| В Духовных наших академиях вообще было немало философских дарований, заявивших о себе лишь отдельными этюдами (систематического характера), но в общем нашем изложении мы не можем останавливаться на них. Позже, при изучении новейшего русского гегельянства, мы коснемся философских построений К. Г. Дебольского , а во второй половине настоящего тома изложим философские взгляды о. П. Флоренского – оба они были связаны с Духовными академиями. ГЛАВА V. Н.Ф. ФЕДОРОВ § 1. Введение – § 2–6. Николай Федорович Федоров (1828–1903) 1 . Мы переходим к изучению философских построений, хотя и связанных с темами «христианской философии», но выходящих уже за пределы христианских принципов. На первом месте ставим мы «Философию общего дела» Н.Ф. Федорова, этого своеобразного и оригинальнейшего русского мыслителя, у которого подлинные христианские вдохновения неожиданно соединяются с мотивами натурализма и с чисто «просвещенской» верой в мощь науки и в творческие возможности человека. Надо, однако, вчитаться в трактаты Федорова (написанные часто очень неуклюжим и трудным слогом), чтобы убедиться в том, что в основе его построений лежит действительно христианство, хотя должно сознаться, что при беглом знакомстве с Федоровым остается все же иногда впечатление, что перед нами просто программа «гуманистического активизма», как выразился Флоровскии 1751 . Но в построения Федорова надо вжиться для того, чтобы избежать ошибочного толкования его идей. В этом отношении чрезвычайно поучительно то довольно грубое непонимание основной идеи Федорова, которое проявил, например, Владимир Соловьев, испытавший, бесспорно, очень глубокое влияние Федорова и высоко оценивший его идеи 1752 . Мы коснемся этого эпизода дальше, так как недоразумение, имевшее здесь место, было типичным, но справедливость требует сказать, что сам Федоров давал очень много поводов для неправильного истолкования его идей. Мы не раз уже указывали, что для надлежащего понимания внутренней диалектики в русской философии очень важно иметь в виду то «теургическое беспокойство», которое было столь типично для русский мысли уже XVIII века: это «теургическое беспокойство» нашло как раз в Федорове свое высокое выражение, свое, можно сказать, завершение. |
| Если бы ранее и теперь от меня зависела судьба движения и спора, я сказал бы: «Господи, всё это пустяки. Займёмся-ка жалованием духовенству и эполетами епископам» – и постарался бы направить интересы и внимание куда-нибудь в сторону. Ночью Вы, положим, испытали мистич. проникновение в таинственность природы. Но приходит NN и сообщает: помилуйте. Ваш сад в ¼ десятины, а ничуть не бесконечность. 49. Иеросхимонах Антоний (Булатович) – М. А. Новосёлову336 15 мая 1913 г. Санкт-Петербург Христос Воскресе, дорогой Михаил Александрович. Присылаю Вам те исправления и замечания моих тезисов, которые сделал докладчик Троицкий, т.к. главная цель достигнута, и несмотря, на все предубеждения против меня, докладчик, а с ним и Синод согласились, что Имя Божие объективно, как Божественное откровение есть Божество и что в молитве Имя Божие отождествляется с Самим Богом, то я особенно возражать против этих поправок не намерен. Однако должен заметить, что 1) в одном неизданном отрывке Григория Паламы 337 , который мне читал Соколов 338 , есть место, где прямо сказано, что Имя Бог применяется, во-первых, к самому существу Божию, во-вторых, к каждой из Ипостасей и, в-третьих, к действию Божию, а, следовательно, и к Божественному откровению и к Имени. 2) В анафеме против Варлаама 339 действительно употреблён термин феотис, т. е. Божество по отношению как сущности, так и действия. 3) Не согласен с Троицким, который мысль человеческую называет действием человеческим. Мысль человеческая не есть продукт ума человеческого, постольку же, поскольку то, что видит око человеческое, не есть продукт его зрения. Ум человеческий есть некое мысленное око, как его называет Христос. Это око рассматривает сокровищницы памяти своей, разбирается в ощущениях своих и, водимый или духом истины, или духом заблуждения, зрит или истину или ложь. Итак, понуждение ума своего мыслить о Боге есть действие человеческое, но какая-либо истинная мысль о Боге, есть уже зрение Бога в каком-либо богооткровенном свойстве Его и есть Сам Бог. «Без Мене не можете творите ничесоже». «Дух истины наставит Вас на всякую истину», – говорит Господь Иисус Христос; и ещё: «Дьявол есть ложь и отец лжи», и «сперва диавол согрешает», т. к. внушает уму мыслить ложь. Сообщите мне Ваши замечания на тезисы Троицкого. |
| 15 марта 1913 г. Москва + + + Дорогой о. Павел! Одновременно с этим письмом высылаю Вам корректуру «Предисловия» 313 , которую поспешите исправить и выслать на моё имя, так, чтобы она получена была в Понедельник. Вставка относительно 2-го издания книги о. Илариона сделана мною потому, что В. К. 314 приняла участие в издании с благословения о. Германа 315 . Упоминание о нём, хотя бы анонимно, как это сделано мною, служит лишним оправданием нашего невнимания к мнению архиеп. Антония 316 . Обратите внимание на греческое слово в письме проф. М. Д. Муретова 317 . Правильно ли оно набрано? Будем ли помещать тексты? Если да, то где? Перед редакционной статьёй, мелко, в качестве эпиграфа? или на особой странице и крупно? Тексты следующие: 1) Св. Исихия Иерусалимского 318 . Этот текст мне доставил о. Антоний 319 , которому прислали его с Афона. Вот он: «Якоже не мощно воссиять Солнцу без света, сице не мощно очиститися сердцу от скверных губительных помыслов, кроме молитвы Иисусова Имене. Аще ли же истинно сие, якоже зрю, да соединим Имя Иисусово своему дыханию. Ово бо (т. е. Имя Иисусово) есть Свет, те же (т. е. вражии помыслы) тьма: и ово есть Бог (т. е. Имя Иисусово) и Владыка, те же (т. е. помыслы) раби бесом» 320 . Слово «ово» ясно показывает, что сказуемое «Бог и Владыка» относится к Имени, чего не видно в «Русском Добротолюбии». Было бы чрезвычайно важно проверить по Греческому тексту. Если можете, сделайте это, так как иначе не безопасно, может быть, воспользоваться этим, столь пригодным для нас, в Славянском переводе текстом. Потрудитесь, друже, аще возможно. Это Вы можете сделать днём позже высылки корректуры. А если приедете во вторник, то привезите этот текст. Наконец, если нельзя будет приехать во вторник, можете сообщить мне по телефону, что Славянский текст согласен или нет. 2) Текст из св. Тихона Задонского 321 таков: «Великое Имя Божие заключает в себе Божественные Его свойства, никакой твари несообщаемые (но Ему единому собственные), как-то: единосущие, присносущие, всемогущество, благость, премудрость, вездесущие, всеведение, правду, святость, истину, духовное существо, и прочая». Поставленные мною в скобках слова, может быть, можно опустить? |
| Положительным моментом афонских споров для русской культуры было лишь то, что они дали определенный толчок развитию мысли – стимул и материал для создания философии слова. Суть полемики была та же, что в средневековом споре реалистов и номиналистов: речь шла об онтологичности или же условности имени, конкретно – Имени Божия; ключевыми понятиями, которыми оперировали обе стороны, были привычные для церковной мысли категории сущности и энергии (действия Бога, вошедшие в арсенал богословия в XIV веке во время так называемых паламитских споров 583 . Глава афонского имеславия и идеолог течения иеросхимонах Антоний (Булатович) в своем основном сочинении так формулировал идеи своих сторонников: «Воистину Имя Божие есть словесное действие Божества»; «Всякое Имя Божие, как истина Богооткровенная, – есть Сам Бог , и Бог в них пребывает всем существом Своим, по неотделимости существа Его от действия Его» 584 . Противная же сторона говорила о «религиозном атеизме» и языческом уклоне имеславия, обвиняла имеславцев в том, что они превращают Имя Божие в идола, утверждала, что Бог выше всякого имени, – в именах же Божиих заключена энергия лишь человеческая. Дальнейший ход событий привел к тому, что стороны, вместо выявления православного учения об Имени Божием и уяснения того, в чем они сходились во взглядах, а в чем расходились (по существу или вследствие терминологического различия) – обратились к взаимным упрекам и опровержениям опровержения. Серьезному обсуждению вопроса в дальнейшем не способствовала также церковно-политическая борьба группировок и само положение защитников Имени Божия, оказавшихся под каноническими запрещениями. Наиболее последовательно имеславие критиковалось преподавателем Петербургского духовного училища С.В.Троицким ; у него обнаруживаются попытки установить природу слова как такового – и при этом он выступает как убежденный номиналист: «Имена сами по себе нисколько не связаны с предметами. Ни один предмет сам по себе в наименовании не нуждается и может существовать, не имея никакого имени. |
| Этим выпуском началось издание новоселовской «Библиотеки», тонкие розовые книжки которой вскоре стали известны по всей России. Многие из этих книг были написаны самим Михаилом Александровичем или при его ближайшем участии, другие – его друзьями; некоторые переиздавались 2–3 раза. Уже название первого выпуска «РФБ» говорило о программе и направлении будущего издательства, желающего привлечь внимание к великим духовным сокровищам, добытым святыми отцами и подвижниками, но невостребованным неблагодарными потомками. Главная особенность новоселовских духовно-просветительных брошюр заключалась в том, что они были совершенно свободны от пороков рационалистического или протестантского школьного богословия и обращались к первоистокам христианства, выводя читателя на просторы церковного познания через благодать. Словно живой водой брызнули на сухие богословские схемы, будто в душную атмосферу начетнически отвлеченной богословско-философской мысли ворвалась вдруг струя свежего и чистого воздуха, – такими словами передавал свое впечатление от новоселовской «Библиотеки» один из современников 25 . В отличие от других широко распространенных серий такого рода (например, от «Общедоступной религиозно-нравственной библиотеки» и т. п.), новоселовские книги не ограничивались некоей вневременной проповедью, но отвечали на насущные духовные запросы, которые Михаил Александрович хорошо понимал. Говоря об истоках этой чуткости Новоселова к проблемам текущего дня, о. Павел Флоренский указывал на значение (помимо собственного богатого духовного опыта) также и продолжительного личного общения со многими выдающимися современниками, которое открыло ему «душу современного русского человека, и притом различных социальных слоев», и называл издаваемую им Религиозно-философскую Библиотеку «своего рода новым Добротолюбием» 26 . И действительно, эти книги оказали самое благотворное воздействие на духовное развитие многих людей; в частности, о том огромном влиянии, которое имел на его духовный путь первый выпуск Библиотеки, свидетельствовал митрополит Сурожский Антоний (Блюм) 27 . |
| Позднее преломление традиции в русском народном чувстве описано у Н. С. Лескова. «Крылья же пространны и белы как снег, а испод лазурь светлая, перо к перу, и в каждой бородке пера усик к усику, — вспоминает любимую старинную икону простосердечный каменщик из рассказа «Запечатленный Ангел», который, как сам признается, «воспитание получил… самое деревенское». — Глянешь на эти крылья, и где твой весь страх денется; молишься: «осени», и сейчас весь стишаешь, и в душе станет мир». И здесь, как перед лицом приведенного выше пассажа из преподобного Иосифа Волоцкого, бесполезно спрашивать, что это — молитва или любование? Любование само по себе уже строго, как молитва; потворство сублимированной чувственности или самоцельному артистизму исключено. Но и молитва не отрывается от конкретного иконного образа: «в душе станет мир» — это связано с тем, что «в каждой бородке пера усик к усику». Как в отчете посланцев князя Владимира, как в афоризме о. Флоренского, красота в чем–то удостоверяет. Красоте можно поверить — «и в душе станет мир». Но это должна быть особая красота. Именно потому что от надежности, доброкачественности красоты зависит неимоверно много, к ней предъявляются исключительно строгие требования, о которых с одобрением говорил Антоний Поссевин. У странника Макара Ивановича, человека из народа, подслушал герой «Подростка» Достоевского глубоко уязвившее его душу старинное слово «благообразие», выражающее идею красоты как святости и святости как красоты — красоты строгой, представляющей твердый ориентир для подвижничества. Красота и подвиг тесно связаны в русской народной психологии. Достаточно вспомнить «духовные стихи» о царевиче Иоасафе, уходящем в пустыню на подвиг: У меня, у пустыни, Трудом потрудитися, У меня, у пустыни, Постом попоститися, У меня, у пустыни, Терпя потерпети… Но именно пустыня, место труда и терпения — «прекрасная пустыня», и она обещает не только тяготы и скорби для плоти, но и полноту чистой радости для зрения и слуха: Как придет весна красная, Все луга, болота разольются, Древа листом оденутся, На древах запоет птица райская Архангельским голосом… |
| 394. id. 395. E. Mi11er, — Inscr. grecques decouv. en Egypte («Rev. Arch», III–me ser., Т. II, 1883, p. 177–180). 396. «О тип. возр.» 397. «… выражение какого–либо понятия или свойства прибавлением сын или дщерь — обозначает особенно глубокое усвоение этого свойства, как бы проникновение им. В частности выражение — Сын Человеческий в большинстве мест обозначаете человечность по преимуществу» (Архиеп. Антоний [Храповицкий], — Сын Человеческий. Опыты истолкования. «Полн. Собр. соч.», Почаев, 1906, Т. 4, стр. 217). «Господь называете Себя Сыном Человеческим, как выразителя и проповедника истинной человечности, т. е. личной святости, в противовес тем условным, политическим чаяниям, которые возлагались на Него современниками» (id., стр. 223). — Это понимание Сына Человеческого во многих местах раскрывал и Достоевский. 398. Так называли Тертуллиан и нек. хр. пис. языческие добродетели. 399. Дост., — Дн. Пис. 400. Эта идея, в искаженном виде, содержится в «Дух осн. жизни» Вл. Соловьева, — там, где рассуждается об образе Христа — как «поверке совести». 401. Как воспринимает Его протестантизм, в силу чего и возникает растворение Христа в моральную схему. 402. Как воспринимает его католицизм, откуда и возникает стремление к «Imitatio Christi», что, по существу дела, не может быть переведено иначе, как «Имитация Христа». Если протестант уничтожает Христа, то католик желает надеть на себя личину Христа. Отсюда, далее, чувственный характер богослужения, драматизм, открытый алтарь (алтарь — сцена, литург — актер), пластика, чувственная музыка, мистика не умная, а воображательная, ведущая к стигматизации (замечательно, что на Востоке стигматизации не было; но что и здесь были способны к ней, доказывают раны от бесов, полученные подвижниками: последних представляли живо, а не только умно), эротизм и истеричность и т. д. Отсюда же католические мистерии, процессии, вообще все действующее на воображение, — действо, позорище, а не созерцание, и не умная молитва. О ложности самой идеи «подражать Христу» определенно говорит Еп. Игнатий Брянчанинов; самую же книгу Фомы Кемпийского он называет «прелестною» и «кровяною», т. е. возникшею не от благодатного просвещения души, а от органических возбуждений тела. — Ср.: М. Д. Муретов, — Э. Ренан и его «Ж. И.», СПб., 1908 г. |
| Иларион считался учеником и последователем архиепископа Антония Волынского 35 , мировоззрение последнего было проникнуто духом рационализма. Так, вслед за Антонием Иларион одно время энергично выступал за усиленное выдвижение на первый план в системе христианской мысли Гефсиманского подвига Христа в ущерб Голгофе. Главное в искупительном деле Иисуса Христа – Гефсиманский подвиг. То, что последовало после Гефсимании, было развертыванием, раскрытием Гефсиманского подвига. В Гефсимании уже пролилась Кровь Богочеловека, т. е. Его кровавые капли Крови. После Гефсимании Голгофа могла быть, а могла и не быть. Вот вкратце суть учения Антония – Илариона об искупительной жертве Богочеловека. Эта концепция христианства была очень рискованной и очень опасной. Ректор Феодор, поставленный выводить из Академии либеральный дух, боялся новых концепций, и, как говорили, по его слову и эти дебаты как-то вдруг прекратились. 7. Споры об имени Божием Самым же сильным, самым продолжительным движением мысли в мое время были споры об Имени Божием 36 ; они и были пробным камнем характера мысли каждого. Вопрос об Имени Божием возник на Афоне. Первая статья по этому вопросу появилась в журнале «Русский инок». На эту статью очень резко ответил Антоний Волынский, назвав сгоряча мысль афонцев – хлыстовством. С этого и разгорелся сыр-бор. Афонцы стали приводить доводы, и доводы основательные, из области святоотеческой литературы, из опыта подвижничества, из философии. Вопрос был связан с учением о Фаворском свете, с одной стороны, и со спорами об универсалиях – с другой. Движение приняло серьезный характер и захватило собой почти всю религиозную мыслящую Россию, в том числе особенно Московскую академию. Если в прежних упомянутых мною спорах о Таинствах, о Голгофе принимали участие лишь часть студенчества и профессоров, то афонским вопросом об Имени Божием было заинтересовано все студенчество и значительная часть профессуры. Некоторые из профессоров, вероятно по соображениям осторожности, не высказывали своего взгляда по возбужденному вопросу. Так, мне неизвестен был взгляд по этому вопросу Тареева. Или, лучше сказать, взгляд его был известен, но он его не высказывал открыто. Но некоторым профессорам, например, Ив. В. Попову, свящ. Павлу А. Флоренскому, перед их приходом в аудиторию, на кафедру от имени студентов были положены записки с просьбой высказаться по афонскому вопросу. Аудитории были переполнены. Яркое свидетельство заинтересованности студентов. |
| 3.5.1987. В Переделкине. Особое, музейное пространство. Здесь дом Пастернака. Тут живут Асмусы, у них 16 внуков. Эту дачу вдовы Поповского хотел купить Расул Гамзатов, чтобы разобрать и построить двухэтажный особняк, но вдова отказалась и продала Аверинцевым и Софроницким, с условием не ломать, не перестраивать и кормить приблудных кошек. Миф вырастает как трава из-под ног. — Рассказы Аверинцева. Он рассказывает, говорит, где бы ни стоял. Потом легко снимается с места и движется. Я останавливаюсь в темном коридорчике рядом с горящим титаном, и он послушно там продолжает о Хлебникове и внеисторичности его славы, о der Siegel der Taufe auf der Russischen Sprache. Он говорит и думает как пьяный, но сколько трезвости в его мысли и как благодатно он отрезан, санитарным кордоном, от грязи и болота. Ведь он собственно никого никогда не слушает и в чужую мысль не входит, только плетет свою и прослеживает еще линии вечных истин. Последний месяц он, похоже, весь в идее истории, которая одна действительна и из которой рвутся в архаику или в будущее. Секс, «славь» хлебниковская и много такого, безвременного, подтачивают самый язык. И вспоминаю, как лет 10 или больше назад он говорил мне о парадоксе партийного съезда: вот к нему готовятся, но на нем сразу начинают славить его решения; прошлое и будущее без настоящего. Как он мудр и прозорлив; помню, мы ехали года 2,5 назад среди лозунгов по Ленинскому проспекту; говорили о переделке мира, человека, и мне, пугливому, эти вещи виделись тогда очень ясно, вот еще немного застоя, и не выкарабкаешься. Он сказал, словно что-то зная: «Ну нет, это им не удастся». 14.5.1987. Аверинцев, только что приехавший из ФРГ с богословской конференции, теперь приглашен на какое-то совещание по делам религии, где и приехавший в Москву Антоний Сурóжский (Блюм). Аверинцев недоволен ФРГ, в ужасе от о. Андроника (Трубачева, внука Флоренского), с которым заседает в комиссии. 15.5.1987. Аверинцев в Архивном институте говорил о традиции, цитировал Ранке о том, как трудно знать, wie es eigentlich gewesen war, Тынянова: вершинные достижения никогда не следствие прошлого, историческая причинность не ведет от одного вершинного достижения к другому. Человек XIX века еще bona fide, без рефлексии, принадлежал традиции. Или в XVIII веке. Уютно в защищенном уголку, было. Теперь «мы не можем отказаться от понимания, если сохраним совесть». Но: уже нет гарантий для сохранения памяти, это нам уже только доступно как решение воли . Он так хорошо говорил о бесе: он предлагает, любимая шутка его — выбирай, вот в моей правой руке, вот в моей левой. Но не надо принимать этот выбор; ясно, что у него ни в той, ни в другой руке ничего нет, одна дрянь. И еще так хорошо сказал: «Человека легко спровоцировать, и не надо его провоцировать. Если оставить его за закрытой дверью, он будет сердиться, даже если за дверью делаются исключительно хорошие вещи». |
| Главная особенность новоселовских духовно-просветительных брошюр заключалась в том, что они были совершенно свободны от пороков рационалистического или протестантского школьного богословия и обращались к первоистокам христианства, выводя читателя на просторы церковного познания через благодать. Словно живой водой брызнули на сухие богословские схемы, будто в душную атмосферу начетнически отвлеченной богословско-философской мысли ворвалась вдруг струя свежего и чистого воздуха, – такими словами передавал свое впечатление от новоселовской «Библиотеки» один из современников 19 . В отличие от других широко распространенных серий такого рода (например, от «Общедоступной религиозно-нравственной библиотеки» и т. п.), новоселовские книги не ограничивались некоей вневременной проповедью, но отвечали на насущные духовные запросы, которые Михаил Александрович хорошо понимал. Говоря об истоках этой чуткости Новоселова к проблемам текущего дня, о. Павел Флоренский указывал на значение (помимо собственного богатого духовного опыта) также и продолжительного личного общения со многими выдающимися современниками (Львом Толстым, Владимиром Соловьевым и др.), которое открыло ему «душу современного русского человека, и притом различных социальных слоев», и называл издаваемую им Религиозно-философскую Библиотеку «своего рода новым Добротолюбием» И действительно, эти книги оказывали самое благотворное воздействие на духовное развитие многих людей; в частности, о том огромном влиянии, которое имел на его духовный путь первый выпуск Библиотеки, свидетельствует нынешний митрополит Сурожский Антоний 21 . Издательская деятельность Новоселова продолжалась до революции – вначале в Вышнем Волочке, а затем в Москве и в Сергиевом Посаде. Всего вышло 39 выпусков «РФБ»; но кроме этой серии выходили и многие непронумерованные книги, на титульном листе которых было обозначено «Издание “Религиозно-философской Библиотеки”» – в них обычно разбирались более специальные вопросы (вышло около 20 книг). Наконец, Новоселов издавал еще и «Листки РФБ», которые выходили двумя сериями: первая («Семена царствия Божия») состояла исключительно из писаний святых отцов; вторая («Русская религиозная мысль»), рассчитанная на более интеллигентного читателя, содержала размышления о вере и религиозной жизни выдающихся русских писателей и ученых (всего вышло более 80 «Листков»). |
|
|
