| 244 Цит. По Желтов М. С. Паремии праздника Рождества Христова.//Ежегодная богословская конференция. 1999. С. 77. 245 Желтов М.С. Паремии праздника Рождества Христова.//Ежегодная богословская конференция. 1999. С. 77. 246 Ранние Отцы Церкви. Брюссель. 1988. С.109. 247 Во святый и великий Пяток утра. Триодь Постная. Ч. 2. M. 1992. Лист 445. 248 Во святую и великую Субботу вечера. Триодь Постная. Ч. 2. М. 1992. Лист 487 на обороте. 249 Во святую и великую Субботу утра. Триодь Постная. Ч.2.М. 1992. Лист 483. 250 Эти слова имеют вовсе не позитивный смысл для сторонников теологуменов. Приведем слова В. Лосского, сказанные им по поводу аналогичной попытки о. С. Булгакова защитить свою софиологию: «О. С. Булгаков хочет превратить богословские споры, разделения («ереси»), смуту — в нормальное явление церковной жизни, в необходимую норму, без которой невозможно постижение Истины. Он обличается прежде всего ап. Павлом, на которого хочет опереться. Следует рассмотреть цитату во всем ее контексте (1Kop.11:16–19). Ап. Павел прекращает споры коринфян о покрывании волос женами в храме, указывая на принятый церквами обычай: «А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни церкви Божии. Но предлагая сие (т. е. разрешая спор, как «искуснейший»), не хвалю вас, что вы собираетесь на лучшее, а на худшее. Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения (схизмата): чему отчасти и верю, ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, да откроются искуснейшие». Итак, ап. Павел отнюдь не признает споров в Церкви нормальным и даже обязательным явлением, «не хвалит» за разделения, признает их «худшим», с трудом верит слухам о них и утешается мыслью о промыслительной воле, которая самое зло заставляет служить ко благу и допускает споры, чтобы в искушении возвысились искуснейшие». Иного толкования приведенного текста, т. е. в смысле «необходимости» ересей для нормальной жизни Церкви, быть не может. В противном случае, пришлось бы толковать в том же смысле слова Господа: «Горе миру от соблазнов: ибо надобно прийти соблазнам: но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» ( Мф.18:7 ), т. е. приписывать Богу происхождение зла, соблазнов и нестроений в мире. |
| Тот факт, что споры XII столетия вращались вокруг литургических формул, не был случайным. Поскольку Жертва Христа воспоминается в Евхаристии, споры не могли не затронуть значение Вечери Господней, как совершает ее Церковь . Евхаристическая Жертва, как провозглашают Николай Мефонский и анафематизмы Синодика, приносится Пресвятой Троице; и это не просто «образ» Жертвы Христовой, но самая Жертва. В результате в Евхаристии понятие «выкупа» преодолевается; приносимое принадлежит Богу прежде своего принесения (ta sa ek twn swn, «Твое от Твоих» – формула византийской литургии), потому что Христос «Приносяй и Приносимый», и в то же время «Приемляй», а Евхаристия не просто повторение Голгофской Жертвы. В тот самый момент, когда мы становимся участниками Евхаристии, она есть осуществление всего Домостроительства спасения и всех составляющих его, являющее нам Воплощение Слова, Его смерть, Его воскресение и Его Второе Пришествие. Господь есть Приносимый, но Он также и «посвящает Себя» ( Ин. 17:19 ) 19 в Своей человеческой природе, в нашей человеческой природе, собранной вокруг евхаристической трапезы: это и есть тайна Церкви. Христологический спор двенадцатого века завершился подтверждением полноты человечества во Христе, во всем «подобного нашему», даже в ипостасном единстве со Словом. Это подтверждение имело место на соборах 1166 и 1170 годов в контексте спора о словах Христа: «Отец Мой более Меня» ( Ин. 14:28 ). Активные культурные контакты с Западом в царствование Мануила I Комнина и породили эту дискуссию. Современные ей споры западных теологов по вопросу о сравнении «славы» Отца и «славы» Сына хорошо известны. Византийские богословы не испытывали никаких затруднений в том, чтобы относить Ин. 14к троичным отношениям. Они соглашались, что Отец «более» Сына, поскольку ипостасно Он есть Источник Божества. Но вопрос о том, имел ли текст Иоанна также и христологическое измерение, явился для них более сложным. Митрополит Керкирский (Корфу) Константин и игумен Иоанн Ириник придерживались мнения, что человечество Христа, поскольку оно было обожено (omoqeon) и таким образом сделалось почитаемым наравне с Его Божеством (omotimon), не может быть «ниже Отца». Они были готовы признать его «низшим» только в порядке мысленного различения (kat» epinoian), когда человечество Иисуса рассматривается отвлеченно, как если бы оно не было «соединено» с Логосом. |
| Так было, например, с Буддой, с Магометом, с Иоанном Береславским, Мариной Цвигун и т. д. Однако Христос основывает свою Церковь совершенно иным образом. Свщ. Писание говорит, что Господь приобрел Себе Церковь " Кровию Своею " (Деян. 20, 28). Христианская Церковь созидается не учением, не повелением и даже не Божественной силой Господа, как, например, община ветхозаветная, а создается из Самого Господа Иисуса Христа, Который явился краеугольным камнем, на котором и строится Церковь. Поэтому Христос не только Основатель Церкви, но Он есть сама Церковь, которая строится на Теле Господа Иисуса Христа, строится из Самого Его Тела. Именно в этом состоит принципиальное, коренное отличие христианства от всех иных религий. Для всех остальных религий личность основателя имеет второстепенное значение. Например, убежденных буддистов личность самого Будды, подробности его земной жизни интересуют достаточно мало. В буддизме их привлекает прежде всего философия, которой они следуют, а насколько эта философия совпадает с учением самого Будды, это их не так уж волнует. Для христиан, напротив, самое главное — это Личность Господа нашего Иисуса Христа. Вся история христологических споров, а это были самые продолжительные и напряженные богословские споры в истории Церкви, продолжавшиеся в течение 300 лет (кстати, и тринитарные споры, которые занимают собой все IV столетие, тоже имеют под собой христологическое основание и начинаются с того, что Арий отверг Божественное достоинство Сына Божия), — это споры не об учении Христа, а о Его Лице, т. е. о том, Кто такой Иисус Христос. И это не случайно, потому что восприятие учения Иисуса Христа зависит от того, как решается вопрос о Лице Искупителя. В силу этого христианство принципиально не может быть сведено к вероучению, к морали, к традиции, потому что по своему существу оно изначально есть вера не в доктрину, а в Личность, в уникальную богочеловеческую Личность Господа Иисуса Христа. И не только вера, но и возможность соединиться с Ней теснейшим внутренним союзом, вступить в непосредственное живое общение, так как Господь не только основал Свою Церковь, но и реально, хотя и невидимо, пребывает и пребудет в ней " во все дни до скончания века " (Мф. |
| Вопросы, которые Собор 1917–1918 годов поднял, но не успел разрешить, так и остались неразрешенными вплоть до 90–х годов XX свека, когда вышедшая из подполья богословская мысль начала вновь возвращаться к ним. Завершив изложение истории имяславских споров, мы, однако, еще не закончили обсуждать их проблематику. Имяславские споры начала XX века дали настолько мощный импульс богословскому творчеству, что даже та великая катастрофа, которая постигла Русскую Церковь после революции, не смогла воспрепятствовать обсуждению вопроса об имени Божием как в самой России, так и в русской эмиграции. Об этом речь пойдет в следующей главе. Глава 12. Имяславие после имяславских споров В течение всего периода имяславских споров вопрос о почитании имени Божия рассматривался с двух противоположных позиций. Поляризация мнений достигла таких размеров, что ни о какой серьезной богословской полемике речи быть не могло: стороны осыпали одна другую потоком оскорблений, взаимно обвиняли друг друга в ереси и не искали точек соприкосновения. Не будет большим преувеличением сказать, что имяславские споры 1912–1917 годов были лишь прелюдией к серьезному богословско–философскому обсуждению учения об имени Божием, начавшемуся тогда, когда споры уже постепенно сходили на нет. Помимо священника Павла Флоренского, А. Ф. Лосева и митрополита Вениамина (Федченкова), о которых речь шла в предыдущей главе, еще несколько крупных философов, богословов и священнослужителей XX века обращались к вопросу о почитании имени Божия; в их числе — архиепископ Феофан (Быстров), архиепископ Серафим (Соболев), В. Н. Лосский, протоиерей Сергий Булгаков и архимандрит Софроний (Сахаров). Из упомянутых лиц только архиепископ Серафим (Соболев) был противником имяславия. Однако в своей аргументации он не был оригинален и лишь повторял то, что уже было высказано в 1913–1914 годах С. В. Троицким. Вслед за Троицким, архиепископ Серафим сравнивал имяславие с евномианством и противопоставлял имяславию учение святителя Григория Нисского об именах Божиих. |
| Исихастские споры предшествовали началу политического конфликта и гражданской войны между Иоанном Палеологом и Иоанном Кантакузином . Однако не исихастские споры послужили причиной политических разногласий, а исихасты не участвовали в развязывании гражданской войны. Можно с уверенностью утверждать, что к гражданской войне привел конфликт личных интересов и что противники исихазма, главным образом патриарх Иоанн Калека и Алексий Апокавк, способствовали развязыванию войны, распуская клеветнические слухи о святом Григории Паламе . Зилоты, с самого начала не принимавшие исихазм, также выступили против святого Григория. Их позиция была вызвана различным отношением исихастов и зилотов к противоборствующим сторонам, Иоанну V Палеологу и Иоанну VI Кантакузину 428 . Борьба между Иоанном Палеологом и Иоанном Кантакузином также была обусловлена не их отношением к исихазму, а борьбой за свои личные интересы. Кантакузин был сторонником исихазма, но были периоды, когда Иоанн Палеолог и императрица Анна Савойская тоже поддерживали святителя. Это свидетельствует о том, что споры между святым Григорием Паламой и противниками исихазма не послужили причиной гражданской войны. Причина заключалась в другом, однако актуальные богословские вопросы того времени активно обсуждались противоборствующими сторонами. Мы более подробно рассмотрим позицию, которую занимал Григорий Палама в течение гражданской войны. Изучение источников показывает, что святой Григорий относился к политической борьбе и гражданской войне как истинный монах-исихаст. Об этом свидетельствует Житие святого Григория, составленное святым Филофеем Коккином. Святой Филофей указывает, что в начале гражданской войны Григорий Палама пытался примирить враждующие стороны. Поскольку патриарх Иоанн Калека выразил недоверие Кантакузину и самому Григорию Паламе , святитель, с одной стороны, выразил свое недовольство позицией патриарха и осудил происходящие события, а с другой стороны, он выступал за примирение. Святитель говорил, что сохранение мира служит интересам императора и всего народа, а война отрицательно повлияет на обе стороны и вызовет божественный гнев. Святой Григорий многократно подчеркивал эту мысль. Святой Филофей пишет, что Григорий Палама давал советы патриарху «не один и не два раза, и не только ему лично, но многократно в присутствии многих вельмож, и в сенате, и в присутствии императрицы, и наедине, и вместе со своими единомышленниками...» 429 |
| б) Догматические споры по своему происхождению были вполне случайны, так как совсем не вызывались доктриной раскола и обусловливались исключительно заблуждением некоторых расколоучителей. Тем не менее споры тянулись чрез весь рассматриваемый период: вспыхнув в Пустозерске, пламя перекинулось в Москву, а затем на Керженце произвело целую бурю пожара. В Пустозерске противниками выступили с одной стороны диакон Феодор, с другой Аввакум и поп Лазарь, хотя Лазарь иногда переходил на сторону Феодора. в) Предметом споров были: учение о Святой Троице, о воплощении Бога Слова, о сошествии Святого Духа на апостолов, о сошествии Христа в ад, затем – об ангелах, о душе, о пресуществлении святых даров и об основании церкви. г) Диакон Феодор знал догматы веры твердо и умел излагать их в точных выражениях. Аввакуму и Лазарю недоставало в этом отношении многого и потому они и особенно Аввакум всякий раз впадали в ошибки. Именно, причина заблуждений Аввакума заключалась в его неумении различать между догматическими терминами, иногда же и прямо в неправильном понимании самых пунктов православного учения. Отсюда Аввакум стал подозревать своего противника в ереси, в которой тот на самом деле был не повинен, и в стремлении опровергнуть эту мнимую ересь – он действительно впадал в еретическое представление о некоторых христианских догматах. Путь, которым он шел при этом, т. е путь доказательств, состоял с одной стороны в толковании свидетельств Писания, конечно невежественном, с другой в неумеренном пользовании образными выражениями для уяснения отвлеченных догматических понятий. Само собою разумеется, что Аввакум не имел намерения проповедовать ересь, т. е. уклоняться от догматического учения, изложенного в старопечатных книгах; но вина в его заблуждениях падает все же исключительно на него самого, так что о противнике Аввакума в этом смысле совсем нельзя и говорить, если рассуждать даже о поводе к спорам. д) Споры о Святой Троице и о воплощении Бога Слова имели особое для раскола значение, потому что с ними стояло в связи учение о двуперстии. Само в себе двуперстие не заключает неправославного учения и вполне пригодно для обозначения изображаемых им истин, т. е. догматов о Святой Троице и о воплощении Бога Слова; но на руке Аввакума, заблуждавшегося в этих догматах, а равно, конечно, и на руке всех разделявших эти его заблуждения, двуперстие получило особый смысл, ибо являлось символом уже неправославного учения. Тревожные в этом роде толки и сомнения, бесспорно, бродили в расколе. 11. Столкновения с сектантством |
| Мне кажется, что Православие для вас – также аморфное и неопределенное слово. Православие – это учение, путь и истина; это Предание, ведущее начало от апостолов, которое живет, хранится и действует в Церкви. А православные – это люди, с их слабостями, ошибками и заблуждениями, которые пришли к Церкви, желают спасения, но реально находятся в состоянии борьбы между добром и злом. Вы путаете Православие и православных, как больницу и больных. Можно находиться в больнице, но не получить исцеления. Можно находиться в Церкви, но не быть воцерковленным. Можно называться христианином, но не жить по Евангелию. Можно посещать богослужения, но оставаться в своем сердце без Христа. Здесь растут плевелы и пшеница на одном поле. Но во время Страшного суда будет окончательная дифференциация добра и зла. Православие – необходимое условие для спасения, но вовсе не гарант спасения. Для нас достаточно, что в Церкви существует благодать, и чужие грехи не мешают нашему личному спасению. Хочу повторить кратко. Если вы считаете, что истина лежит за пределами человеческого познания, если вопрос о спасении представляется для вас неразрешенным, то вы человек не верующий, а только ищущий, поэтому мне остается только пожелать вам найти истину. Для нас истина – это Христос. Эта истина не разделяется на части. Личностное бытие – это высший вид бытия. Поэтому Православие – это путь к событию с Богом. Какие здесь могут быть частные истины? Здесь может быть только Откровение истины – то, что мы называем Священным Преданием, куда входят сотериология, догматика, экклезиология и т. д. Православие сохранило учение апостолов в неповрежденном виде. Это одно из доказательств его истины. Преподобный Максим Исповедник Опять возвращаюсь к святому Максиму Исповеднику , к тому времени, когда вспыхнули споры между монофелитами и диофелитами 70 , которые, может быть, по вашему мнению, так же бессмысленны, как споры в Лилипутии о том, с какой стороны – тупой или острой – надо разбивать яйца. Кстати сказать, византийский император Ираклий I выпустил примирительный эдикт, где утверждал, что эти вопросы выше человеческого разума, что дерзко рассуждать о волях и действиях Христа, поэтому призывал прекратить споры. |
| Когда и кем начались споры о самом главном догмате христианства, о Божестве Христа? Они начались тогда, когда церкви не было еще и в зародыше. Через все содержание Евангелия проходят эти споры. Враги Христа не вооружались против Его нравственных заповедей. Они молча соглашались с ними. Но к вопросу о том, Кто их давал, они не оставались равнодушными. Кто этот учитель, называющий себя Сыном Божиим? Неужели он Сын Божий? Тогдашняя иудейская интеллигенция, так же как и нынешняя, прекрасно понимала, какую ценность прибретает нравственное учение Христа, если он есть на самом деле Сын Божий. И все силы свои напрягала к тому, чтобы развенчать это убеждение. Самого высшего напряжения эта страстная борьба против догмата Божественного Сыновства Христа достигла у подножия того самого лифостротона, а по Еврейски Гаввафы, где сидел связанный Христос пред судом Пилата. Христос назвал себя Сыном Божиим, а толпа, подстрекаемая иудейской интеллигенцией, ревела, что Он не Сын Божий, что Он присваивает это имя напрасно, богохульствует, что Его за это нужно распять. Виновата ли церковь и все христианство , если в среде его до сей поры не прекращаются эти споры между людьми верующими Божеству Христа и рационалистами, если этим вопросом насыщен доселе воздух, и интерес к нему не ослабевает в течение 19 веков? Не ясно ли, что установление этого элементарного догмата глубоко психологически необходимо потому, что им устанавливается не какая-нибудь научная или философская истина, а истина религиозная, без которой, строго говоря, и само христианство не носило бы характера религии и вся его нравственная сторона лишилась бы религиозного характера. Недаром Ап. Павел, а вслед за ним и вся церковь называет догматы не отвлеченными научными истинами, которые человек может иметь или не иметь, а догматами благочестия, которые христианин должен обязательно иметь и содержать в качестве главнейшей основы для достойного поведения. Все догматы веры выражают полноту нашего религиозного сознания о Божестве и, само собою понятно, не мыслимы без нравственного влияния на человеческое поведение. |
| Отношение к рабам было разным, в общем-то, жителям Восточной Римской империи было не очень интересно качество жизни рабов. Тем не менее, к особо близким рабам аристократы сохраняли очень теплые чувства. Например, антиохийский ритор Либаний говорил, что крайняя бедность – это когда человек продает своего старого раба-педагога, который водил его в школу, или же рабыню-кормилицу. То есть этих рабов держали при себе, хотя никаких практических функций они уже не несли. Михаил Ведешкин , кандидат исторических наук Все лекции цикла можно посмотреть здесь . Когда Церковь становится частью государственной структуры Римской империи, а христианство – официальной идеологией Римской империи, становится очевидно, что любые нестроения в теле Церкви серьезно отражаются на жизни самой империи. По сути, те споры и конфликты, которые возникали по догматическим, иерархическим и организационным проблемам внутри Церкви, эхом отдавались по всей имперской структуре. Что за нестроения и споры? Конечно же, это ереси и схизмы, то есть расколы. Не надо думать, что в ересях и схизмах проявляются исключительно догматические, то есть идейные и богословские споры. Это было далеко не так. Зачастую за идейными противоречиями крылись серьезные политические, социальные, экономические и даже этнические конфликты. Собственно, Церковь в IV, V и VI веках пережила множество расколов и потрясений. Был, например, серьезный спор, связанные с возникновением ереси Новациана: еще в III веке ригористы, которые отделились от Церкви из-за ее «нечистоты». Потом в IV столетии появляются новые ригористы – донатисты и мелитиане. К донатистам примыкает довольно радикальная, демократическая, можно даже сказать, революционная группировка циркумцеллионов, которые под знаменами истинной христианизации борются за улучшение своих прав. Эта ересь существовала в Африке. Кроме того, сохранялись различные гностические секты, например, валентиане, каиниты, монтанисты и так далее. Но все эти движения были или узко региональны либо откровенно маргинальны. |
| Третий период истории Константинопольской Церкви начался с 1261 г. с освобождением Константинополя от латинских захватчиков и продолжался до 1453 г., когда он был окончательно захвачен турками. После латинской оккупации Константинополя Восточная Римская империя, позже получившая название «Византии», уже никогда не достигала своего прежнего могущества. Так, к 1300 г. от нее оставался лишь Константинополь, территории современной Греции, Фракии и западная часть Малой Азии. Главным врагом империи в этот период стали турецкие племена, которые ранее зачастую бывали ее союзниками. Теперь же они, воспользовавшись слабостью государства и консолидировавшись в единую силу, обратились против своего союзника и начали наносить ему сокрушительные удары. Чтобы найти выход из сложившейся ситуации, многие Константинопольские императоры стали обращаться к помощи Запада. Запад же в обмен на такую помощь требовал подчинения восточных Церквей Риму. Рим неоднократно предпринимал попытки вовлечь Патриархат в унию, где при сохранении православного обряда признавались бы римские догматы и главенство папы, как это имело место в Лионе в 1274 г. и во Флоренции в 1439 г. Некоторые императоры, а также часть государственной и интеллектуальной элиты были согласны соединиться с Римом на его условиях, то есть фактически принять власть Римских пап и новшества в вероучении и церковной практике. Этому, однако, противостояла подавляющая часть византийского общества и клира, и фактически попытки унии провалились. Уния, подписываемая императором и высшим духовенством, обычно продолжалась один-два года, а затем отвергалась самим церковным народом. Выдающимся защитником Православия во время Флорентийского собора был известный богослов святой Марк Эфесский . Константинополь был средоточием богословской мысли как в эпоху Вселенских соборов, так и в Средневековье. Известны богословские споры 1156–1157 г.г., на которых обсуждался вопрос о том, кому была принесена Голгофская жертва, и было утверждено православное учение о принесении жертвы всей Святой Троице. В контексте противостояния про- и антиуниатских партий в XIV в. возникли так называемые «исихастские споры». Эти споры велись вокруг вопроса о природе божественного Света, а также о подлинности опыта этого Света, переживаемого подвижниками благочестия. Наиболее значимой фигурой этих споров и защитником православного учения о нетварности божественного света стал святогорский монах и впоследствии Солунский архиепископ св. Григорий Палама (1296–1359), который в полемике с европейскими гуманистами, утверждавшими ценность человеческой личности без Бога, отстаивал православное учение о спасении, которое совершается нетварными Божественными энергиями. Православное учение, сформулированное им и его сподвижниками, было подтверждено на Константинопольских Соборах 1341, 1347 и 1351 г.г. 1.1.3. Константинопольская Церковь в условиях турецкого господства |
|
|
