| В отделе разночтений помещаются – в соответствующих местах – также параллельные чтения, встречающиеся в следующих памятниках древнеславянской и древнерусской письменности: в древних списках Евангелия, кирилловских – Остромировом 3 , Галичском 4 , Мстиславом 5 и глаголических – Ассеманиевом или Ватиканском 6 , Зографском 7 и Мариинском 8 , в древних списках Псалтири 9 , в глаголическом сборнике Клоца XI в. (Glagolita Clozianus) 10 , в Супрасльской рукописи XI в. 11 , в Фрейзингенских отрывках 12 , в Изборниках 1073 13 и 1076 гг. 14 , в XIII Словах Григория Богослова 15 , в Пандекте Антиоха XI в. 16 , в Огласительных поучениях Кирилла Иерусалимского по списку XII–XIII в. 17 , в сочинениях древнерусских церковных писателей: пресвитера Илариона 18 , черноризца Иакова 19 , Кирилла епископа Туровского 20 и других памятниках русской и славянской письменности. Тексты основных славянских списков Апостола воспроизводятся совершенно точно, буква в букву, с соблюдением: а) древнеславянских начертаний [%,%] [%, , оу, ы, , , %], б) знаков надстрочных, титлей и знаков препинания, какие употребляются в рукописях. Также палеографически точно приводятся и разночтения, только надстрочные знаки, по типографским соображениям, здесь не удержаны. В основных списках Апостола первых трех редакций я употребляю, согласно с большинством древних рукописей, один знак препинания – точку, а в конце отдельных чтений и глав – четвероточие. В основном списке четвертой редакции, Библия 1499 г. употребляется точка, запятая и точка с запятой, эти же знаки удержаны и в нашем издании. В Толковом Апостале 1220 г., основном списке первой редакции, апостольский текст раздроблен между толкованием по стихам и часто по отдельным словам. Знак препинания я ставлю там, где этого требуют другие древние списки и нынешний печатный текст. Прописные буквы ставлю в начале главы и отдельных апостольских чтениях. Отступление от текста рукописи допущены мною лишь в следующих случаях: 1. Пропущенные или недостающие за утратой соответствующих листов или по другим причинам в каком либо списке места и слова приводятся, в скобках, по другим спискам той же редакции, причем об этих дополнениях каждый раз упоминается в примечаниях, с указанием списка, из которого они взяты. |
| чтение δελεαστικος καταθωλεων λγοις добыто из красивого и энергичного перевода у Макария: «превабными словеси льстя»; Парижский кодекс 1534, изданный А.А. Васильевым , дает κατεθωλεων, упомянутый Ватиканский κατεθπευε (стр. 42–3). Только Макарьевская Минея и несколько ниже своим переводом «того предателя и второго Иуду вижу» подкрепляет правильное греческое чтение τοτον προδτην κα δετερον οδαν ρ, где Ватиканский искажает последнее слово в ρν, а Парижский даже в ρσι. В конце той же страницы издания Макарьевское «кто доволен споведати жалость» приводит к правильному греческому τς κανς διηγσασθαι λπην мимо ложных чтений Ватиканского διηγσετε и Парижского διηγσεται. На стр. 47 Макарьевскому переводу «и везвести им советником своим» обязан греческий текст правильным чтением κα δηλο ατος δι το συμβολου ατο вместо искаженного чтения Ватиканской рукописи συμβλου. Кстати, по поводу слова σμβουλος. На стр. 55 из Макарьевского перевода «добрии советницы благочестия» П.В. Никитин выводит для редакции, которой следовали наши Минеи, слова καλο σμβουλοι τς εσεβεας. Быть может, на месте «советницы» надо читать «свещницы» и возводить последнее к греческому φωστρες, близкому и понятному искажению (если искажению) из принятого в издании μρτυρες, (часто обозначаемого рукописно в виде μρτηρες). Дальше, на стр. 49 Макарьевское «твердый по истине камык» подсказывает правильное греческое κραται ς ληθς (τς πστεος πτρ вместо бессмысленного περα в Ватиканской рукописи сказания. Стр. 50 τοιατα δ βα δι πρσκαιρον μαρτας πλαυσιν τς μακαρας ζως ποτυχν последняя вторая половина излюбленной в данном роде литературы антитезы сохранена только Макарьевским переводом: «блаженныя жизни лишився». Стр. 53 Макарьевское «честныа ладиа» подтверждает чтение другого Парижского кодекса 1476 ντιμα κτια против искажений Ватиканской рукописи ντιμα βλαβ и Парижской 1534 κτνες ντιμοι. В заключительной молитве только Макарьевский перевод: «ему же слава и держава с Отцем и с Святым Духом», да еще перевод Супрасльской минеи охраняют первоначальные слова греческого подлинника σν πατρ κα σν γ πνεματι (стр. 56–7). |
| В ЗСО 9 встретилась также пара вариантов для перевода лат. monachus " монах» – чрънець (SinEuch) и чьрнориьць (U). Оба термина изредка встречаются в «Номоканоне Мефодия» и в восточноболгарском Супрасльском сборнике (SJS IV, 888–889), поэтому определить их относительную древность затруднительно. Тем не менее, можно попытаться решить эту задачу, если привлечь для сравнения перевод корреспондирующего с «монахом» термина со значением «мирянин». Так, в ЗСО лат. laicus «мирянин» переводится слав. блориьць (явно по аналогии с чрьнориьць) (140.5; 143.21; 144.3 (только в SinEuch)), а в U однажды встретилось слово бльць (явно по аналогии с чрьньць) (144.3 (только U)). Из соотношения блориьць и вльць видно, что именно первый, сложный термин является обычным как для SinEuch, так и для U, тогда как простой термин бльць в SinEuch вообще не встречается, а в U был использован лишь однажды, и то явно для замены (первичного?) блориьць 28 . По аналогии можно предполагать, что в архетипе ЗСО монах обозначался таким же структурно сходным композитом, как и мирянин – т. е. для монаха первичен чрьнориьць. Другим доводом в пользу именно такого заключения является заголовок знаменитого трактата «О письменех» – его автором в рукописях значится именно «черноризец» Храбр. Напомним, что трактат восходит к деятельности одного из учеников или последователей Мефодия и отражает очень раннюю книжную традицию (Грашева 2003, 497, с литературой). В свете этих данных термин чрьнориьць можно считать относительно более ранним, чем чрьньць. С другой стороны, монахиня обозначается в ЗСО (как в SinEuch, так и в U) термином чрьница (140.16; 145.20), а не чрьнориьца. Как и в случае с парой чрьнориьць – чрьньць, синонимы чрьнориьца и чрьница представлены в ранних переводах, в том числе в «Номоканоне Мефодия» (SJS IV, 887–888). Соответственно, для эпохи составления ЗСО все эти пары можно считать терминологическими дублетами, с помощью которых обеспечивалась необходимая в книжном языке вариативность терминов (или, что то же самое, лексическая синонимия). |
| 25 См. о них наше издание Menol. Byz., f. I, praef. p. VIII, n. 2. 26 Acta Ss. Febr, II, G69, n. c: “Additur apud Metaphrasten, Beata Zoe (hoc enim erat eius nomen) quod aliunde potuit scire”. Taм же p. 671, n. с: “ Apponitur apud Metaphrasten, Photina, quod nomen auetor antiquus поп expressit. De еа interPraetermissos ad hunc diem egimus”. B числе “praetermissi” (там же, стр. 643) поставлены оба имени со следующими, между прочим, примечаниями. К имени Фотины: “ Nobis neque an in Sanctorum tabulas relata sit, пес quo die, liquem”. K имени Зои: “ Аистог antiquus neque Zoes neque Photine nomen expressit”. 27 На самом деле текст, переведенный Герветом, как мы выше видели, неметафрастовский, а относится ко 2–му изводу. 28 ПМВ. 2 , т. II, 2, стр. 93. Эту же ошибку отмечает, без попытки объяснения, Ст. О–в в статье “К истории гонений на христиан”. Чтения в Общ. люб. просв. 1888, сентябрь, стр. 244. 29 Весьма важное подтверждение дает также заглавие мученичества в “Великих Четиих–минеях” митроп. Макария (см. ниже), где город называется “Итолемаидою [sic] финикийскою”. Едва ли можно сомневаться, что это прилагательное не прибавлено переводчиком, а взято из греческого текста. 30 Литературу указывает R. Abicht в Archiv fuer slawische Philologie, m. XV, стр. 325, XVI, стр. 142, и XVIII, стр. 141 (в своих статьях по исследованию источников Супрасльской минеи). Новые исследователи первоначального состава метафрастовского сборника житий, Ehrhard и Delehaye, подобно Алляцию, не включают этот текст в число метафрастовских. 31 Супрасльская минея. Издание С. Н. Северьянова (СПб. 1904), стр. 1–15. 32 Листы 33 об. — 38 об. См. [архим. Иосифа] Подробное оглавление, II, стр. 5. 33 [пропуск] в: “At quidquid sit, major pro hodi — [nponyck] aucmorimas ex iiumero majore Fasto — [nponyck] die eos sua referant, seu qua martyrio 34–35 [пропуск] Aug. III, p. 448, n. 20. 2 [пропуск] и Сионом Catalogus codd. hagiograph. [nponyck] Жumue завинает в рукописи листы 36 Ср. об этом Groag в Pauly-Wissowa, R. — E., 9–й полут. ст. 1413 сл. |
| Выдающийся сербский филолог Юрий Даничич издал в 1864 г. текст Никольского евангелия. Указание на значимость «богомильских» рукописей для реконструкции славянского архетипа оставил В. Ягич в своем издании Мариинского евангелия (1884, с. 475–476). Позже при знакомстве с сербскими евангельскими рукописями в Белграде Μ. Η. Сперанский выделил группу боснийских рукописей по палеографическому основанию (1898, с. 36–40), в рецензии на издание Евангелия от Марка, выполненное Г. А. Воскресенским , он отметил текстовую близость между собою этих рукописей (18996, с. 60– 61) и назвал в качестве характерных их черт близость к Мариинскому евангелию и наличие языковых архаизмов, восходящих к глаголическим оригиналам. К числу «богомильских» рукописей вслед за Ягичем Сперанский отнес Никольское евангелие, Евангелие из сборника Хвала 1404 г. (Universita di Bologna, 3575), РНБ, Гильф. 6, – все это четверо-евангелия XIV-XV в., но также и Карпинское евангелие конца XIII в. (ГИМ, Хлуд. 28), полный апракос болгарского происхождения. Затем он прибавил к ним Мостарское (Манойлово) конца XIII в. и Мирославово евангелия (Сперанский 1906). Позже как «богомильские» были названы Дивошево начала XIV в. (Grickat 1961/62) и Чайничко конца XIV в. евангелия (Jerkovi 1975). 40 В теории «богомильской» редакции, однако, слишком многое еще не разъяснено. Так, предполагается, что богомилы переписывали исключительно тетры, однако в числе их рукописей находятся полные апракосы Мирославово и Карпинское евангелия, безусловно, монастырского назначения (ср. Десподова 1986). Те рукописи, которые сербские монахи принесли в Западную Русь при основании в 1498 г. Супрасльского монастыря, также оказываются исключительно близки к «богомильской» традиции и по тексту, и по составу: сборник библейских книг Матфея Десятого был скопирован в своей новозаветной части с рукописи, исключительно близкой к сборнику Хвала (Алексеев, Лихачева 1978, с. 76–82). В свою очередь в тексте Хвала есть уникальные совпадения с праздничным апракосом XV в. |
| В., положенная им в основу его одноименного сочинения. Примерно в то же время сделан и перевод беседы 19, «На святых 40 мучеников», содержащийся в старослав. Супрасльской рукописи (Минее-Четьей на март) XI в. (Супрасълски, или Ретков сборник. София, 1982. Т. 1. С. 81-97); та же редакция перевода вошла в состав Великих Миней-Четьих. Возможно, современен ей и перевод беседы 27, «На святое Рождество Христово» (нач.: «Христово рождьство еже убо свое и прьвое и особное...»), представленный целым рядом серб. и рус. списков XIV-XVI вв. (см.: Hannick Ch. Maximos Holobolos in der kirchenslavischen Literatur. W., 1981. S. 163), в т. ч. очень древним по составу серб. Торжественником посл. четв. XIV в. (Загреб. Архив ХАЗУ. III С. 22) и тоже помещенный в Великих Минеях (во 2-й пол. XIV в. обе беседы были переведены заново). Не позднее сер. X в. был осуществлен также перевод Пространных монашеских правил В. В., сохранившийся в старослав. кириллическом отрывке XI в. (Афон. Зограф. 281) - «Зографские листки» (см.: Минчева А. Старобългарски кирилски откъслеци. София, 1978. С. 40-42). Большинство переводов полных текстов сочинений В. В. сделано южнослав. книжниками в XIV в. Не позднее середины того столетия в Болгарии (либо болгарами на Афоне) был выполнен слав. перевод «Аскетикона», вошедший в рукописную традицию под названием «Книга о постничестве». Этот перевод сохранился в неск. десятках списков XIV-XVII вв. и был положен в кон. XVI в. в основу печатного издания. Древнейшие списки памятника: среднеболг. извода (Лондон. Британская б-ка. MS Add. 27, 442, 2-я четв. или сер. XIV в.; Афон. Зограф. 3 (I. б. 3), 1368 г.; РГБ. собр. ТСЛ. 129, посл. четв. XIV в.), рус. списки с посл. четв. XIV в. (ГИМ. Чудовское собр. 10, 1388 г.; ГИМ. Собр. А. С. Уварова, 506-1°, 1397 (?) г.; ЦМиАР. КП 952, не позднее 1406 г.), серб. с рубежа XIV-XV вв. (РНБ. собр. М. П. Погодина. 979; Афон. Зограф. 126; Хиландар. 396 - все того же времени). Не позднее конца века серб. книжниками (возможно, на Афоне) были переведены 9 бесед «Шестоднева» В. |
| Если обратиться к другим славянским языкам – сербохорватскому, чешскому, словацкому, польскому, – обнаружится корневое единство ныр-, нор- (нора). М. Фасмер в своем «Русском этимологическом словаре» приводит пример из Супрасльской рукописи проныръ, проныривъ. Он справедливо сопоставляет их с древнесербским проноръ «malitia», пронорливъ «böse, schlecht» и этимологически связывает с нора (REW, 2, с. 441. У Фасмера дано ошибочно pronorivъ). В этом случае очень показательна однотипность словообразовательной структуры проныръ-, проноръ-. Вместе с тем это сопоставление еще ярче подчеркивает каламбурную национализацию слова проныра. В древнесербском языке в грамотах Стефана Дечанского находим такие примеры: «Не велею ни хотением его, нь завистию и пронырлываго миродрьжьца. Завистию злыихъ и пронорьлывыихъ». Дж. Даничин толкует пронырливъ как «злой» (malus) (м.: Даничин. Pjeчhuk из книжевних старина српских. 2, Београд, 1863), и это толкование принимает и Загребский академический словарь (Rjenik hrvatskoga ili srpskoga jezika, knj. X. Zagreb, 1931). Но, видимо, злыи и пронырливыи не абсолютные синонимы: во втором присутствует мифолого-семантический оттенок злого начала, бесовства. Об этом свидетельствует тот же сербский материал. Смысловая и формальная (словообразовательная) структура древнесербского проноръ и современного по-нор почти идетичны. Серб.-хорв. пòнор, помимо значения «место, где река уходит под землю; бездна, пропасть», может означать и «ад, преисподняя» (паклени понор), а прилагательное понорски– «адский, относящийся к преисподней». Все это связано с древним образным, почти реалистическим представлением об аде и о бесах, его населяющих, ведущем к перенесению географической терминологии в «адскую». Совершенно ясно, что специфика русского (и южнославянского) словообразования в семантике обязывает нас к раскрытию образной основы строения слова проныра с учетом его отношения к миру дьяволов и бесов, породившего немало эвфемистических и табуистических слов. (Чтение древнерусского текста и историко-этимологические каламбуры//Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 282–285). |
| Различие между Г. и человеколюбием нашло отражение в словарях рус. языка. Слова «человеколюбие», «человеколюбивый» употребляются, по М. Фасмеру, уже в Супрасльской рукописи и представляют собой кальку с греч. «филантропия», «филантропос» (Этимологический словарь рус. яз. Т. 4. С. 329). В нач. XIX в. наряду с традиц. для рус. языка словом «человеколюбие» в языковой практике появляется слово «гуманность», близкое по смыслу к «человеколюбию», но не являющееся его синонимом; по определению В. Г. Белинского , «гуманность есть человеколюбие, но развитое сознанием и образованием» ( Белинский. Т. 2. С. 421). В кратком анализе гуманности (Humanität) Белинский связывал ее с достоинством человека: «Чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства» (Там же. С. 423). Слово «гуманист», предположительно заимствованное из нем. языка, отмечено в труде Н. М. Яновского (Новый словотолкователь. СПб., 1803-1806. Ч. 1-3), а слово «гуманизм» - в «Энциклопедическом лексиконе» (СПб., 1838. Т. 15); но широкое распространение последнее получает в России в связи с трудом Г. Фойгта (Фохта) «Возрождение классической древности в первый век гуманизма» (пер. на рус. язык в 1884), на первых страницах к-рого автор отмечал противоположность Г. «воззрениям христианства и Церкви». В 1-й пол. XIX в. выражения humanimas (в значениях «человеческая природа», «образованность», «культурность») и humaniora (гуманитарные науки) встречаются в письмах А. И. Герцена и др. Слово «гуманный» часто употреблял Ф. М. Достоевский , в особенности в «Дневнике писателя». В «Записной книжке 1863-1864 гг.» от 16 апр. Достоевский, отмечая невозможность для человеческой личности на земле осуществить в полной мере заповедь Христову - «возлюбить человека, как самого себя», писал, что после «появления Христа, как идеала человека во плоти... высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я - это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастие. Таким образом закон я сливается с законом гуманизма... Это-то и есть рай Христов» (ПСС: В 30 т. Л., 1980. Т. 20. С. 172). |
| Чтобы быть, впрочем, совершенно точными по отношению к летописцам до-монгольского периода, мы должны сделать оговорку. Почти совсем не давая у себя места церковным делам и событиям в строгом смысле этого слова, летописцы эти, кроме записей о поставлении митрополитов, ведут еще записи о поставлениях епископов и о построении каменных церквей, так что, говоря точно, церковная история у них состоит не из одного каталога, а из трех: митрополитов, епископов и каменных церквей» 704 . К тому же, следует еще подчеркнуть, крайняя хронологическая путаница в летописях делает пользование этими «каталогами» весьма неудобным и может вводить церковного историка в заблуждение. Особенно рисковал на этот раз историк начала нынешнего столетия, когда не было ровно никаких пособий для проверки летописной хронологии 705 . Даже в последнюю пору, при сильном росте исторической науки, упомянутая хронологическая путаница заставляет отказаться от анализа хронологии летописей (первоначальной и южно-русских) таких специалистов, как Б.-Рюмин, давший исторической науке прекрасное исследование «О составе русских летописей 706 ». Для историка начала текущего столетия было и то еще громадным неудобством, без сомнения, сильнее ощущаемым всех других неудобств, что тогда не было не только «Полного собрания русских летописей», но многие летописи вовсе не были известны и в печати. Поэтому, приобретение преосв. Евгением списков третьей новгородской летописи, второй части Софийской летописи, Киевской или Супрасльской летописи и двух летописей Псковских должно трактоваться особенно характерным. С другой стороны, каковы были те немногие летописи, которые были тогда изданы в свет (издание их началось только еще с 1767 г.)? Вот что говорит о некоторых из них сам митрополит Евгений. Кенигсбергский список Несторовой летописи издан, пишет он, «весьма неисправно; ибо, по предложению Миллера об издании оного, президент Академии Наук Тауберт поручил сие дело переводчику, Ивану Баркову, совсем не способному к тому, и, как пишет Шлецер, позволила, даже ему иное выпускать, прибавлять и древний язык переводить на новейший. |
| 187 В отличие от более аморфной «Геллеспонтской части (области)» (tou Ellespontou mere), указанной в предыдущем греческом Житии (§ 10), здесь конкретно назван Геллеспонт – пролив Дарданеллы, открывающий выход в Эгейское море. Здесь крупнейшим контактным центром – панигиром и таможней – «станцией «комитов проливов», а затем коммеркиариев, являлся портовый Авидос, который притягивал всех проплывавших (Сорочан С. Б. Византия IV–IX вв.: Этюды рынка. – Харьков, 1998. – С. 305). Едва ли его миновал упомянутый путешественник. Указание на «тамошнего ученика» Василея заставляет вспомнить двух иереев, бывших с Василеем в Херсоне. Не исключено, что они могли быть из числа крещенных херсонеситов, рукоположенных прибывшим в город епископом (ср. §7 греческого Жития). 188 В этом варианте Жития не говориться, что все трое епископов предназначались для Херсона. Они отправились туда вместе только потому, что узнали о мученической смерти Василея и неуспехе его дела. 189 То есть похоронить в некрополе, очевидно, с юго-восточной стороны города, около Карантинной бухты. 190 Учитывая время епископского служения Еферия или Эферия (Aitherios) Херсонского здесь должно было значится имя императора Валента (364–378) или Валентиниана II (375–392), однако для агиографов они тускнели в свете святых деяний Константина Великого . Учитывая время епископского служения Еферия или Эферия (Aitherios) Херсонского здесь должно было значится имя императора Валента (364–378) или Валентиниана II (375–392), однако для агиографов они тускнели в свете святых деяний Константина Великого . 191 Это «всесильное воинство» К. Цукерман предлагает отождествлять с отрядом баллистариев, известным из херсонесской эпиграфики 70-х гг. IV в. (Цукерман К. Епископы и гарнизон... – С. 558; ср.: Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – Симферополь, 1999. – С. 53). 192 В синаксарном варианте Житий из Минологии Василия II и в греческой рукописи XIV в., изданной Ф. Алкином, тоже говориться о вводе в Херсон воинской части и изгнании из города язычников уже в епископство Еферия (Латышев В. В. Жития св. епископов Херсонеских. – С. 18–20; Halkin F. La passion des sept eveques de Cherson (Crimee)//AB. – 1984. – T. 102. – P. 258). По этой версии, только смерть епископа вернула все на круги своя и помогла «идолопоклонникам» и в этот раз одержать верх. Это отличается от текста греческой и Супрасльской миней (XI в.), где Еферий гибнет на острове, не добравшись до Херсонеса и не обратив его жителей. |
|
|
