыльную землю Пали к его же ногам; и стремглав, водолазу подобно, Сам он упал с колесницы, и жизнь оставила кости. Горько над ним издеваясь, воскликнул Патрокл конеборец: 745 “Как человек сей легок! Удивительно быстро ныряет! Если бы он находился и на море, рыбой обильном, Многих бы мог удовольствовать, устриц ища, для которых Прядал бы он с корабля, несмотря, что и море сердито. |
| Долго молодой инок не отвечал ни слова. Наконец, уступая искреннему участию, рассказал, что с ним было и какой ответ дал ему старец. Аполлон утешал его, увещевал и умолял хотя на один день остаться ещё в келлии: может быть, Господь пошлет Свою благодать к умилению его души. Инок повиновался. Тогда Аполлон пошел к старцу, который был так строг, и, остановясь перед дверьми его келлии, молил Господа, чтобы он на краткое время наслал на старца то искушение, каким объято сердце молодого инока. Едва кончил он молитву, как видит, что старец вышел из своей келлии, пошел потом опять в нее и после вышел снова, и, не могши стоять на одном месте, бегал туда и сюда, как помешанный, и наконец пошел по той дороге, по которой ушел от него молодой пустынник. Аполлон понял, что Бог услышал его молитву: «Отче! куда ты идешь так скоро, сказал Аполлон старцу, выходя ему навстречу, иль ты забыл преклонность своих лет, что бежишь, как дитя? Старец не говорил ни слова. Возвратись, старец, в свою келлию и узнай свою немощь. По твоим подвигам тебе надлежало бы стоять выше всех искушений врага. Но вот он пустил в тебя одну стрелу, и ты не имеешь сил выдержать нападения даже на один день. Бог попустил сие для того, чтобы ты своим опытом научился, как нужно быть снисходительным к немощам других. Один пустынник, обуреваемый искушением, пришел к тебе за советом, наставлением и утешением; ты своими словами довел его до отчаяния, так что он мог погубить свою душу. Враг не стал бы нападать на него так сильно, как и на тебя, если бы не завидовал доброй жизни и не предвидел больших успехов впереди. Да послужит это тебе уроком быть снисходительным к искушаемым. Не увеличивай их скорби своими упреками, которые могут довести до отчаяния. Следуй слову Премудрого: избави ведомыя на смерть и искупи убиваемых ( Притч. 24, 11 ). Подражай примеру Спасителя, о Котором сказано: трости сокрушенны не преломит и льна внемшася не угасит ( Мф. 12,20 ). Если Господь по Своей благости не подкрепит нас в борьбе с искушением, никто не может выдержать нападений врага и угасить пламень вожделений плоти, находящий обильную пищу в нашей растленной природе. |
| Адмет не понимал ее упорства, однако с грустью разрешил поступить по-своему, но тут их прервали. Во дворец прибыл гость — слепой старик, оказавшийся Тиресием, жрецом Аполлона Дельфийского. Адмет и Алкеста в волнении поспешили во двор, чтобы его принять. Когда они к нему приблизились, он воззвал громким голосом: «Я принес весть в дом Адмета, царя фессалийского. Мне надо поскорее передать ее и вернуться туда, откуда я пришел. По воле Юпитера Аполлон должен прожить на земле среди людей в образе человека один год. И Аполлон решил прожить его здесь, пастухом у Адмета. Вот я и сообщил свою весть». Адмет, выступив вперед, спросил: «Ты хочешь сказать, благородный Тиресий, что Аполлон будет здесь среди нас каждый день, каждый божий день? „За воротами стоят пять пастухов! — прокричал Тиресий. — Один из них Аполлон. Назначь им, что делать, поступай с ними по справедливости и больше не задавай вопросов, потому что мне нечего тебе ответить“. С этими словами он, не выказывая пастухам никакого почтения, позвал их во дворец, а сам отправился в путь. Пятеро неторопливо вошли во двор, они ничем не отличались от других пастухов, все были в пыли от долгой дороги и очень смущены, что их так пристально разглядывают. Царь Адмет сперва не мог вымолвить ни слова, но потом все же произнес: „Добро пожаловать“ — и распорядился, чтобы им дали ночлег и накормили. Весь остаток дня жители Фер провели молча. Они знали, что их стране оказана великая честь, однако людям нелегко одновременно и радоваться и недоумевать. Вечером, когда на небе зажглись первые звезды, Алкеста выскользнула из дворца и подошла к костру, у которого сидели пастухи. Она встала неподалеку от огня и стала молить Аполлона не таиться под чужой личиной, как это любят делать боги, а открыть свое лицо и дать ей ответ на те вопросы, от которых зависит вся ее жизнь. Молилась она долго. Изумленные пастухи поначалу почтительно слушали, потом, ворча, стали передавать друг другу мех с вином; один из них даже заснул и начал храпеть. Наконец самый низенький отер рот рукой и сказал: «Царевна, если среди нас и есть бог, я не знаю, кто он. |
|
|
