Можно сказать, что искусство " первого плана " роднит современную эстетику с эстетикой античной, однако утратой перспективы сходство и ограничивается. Причём античность перспективу как раз искала, и искала настойчиво: согласно легенде, состязание Апеллеса и Перейка породило перспективу (Перейк провёл на стене дома Апеллеса красную линию, показывая, что он здесь был, а Апеллес провел параллельно коричневую линию, зрительно удалённую от красной, показывая, что его в доме не было), но стараниями десятков кружков и школ XX века открытие Апеллеса признали никчёмным. Перспектива более не нужна – куда ещё стремиться обществу, когда всё уже есть сейчас? Искусство западного мира ушло от проблемы протяжённости бытия, от онтологии пространства; тем самым оно ушло от образа, который создавался и ткался внутри среды и вопреки среде. Античность, а вслед за ней всё развитие изобразительного искусства, шла от знака к образу; современное искусство Запада вернулось к знаку, не знающему сомнений и референций, к тому знаку, который отменяет иерархию образа. 3. Предмет первого плана – обратная перспектива – прямая перспектива – возвращение к первому плану; эта динамика показывает эволюцию западной культуры в целом. Если перспектива – отражение иерархии ценностей, то современная эстетика низвела иерархию до простейшей схемы, вероятно, оставив лишь наиболее важное. Если перспектива – это метафора истории, то современное искусство остановило историю, утверждая, что достигнуто акме развития. Несмотря на то, что современная эстетика осведомлена о сложности мира, приоритетом объявлено упрощение. Разумеется, упрощение мнимое; это лишь игра в ювенильность: человечеству не дано вернуть детство, а показная юность – всего лишь замаскированное старение. Развитие науки и усложнение знаний происходило параллельно с упрощением искусства, одновременно с тем, что пространство вокруг образа сжималось, и, наконец, сплющилось. Историку искусства может быть обидно, но это факт: от многовековой традиции усложнения отказались ради спонтанной простоты; тщательно " приготовленное " " сырое " стало результатом поэтапного возврата к витальному язычеству.

http://religare.ru/2_101438.html

В немецком издании «Passagenwerk» Беньямина во фрагменте 7а можно прочитать следующую фразу:«…как линия, разделенная разрезом Аполлона [nach dem apoll(i)nischen Schnitt] испытывает свое разделение вовне самой себя». Эта фраза бессмысленна, поскольку «разрез Аполлона» не встречается нигде, ни в греческой мифологии, ни где–либо еще. Разумеется, дело здесь в ошибочном прочтении apellnischen Schnitt (вставка i ничем не обоснована), «разрез Апеллеса». Вы, возможно, помните рассказываемую Плинием историю состязания между Апеллесом и Протогеном. Античная традиция полна историями поединков между художниками (X, которому удается обмануть птиц, слетевшихся клевать нарисованный им виноград, и Y, обманывающий первого художника, нарисовав покрывало, которое тот безуспешно пытается поднять, и т. д.). Но в данном состязании речь идет об одной–единственной линии. Протоген чертит линию, настолько тонкую, что она кажется невозможной для кисти смертного. Но Апеллес своей кистью делит линию соперника посередине при помощи еще более тонкой линии. В этом смысле мессианический афоризм является разрезом Апеллеса; у него нет собственного объекта, он делит разделения, уже прочерченные законом. Таким образом, подмножество «иудеи» расщепляется на «иудеев проявленных», то есть по плоти (loudaios… еп tophanero еп sarki), и «тайных иудеев», то есть по дыханию (еп to crypto loudaios… enpneumati, Рим. 2:28–29). To же самое относится (хотя Павел и не говорит этого прямо) к не иудеям. Это означает, что «не тот (истинный) иудей, кто таков в проявленности, и не то (истинное) обрезание, что проявлено в плоти». Подвергнутое Апеллесову разрезу, номистическое разбиение иудеи/не иудеи перестает быть ясным и исчерпывающим, поскольку отныне есть иудеи, которые не суть иудеи и не иудеи, которые не суть не иудеи. Павел говорит это со всей определенностью: «не все, которые от Израиля, те Израиль» — и чуть ниже, цитируя Осию: «назову не Мой народ народом Моим» (Там же, 9:25). Это означает, что мессианическое разделение привносит в великое номистическое разделение народов остаток — что иудеи и не иудеи конститутивно суть «не все» .

http://predanie.ru/book/219985-ostavshee...

Опять и опять прошу тебя, читатель, потерпеть и поучиться тому, чему и я научился терпением; и однако прежде чем я раскрою драконов облик, и вкратце изложу мнение Оригена о воскресении (потому что, если ты не увидишь яда, то не будешь в состоянии узнать сильного противоядия), тщательно заметь и внимательно посчитай вот что: девять раз называя воскресение тела, он ни разу не сказал плоти: у тебя должно возникнуть подозрение, что он нарочито обходил это выражение. Ориген в очень многих местах, и преимущественно в четвертой книге о воскресении, и в изложении первого псалма и в Строматах говорит, что в церкви держится заблуждение двоякого рода – наше и еретическое,– «что мы, простецы и плотолюбцы (pliilosarcas), говорим, что в последний день воскреснут те же кости и кровь и плоть, то есть лицо и члены и остов всего тела, для того, то есть, чтобы ногами ходить, работать руками, видеть глазами, ушами слышать, носить ненасытное чрево и желудок, переваривающий пищу; а из этого следует, что мы, верующие этому, говорим, что нам нужно будет и есть, и пить, и извергать испражнения, испускать влагу, жениться, родить детей. Ибо зачем родотворные члены, если не будет брака? зачем зубы, если не нужно будет жевать пищу? зачем чрево и пища, если, по апостолу, и то и эта упразднятся, как и еще взывает он: плоть и кровь царствия Божия не наследуют, ниже тление нетления?» ( 1Кор. 15:50 ) Это, утверждает он, говорим мы, наивные и простаки. «А еретики, в числе которых находятся Маркион, Апеллес, Валентин, Манес – имя безумия 6 – совершенно отрицают воскресение и плоти и тела и спасение усвояют только душе и (утверждают, что) напрасно мы говорим, что мы воскреснем по подобию Господа, когда и сам Господь воскрес в призраке, и не только воскресение Его, но и самое рождение τ δοκεν, т.е. более мысленно казалось, чем было 7 . А ему (говорит он) не нравится ни то, ни другое мнение и он бежит как от наших плотей, так и от призраков еретиков, потому что то и другое – противоположные крайности, когда одни хотят быть тем же, чем были, а другие совершенно отрицают воскресение тел.

http://azbyka.ru/otechnik/Ieronim_Strido...

Разумеется, безупречное знание анатомии и огромный интерес к ней – это один из несомненных признаков культуры Возрождения. Не случайно был младшим (он родился в 1514 году), но все же современником Буонарроти основоположник современной анатомии Андрэ Везалий, человек, во многом похожий на Микеланджело и по силе воли, и по типу своей религиозности, перед каждым рассечением трупа горячо просивший у Бога прощения за то, что искал в смерти тайну жизни. Однако анатомию блестяще знали и античные мастера. Что же касается того, что мрамор под резцом Микеланджело оживал и статуи казались живыми, то на npuhцune ars celat arte sua (дocлobho: «искусство скрывается в самом себе»), что означает, что настоящее произведение искусства должно быть таким, чтобы зритель непременно принял картину за открытое окно, в котором стоит живой человек, основана вся позднеантичная (эллинистическая и римская) эстетика. Овидий рассказывает о том, что статуя, которую изваял Пигмалион, казалась до такой степени живой, что сам художник поверил в это и стал обращаться с ней словно с живой девушкой, а Плиний Старший сообщает о том, что Зевксид мог так нарисовать кисть винограда, что птицы слетались к доске. Наконец, Апеллес, как сообщает тот же Плиний, нарисовал коня под Александром так живо, что подведенный к картине настоящий конь заржал, решив, что видит живого коня. Заслуга Микеланджело заключается вовсе не в том, что он вернулся к этому принципу, а в том, сколько страсти и порыва, сколько бури, боли и силы вложил он в свои произведения – Io coll’arco. Michelangelo («Я – с луком. Микеланджело»). Микеланджело, художник, скульптор, архитектор и поэт, придал искусству невиданный прежде динамизм и научился изображать то, что на самом деле изобразить невозможно, – горение человеческой души и вообще всё то, что невидимо и нематериально. Именно по этой причине среди того, что осталось после Микеланджело, так много незаконченного – non-finito, как говорят историки искусства. «Позднее Возрождение, – прекрасно писал по этому поводу Л. Баткин, – это сплошная попытка перепрыгнуть через себя и выразить больше, чем это вообще возможно». «О, если бы бессмертье красоты я мог делами выразить», – восклицает в одном из сонетов Микеланджело. Читая его стихи, осознаешь, что свою задачу мастер видит совсем не в том, чтобы воспроизвести природу, как стремились к тому античные художники. Он всеми силами стремится превзойти её, выйти за её пределы, прорваться сквозь все возможные границы и оболочки – навстречу Богу и Его невыразимому присутствию в мире вокруг нас.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=100...

Насколько поверхностно и неграмотно такое понимание, очевидно для каждого человека, знакомого с трудами Квинта Септимия Флоренса Тертуллиана (ок. 160 – после 220). Сын карфагенского сотника получил разностороннее образование. Его работы показывают обстоятельное знакомство с философией, историей, римским правом, поэзией, медициной. Он блестяще владел логикой. В апологии христианства в борьбе с представителями язычества и еретиками он умело пользовался доводами разума. Так, в трактате «О плоти Христа» Тертуллиан пишет: «Чтобы отвергнуть плоть Христа, Маркион отрицал Его рождение; или, чтобы отвергнуть рождение, отверг и плоть, – для того, разумеется, чтобы они не свидетельствовали взаимно в пользу друг друга: ибо нет рождения без плоти и нет плоти без рождения. Хотя сам он мог бы по своему еретическому своеволию либо отвергнуть рождение, допустив плоть (как Апеллес, его ученик, впоследствии покинувший его), либо, признав и плоть и рождение, иначе их истолковать (как соученик Апеллеса и тоже отступник Валентин). Впрочем, тот, кто утверждал, что плоть Христа мнима, равно мог выдать и рождение Его за нечто призрачное, – а тем самым и зачатие, и тягость, и роды Девы, и все события Его детства приравнялись бы к мнимости. Всем этим были бы введены в заблуждение те же глаза и те же чувства, которые обмануло ложное мнение о плоти». Приведенное выше высказывание: «Достойно веры, ибо нелепо», – направлено против претензий языческого эллинского любомудрия на постижение Истины. Она дается нам в Божественном Откровении и может быть воспринята только живой верой: «Что сходного между философом и христианином, учеником Греции и учеником Неба, между домогающимся славы и ищущим спасения, между мудрецом на словах и мудрецом на деле, между строителем и разрушителем, между другом заблуждения и врагом его, подделывателем истины и верным толкователем ее, между вором ее и стражем ее?» (Апология. 46). Чтобы острее выразить свою главную мысль, Тертуллиан вполне законно прибегает порой к формулировкам, которые в силу своей остроты могут показаться парадоксальными: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно» (О плоти Христа.

http://azbyka.ru/otechnik/novonachalnym/...

§ XCVII. О справедливости Бога    Восхищаюсь хиосским софистом, имя которому Феокрит. После кончины Александра он, высмеивая необоснованные мнения людей о богах, сказал гражданам: «Будьте спокойны, о мужи, пока видите богов умирающими раньше людей». Почитающий и берущий в спутники видимых богов и нахлынувшую толпу таких тварей гораздо несчастнее этих самых демонов. Про Бога никак нельзя сказать, что Он, подобно демонам, несправедлив. Напротив, Он справедлив в высшей степени, и нет другого способа уподобиться Ему, как самому стать справедливым.     Ремесленный народ, в путь отправляйтесь все!     Корзинками вы чтите страшную на вид     Богиню-мастерицу, Зевса дочь,    глупые мастера, работающие с камнем и поклоняющиеся камню. § XCVIII. Бог – Создатель одушевленной статуи    Пусть явится ваш Фидий или Поликлет, и Пракситель, и Апеллес, и все занимающиеся ремесленным искусством, тленные мастера земного праха. Ибо тогда, — говорит некое пророчество, — дела земные пойдут плохо, когда люди поверят статуям. Пусть придут (ведь я не перестану звать) мастера дешевых безделушек. Ни один из них не сделал одушевленного образа и не вылепил из земли нежное тело. Кто сделал мозг мягким, кто укрепил кости? Кто натянул сухожилия? Кто наполнил сосуды и влил в них кровь? Кто обтянул тело кожей? Каким образом кто-нибудь из них может сделать глаза видящими? Кто вдохнул душу, кто наделил чувством справедливости, кто обещал бессмертие? Один лишь Творец вселенной, величайший Мастер, Отец; Он создал такую одушевленную статую – человека. Олимпиец же ваш, образ образа, сильно искажающий истину, является бесчувственным произведением, сделанным руками афинянина. Ибо образ Бога – Слово Его (Божественное Слово есть истинный Сын Ума, первичный Свет от Света), образ же слова – истинный человек, т.е. ум, который в человеке, называемый по этой причине созданным «по образу и подобию Божьему», сравниваемый нашими чувствами с божественным Словом и потому разумный. Представляется очевидным, что статуи, имеющие облик людей, являются земным образом тленного, видимого человека и далеким от оригинала, недолговечным оттиском.

http://lib.pravmir.ru/library/readbook/3...

будто он ни на шаг не отступает от обычая, а в «Образах» пишет так: Видимость необорима, отколь бы она ни являлась; а в книге «О чувствах»: «Что мед сладок, я не утверждаю, но что он таким кажется, я допускаю». Точно так же и Энесидем в I книге «Пирроновых рассуждений» говорит, что Пиррон ничего догматически не утверждает по причине внутренних противоречий, а следует тому, что кажется. То же самое он повторяет и в книге «Против мудрости», и и книге «Об исследовании». Равным образом и Зевксид, ученик Энесидема (в «Двояких рассуждениях»), и Антиох Лаодикейский, и Апеллес (в «Агриппе») признают только видимое. Стало быть, критерием истины у скептиков служит видимость. Так говорит Энесидем, так и Эпикур; Демокрит же говорит, что никакая видимость не может быть критерием и что они вовсе не существуют. 107 На этот критерий видимости догматики возражают: так как видение одних и тех же предметов бывает разным (например, башня видится то круглой, то четырехугольной), то если скептик не отдаст предпочтения какому-либо одному из них, он останется бездеятелен, если же сделает такое предпочтение, то откажется этим от равносильности видимостей. Скептики на это отвечают: когда видимости бывают разные, все-таки каждая из них называется видимостью, – ведь видимостью мы называем все, что видим. 108 Конечной целью скептики считают воздержание от суждений (epoch), за которым, как тень, следует бестревожность (ataraxia) (так говорят последователи Тимона и Энесидема). В самом деле, мы предпочитаем или избегаем только тех вещей, которые зависят от нас; а что от нас не зависит, а совершается по неизбежности, как голод, жажда и боль, того мы избежать не можем, потому что рассуждениями их не устранить. Догматики уверяют, будто скептик при своем образе жизни не откажется даже пожрать собственного отца, коли от него того потребуют; но скептики на это отвечают, что они при своем образе жизни воздерживаются от вопросов догматических, но не от житейских и обычных; стало быть, в этих последних можно и кое-что предпочитать и кое-что избегать, следуя обычаям и соблюдая законы. Впрочем, иные говорят, что конечная цель для скептиков – бесстрастие,

http://azbyka.ru/otechnik/filosofija/o-z...

И всё равно, почему–то я твёрдо знал, что моя дева рядом. Я вгляделся в мрамор, и мне почудилось, что, словно сквозь незримые складки, я вижу на нём неясные очертания белоснежных ножек. Рядом не было ни занавесей, ни глубоких теней, но я прекрасно помнил, как во сне на мою красавицу опустилась тень, и надеялся на силу моей песни: ведь если она расколола алебастр, то и на этот раз рассеет любую завесу, даже если ею окажется тёмный спутник, омрачивший всю мою жизнь. Глава 15 Александр. Когда ты закончишь Кампаспу? Апеллес. Закончу? Никогда; ибо в совершенной красоте всегда есть нечто, превосходящее искусство. Джон Лили. Александр Великий и Кампаспа   Только какая песня снимет покровы с моей Изиды, если она и вправду стоит передо мной под невидимой пеленой? Я поспешил в белый зал дворца Фантазии, не удостаивая вниманием бесчисленные формы дивной красоты, попадавшиеся мне на пути; они скользили у меня перед глазами, но меня занимало лишь то, что пока было недоступно взгляду. Я долго бродил по гулкому, молчаливому залу, однако песня не приходила: душа моя ещё недостаточно успокоилась. Только в безмолвии и темноте душевной ночи звёзды внутренней тверди спускаются с высот, звенящих песнями, и одаривают своим сиянием человеческий дух. Все мои старания были напрасными. Если песня не приходит сама, отыскать её невозможно. На следующий вечер всё повторилось. Я одиноко расхаживал в багровом свечении безгласного зала, а душа моя так же одиноко бродила по залам моего сознания. Наконец я забрёл в один из залов со статуями. Бал только что начался, и я с радостью убедился, что танцоры уже не пытаются от меня таиться. Знакомый пьедестал стоял на том же месте, и на чёрном мраморе всё так же еле уловимо мерцали очертания белых ступней. Внезапно я ощутил рядом с собой некое присутствие. Чья–то живая душа страстно умоляла меня наделить её даром зримо являть себя миру, чтобы она могла одарить меня сиянием своей красоты. И во мне пробудилась песня. Хотя я запел совсем негромко, почти шёпотом, при первых же звуках моего голоса танцоры испуганно вскинулись, по их толпе прокатилась волна дрожи, они врассыпную кинулись к своим пьедесталам и замерли — уже не живыми людьми, а бесчувственными статуями, удивительно похожими на людей, но ограниченными одной единственной позой и выражением лица.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=719...

и писателям церкви, а из своих современников – Клименту Алекс. и особенно младшему современнику Оригену , хотя и он обладал очень сильными способностями к спекулятивным разсуждениям,– не за свое образование и свои познания, в каком отношении он стоит ниже многих, а из его современников его превосходили Тертуллиан и тот же Климент и Ориген , хотя опять-таки и светское, философское образование его было очень значительно, не говоря уже о богословском. Ему, антигностическому деятелю, первое место принадлежит вовсе и не как исключительному знатоку гностицизма. Св. Иустин, Климент Алекс., конечно, гораздо лучше его знали гностицизм; а быть может, к ним нужно причислить св. Ипполита и Оригена. Климент Алекс., Ориген, возможно и Ипполит, глубже понимали гностицизм, чем Ириней. Громадная заслуга для церкви этого великого мужа, близкого ко временам апостольским и ученика апостольских учеников, заключается в том, что он верно понял нужды церкви своего времени и имел достаточно сил и уменья удовлетворить им. Для св. Иринея, по-видимому, было ясно, что блестящее время расцвета гностицизма – уже миновало: корифеи его уступили место эпигонам. Но с другой стороны, это отнюдь не означало, чтобы гностицизм сделался уже мало опасным для церкви. Нет, опасность от него по-прежнему была очень велика – Ириней это ясно видел по своей Галльской пастве (см. предисл. его первой книги). Ведь только для создания гностич. системы требовались талантливые люди, а воспользоваться данным учением, поддержать созданную организацию, сделаться пропагандистом известных идей – дело не трудное и по плечу чуть ни всякой посредственности. Да кроме того, эпигоны гностицизма, конечно, уступая своим предшественникам, были однако люди выдающиеся, как напр., Птоломей, Апеллес и мн. др. Поэтому гностицизм продолжал быть грозною опасностью для христианской религии. Вот с этой-то стороны, как на противника христианства, на соперника его и взглянул Ириней на гностицизм, который замышлял, а, быть может, и продолжает замышлять стать на место христианства.

http://azbyka.ru/otechnik/Mihail_Posnov/...

Евангелие свидетельствует о таком Его могуществе и величии, что говорит, что Апостолы не могли принять того, чему хотел научить их Спаситель, до того времени, пока не сошел святый Дух, Который, изливаясь в их души, мог бы просветить их в разумении и вере в Троицу. Haereses dictae Graeca voce, ex interpretatione electionis , qua quis sive ad inctituendas sive ad suscipiendas eas utitur. Ideo et sibi damnatum dixit haereticum, quia et in quo damnatur sibi elegit. Ересь получила название от греческого слова, означающего выбор , которым пользуется кто-либо для научения или принятия ереси. Потому-то о еретике сказано, что он самоосужден, так как он то, в чем осуждается, сам для себя избрал. б) Гл. 10 и 11 Certum si, quia et alia tanta ab aliis sunt instituta, propterea in tantum quaerere debemus, in quantum possumus invenire, semper quaeremus et nunquam omnino credemus . Ubi enim erit finis quaerendi? ubi statio credendi? ubi expunctio inveniendi? Apud Marcionem? sed et Valentinus proponit: quaerite et invenietis. Apud Valentinum? sed et Apelles hac me pronuntiatione pulsavit, et Hebion et Simon et omnes non habent aliud, quo se mihi insinuantes me sibi addicant. Ero itaque nusquam, dum ubique convenior: quaerite et invenietis. Et velint me sic esse nusquam, quasi qui nunquam apprehendenim illud, quod Christus instituit, [quod credi oportet, quod quaeri necesse est]. Impune erratur, nisi delinquantur; quamvis errare delinquere est... At enim, si quod debui credere credidi, et aliud denuo puto requirendum, spero utique, aliud esse inveniendum, nullo modo speraturus istud, nisi quia aut non credideram, qui videbar credidisse, aut desii credidisse . Если бы мы потому только, что одни учат одному, а другие – другому, стали постоянно искать, чтобы найти, то всегда искали бы и никогда совершенно не уверовали бы . Где тогда будет предел исканий? Где пристань веры? Где конец исследованиям? У Маркиона? Но и Валентин предлагает: ищите и обрящете. У Валентина? Но и Апеллес побуждает меня тем же возгласом, и Евион, и Симон и все подобные им имеют в мысли не иное чтó-либо, как только то, чтобы уловками привлечь меня к себе. Итак, нигде не будет [конца исканиям], пока я буду слушаться «ищите и обрящете», и я нигде бы и никогда не постиг того, чтó установил Христос, чему должно веровать, чего необходимо искать. Понапрасну будет бросаться из стороны в сторону тот, кто ничего не покидает, разве только для того, чтобы впасть в заблуждение… Ибо если я уверовал в том, во чтó должен был уверовать, и после этого думаю искать еще чего-либо другого, надеясь при этом найти что-либо иное, то эта надежда не может быть объяснена ничем иным, как тем, что я или уверовал только по наружности, или вовсе перестал веровать .

http://azbyka.ru/otechnik/Evgenij_Akvilo...

   001    002    003    004    005    006    007    008   009     010