| При таких условиях нельзя находить ничего удивительного в том, что немало священнослужителей не особенно заботились о сохранении целомудрия. Петр Дамиани, например, говорит о епископах – Дионисии Пьяченцском и Григории Верчельском (оба XI в.), что они умели лучше судить о женской красоте, чем показывать внимательность к папским выборам. Ратер говорит о подведомых ему клириках, что они обретались в самых близких отношениях с горничными. Самое поведение пап не возвышалось над общим уровнем нравственности. Папы Сергий III и Иоанн XI (оба X в.) были прелюбодеи: папа Иоанн был сыном Сергия III и Марозии и сам состоял в любовных связях с так называемой Феодорой-младшей. Папа Иоанн XII (X в.) обесчестил вдову собственного рыцаря Райнера, следом – Стефанию, любовницу его отца, вдову Анну и ее племянницу; вообще на него падают обвинения в кровосмесительстве, прелюбодеянии и изнасиловании. О епископе Фризольском Регимбальде известно, что он был окружен целой толпой женщин. Епископ Марзиканский Альберих, хотя и довольствовался лишь одной конкубиной, но зато он позволил себе следующий удивительный поступок: когда к его городу, где он проживал, приближался король Оттон III, от которого Альберих мог ожидать себе наказания, то названный епископ посвятил свою конкубину в монахини, но это не помешало ему снова потом вступить с ней в связь. Во Флоренции более видные духовные особы разгульно жили с певицами, тратя на них церковные имущества капитула. Случалось, что один священник был любовником дочери другого священника. В епархии Аттона Верчельского камелии, хотя сначала и приходили к священникам шутки ради, но потом они уже открыто стали жить с теми из священников, которые были побогаче, и занимались у них ведением хозяйства. Один священник, по имени Аспул, ночным временем похищает монахиню Гумпергу из одного луккского монастыря, сажает ее на коня и увозит. В X в. в Капуе одного молодого священника застали на одной постели с сестрой диакониссы. Подобное встречалось и в XI в. Не лучше было и в монашеском сословии. |
| Джон Сэлисберийский был первым средневековым ученым, кто поднял проблему важности исторического базиса для философских спекуляций и разных отраслей науки. В трактате «Поликратик, или о легкомыслии придворных и изысканиях философов» 149 , посвященном Томасу Бекету, Джон, одним из первых в Средние века, подробно анализирует идею теократического или иерократического государства. Соглашаясь с посылкой римского юриста Ульпиана о воле государя как источнике закона, Джон в то же время фактически признает примат Церкви над государственной властью и подчинение правителя церковному авторитету: пусть король возглавляет сообщество людей, однако священники составляют душу этого сообщества, а короли являются членами христианского содружества, главой которого, под руководством Христа, выступает папа Римский 150 . Автор «Новой церковной истории», ученик и духовник Фомы Аквинского доминиканец Варфоломей Луккский (известный также как Bartolomeus de Fiadonibus, Толомео да Лукка и Птоломей из Лукки), в конце жизни – епископ Торчелло, имел, как и Джон из Сэлисбери, множество личных впечатлений от общения в высших церковных кругах 151 . Как литератор и историк Варфоломей известен своими Анналами (1307), кратко описывающими основные события 1061–1303 гг. 152 , а также исследованием Historia ecclesiastica nova в 24 томах, начинающимся от Рождества Христова и завершающимся на 1294 г.; с приложениями, описывающими биографии пап Бонифация VIII, Бенедикта XI и Климента V, История доходит до 1314 г. 153 Кроме того, он написал еще Historia Tripartita, но она известна только по его собственным цитатам и отсылкам. Работу Варфоломея отличает скрупулезное отношение к верификации источников. Жизнеописания авиньонских пап созданы им на основании оригинальных архивных документов, многое подтверждается информацией, полученной от непосредственных свидетелей тех или иных событий. Только общим влиянием некритичного характера его времени ныне объясняется факт включения в повествование явных вымыслов и легенд, вроде рассказа о «папессе Иоанне» 154 . |
| Поборники ислама усилили натиск на христиан. Они растоптали зачатки народившейся адыгейско-кабардинской письменности, уничтожая даже статуи с надписями над христианскими погребениями. Особенно усердствовали в насаждении ислама крымские ханы. Один из них – Шах-Абас-Гирей – карал непокорных черкесов разорением их аулов. Ислам распространялся среди черкесов огнем и мечом. Мусульмане убивали их шогенов, сжигали книги, расхищали пастырские жезлы. Лишь небольшая часть шогенов сумела укрыться в горных пещерах. В Кабарде крымский хан поставил в аулах войска и начал силой вводить ислам. Однако мусульманство плохо прививалось среди горцев-христиан. У черкесов сохранилась поговорка: «Чтоб твое имущество было расхищено, как расхищены были шогенские жезлы». Несмотря на жесткие и суровые репрессии, адыги оказывали упорное сопротивление крымским ханам в их попытках навязать ислам и истребить все следы христианства. Доминиканец Иоанн Луккский, путешествовавший по Северному Кавказу в 1625 г., с удивлением обнаружил, что часть черкесов все еще продолжает исповедовать христианство по греческому обряду. «Для религиозных представлений этого времени, – говорит Е. Алексеева, – характерен синкретизм, т. е. смешение верований (язычества, христианства и мусульманства). Силой насаждаемое мусульманство прививалось плохо, его принимала в то время главным образом знать. Рядовое же черкесское население продолжало придерживаться христианства, распространяемого Византией и Грузией, и своих древних языческих верований. В конце концов (XVIII в.) мусульманство одержало победу, но пережитки христианства и язычества сохранились у черкесов до XIX века». «Христианская вера ослабела после падения Греческой империи потому, что уже некому было посылать новых епископов на место прежних. Окончательно она уничтожена в 1717 году. По приказу турецкого Султана Девлет Гирей и Хаз Гирей распространяли магометанскую веру огнем и мечом». Правда, еще задолго до этого черкесы пытаются найти поддержку в лице русских царей и Русской Православной Церкви. |
| Грозой для Грузии стали монголо-татары, особенно после того как они приняли мусульманство. В 1387 году в Карталинию вступил Тамерлан, принеся с собой разрушение и опустошение. «Ужасное зрелище представляла тогда Грузия, — пишет священник Н. Покровский. — Города и села — в развалинах; трупы грудами валялись на улицах: смрад и вонь от их гниения заражали воздух и отгоняли людей от прежних их жилищ, и только хищные звери и кровожадные птицы пировали за такой трапезой. Поля истоптаны и выжжены, народ разбежался по лесам и горам, на сотню верст не было слышно человеческого голоса. Те, которые спаслись от меча, умирали от голода и холода, ибо беспощадный фатум постиг не только самих жителей, но и все их имущество. Казалось, что огненная река промчалась по печальной Грузии. Небо ее и после этого не раз освещается заревом монгольских костров, а дымящаяся кровь ее злополучного населения длинной полосой обозначает путь грозного и жестокого повелителя Вслед за монголами страдания грузинам, разорение святынь их Церкви и насильственное обращение народов Кавказа в мусульманство принесли турки-османы. Доминиканец Иоанн Луккский, посетивший около 1637 года Кавказ, так отзывался о жизни его народов: «Черкесы говорят по-черкесски и по-турецки; некоторые из них магометане, другие греческого вероисповедания. Но магометан более... С каждым днем число мусульман Длинный ряд бедствий, перенесенных Грузией за ее полуторатысячелетнюю историю, закончился разорительным нашествием в 1795 году персидского шаха Ага-Мохаммеда. Среди других жестокостей шах приказал в день Воздвижения Креста Господня схватить всех духовных лиц Тифлиса и бросить с высокого берега в реку Куру. По жестокости эта казнь равна кровавой расправе, учиненной в 1617 году, в пасхальную ночь, над Гареджийскими иноками: по приказанию персидского шаха Аббаса в течение нескольких мгновений было зарублено шесть тысяч «Царство Грузинское, — пишет Платон Иосселиан, — в продолжение пятнадцати веков не представляет почти ни одного правления, которое не было бы ознаменовано или нападением, или разорением, или жестоким притеснением со стороны врагов |
| Только он один непосредственным образом приражается к благодатным силам Святого Духа, а Церковь получает от Духа Божия нужную ей благодать не иначе, как через папу. Все благодатные дары сосредоточиваются в видимой главе Церкви, папе, и только через него одного изливаются на верующих, не только на мирян, но и на иерархию. Начало этих доктрин восходит к временам отдалённой древности. Идея папства явилась на западе весьма рано. Уже в первые века, во многих случаях, обнаружилось стремление пап к абсолютизму и преобладанию во вселенской Церкви. Возникновению и развитию папской идеи способствовали разные случайные, временные и местные условия и исторические обстоятельства, которые в течение нескольких столетий постоянно слагались так, что поощряли честолюбие римских епископов, можно сказать – соблазняли их к захвату в свои руки всякой власти. Продукт случайных условий и обстоятельств, эта идея совершенно противна духу христианства и коренным его началам. Все придуманные в пользу её основания из свящ. Писания, церковного Предания и истории христианской древности давным-давно подвергнуты критике, разобраны, опровергнуты, расшатаны и разрушены. Каким же образом она пристроилась к христианским началам в римском католичестве и так крепко срослась со всей вероисповедной системой его? Явление странное! Оно было бы совершенно непонятным, если бы невозможно было найти объяснение его в том, что чистота христианских начал повреждена в католичестве пелагианскими наростами. Римское католичество не может быть иной церковью, как только папской. И это потому, что теориями католичества движет пелагианский принцип, что католичество поняло христианскую истину в духе древнего пелагианства. Защитники папской притязательности на абсолютизм и всемирное преобладание в Церкви являются довольно рано. Один из первых между ними Псевдо-Исидор. За ним следуют Анзельм луккский, кардинал Дейсдедит, монах Бернольд и болонский монах Грациан, время жизни и деятельности которых обнимает вторую половину XI и первую половину XII столетия. |
| Теперь послушаем, что говорит о русских постах Август Людвиг Шлецер (1735–1809), немецкий историк, живший в 1761–1767 гг. в С.-Петербурге. Прибыв в российскую столицу, А. Л. Шлецер некоторое время пробыл в качестве домашнего учителя при детях графа Кирилла Григорьевича Разумовского, гетмана Малороссийского, президента Академии наук. Став одним из наставников сыновей графа – Алексея, Петра и Андрея, Шлёцер пользовался гостеприимством хозяина дома. За стол садились всей семьей, и Август Людвиг разделял трапезу с домочадцами. «Я присоединился к православным и решил выдержать все русские посты, – вспоминал он впоследствии. – Не могу сказать, чтобы это было для меня лишением: вкуснейшие рыбы с самыми разнообразными приправами, печения на прованском или даже луккском масле, миндальное молоко вместо сливок, могли удовлетворить самого изысканного лакомку». 176 Сообщение А. Л. Шлёцера дополняет Иоганн Готлиб Георги, который имел возможность бывать в домах как знатных, так и простых православных христиан. С 1770 по 1774 гг. он принимал участие в научных экспедициях, объездил Оренбургскую, Томскую и другие губернии. Плодом его наблюдений стало «Описание всех в Российском государстве обитающих народов, также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей» (Спб. ч.1–3. 1776–1777). Но сведения о жизни петербуржцев можно найти в его «Описании Санкт-Петербурга» (1794 г.). «На столах знатных особ бывает, кроме во время поста, по большей части совсем французское кушание и большое число малых блюд, приготовленных французскими поварами, – пишет И. Г. Георги. – В пост и у знатного духовенства всегда бывает отборное постное кушание; но в большей части хороших домов есть для чужих или тех, которые не постничают, также мясное кушание на столе, или учреждаются два отдельные стола, и всякому предоставлено сесть за постный или скоромный стол». 177 Здесь речь идет о знатных петербуржцах, которые, принимая немецкого гостя, проявляли веротерпимость и учитывали его протестантские привычки. В отличие от И. Г. Георги и от британского посла Джона Гобарта, сообщавших о петербургской знати, его соотечественница – леди Блумфильд, пишет о простых верующих. Жена английского посланника при петербургском дворе, жившего в российской столице в середине XIX века, леди Блумфильд могла наблюдать, как соблюдает посты их прислуга – люди простого звания. «Многие из наших мужиков крестились, проходя мимо церкви, и строго соблюдали Рождественский и Великий Посты, – пишет супруга английского посла. – Во время постов они не прикасались не только к мясной пище, но даже к молоку, маслу и яйцам. Наш дворецкий Фока (он был прекрасный человек) всегда заметно худел во время этих постов; на Страстной неделе чулки висели как мешки на его худых ногах. Я часто заставала его в передней за чтением Библии по-славянски». 178 |
| теологии и философии, прежде всего связанный с именами 2 членов ордена, Альберта Великого и его ученика Фомы Аквинского. Учение последнего, томизм , легло в основу богословской школы Д. и затем было признано офиц. учением Римско-католической Церкви. Однако становление томистской школы, в первую очередь опиравшейся на учение Аристотеля , проходило в борьбе с др. течениями, представленными, в частности, и доминиканскими авторитетами. Так, современники Фомы Гуго Сен-Шерский и архиеп. Кентерберийский Роберт Килвордби придерживались августинизма; философ нач. XIV в. Дуранд из Сен-Пурсена был сторонником номинализма . В нач. XVI в. развернулись споры о бессмертии души, в к-рых гуманист П. Помпонацци защищал т. зр., близкую к аверроизму, отрицающему личное бессмертие. Генеральный магистр Д. кард. Фома де Вио Каэтан занял промежуточную позицию, высказав мнение о невозможности рационального доказательства бессмертия души. В XIV-XV вв. доминиканским философам пришлось также вести длительную полемику с последователями Иоанна Дунса Скота , учеными францисканской школы, настаивавшими на первенстве воли перед интеллектом в разумных существах. Др. средневек. ученые-Д., чьи сочинения получили известность: архиеп. Флоренции Антонин, автор богословской «Суммы» и наставления для исповедников, апологеты Монета да Кремона и путешественник на Восток Риккольдо да Монтекроче, Иаков из Варацце, автор житийного сб. «Золотая легенда», Винцентий из Бове, составитель 4-томной энциклопедии «Зерцало мира» (Speculum majus; ок. 1244-1266) и автор трактата о воспитании принцев, канонист Раймунд Пеньяфортский, историки Мартин из Троппау, Птолемей Луккский и Бернард Ги, оставивший много сочинений в разных жанрах, Иоганн Кёльнский и Конрад Хальберштадтский. В сфере языкознания выделяются труды Вильгельма из Мёрбеке , переводчика Архимеда, и лат. грамматика «Католикон» Джованни Бальбо. Историки ордена говорят об участии Д. в гуманистическом течении, подражавшем античной древности, хотя большую известность получили сочинения антигуманистического толка, напр. |
| Чаще всего в старые времена цитировалось издание Лябба, но теперь оно утратило свое значение, и если продолжают на него ссылаться, то это свидетельствует только о том, что авторы находятся далеко не в благоприятной обстановке, именно – в каком-либо провинциальном городке, где нет возможности достать более важные источники, каковыми являются труды Гардуэна и Манси. Первое из них, издание иезуита Жана Гардуэна (Hardouin, † 1729) «Conciliorum collectio regia maxima» появилось в Париже в 12 фолиантах в 1715 г., последний собор помечен 1711 г. В типографском отношении это издание отличается чистотою и ясностью и вообще обладает многими достоинствами. Однако издатель не сумел как следует воспользоваться прибавлениями Балюза и, пользуясь ими только слегка, исправлял текст, не означая даже имени автора, которым он пользовался. Фальшивую сторону этого труда и составляет особенное отношение Гардуэна к трудам предшественников, так как он, пользуясь изданием Балюза, выдает его данные за результаты своей работы. Для латинского текста дается нечто среднее между истинным его характером, с каким он является у Балюза, и тем, с каким он является у предшествующих издателей. К преимуществам издания Гардуэна следует отнести различные приложенные к нему индексы. Предприятие Доминика Манси (Mansi) стоит в известной связи с изданием соборных актов книгопродавца Николая Колети, вышедшим в Венеции в 23 томах в 1728–1734 гг. Само по себе это издание не представляло ничего нового, будучи перепечаткой текста Лябба. Счастливая особенность его заключается в том, что оно заинтересовало ученый мир. Манси, бывший каноником в Лукке, взял на себя труд составить шесть дополнительных томов к этому изданию, вышедших в 1748–1752 гг. А потом он и сам решился дать издание соборов. Явилось «Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio» в 31 томе, из которых первый том появился во Флоренции в 1759 г., последний в 1798. Манси не успел довести издания до конца и умер в этом году в звании архиепископа луккского (с 1765 г.). Предприятие Манси находилось в руках книгопродавцев и потерпело несколько в типографском отношении. Может быть, и самый распорядок этого издания зависел от коммерческих соображений. Почти каждый более или менее выдающийся собор был разбит на два тома, так что половина начинается в одном томе, а конец содержится в другом. Издание Манси оканчивается Флорентинским собором. Поэтому оно не могло вытеснить издания Гардуэна. В нем нет также указателей, какие имеются у Гардуэна. Но в научных работах приходится руководиться предпочтительно собранием Манси не только потому, что Манси воспользовался большим количеством вариантов, но и потому, что Гардуэн вставлял в текст свои собственные конъектуры. Достоинство издания Манси заключается и в том, что оно полнее издания Гардуэна. Все изданное в Supplementa отмечено у него знаком указующей руки; он издал все, что было известно. В издание его входят все соборы вселенские, поместные и папские послания. |
| В 782 году корабль причалил к побережью Тирренского моря возле города Но каждый раз, когда лунийцы пытались проникнуть на его борт, он отплывал от берега. Тем временем епископ Лукки Иоанн I во сне получил откровение о прибывшей на корабле святыни и отправился в Луни. Как только епископ прочитал молитву, корабль причалил, и распятие вынесли на берег. Здесь произошел спор о том, в каком городе будет храниться святыня. Но божественные знамения указали, что ее следует отправить в Лукку. Лунийцы получили в качестве компенсации ампулу с каплей крови Иисуса Христа, которая также была на корабле. Она до сих пор хранится в соборе Сарцаны. Далее Relatio de revelatione sive inventione ac translatione sacratissimi vultus («Повествование о создании, открытии и переносе Святейшего Лика») рассказывает, что лукканцы с величашим почтением перенесли распятие в свой город и поместили в базилику святого Фредиана. Но на следующее утро обнаружилось, что скульптура исчезла. Она была найдена в одном из садов возле собора святого Мартина. В итоге горожане решили, что реликвия должна храниться именно здесь. В 1484 году скульптор Маттео Чивитали построил в левом нефе собора особую капеллу для хранения святыни, которую называют «Храмик Святого Лика» (Tempietto del Volto Santo). Скульптура стала знаменитой городской святыней. Она изображалась на монетах Лукки. Даже главным городским праздником стал не день покровителя города святого Паулина Луккского, а праздник Крестовоздвижения, так как именно в ночь накануне этого праздника Святой Лик чудесным образом был перенесен к собору святого Мартина. Праздник начинается вечером 13 сентября и продолжается на следующий день. В городе устраивается торжественное шествие при свечах, известное под названием La Luminara bella. Иллюминация из свечей украшает соборы и другие здания. Во время шествия люди поют гимн Evviva la croce, а во время заключительной службы с соборе исполняется mottettone – особая полифоническая композиция для двух хоров и двух органов. Святой Лик из Лукки упомянут в «Божественной комедии». Данте с Вергилием добираются до пятого рва восьмого круга, где мздоимцы погружены в кипящую смолу, а в тех, кто высунется на поверхность, бесы вонзают багры. Они видят, как черный дьявол приносит нового грешника и сообщает коллегам, что это один из десяти старшин, входящих в совет, который правит Луккой. Дьявол говорит, что еще наведается в Лукку, так как там все взяточники, кроме Бонтуро Дати (последнее — ирония дьявола и Данте, читатели-современники знали, что Бонтуро Дати самый большой взяточник в Лукке). Принесенного грешника бросают в смолу… |
| Были переведены на грузинский язык сочинения духовного, философского и литературного содержания. Однако с кончиной Тамары все изменилось — она как бы унесла с собой в могилу счастливые годы своей родины. Грозой для Грузии стали монголо-татары, особенно после того как они приняли мусульманство. В 1387 году в Карталинию вступил Тамерлан, принеся с собой разрушение и опустошение. «Ужасное зрелище представляла тогда Грузия, — пишет священник Н. Покровский. — Города и села — в развалинах; трупы грудами валялись на улицах: смрад и вонь от их гниения заражали воздух и отгоняли людей от прежних их жилищ, и только хищные звери и кровожадные птицы пировали за такой трапезой. Поля истоптаны и выжжены, народ разбежался по лесам и горам, на сотню верст не было слышно человеческого голоса. Те, которые спаслись от меча, умирали от голода и холода, ибо беспощадный фатум постиг не только самих жителей, но и все их имущество. Казалось, что огненная река промчалась по печальной Грузии. Небо ее и после этого не раз освещается заревом монгольских костров, а дымящаяся кровь ее злополучного населения длинной полосой обозначает путь грозного и жестокого повелителя Самарканда». Вслед за монголами страдания грузинам, разорение святынь их Церкви и насильственное обращение народов Кавказа в мусульманство принесли турки-османы. Доминиканец Иоанн Луккский, посетивший около 1637 года Кавказ, так отзывался о жизни его народов: «Черкесы говорят по-черкесски и по-турецки; некоторые из них магометане, другие греческого вероисповедания. Но магометан более… С каждым днем число мусульман возрастает». Длинный ряд бедствий, перенесенных Грузией за ее полуторатысячелетнюю историю, закончился разорительным нашествием в 1795 году персидского шаха Ага-Мохаммеда. Среди других жестокостей шах приказал в день Воздвижения Креста Господня схватить всех духовных лиц Тифлиса и бросить с высокого берега в реку Куру. По жестокости эта казнь равна кровавой расправе, учиненной в 1617 году, в пасхальную ночь, над Гареджийскими иноками: по приказанию персидского шаха Аббаса в течение нескольких мгновений было зарублено шесть тысяч иноков. «Царство Грузинское, — пишет Платон Иосселиан, — в продолжение пятнадцати веков не представляет почти ни одного правления, которое не было бы ознаменовано или нападением, или разорением, или жестоким притеснением со стороны врагов Христовых». |
|
|
