| Ярославы войска пустились потом по сторонам, разоряли, жгли и полонили окружные Юрьевские волости и принудили неприятеля просить о перемирии, которое и заключено с ними на три года. Псковичи свято сохраняли мир сей, и когда в 1237 году Рыцари, воевавшее с Литвою, попросили у них помощи, то сии отправили к ним 200 лучших своих ратников с Воеводою Ястребом. Однако же поход их как и самих Рыцарей, после первых успехов, наконец был неудачен. Ибо Литовцы сделав засаду свою в лесах, выманили неприятелей из крепких мест на чистое поле, и окружив разбили всех и побили знатнейших Воевод, а войска всего едва десятая часть возвратилась домой. Лифляндцы впрочем не были благодарны Псковичам за сию хотя и неудачную услугу, и при истечении перемирия Дерптский Епископ Герман тотчас начал оказывать неприязненные действия на границах Псковской и Новгородской. Псковичи с своей стороны в 1240 году начали готовиться к войне. Епископ призвал себе на помощь Лифляндского Орденмейстера Германа де Балка и Датского Воеводу, занимавшего берега Естляндские. В сем походе с ними были и два Датских Королевича Абель и Канут; а всего войска их было до 100,000, как пишет Кельх. Ушедший опять в Лифляндию из заточения своего бывший Псковский Князь Ярослав Владимирович взялся быть им вожатым. Они подошли сперва к Изборску, осадили и взяли сию Крепость, побили там до 600 Псковичей и с ними Псковского Воеводу Гаврилу Ворусовича; потом двинулись прямо ко Пскову. Встретившие их за городом Псковичи были разбиты, а убежавшие заперлись с гражданами в стенах. Семь дней Лифляндцы осаждали город и ничего больше не успели, кроме что сожгли за стенами Посад. Но Яраслав имел во Пскове приверженца к себе одного знаменитого гражданина Твердила, или Твердисила Ивановича, который тайно, отворил Лифляндцам одни ворота и неожиданно впустил их в грод. Граждане увидев среди себя неприятелей, не смели уже противиться; а Псковский Князь Юрий немедленно выехал в Новгород и за ним поспешили многие из лучших Псковичей с семьями своими 19 . |
| Таким образом возраст Туринской Плащаницы датируется 30-ми годами по Р. Х. и ближневосточное ее происхождение не может вызвать сомнений. Один мусульманин, с которым я разговаривал о Плащанице, после того, как я привел ему эти доводы, немного помолчав, сказал мне: “Положим, что датировка Плащаницы верна. Однако действительно ли на ней изображен Иисус Христос, а не какой-либо другой распятый в это время в Палестине человек?”. Для ответа на этот вопрос достаточно сопоставить данные, известные нам о Человеке на Плащанице, установленные независимыми криминалистами и судмедэкспертами, с данными, известными нам из Евангелия о Христе. 1. У Человека, изображенного на Плащанице, на лбу и висках сохранились сгустки запекшихся капель крови, образующих форму венца, — и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову (Мф 27:29); 2. Человеку, изображенному на Плащанице, сильно разбили левую щеку, — когда Он сказал это, один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке (Ин 18:22); 3. Человека, изображенного на Плащанице били палками по голове, с левой стороны, сломали переносицу и рассекли скулу (ученые сумели определить даже толщину палки), — и, взяв трость, били Его по голове (Мф 27:30); 4. Человека, изображенного на Плащанице бичевали особым бичом, употреблявшимся римлянами: “флягрум”, состоящим из нескольких (в настоящем случае из пяти) концов веревок с большими и тяжелыми металлическими пуговицами на концах. Как свидетельствует Плащаница, бичевали два воина: один высокого роста, а другой более низкого и били сначала по спине, а потом по груди и животу. Всего таких ударов было 98, — тогда Пилат взял Иисуса и велел бить 83 Его (Ин 19:1); 5. Плащаница запечатлела глубокий след от тяжелого бруса креста на правом плече Этого Человека, который Ему, по обычаю, приказали нести на место казни. Измученный и обессиленный, Этот Человек неоднократно (трижды) падал под тяжестью Своей ноши. При падении одно колено было разбито, а тяжелая балка креста ударяла Его по спине и ногам. Следы этих падений запечатлены, по свидетельству экспертизы, на ткани Плащаницы, — и, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа (Ин 19:17); |
| Усташи стремились, чтобы наибольшее число заключенных подверглось наиболее жестоким способам уничтожения. В Ясеновце и поныне существует насыпь, протянувшаяся от железной дороги Белград - Загреб до левого берега Савы. Заключенные строили ее в тяжелейших условиях: стоя по пояс в иле и грязи, с помощью простейших инструментов - лопат, мотыг, часто перенося глину в шапках и даже в ладонях. Потеряв силы, эти ходячие трупы оступались, и падали в насыпь, после чего и замуровывались в нее. Сейчас она называется «Насыпью смерти». В ней лежат около 10 000 человеческих трупов. Огромное количество заключенных было ликвидировано в «Гранике». Это была подъёмная платформа, служившая в предвоенный период для погрузки и разгрузки кораблей. Она висела над рекой Савой. Узник должен был сам прийти на «Граник», встать на колени, скрестить руки за спиной, согнуться ничком, в то время как другой заключенный связывал ему руки проволокой, к которой была прикреплена железнодорожная балка. Усташ бил жертву кувалдой по голове и сбрасывал в Саву. Так Сава поглотила тысячи лагерников и стала одной из самых больших лагерных могил. Кирпичную печь Хинко Пичили превратил в крематорий. В неё усташи бросали еще живых заключенных и сжигали их. Чтобы подвергнуть пленников ещё большим пыткам, в кругу лагерей на территории кирпичного завода усташи создали маленький лагерь-загон, окружённый колючей проволокой. Здесь они собрали несколько десятков физически более сильных заключенных. Усташам хотелось посмотреть, сколько те смогут выдержать без еды и питья на страшной жаре. Проходили дни, а доносчики сообщали, что в загоне еще есть живые. Пребывание в нем превосходило все психофизические возможности человека. Наконец, усташи отправились посмотреть, остался ли кто-нибудь из пленников в живых. Их порадовало представившееся зрелище: несколько обросших бородой ходячих трупов, которые рычали, как дикие звери, а рядом лежали обглоданные кости их вчерашних друзей-узников. Так в страшных мучениях этих людей в Ясеновце появилось людоедство. |
| Влияние койне прослеживается и в употреблении предлога ες с винительным падежом в значении ν («в» о местонахождении): «ες καθεζμενος πετρν ξοχς» – «сидя на вершине скалы» (комм. на Иов 39: 27–30). Встречается в нашем отрывке «Комментария» и hapax legomena. Существительное ναβαστακτρ («несущая балка») обозначено в лексиконе Лампа как зафиксированное единожды в святоотеческом корпусе. Его значение легко определяется из структуры слова и контекста. Оно образовано от глагола ναβαστζω («поднимать на плечах») с помощью суффикса -τηρ, обозначающего действующее лицо («тот, кто несет на плечах», но в данном случае в переносном смысле): «κρκους δ λγει τος ναβαστακτρας» – «креплениями же называет несущие (верхние) балки» (комм. на Иов 39: 5–6). Содержанием 38-й и 39-й глав книги Иова, комментируемых диаконом Олимпиодором в 28-й главе, является описание Богом сотворенного Им мира – космология. Этим фактором определяется и содержание толкования, которое передает взгляд христианина на мир, через созерцание которого, с одной стороны, можно познать его Создателя, но, с другой стороны, Творец всегда остается Непознаваемым и Непостижимым. В связи с этим интересно рассмотреть, какой терминологией пользуется диакон Олимпиодор в описании творения мира, в рассуждениях и замечаниях о возможностях человеческого познания и невозможности познать Бога. Это тем более интересно, поскольку известно, что «характернейшим приемом со времен античности было максимальное использование всего лексического богатства языка при описании какого-то объекта или действия» . Рассмотрим лексику, связанную с космологией. Существительное ποιητς («создатель, творец») образовано от глагола ποιω («делать, изготовлять, строить») с суффиксом -της. Это слово – единственное, которое используется для обозначения Бога как Творца в Священном Писании – книга Иова, главы 38–39, а также в книге Бытия, параллель с которой проводится в толковании. Также от этого глагола образовано существительное, абстрактно обозначающее действие (nomina actionis), – ποησις («изготовление, постройка, творение»). |
| Но, несмотря на грозящую опасность, княжна Тамара почти обезумела от восторга. — Пожар! Пожар! — кричала она вне себя от радости, вертясь в какой-то ею самой выдуманной пляске. — Пожар! Пожар! Что может быть интереснее, mademoiselle Люда! Бежимте же, бежимте же туда скорее! — Куда, Тамара? — удивилась я. — Как куда? Любоваться пожаром, — крикнула она нетерпеливо. — Иными словами, любоваться несчастьем ближнего! — укоризненно произнесла я. — О, душечка, mademoiselle, вы всегда способны найти что-нибудь мрачное в самом интересном событии, — нетерпеливо произнесла юная княжна, — успокойтесь, пожалуйста. Сторка — богач, у него не один дом в Гори, и не беда, если он его и лишится. К тому же имение Сторка нажито нечистыми путями, значит, нечего и жалеть его нам с вами! — Жалеть надо одинаково добрых, злых, честных и нечестных, Тамара! Несчастье равняет людей перед Богом, — сказала я. — На этот раз я пойду с вами — не для того, чтобы любоваться картиной пожара, а чтобы посмотреть, не понадобится ли там наша помощь. — И, говоря это, я быстро накинула белую бурку, подаренную мне старым князем, и, взяв мою воспитанницу за руку, вышла из дому с ней. Люди не ошиблись, возвещая опасность. Дом Сторка пылал как огромный горящий факел. Черная ночь без звезд и месяца на мрачном небе развернула над Гори свой непроницаемый полог. И только далеко вокруг пожара было светло и ясно, как днем. Огромная толпа собралась вокруг горящего дома. Люди кричали и метались по улице как угорелые, боясь, однако, подступить к огню, продолжавшему свою разрушительную работу. Отстаивать дом Сторка не было никакой возможности, надо было только следить за остальными близ него стоявшими зданиями, чтобы огонь не перешел на них. Сбежавшиеся на место пожарища казаки, вместе с горийской пожарной командой, работали вовсю. И вдруг, когда огромная горящая балка упала с крыши армянского дома, послышался громкий, отчаянный вопль женщины: — Мое золото! Мои драгоценности! Они остались там… там, в спальне… под постелью… Принесите мне их, принесите, ради Господа! |
| Изумительно, как мог он сохраниться и доселе! Но сила Божия в немощи совершается, и усердие одного человека подвигло все высокое и священное на Руси к обновлению вековых развалин. Инкерман и северная сторона В тот же вечер просил я опять моего доброго спутника по архипелагу отвезти меня на своей быстрой гичке до Инкермана; по свойственной ему скромности, как бы не надеясь на свое знание местности бывших битв, пригласил он с нами одного опытного инженера, чтобы тот рассказал мне подробнее, где что происходило. Прежде, нежели углубиться в саму оконечность Севастопольского залива, миновали мы Павловскую батарею на мысу корабельной бухты, взорванную нами в день отступления. Тут была употреблена военная хитрость; на батарее находилось много раненых и потому сперва ее не коснулись; но опасаясь, чтобы неприятель, овладев ей, не стал вредить северному укреплению, испросили краткий срок для вывоза раненых и взорвали батарею. По мере того как мы подвигались вдоль берега к устью Черной речки, нам представлялись, одна за другой, углублявшиеся балки: сперва Ушаковская, которая долго служила местом городских гульбищ, по своему саду ныне уже опустошенному, и Килен-балка, которая горько прославилась неудачной битвой Инкерманской, при своем верховье. Грустно подумать, что от ничтожной ошибки утрачена была лучшая минута для совершенного истребления врагов. Если бы войска наши пошли, как было предположено, по левую, а не по правую сторону балки, тогда не были бы они разрознены, и если бы те, которые шли к ним на помощь от Инкерманского моста не отклонились от указанной им высоты, бросившись на выстрелы, чтобы выручать своих, по духу русского солдата, то все англичане погибли бы в этот роковой для них день; но он обратился на нас самих всей тяжестью неудачной битвы. От Килен-балки начинался тот ряд бастионов, мгновенно созданных кругом всей южной бухты, который увенчали Севастополь боевым венцом и обессмертился памятью его защитников, мученически здесь пострадавших; никогда не изгладится память сия, хотя бы и стерлись с лица земли упоенные кровью бастионы, которые теперь еще возвышаются вокруг многострадального города, как светлый венчик вокруг мученического лика, и между ними Малахов, как высший зубец сего чудного венца, господствует над всеми. |
| Администрация строительств усердно «потея» работает целое лето и к осени проекты и планы готовы. Нужно получить строительный материал, и на это уходит осень. Работы большей частью, начинаются зимой. Большевики не признают никаких преград и, невзирая на морозы, кладки стен производятся на теплом растворе, бетонирование тоже. Смесь делается на горячей воде и несмотря на то, что морозы замораживают (при 20 Цельсия), работы идут полным ходом, как это должно делаться в летнее время. Зимой все сделанное выглядит нормально, но с приближением весны, теплых дней образ кладки меняется, начинает «плакать», т.е. раствор между кирпичей оттаивает и начинают образовываться трещины, что вы и видели. Индивидуальное строительство Народ, не дождавшись государственных квартир, с 1958 года в особенности, начал самостоятельно заниматься постройкой дома для себя, но это не идет так легко, как многие думают. План (землю) если не имеешь, можно получить, где либо на окраине станицы, после долгих оббиваний порогов у председателя колхоза и бесконечных просьб, но строительный материал раздобыть не легко. Надо купить саман – 900 рублей за 1 тысячу штук (по старым ценам), кирпич, если по ордеру, то 370 руб. за тысячу, что почти невозможно, а у перепродавцов много дороже. Деревянный дом тоже дорог. Надо купить лес у воров леса: балка 50–70 руб. штука, для крыши черепица — 68 руб. за сотню. Шифер 110x80 см. — 4 руб. 50 коп. по ордеру, но ордер получить невозможно и люди покупают у «леваков» по 20–25 руб. за штуку. Доски для полов, дверей, окон — 700–800 руб. за один кубический метр, а за гвоздями, как я уже сказал, надо ехать за 200–300 кил. Борьба за существование Жизнь в советском «рае» очень тяжела и люди всякими способами стараются ее облегчить, а в первую очередь, какими либо судьбами, увильнуть от колхозного ярма. Счастливцы, которым это удается, оживают во всех отношениях. Почти все такие становятся торговцами – т.е. спекулянтами. Из нашего края везут в далекие края СССР, зимой сушку (сухие овощи), а чеснок в Сибирь. |
| С точки зрения новаторства в творчестве Продрома интересны две вещи: драматическая сатира «Катамиомахия» («Война кошки и мышей») и стихотворный роман «Роданта и Досикл». «Катамиомахия» представляет собой драматическую пародию- гротеск, построенную отчасти на басенных сюжетах, отчасти восходящую к античному сатирическому эпосу «Батрахомиомахия» («Война лягушек и мышей»). Объект этой пародии до сих пор точно не установлен. Возможно, что она содержала в какой–то мере намеки на социальную борьбу в ту эпоху, когда жил Продром. Мыши, которым надоели постоянные преследования кошки, объявляют ей войну. Мышиные войска во главе с царевичем Психарпаксом, сыном мышиного царя Креила, вступают в кровопролитную битву с кошкой, царевич гибнет. Развязка пьесы напоминает прием deus ex machina – с крыши падает балка и убивает кошку. По форме «Катамиомахия» представляет собой мастерское подражание греческой трагедии: каждая реплика умещается в одной стихотворной строке, действие начинается прологом в манере Еврипида, вводится коммос с заплачкой, рассказы вестника, в которых и проходит все действие, – в этой статичности сказались законы византийской эстетики, сформулированные еще в VII в. Иоанном Лествичником . Имя Продрома пользовалось огромной популярностью, и этому обстоятельству обязаны своей известностью произведения многочисленных безвестных поэтов, которые не только подражали Продрому, но и прямо ставили его имя на своих стихах. Из таких подделок наиболее интересен цикл небольших поэмок, дошедший под именем Птохо–Продрома («Продрома–Нищего»), в которых часто трактуется тема бедности и плохого положения византийского ученого, человека интеллигентной профессии, тогда как рядом процветают и благоденствуют горожане–ремесленники. В этих случаях поэты обычно не стеснялись вставлять стихотворные обращения к императору с откровенным попрошайничеством. Синхронная жанровая параллель к «Катамиомахии» – стихотворная трагедия «Христос–Страстотерпец», наполовину скомпилированная из стихов Еврипида с незначительными переделками, о чем анонимный автор заявляет вначале. |
| 70 Атрий — передняя (вообще первое помещение от входа в дом). 71 Кубикул — спальня. 72 Карины — богатый аристократический квартал, располагавшийся в юго-восточной части центра города, между Палатинским и Эсквилинским холмами. 73 Педисеквы — рабы-скороходы, сопровождавшие господина. 74 Лициний Столон Гай — народный трибун, в 367 г. до н.э. вместе с Луцием Секстием Латераном провел законы в пользу плебса и рядового крестьянства. 75 Манипул — боевое подразделение римской армии (180—200 чел.), состоявшее из двух центурий. Три манипула составляли когорту, десять когорт — легион (5000—6000 чел). 76 Булла — шейный амулет в виде шарика или кружка (часто золотого), который носили до совершеннолетия дети полноправных граждан. 77 Гамадриада — лесное божество, нимфа дерева, которая (в отличие от дриады) рождается и умирает вместе с ним. 78 Море Архипелага — Эгейское море. 79 Апиций — богач и гастроном времен Августа и Тиберия. Под его именем до нас дошло сочинение «О кулинарном искусстве» (вероятно, гораздо более позднего происхождения). 80 Архитрав — опирающаяся на капители колонн горизонтальная несущая балка, нижняя из трех частей перекрытия (антаблемента). Акант — распространенное в Средиземноморье растение, причудливо изрезанные листья которого послужили прототипом архитектурного орнамента, в особенности капителей коринфского ордера. 81 Триглифы — вытянутые по вертикали плиты с продольными желобками; чередуясь с метопами (горизонтально вытянутыми плоскими плитами), образуют фриз (в дорическом ордере) — среднюю часть перекрытия. Тимпан — треугольное поле фронтона (верхней части торцевого фасада) без обрамляющих его карнизов; часто украшалось рельефами и скульптурными изображениями. 82 Кастор и Поллукс — в греческой мифологии т.н. Диоскуры, братья-близнецы, сыновья Зевса, боги — покровители воинов и моряков. 83 Веста — в римской мифологии богиня — покровительница домашнего очага и государства. 84 «Юпитеру Наилучшему Величайшему» (лат.). Имеется в виду храм Юпитера Капитолийского, главный храм Римского государства. |
| Село Спас-Чекряк возле трех земель – соломенное, но не такое, как другие соломенные деревни: не самотканая одежда у мужиков, не старинные головные уборы у баб, а что-то еще невыразимое дает тон селу, и, когда придешь сюда, кажется, будто из парка в лес попал или с дачи в имение. «Ровочек», о котором говорят, – неглубокая балка, покрытая редким лесом; по ней протекает ручей, и первое, что встречаешь здесь, это – колодец под деревянной крышей на круглых столбах. Тут все паломники останавливаются и непременно запасаются водой. Бутылку из-под казенного вина, – ту самую бутылку, за которой, может быть, вчера сидел муж, выпивал и колотил жену, – теперь женщина наполняет святой водой и потом подходит с ней к отцу Егору. – Для чего водица? – спросит священник. – От мужа, батюшка: муж дерется, – ответит женщина… Когда я подходил к этому месту, пел соловей, лозина, береза и орех распустились, дуб, липа и осина стояли еще черные. Три женщины отдыхали возле колодца; у одной сарафан был в красных цветах, у другой – в белых, – девушка; третья была старуха, и сарафан у нее был в черных цветах. Купец, толстый, с большой четвертной бутылью, и молодой человек, рыженький, с пугливо бегающими глазками, сидели рядом с женщинами. – Иду я по мужнину делу, – рассказала баба в сарафане с красными цветами, – муж гоняется за мной, убить хочет; не за себя боюсь – за ребенка. Так вот уйти собираюсь, бросить его. – Ну, что же, – отвечает купец, – нынче можно, нынче слабо, чем тебе себя губить, благословись, да и с богом. – А я иду по детскому, – объясняет купцу старуха, – сыновья хотят на хутор переходить, на участки, а я боюсь. Девушка собирается замуж выходить. А сам купец «маленько винцом зашибает» и хочет дать обещание. Журчит вода. Соловей поет. – Живописное обозрение! – восклицает рыженький молодой человек. – Вы откуда? – спрашивает его купец. – Из Петербурга. И рассказывает свою историю. – Выпивал… И вдруг решился здоровья. Страх стал брать при работе. Бросил пить – страх не проходит. Пошел к докторам, а они говорят: «Ты здоров, иди и работай». Работаю – страх все не проходит. Последний доктор дал ландышевые капли. Пил много, безмерно пил, а страх усилился. Тут понял, что доктора не помогут, потерял веру в докторов и пошел к священникам. Обошел всех известных, и все говорят одно: «Ты здоров, иди и работай». А страх все не проходит. Теперь осталось испытать последнее: посоветоваться с отцом Егором. |
|
|
