| Автор «Истории монахов» упоминает по именам 24 видных подвижника 413 . Из них нельзя указать ни одного, кто однозначно происходил бы из хоры. Зато по косвенным данным, или по свидетельствам других источников можно с большой долей уверенности предполагать, что, как минимум, четверо из них имели городское происхождение. Во-первых – это авва Феона (cap. 6). Он, как известно, жил затворником недалеко от города. Уровень его образования – он знал три языка: греческий, латинский и коптский – выдает в нем образованного человека, возможно, куриала. К тому же есть косвенное доказательство того, что он происходил из достаточно зажиточной семьи: к нему пытались проникнуть ночью грабители, ожидая найти у него много золота 414 . Сведения о городском происхождении основателя монастыря Бауит, известного аввы Аполлона (cap. 8 ), содержатся в арабо-яковитском синаксаре. Там сообщается, что отец аввы происходил из Ахмима (копт. Шмин, греч. Панополь) 415 . Несмотря на то, что синаксарь довольно поздний, нет, на наш взгляд, оснований считать этот факт недостоверным – возможно, составитель синаксаря пользовался рядом копто-арабских источников до нас не дошедших, либо до сих пор не исследованных. Еще один известный подвижник вполне мог иметь городское происхождение – авва Апеллес (cap. 13 ). Сообщается, что по профессии он был кузнец (χαλκεθτικν τχνην/hic faber erat ferri). Кузнецы, правда, проживали и в деревнях, но с точностью можно сказать, что земледельцем Апеллес не был. И еще, как минимум, один известный подвижник предстает как городской житель – это Аполлоний мученик (cap. 19). Будучи за свои подвиги удостоен дьяконского чина, он во время гонений обходил исповедников, посаженных в тюрьму и напутствовал их, за что и был казнен. Фестюжьер отмечает, что в одной из греческих версий он назван жителем Александрии по прозвищу «саккофорос» 416 . Но здесь неясно, о каком времени идет речь: если о гонениях Диоклетиана, то упоминание Аполлона в качестве монаха скорее анахронизм. Происхождение еще одного известного аввы мы знаем точно – это Патермуфий (cap. 10 ). До того, как стать монахом, он был «некротафом», то есть работником коллегии ритуальных услуг, и одновременно являлся главарем разбойников 417 . Но профессию работника похоронной коллегии нельзя однозначно отнести «ни к селу, ни к городу», поскольку жили они, скорее всего, возле некрополей. Судя по данным папирусов греко-римского периода социальный статус «некротафов» был достаточно низким, хотя некоторые из них могли, вероятно, быть весьма обеспеченными людьми [Derda, 1991. Р. 28–31]. |
| Люди в смятении – сначала принимают за истину одно, потом другое, потом разочаровываются в этом и думают, что истина еще где-то… Мечутся между разными мнениями, не находят верного и поэтому несчастливы. И такой путь – это путь догматиков. Сегодня я согласен со стоиками, завтра мне кажется правильным эпикурейство, потом я ищу истину у Платона, затем, разочаровавшись, обращаюсь к Аристотелю – я нахожусь в постоянном неудовлетворении! И я буду запутан и несчастен, утверждает скептик, пока я думаю, что истина где-то есть. Думать – значит, сомневаться. Быть абсолютно уверенным в чем-то человеку не свойственно А на самом деле способность думать дана человеку для иного – для сомнения. Думать – значит, сомневаться. Быть абсолютно уверенным в чем-то человеку не свойственно. А что значит сомневаться? Сомневаться – значит, разбирать различные возможные варианты ответа на тот или иной вопрос. И по такому пути идет скептик: сначала он разбирает различные варианты ответов на поставленный вопрос, потом он приходит к выводу, что все предложенные им варианты оказываются одинаково возможными или, как говорит скептик, равносильными, и потому он воздерживается от суждения – ведь он не знает, что истинно. А за воздержанием от суждения как бы случайно приходит состояние безмятежности – атараксии. Секст Эмпирик приводит такой пример. Однажды великий художник Апеллес рисовал батальное полотно и захотел изобразить взмыленную лошадь под полководцем. Но никак у него не получалось нарисовать пену на морде лошади. И так, и эдак пробовал – ну не выходит! И, разозлившись, он взял губку, которой вытирал кисти, и швырнул ее в свою картину. Губка попала на морду лошади и… получилось именно то, чего так безуспешно пытался достичь Апеллес. Вот так и философы-скептики: они безрезультатно пытаются найти истину и потом – как бы случайно – оказываются в состоянии атараксии. Кстати, слово «скептик» происходит от глагола «скептомай» – «искать», так что скептик – это тот, кто ищет. Секст Эмпирик замечает, что есть три типа философов: догматики, которые говорят, что нашли истину; академики, которые говорят, что истину найти невозможно; а ищут истину – только скептики. По сути, академики – это те же догматики, только наоборот, ибо они утверждают, что истина состоит в том, что истину найти невозможно. |
| Гностицизм легко привлекал к себе симпатии таких созерцательных, эстетических и утонченных натур, как бл. Августин. Последний испытал страстное томление познать истину со всеми его муками. Самое слово «истина» повергало его в какой-то священный трепет. С ним у него необходимо сливалось понятие о научной форме, о доказательствах философского характера, об изяществе выражения мыслей. Его пленял Аристотель 23 , Цицерон 24 и Виргилий 25 . Вот почему он «не хотел быть смиренным младенцем, которого не может соблазнять безыскусственность Писания, а старался сделаться мудрым и разумным». «Писание казалось ему не заслуживающим сравнения с прекрасными сочинениями Туллия: Цицерон был так изящен и красноречив, а оно так просто, положительно и даже грубо» 26 . Но гностицизм противоречил реалистическим наклонностям Тертуллиана . Для него истина была дорога ввиду своих практических целей. Христианское знание важно потому, что ведет ко спасению. Он порицал праздные вопросы философов и еретиков, которые путают себя одними и теми же проблемами: откуда зло и для чего оно? Откуда взялся человек и как произошел 27 ? Его отталкивала в гностицизме также та поэтическая вольность построений, которая не может удовлетворить человека, ищущего осязательного заверения истины, равно как и своеобразный гностический пантеизм, не сродный его наклонностям. Он не мог «принять этих мечтаний о Боге» 28 . Разногласие гностических систем ясно показывало Тертуллиану их шаткость. «Искать истины у Маркиона? – восклицает он. – Но Валентин со своей стороны кричит: ищите, и обрящете. Искать у Валентина? Но Апеллес повторяет то же самое. Эвион, Симон употребляют ту же хитрость, чтобы привлечь меня в свою партию» 29 . Что эти именно причины отталкивали Тертуллиана доказывает то, что для него особенно была ненавистна пантеистическая система Валентина, породившая множество отдельных сект, и настолько напоминавшая поэму, что сам Тертуллиан называет ее комедией в трех актах 30 . Докетизм гностиков также не соответствовал реализму Тертуллиана , а их антиномизм – его нравственной строгости и стремлению к регламентации нравственного поведения. Более соответствовало природе Тертуллиана положительное, твердое, чуждое искусственности церковное учение, и он вступил в число членов церкви. |
| «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих» (Псалтирь 118:18-19) Аннотация «Апеллесова черта» Пастернака — блестящее как и по глубине, так и по исполнению размышление об искусстве и жизни. Д. Быков в книге «Борис Пастернак» пишет о «Апеллесовой черте»: «Осенью 1914 года Пастернак задумал и в начале 1915-го написал первую законченную прозу — новеллу «Апеллесова черта», о том, как Гейне, вызванный молодым поэтом Релинквимини на поэтическое соревнование, отбил у него любовницу и тем победил. Любимец Пастернака Гейне перенесен в начало двадцатого века, и его новая книга называется «Стихотворения, не вышедшие при жизни автора». По мысли Евгения Борисовича, Релинквимини символизирует раннего Пастернака, Гейне отчасти списан с Маяковского. Вся любовная коллизия — чистый вымысел, метафорическое выражение негласного поэтического соревнования. В новелле важна мысль о победе жизни над искусством — или, точнее, о том, что любовь и есть высшее проявление поэтического гения; для Пастернака по-прежнему не существует то, чего не ценит женственность. «Апеллесова черта» — как известно, деталь из греческой легенды о соревновании двух художников: Апеллес, посетив Протогена и не застав его, провел кистью на стене его дома черту столь тонкую, какой никто из художников-современников не изобразил бы при всем старании. Таким образом, «Апеллесова черта» — нечто вроде личной подписи, визитной карточки художника; надо заметить, Гейне у Пастернака выступает скорее дон-жуаном, чем поэтом, и в разговоре с Камиллой Арденце берет не столько метафорами, сколько напором и комплиментами,— но есть среди его монологов и такие, под какими охотно подписался бы сам Пастернак: «Да, это снова подмостки. Но отчего бы и не позволить мне побыть немного в полосе полного освещения? Ведь не я виной тому, что в жизни сильнее всего освещаются опасные места: мосты и переходы. Какая резкость! Все остальное погружено во мрак. На таком мосту, пускай это будут и подмостки, человек вспыхивает, озаренный тревожными огнями, как будто его выставили всем напоказ… Синьора Камилла, вы не вняли бы и половине моих слов, если бы мы не столкнулись с вами на таком опасном месте».» Читаемость: Язык: Объём текста: Все материалы, размещенные в электронной библиотеке, являются интеллектуальной собственностью. Любое использование информации должно осуществляться в соответствии с российским законодательством и международными договорами РФ. Информация размещена для использования только в личных культурно-просветительских целях. Копирование и иное распространение информации в коммерческих и некоммерческих целях допускается только с согласия автора или правообладателя |
| Всё это есть достояние одной лишь Церкви, следовательно, она одна вправе и распоряжаться своим достоянием. Такова простая мысль Тертуллиана , составляющая суть трактата «О прескрипции », а вместе с тем – важный экклезиологический подход этого автора к тем вопросам, которые намного позднее, уже в XX веке, будут сформулированы как проблема «границ Церкви». « Их [еретиков] не должно допускать к рассуждению о Писании. Если же силы их в том, что они могут обладать Писанием, то нужно посмотреть, кому оно принадлежит, дабы не был допущен к Писанию тот, кому это не подобает» (О прескрипции против еретиков. Гл. 15. Хрестоматия, с. 487–488); «Порядок вещей требовал бы прежде выяснить то, о чём теперь единственно нужно рассуждать: кому принадлежит сама вера, которой принадлежит Священное Писание ? Кем, через кого, когда и кому передано учение, которое делает людей христианами? Ибо там, где обнаружится истина учения и веры христианской, там и будет истина Писания, истина толкования и всего христианского предания» (О прескрипции против еретиков. Гл. 19. Хрестоматия, с. 488–489); «Если они [еретики] проповедуют другого бога, то почему пользуются делами, писаниями и именами Того Бога, против Которого проповедуют?» (О прескрипции против еретиков. Гл. 30. Хрестоматия, с. 491); «Еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию» (О прескрипции против еретиков. Гл. 37. Хрестоматия, с. 492); «Им по справедливости можно сказать: Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы у меня, если вы не мои? По какому праву, скажем, ты, Маркион, рубишь мой лес? По чьему дозволению, Валентин, ты обращаешь вспять мои источники? Какой властью, Апеллес, ты передвигаешь мои границы? Что вы, прочие, сеете и пасёте здесь по своему произволу? Это моё владение, мне оно принадлежит издавна, у меня прочные корни – от тех самых владетелей, кому всё принадлежало. Я наследница апостолов. Я владею так, как они распорядились в своём завещании, как препоручили вере, как утвердили клятвой» (О прескрипции против еретиков. Гл. 37. Хрестоматия, с. 492–493). Сравним тертуллианову идею о радикальной непринадлежности церковного достояния внешнему миру с мыслью св. Иустина Мученика о том лучшем, чем владеют язычники, заключающей в себе, при всём огромном сходстве постановки вопроса, иной смысл: «Всё, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам» (Вторая апология. Гл. 13. Хрестоматия, с. 371–372). |
| Однако, неавторская правка книг Оригена началась еще при его жизни. С одной стороны, как верно позднее заметит Иероним, «так как большие книги, трактующие о предметах таинственных, с трудом могут выдержать сокращения знаками, особенно когда такие книги диктуются урывками и поспешно, то и в этих книгах все перемешано, так что во многих нет ни порядка, ни смысла» (Письмо 100. К Авиту) 572 . Ориген действительно не писал, а диктовал свои книги. Нельзя забывать, что то, что мы называем книгами Оригена – это всего лишь конспекты его лекций. Однако, помимо непреднамеренной, была и идеологическая правка его книг. Все люди, имевшие отношение к этим текстам, свидетельствуют, что они полны искажений и вставок. О них говорит и сам Ориген. Так, в Письме к александрийским друзьям Ориген писал: «Если кто верит мне, который говорит пред лицом Самого Бога, тот пусть верит и в том, что говорю я о вымыслах и вставках, внесенных в письмо мое; а кто не верит, но хочет говорить о мне худо, тот будет лжесвидетелем пред Богом» 573 . Руфин подтверждает наличие этого письма: «Что сам он, еще живя во плоти, потерпел как от порчи своих книг и бесед, так и от подлога изданий, это ясно видно из его собственного письма, которое он пишет к некоторым из своих друзей в Александрию» (цит: Иероним. Апология против Руфина. 2,19). Текст письма, передаваемый Руфином, гласит: «Когда в Азии покончен был благоуспешно длинный спор с еретиками, который велся публично и был записываем писцами, один еретик, овлаевеши одним из экземпляров этой записи, внес в него, что хотел, выбросил из него, что знал, и изменил, что казалось ему нужным, а затем, носясь с ним везде, показывал его всем и выдавал все написанное в нем за мои подлинные слова. Когда уведомили меня об этом мои палестинские друзья, я послал им подлинный экземпляр прения, который лежал у меня с самого дня спора, забытый, не перечитанный и нигде неисправленный, который и убедил всех в чистоте моего учения. Когда я спросил того еретика, зачем он поступил так, он отвечал: для того, чтобы в одних местах украсить, а в других очистить речь твою; действительно хорошее очищение, ничуть по крайней мере не лучше того, каким Маркион и Апеллес очищали Евангелия!» 574 . |
| 1. Те, которые стремятся поколебать веру в воскресение (несомненную до появления этих родичей саддукеев отрицая притом что подобная надежда относится и к плоти, конечно, своими утвержденими сводят на нет и плоть Христову, ибо полагают, что ее или вовсе не было, или же она, во всяком случае, не была человеческой. Ведь если бы она была признана человеческой, они осудили бы сами себя: то, что воскресло во Христе, несомненно воскресает. Стало быть, нам нужно укрепить чаяние плоти тем же, чем они их разрушают. Рассмотрим телесную сущность (corporalis substantia) Господа, ибо о духовной (spiritualis) нет сомнений. Зададим вопрос о подлинности ее и ее свойстве была ли она у Него, откуда и какая. Разъяснение всего этого придаст законность и нашему воскресению. Чтобы отвергнуть плоть Христа, Маркион отрицал Его рождение; или, чтобы отвергнуть рождение, отверг и плоть, для того разумеется, чтобы они не свидетельствовали взаимно в пользу друг друга: ибо нет рождения без плоти и нет плоти без рождения. Хотя сам он мог бы по своему еретическому своеволию либо отвергнуть рождение, допустив плоть (как Апеллес, его ученик, впоследствии покинувший его), либо, признав и плоть и рождение, иначе их истолковать (как соученик Апеллеса и тоже отступник, Валентин). Впрочем, тот, кто утверждал, что плоть Христа мнима, равно мог выдать и рождение Его за нечто призрачное, а тем самым и зачатие, и тягость, и роды Девы, и все события Его детства приравнялись бы к мнимости (ο οε) Всем этим были бы введены в заблуждение те же глаза и те же чувства, которые обмануло ложное мнение о плоти. 2. Рождение Христово ясно возвещается Гавриилом но что [Маркиону] до ангела Создателя? И зачатие происходит во чреве Девы, но что ему до Исайи, пророка Творца Промедления ненавистны тому, кто разом низводил Христа с небес " Долой говорит он, вечно тягостные цезаревы переписи, тесные постоялые дворы, грязные пеленки и жесткие ясли. Пусть не утруждают себя сонм ангельский, почитающий Господина своего ночью. Пастухи пусть лучше стерегут свой скот. И волхвы пусть не утруждают себя дальней дорогой: я отдаю им их золото Ироду надо быть лучше, чтобы не прославился Иеремия Но и младенца не нужно обрезать, чтобы не причинять боли; не нужно приносить его в храм, дабы не обременять родителей расходами на это. Не нужно отдавать его на руки Симеону дабы не печалить старца, которому назначено было затем умереть. Пусть молчит и упомянутая старуха чтобы не сглазить младенца " . |
| Написанная Апеллесом Афродита Анадиомена, рожденная морем, известна по многочисленным ее воспроизведениям. Этим сюжетом навеяна и знаменитая картина Боттичелли из Уффиций. Апеллес создал многочисленные портреты Александра Македонского – с копьем на коне, в виде Зевса с молнией в руках, стоящим на колеснице. Эллинистическая живопись известна нам не только в оригиналах, но и по прекрасным подражаниям греческим образцам, открытым в Помпеях. Совершенно особый жанр эллинистического искусства представляет фаюмский портрет, по большей части принадлежащий уже римскому периоду в истории Египта. 9. Экономика эллинистического мира В эпоху эллинизма, в особенности в правление диадохов и первых эпигонов, значительно выросло благосостояние общества. Эллинистический мир переживал экономический расцвет, несмотря на нескончаемую чреду войн. О росте благосостояния выразительно говорит высокий уровень благоустройства эллинистических городов, которого не знала классическая эпоха – регулярная планировка, в особенности характерная для новых городов, мощеное покрытие площадей и улиц, использование водопроводов из керамических или свинцовых трубок, часто с искусственным напором воды, и водостоков, обложенных камнями и перекрытых плитами, в самых богатых городах – настоящей канализации, разбивка в городах роскошных парков с фонтанами и бассейнами для купания. Об экономическом расцвете говорит и колоссально умножившиеся богатства, сосредоточенные в частных руках. Причинами экономического роста были разные факторы, которые в совокупности перевешивали негативные последствия войн и сопряженных с ними людских и материальных потерь: технический прогресс в ремеслах и земледелии, связанный с широким применением достижений прикладных наук, прежде всего механики, затем создание единого экономического пространства в границах всего эллинистического мира с густой сетью торговых путей, соединявших интенсивно торговавшие между собой отдаленные страны, раскинувшиеся на огромном пространстве Европы, Африки и Азии – от Гибралтара до ранее совершенно неведомой в Элладе Индии. |
| 6. К чему дольше говорить об этом, когда тот же Павел, который и в другом месте причисляет ереси к плотским преступлениям, - в послании к Галатам - внушает Титу отвратиться от еретика после первого вразумления, зная, что он так развратился и грешит, что самоосужден (3,10-11). Но и почти в каждом послании, неустанно твердя о необходимости избегать превратных учений, он касается ересей: их плоды и суть превратные учения, называемые греческим словом " ересь " (aipeolc;), оно обозначает выбор мнения, которое используют для наставления или усвоения подобных [учений] Потому апостол и сказал, что еретик осужден самим собою, что он сам выбрал себе то, в чем осуждается. Нам же нельзя ничего вводить по нашему изволению, ни избирать того, что некто ввел по своему произволу. Наши наставники (aucmores) - апостолы Господни; сами они не избирали по своему изволению ничего, что хотели бы ввести, но, напротив, принятое от Христа учение верно передавали народам. Поэтому если даже ангел с небес благовествовал бы иначе, да будет наречен анафема (Галат. 1,8). Ведь уже тогда Дух Святой провидел, что в некоей деве Филумене будет ангел разделения, преобразующийся в Ангела света (2 Кор. 11,14), знамениями и чарами которого Апеллес был побужден ввести новую ересь 7. Все это учения людские и демонские, льстящие слуху (1 Тим. 4,1; 2 Тим. 4,3) и рожденные изобретательностью языческой мудрости, которую Господь называет глупостью: немудрое мира (1 Кор. 1,27) избрал Он для посрамления даже самой философии. Она, конечно, есть материя языческой мудрости, безрассудная толковательница Божественной природы и установления. Как раз от философии сами-то ереси и получают подстрекательство. Отсюда эоны, какие-то неопределенные формы и троичность человека (trinitas hominis) у Валентина: был он платоник Отсюда и Маркионов Бог, который лучше из-за безмятежности своей: этот пришел от стоиков А эпикурейцы особенно настаивают на мнении, что душа погибает И все философы сходны в том, чтобы отрицать воскресение плоти. |
| А была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у нее была бела, как снег, а лицо, не идеально круглой формы, имело оттенок весеннего цветка или розы. Кто из людей мог описать сияние ее очей? Ее поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза голубыми. Рука художника нередко воспроизводила краски цветов, которые несут с собой времена года, но чары императрицы, сияние ее красоты, любезность и обаяние ее нрава, казалось, были недоступны ни описанию, ни изображению. Ни Апеллес, ни Фидий 293, ни какой-либо другой скульптор никогда не создавали подобных статуй. Как говорят, голова Горгоны 294 превращала всех смотрящих на нее в камни, всякий же, кто случайно видел или неожиданно встречал императрицу, открывал от изумления рот, в безмолвии оставался стоять на месте, терял способность мыслить и чувствовать. Такой соразмерности членов и частей тела, такого соответствия целого частям, а частей целому никто никогда не видел в человеке. Это была одухотворенная статуя, милая взору людей, любящих прекрасное, или же сама Любовь , облеченная плотью и сошедшая в этот земной мир. Приводя упомянутые выше доводы, кесарь тронул и увлек душу императора, хотя многие советовали последнему жениться на Евдокии. Об этой Евдокии некоторые распространяли слухи, что она вновь домогалась власти и письмами склоняла на свою сторону Вотаниата в то время, когда тот находился на Дамалисе 295 и добивался императорской власти. Другие же говорили, что она делала это не ради себя, а ради своей дочери Зои Порфирородной. И Евдокия, пожалуй, добилась бы цели, если бы ее стремлению не воспрепятствовал один из ее слуг – евнух Лев Кидониат, который дал ей много дельных советов 296. Мне, однако, не пристало подробно это расписывать, ведь я испытываю естественное отвращение к клевете и потому оставляю это тем, кто любит описывать подобные вещи. Так вот, кесарь Иоанн, который всяческими способами склонял Никифора к браку, осуществил свой замысел и убедил его жениться на императрице Марии (об этом я подробно говорила раньше) 297. Благодаря этому Иоанн получил право весьма свободно разговаривать с Марией. |
|
|
