| Эдесса долгое время была ведущим центром образованности на Ближнем Востоке. Во второй половине III в. по Р. Х. здесь, по сообщению арианского историка Филосторгия, жил учитель самого св. Лукиана Антиохийского, по имени Макарий, который занимался тем, что «изъяснял Священное Писание». В 363 г., после захвата персами Низибиса, сюда переселился преп. Ефрем Сирин ; именно к этому времени относят основание Эдесско-Низибисской школы как института 160 . Главной должностью в Эдесском училище была должность «интерпретатора» или «комментатора» (mepašqn). «Не может быть сомнений относительно значения этой должности, – писал Вёобус. – Только экзегетика Свящ енного Писания могла входить в обязанность интерпретирующего, который должен был использовать все доступные для этого ресурсы, включая свою литературную, филологическую, лингвистическую и историческую ученость» 161 . Историографические данные позволяю т прийти к выводу, что «в продолжение IV столетия в Эдессе процветало христианское образование... Особенно многочисленные отзывы о нем относятся ко второй половине века» 162 . Выдающийся сирийский ориенталист XVIII в. Ассемани так характеризовал это время: «Школы строились в городах и деревнях, при домах епископов и пресвитеров, размещались в особых зданиях и в монастырях» 163 . Не меньше впечатляет историков географический размах этого явления: «Христианство, распространяясь в Сирии, Месопотамии, на всем Аравийском полуострове, на Иранском нагорье и в Туранской низменности, несло удивительную культуру, высокие научные устремления и разветвленную систему образования» 164 . Эдесская школа находилась на вершине своего развития, когда ее потряс несторианский кризис. Предпосылкой раскола было активное внедрение «чистого» антиохийского метода при епископе Иве († 457). Во второй половине V в. по Р. Х. совершился исход несторианских богословов под персидское покровительство в Низибис; в 489 г. школа в Эдессе была закрыта императором Зеноном, который поддерживал монофизитов. Так наступил второй этап существования школы, с преобладанием крайнего антиохийства над православием . Низибисские ученые переводили на сирийский язык труды Феодора Мопсуэстийского, а также известных античных философов. Отсюда движение пытливой мысли распространялось на весь традиционный ареал Антиохийской Церкви. Так, в V в. по Р. Х. Проб – «пресвитер, главный лекарь и архидиакон Антиохии Сирийской» – «не только переводил труды Аристотеля и Порфирия, но и составлял комментарии к ним и создавал оригинальные философские произведения на основе аристотелизма. Его произведения стали первым памятником развития литературной активности в области философии среди сирийцев, причем за основание для теологической рефлексии на Востоке был принят «Органон» Аристотеля» 165 . Училище в Низибисе называли «христианским дидаскалионом» и даже университетом (universitas studiorum). «Этот центр учености стяжал такую славу, которая не ограничилась пределами Востока, но распространилась на Европу и Африку» 166 . |
| Все Средневековье постепенно разменивает умственные конструкции александрийцев на мелкую монету общедоступного назидания. Но у экзегезы александрийского типа был аналог и собственно в бытовой сфере церковной жизни: речь идет о неуклонно развивающейся от века к веку системе годовых праздников. «Единожды умер Христос», – восклицал Августин; но каждый год в неизменной череде Пасха сменяла Страстную Пятницу. Космическое круговращение времен года было поставлено где-то рядом с неповторимостью событий «священной истории», разумеется, как подобие этой неповторимости, как ее «икона», но психологически – как ее возможная нейтрализация. Снова человек мог ощущать себя внутри замкнутого священного круга, а не только на конечном, прямом, узком пути, имеющем цель. Вернемся к александрийской школе – и одновременно перейдем к следующему, третьему пункту наших рассуждений. У александрийской школы был соперник и оппонент – антиохийская школа. В противоположность александрийскому аллегоризму антиохийцы культивировали интерес к буквально-историческому смыслу Библии, в противоположность платонизирующему александрийскому онтологизму и космологизму – юридически окрашенную этику свободной воли, восточную идеологию священной державы и восточно-эллинистический тип историографических занятий. Здесь не место рассматривать, как тенденции антиохийской и александрийской школ в наиболее крайнем своем выражении дали две «христологические» ереси – соответственно несторианство и монофизитство, открывшие выход центробежным силам культурно-этнического сепаратизма; как антиохийская этика свободной воли с ее правовым уклоном повлияла на западную, латинскую теологию; как умеренные формы александрийства и антиохийства вошли в синтез византийского богословия. Сейчас нас занимает иное: почему выразившаяся в деятельности антиохийцев и вообще присущая сирийско-палестинским кругам заинтересованность в историографическом оформлении идеологии священной державы тоже могла быть путем – еще одним путем, – уводившим от новозаветного, раннехристианского историзма. |
| М. Тареев Мышцын В.Н. Церковное устройство по посланиям Игнатия Антиохийского 1664 //Богословский вестник 1908. Т. 2. 7/8. С. 473–508 (4-я пагин.) —473— Для людей, которым дороги предания церкви, современное состояние западной богословской науки представляет собою во многих отношениях утешительное зрелище. Едва-ли не по всему своему фронту она заметно подвинулась в сторону церковной ортодоксии. Некоторые из новозаветных писаний, ранее относимые большинством ученых ко II в., в настоящее время перенесены в I век; некоторые из них, подлинность которых прежде отрицалась, теперь почти всеобще признаны подлинными. Есть выдающиеся знатоки Нового Завета с общепризнанным ученым авторитетом, которые почти все новозаветные писания признали подлинными. Едва не половина германских ученых признала теперь отрицаемое протестантами изначальное существование епископата, отличного от пресвитерата. Зависимость христианского строя от иудейства и особенно от язычества сведена в настоящее время можно сказать на minimum. Тюбингенская легенда о первоначальной борьбе петринизма и павлинизма постепенно разрушается. И вообще в вопросах о церковном вероучении и предании наука настолько стала ближе к церковным традициям, что у передовых её представителей является иногда опасение быть обвиненными в ретроградстве. Такое обвинение было бы —474— конечно совершенно неосновательно, так как на указанный поворот в богословской науке следует смотреть как на победу научного метода. Старая тюбингенская школа недостаточно ценила факты и чересчур увлекалась философскими построениями. Так как исторический материал мало отвечал последним, то она увидела себя вынужденной отодвинуть происхождение исторических источников на много десятков лет позднее. Но тщательный и непредубежденный анализ источников показал теперь шаткость критических взглядов старых тюбингенцев; источники мало-помалу начинают занимать своё подобающее место, а вместе с тем перестраивается и первоначальная история христианства. Одним из трофеев победы научного метода является в настоящее время почти общее признание подлинности посланий Игнатия Антиохийского . |
| С такими взглядами Евсевий был не одинок: на Соборе Никейском была целая партия его единомышленников. После Собора это не развитое в догматическом отношении и в церковно-политическом отношении посредствующее направление имело сильное влияние на ходе борьбы против Никейского Вероопределения. После Евсевия во главе партии стоял ученик и преемник его – Акакий, один из влиятельнейших церковных политиков между епископами великой Восточной посредствующей партии, которая при Констанции победоносно противостояла Никейскому вероопределению. Он развивал широкую литературную деятельность и влияние этого направления довёл до 70-х годов IV века. Деятельность этой партии, направленная против защитников Православного исповедания, несомненно сильно подрывала и авторитет Оригена , на которого она опиралась. Таким образом, Александрийская школа, всё время оставаясь верной существенным основам своих традиций, однако не представила единого, последовательно проведённого богословского направления, и нередко отражала заметные следы таких богословско-философских влияний, которые сближали её с другими течениями Богословской науки, преимущественно с Антиохийской школой. Она даже не могла выдержать без весьма существенных ограничений и отличающего её мистико-аллегорического метода в изъяснении Священного Писания. Условия богословской деятельности представителей Александрийской школы были неблагоприятны для последовательного неуклонного применения его; напротив, положение дела заставляло по крайней мере в известной степени отказаться от аллегоризма в пользу рационального экзегезиса. Ариане, по своему научному направлению в большинстве принадлежавшие к Антиохийской школе, а затем и несториане боролись не только положениями аристотелевской философии, но и доказательствами из Священного Писания и умели находить в Ветхом и Новом Завете необходимые для обоснования своих воззрений места. В борьбе с ними нельзя было найти защиты за аллегорическими толкованиями; необходимо было правильным научным методом вырвать у них те опоры, которых они искали в библейском тексте. |
| Александрийская и Антиохийская школы богословия В первой половине III века настали более благоприятные условия для возникновения христианской науки, чем в предшествующие века: гносису нанесены были глубокие раны, позиции Церкви укрепились. Но в это же время не прекращались нападки на христиан со стороны языческих философов, особенно неоплатоников. Ввиду этих нападок и христианские писатели должны были воспользоваться орудиями науки и облечь свою веру в формы, соответствующие научным взглядам современного им общества. Научное течение в христианстве зародилось, таким образом, не без соприкосновения с языческой наукой, и зародилось оно там, где в то время процветали классические науки, то есть в Александрии, а затем в Антиохии. Под руководством выдающихся христианских учёных Александрийская и Антиохийская школы обратились в своеобразные христианские академии, где Священное Писание было главным предметом изучения. Но эти школы значительно отличались по методу исследования священного текста. Получив образование в одной из таких школ, последующие христианские писатели развивали эти основы в своих сочинениях, сохраняя усвоенные ранее методы и начала богословствования. Образовались, таким образом, различные направления христианского богословия, известные под именем александрийского и антиохийского. Александрийская школа, существовавшая, по свидетельству Евсевия, «с древнейших времён» как училище для подготовки оглашенных к крещению, достигает развития уже в III веке, когда руководителями её были Климент и Ориген . Сначала Ориген занимался исследованием Священного Писания, но затем, ввиду притока образованных людей, поставил дело шире и ввёл обучение светским наукам, которые обыкновенно преподавались в высших языческих училищах. Отличительными признаками направления в богословии этой школы были: широко применяемый в толковании Священного Писания аллегорический метод, отчасти заимствованный у Филона; стремление раскрыть философскую сторону христианского учения и представить его в виде всеобъемлющей системы. На богословствование александрийцев оказывала влияние философия Платона (427–347 гг. до Р. X.) и неоплатоников (в особенности Плотина – 205–270 гг. по Р. X.) |
| Диодор Тарсский Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 55, 2009 7 января, 2012 Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 55, 2009 (Из истории Антиохийской школы) I. Жизнь Из всех деятелей Антиохийской школы IV в. Диодор является, несомненно, одним из наиболее ярких 1 . Также несомненно, что лучшие из современников его высоко ценили. Примером тому может служить высказывание святителя Василия Великого, лично знакомого с этим выдающимся мужем: “Диодора как воспитанника блаженного Силуана и сначала принял я, и теперь люблю и уважаю за благодать ощутительную в его слове, по которой он многих, пользующихся его беседою, делает лучшими” 2 . К сожалению, биографические сведения о Диодоре сохранились самые скудные. Можно предполагать, что родился он ок. 305–310 г. в Антиохии в языческой семье 3 . Как сын состоятельных родителей он скорее всего получил хорошее образование у себя на родине в Антиохии (тем более что в этом городе были для этого все возможности), а затем для усовершенствования в науках отправился в Афины. Правда, блаженный Иероним довольно скептичен в отношении уровня образованности Диодора (О знам. мужах, 119) 4 . Однако куда более в данном случае следует доверять свидетельству императора Юлиана Отступника, который в одном из своих писем пишет: “Он (Диодор) изощрил ум в искусствах и риторическими упражнениями вооружил свой язык против небесных богов” 5 . Учился в Афинах Диодор раньше Юлиана, святителей Василия Великого и Григория Богослова. Знаменитая Афинская школа в это время была далека от своего расцвета. По описанию Н. Фетисова 6 , “вместо чистого знания, долга пред учениками, представители афинских школ в это время были заняты более дрязгами партийного самолюбия и корыстолюбия, карьеристическими мечтаниями о более высшей богатой кафедре, большем числе богатых учеников и т. п. сами ученики скоро теряли всякое идеальное стремление к знанию, легкомысленно заменяли его стремлением со всем юношеским жаром предаться на чужбине прожигательству жизни. Отсюда пьянство, грубые шалости, издевательство над нелюбимыми педагогами, чудовищные праздники при поступлении каждого новичка, бездельничанье и забавы во время лекций становились обычным времяпровождением молодых и богатых сыновей знатного греко-римского общества Внешняя сторона образования в них продолжала оставаться почти на прежней высоте Из всех частей Востока и Запада и теперь стекались сюда, в школы, массы ищущих образования юношей и при желании получали это образование во всей полноте и серьёзности. |
| Заостренный критический подход таких антиохийцев, как Диодор Тарсский, Феодор Мопсуэстийский и блаж. Феодорит, вел их к буквализму в изучении евангельского текста и к стремлению скорее описать, чем объяснить историю нашего спасения. Создав буквальное истолкование Ветхого Завета, эти богословы стремились в экзегезе Евангелий и Посланий показать прежде всего исторического Иисуса — цель и исполнение истории Израиля, — в полной реальности Его человеческой природы. Но Божественная природа Слова, провозглашенная в Никее, представлялась им отдельной сущностью, несомненно, явленной во Христе, но независимой по существу и проявлениям. В богословском словаре тех времен не было терминов, способных адекватно описать современное понятие о личности, противоположное «природе»; и, поскольку антиохийская школа стремилась сохранить абсолютную реальность обеих природ Христа, она говорила о «Слове, воспринимающем» человеческую природу, и о человеке Иисусе, сыне Марии, «воспринятом Словом». Такое разделение было очень удобно для экзегезы, поскольку позволяло относить различные евангельские эпизоды то к Богу, то к человеку; такой проблемы, как возможность «смерти Сына Божия», перед антиохийским богословием не вставало. Однако великий Феодор Мопсуэстийский понимал, что антиохийская христология «воспринимающего Слова» и «воспринятого человека» противоречит словам никейского Символа: «Во Единого Господа Иисуса Христа», и может привести к учению о «двух личностях» во Христе. Поэтому во всех своих писаниях он настаивает на единстве Господа, ошибочно полагая, что адекватно выражает единство формулой: одна личность (prosopon) и две природы (fuseij). Какое бы значение не придавал своим формулам сам Феодор, сама его терминология вела к путанице, ибо «лицо», общая и Божественной, и человеческой природе Христа, в словаре того времени могла пониматься как «личина». Термин «природа» всегда указывал на конкретную реальность, а иногда — и на реальность личную. По Феодору, Божественная реальность «обитала» в человеке Иисусе, однако его система по–прежнему исключала всякие упоминания о «Боге–Слове, Рожденном от Марии Девы». |
| Это нужно было автору, во-первых, для того, чтобы соблюсти (по гегелевски-бауровскому диалектическому процессу) известную симметрию в развитии предвзятой идеи. На первом Вселенском Соборе восторжествовала александрийская богословская школа, на втором должна была восторжествовать антиохийская (и далее также – на третьем александрийская, на четвертом – антиохийская). Во-вторых, сама деятельность 2-го Вселенского Собора выразилась в таком направлении, которое по представлениям г. Лебедева могло исходить лишь из принципов антиохийской, а не александрийской школы. Поэтому г. Лебедев и обратил опять особенное внимание в IV главе на развитие своей главной идеи, а других вопросов, по существу дела гораздо более важных, коснулся лишь мимоходом. И в этом он поставляет особенную свою заслугу. Никому из немецких писателей не приходилось еще так характерно выяснить деятельность 2-го Вселенского Собора торжеством антиохийского богословского направления над александрийским. Автор обращает на это особенное внимание в «Речи» своей, произнесенной перед докторским диспутом. Прежде всего самим составом лиц, присутствовавших на Соборе. Председателем Собора, при начале его заседаний, был св. Мелетий архиепископ антиохийский. Автор приписывает ему безусловное влияние на других членов Собора, и ставит такое заключение: «первенствующее положение Мелетия на Соборе не говорит ли о том, что во главе собора стояли представители антиохийского направления?» Нет, нам кажется, не говорит. Во-первых, из того, что Мелетий был архиепископ антиохийский еще не следует, что он (и при том в описываемое время) держался антиохийского богословского направления в том смысле, в каком разумеет его г. Лебедев. О направлении Мелетия в семидесятых годах известно, что оно совершенно согласно было с направлением Василия Великого , которого г. Лебедев считает представителем александрийских богословских воззрений 135 ). Во-вторых, хотя несомненно известно, что к Мелетию относились с великим уважением и сам император Феодосий, и епископы, собравшиеся на Соборе 136 ): тем не менее ни из чего не видно, что Мелетий имел безусловное влияние на направление дел соборных. |
| Сюда именно – в Палестину, Финикию и Вифинию прежде всего перешло арианство, изгнанное из Египта. Здесь собраны были первые в пользу арианства соборы. Здесь выступили в защиту арианства влиятельнейшие епископы – кесарийский, никомидийский, никейский, халкидонский, тирский, скифопольский, аназарбский, нерониадский, тарсский, лидский… Здесь и потом, в конце царствования Константинова, вновь подняло голову арианство, пораженное на никейском соборе. Здесь Арий по возвращении из ссылки, принят был в общение церковное. Отсюда направлены были первые махинации против противников арианства: Евстафия антиохийского , Маркелла анкирского, Афанасия Великого … Что именно в особенности способствовало здесь распространению арианства, мы об этом решительно говорить не станем, но выскажем некоторые предположения. Что здесь господствовало влияние антиохийской богословской школы, на это твердых доказательств мы не знаем (кроме того, что некоторые из здешних епископов, по показанию Филосторгия, были учениками Лукиана антиохийского 78 ). Решительнее можно полагать, что здесь сильно было Оригеновское александрийское влияние. И, если рассматривать историю столкновения арианства с православием в сфере лишь теоретико-богословской, мы считаем, это достаточным для разъяснения занимающего нас вопроса; ибо арианство с теоретической стороны, по нашему мнению, именно и было столкновением старого и притом искаженного Оригеновского воззрения с воззрением нового александрийского богословия. Очень можно предположить, что палестинская школа, основанная Оригеном , еще оставалась на том уровне богословского воззрения, на каком стоял учитель, и не возвысилась до той ступени, на какую со времен Дионисия стало новое александрийское богословие. Потому здесь и ложность арианской идеи, имевшей как-будто сродство со старым Оригеновским представлением, хотя и бывшей искажением его, могла оставаться не так заметной, как для новых александрийских богословов; и потому здесь скорее могли увлечься этой идеей… Но это, мы думаем, одна сторона дела далеко не объясняющая всего. |
| Но, во-первых, сам Созомен сомневается в лукиановском происхождении символа; во-вторых, с правом отмечает издатель трудов Илария [Пиктавийского], что Афанасий некоторые фразы из символа признает принадлежащими Акакию и что Акакий сам весьма многое из символа приписывал Астерию. Также и Иларий позволяет думать, что собравшиеся на соборе епископы были родоначальниками символа. В-третьих, некоторые части символа, как, например, начало и заключение его, сами говорят за себя, что они не принадлежат Лукиану. Поэтому [одни исследователи] сомневаются в лукиановском происхождении символа, [другие] утверждают, что в символе нужно различать лукиановские положения и антиохийские интерполяции, [а третьи] склоняются к допущению, что не только вторая, но, может быть, и четвертая «антиохийская формула” покоятся на исповедании Лукиана 39 . В заключение необходимо сказать о главном труде Лукиана – его рецензии Библии . Сообщения относительно нее очень фрагментарны. Иероним упоминает о ней, кроме соответствующего места «О знаменитых мужах” (77), еще несколько раз. Он говорит, что рецензия Семидесяти Лукиана господствовала во всех Церквах от Антиохии до Константинополя, в то время как Церкви Александрийская и все египетские держались рецензии Исихия, а Церкви палестинские читали этот перевод в рецензии Оригена 40 . Иероним сообщает, что лукиановский текст Септуагинты отличался от текста, известного под именем κοιν, и таким образом дает понять, что многие просматривали это различие 41 . [Что же касается самой лукиановской рсдакдии Септуагинты, то, по словам П. Юнгерова , «внешними характерными признаками Лукиановой рецензии и списков ее ученые считают следующие черты. Прибавки, опущения и изменения, вносимые автором в греческий текст LXX, Лукиан отмечал, вероятно, астерисками и обелами, как и Ориген , с пометкою своего имени, почему их легко было впоследствии узнать и переписчики имели возможность или совершенно удалять их из текста, или писать на полях и над строкой текста, переставлять их и вообще свободно с ними обращаться... |
|
|
