| Жара, зной, но дышится легко. Идешь трогаешь, обнимаешь цветущее, которое осыпает и дарит тебя золотистой пыльцой, лепестками, горьким соком и сладкой медвяной сытью. И вот уже ты весь пропах этой сладостью, терпкостью, горечью… Падаешь, закрываешь глаза, проваливаясь не в забытье, а в такой же праздничный сон: плывет перед глазами голубое и алое. Пьешь густой и пахучий воздух, тягучий настой, пьешь и чуешь, как в жилах твоих кровь клокочет. Это июнь: молодое лето в цветенье, Грушевая балка, что огромным распахом спускается от вершин задонских курганов до самой воды. Грушевая, Красная балка, Голубая – вся донская земля теперь словно женщина в самой спелой, знойной своей поре: ослепительно красива, горяча, сладка, пьяняще пахуча и так желанна. Вспоминают, что раньше, когда в ручной сенокос неделями жили в шалашах, на покосе, то самые красивые дети рождались в марте, через девять месяцев после косьбы. Время к осени. Погожим августовским днем пробирались мы от хутора Осиновского к Большому Набатову. Как всегда, хотели путь сократить и маленько заплутались. И лишь наткнувшись на заброшенный полевой стан, поняли, куда угодили. Из машины вышли и не сговариваясь побрели от дороги вниз – к зелени, к тени, к прохладе, туда, где с угора стекала в дол лесистая балка. Подошли, сели, а потом и прилегли на траву, под сень дубков, уже набравших гроздья молодых желудей. После гудящей машины, тряской дороги хорошо дышалось, гляделось и уже не хотелось никуда спешить. Кончалось сухое жаркое лето. Земля выгорела, пожелтели, высохнув, степные травы. А рядом, в лесистой балке, сочно зеленела листва деревьев, журчала вода родничка где-то внизу, в глубине балки. Синие цветы цикория-полуденника, желтая пахучая пижма, живокость пестрели на опушке. Дух зелени, близкой воды, влажной земли, прокатываясь волнами, растворялся в горячей степи. Стрекотали кузнечики, и какая-то птаха – кажется, славочка – негромко журчала рядом, в кустах. Нынче – опять зима. За окнами – поздний декабрь, мерклый, с короткими днями. Попалось среди бумаг письмо читательницы, и сразу вспомнилась иная пора – весна да лето. Это память долгая, на всю жизнь. А всего лишь – степная балка, где-нибудь в Задонье, на полпути от Калача-на-Дону к Суровикину. Надо лишь остановиться, выйти из машины. |
| Преграда состояла из двух основных конструктивных элементов (ил. 3) В проеме алтарной арки, вплотную к ее западной грани, находился невысокий барьер, от столбцов которого сохранились отпечатки, ныне скрытые под поздним полом; один из них был виден в археологическом зондаже у внутренней грани северного алтарного столба. Этот элемент наиболее традиционен и присутствует, как мы увидим, в большинстве новгородских памятников. К сожалению, отпечатки утрачены в верхней своей части, поэтому невозможно установить точную высоту барьера, однако он вряд ли превышал стандартные параметры, рассчитанные на раздачу через него евхаристических даров, которые колеблются в ряде памятников в пределах 110–120 см 454 . Как показали археологические исследования В. А. Булкина, пол в апсиде повышен примерно на 115 см 455 . В то же время с западной стороны алтарных столбов выглядывают верхние кромки цокольной фресковой декорации XII в. в виде «полотенец», которые возвышаются над современным полом на 15–20 см. Вероятнее всего, барьер преграды по уровню соответствовал росписи «полотенец», и его высота таким образом равнялась примерно 130 см. Вторым и наиболее характерным элементом являлась мощная балка темплона, лежавшая на воздушных связях нижнего уровня, выходивших на запад из алтарных столбов. Балка примыкала вплотную к западным граням алтарных столбов, где осталась не заштукатуренная полоса, или штроба. Высота расположения темплона весьма значительна: отметка гнезд от связей по их верхней грани находится на расстоянии 3,6 м от нынешнего или 4,75 от древнего пола, и если балка темплона вероятнее всего была врублена в связи в паз, то она возвышалась еще на 10–15 см. Темплон имел крупное сечение, аналогичное воздушным связям, т.е. около 25 см, о чем говорят следы от мощных дополнительных креплений в виде, очевидно, металлических крюков, которыми он был прибит к воздушным связям, проходившим на этом же уровне в проемах алтарных арок. Сохранились следы как минимум от четырех таких крючьев, примыкавших к граням столбов и поэтому оказавшихся примазанными фресковым грунтом; наиболее выразительный почти не поврежденный отпечаток находится на северном откосе алтарной арки. |
| — Юрий Олегович, ну уж если ничего не выйдет, отрезай ногу. Буду ходить на протезе, как мне рекомендовали в институте. С Богом! Ассистировал мне Петр Павлович Севрюков, травматолог опытный и умелый. Я сделал дугообразный разрез над ложным суставом прямо через многочисленные рубцы, вскрыл перелом. Потом выделил концы отломков, сдолбил костные наросты, просверлил костномозговые каналы в обоих отломках. Концы опилил по полсантиметра и сопоставил отломки. Встали они идеально. После этого циркулярной фрезой пропилил щель через линию сопоставления, вставил в нее одно ребро своей балки. Второе ребро, согнутое под прямым углом, легло прямо на кость. Балка, зафиксированная двумя шурупами, надежно удерживала голень, собранную как пазл. Взяв небольшой кусочек с крыла подвздошной кости, я зафиксировал его кетгутом. После того как зашил рану, наложил гипсовую повязку. Простоявшая всю операцию у стола Нина Федоровна одобрительно сказала: — Ну вот! Смотри, как идеально встали отломки. А ты боялся. Молодец! Невероятная операция? Послеоперационные рентгеновские снимки показали, что отломки действительно совместились идеально, а балка надежно зафиксировала перелом. Через две недели швы были сняты, лангетная повязка дополнена циркулярной гипсовой, и больной отправился домой (с условием, что будет сообщать о состоянии ноги по телефону или придет на осмотр). Прошло три с половиной месяца, прежде чем я снова увидел Подружина. Он жестом остановил меня на пороге приемного покоя и парадным шагом, взяв под козырек, прошагал вдоль комнаты и обратно. Лицо его сияло. Признаться, я тоже был счастлив видеть, как лихо он марширует. Но когда я приподнял его штанину, оказалось, что гипс снят. Я пришел в ужас — ведь перелом мог расшататься, и мы уже ничего не смогли бы сделать (для надежного сращивания гипсовая иммобилизация должна была находиться на ноге не менее пяти месяцев). Я тут же наложил бравому солдату гипс, наказав не снимать его еще полтора месяца. С тем он и ушел. Вскоре, однако, он позвонил и сообщил, что добросовестно проносил гипс еще три недели (на большее терпения не хватило) и снял его: «В тягость!» При повторном его визите я убедился, что перелом полностью сросся, нога принимает нагрузку без боли, а на рентгенограммах хорошо видны сращение перелома, небольшая костная мозоль и моя балка. |
| Он доносил, что центром, куда нужно будет послать караван, должен быть Джанабад, индийская столица. Путь к нему идет от Астрахани морем, до караганского пристанища, оттуда в течение трех недель до Хивы, из Хивы в течение трех недель до Балка, от Балка на Парван, оттуда на Чарикур, Кабул, Пишаур, Атток, Ротас, Лагор, Султанпур и Джанабад, что выходило от Астрахани пути четыре месяца с половиною верблюжьим ходом. Спрошенные по поводу этого донесения индийцы, случившиеся в то время в Москве, советовали держать другой путь из караганского пристанища в Юргендж, Бухару, а оттуда в Балк, из Балка в Кабул. По собранным сведениям в 1675 году отправлен через Бухарию, по указанию индийцев, караван под начальством посла астраханца Мамет-Исупа Касимова с разными товарами, состоящими преимущественно в мехах, предназначенных для подарков властителю индийскому Эвреинзебу. Пропущенные дружелюбно бухарским и балкинским властителями, русские достигли Кабула в 1676 году. Вассал Эвреинзеба Мекремет-Хан, управлявший Кабулом, донес о прибытии гостей своему властителю, но тот принял новость вовсе не так, как ожидали. Он не захотел быть в сношениях с Россиею, отговариваясь тем, что прежде не было таких сношений и что магометанская вера препятствует дружиться с христианами. Мекремет-Хан не позволил русским продавать товары, опечатал как подарки царские, так и товары купцов, привезенные для продажи, взял товары эти по той цене, по какой ему было угодно, и еще с вычетом пошлин, да при этом таможенные чиновники заметили, что у них и холопи не носят таких дурных соболей, какие русский царь присылает в подарок их государю. Впрочем, индийский шах выдал им в виде подарка две тысячи рупий, подтверждая, чтоб русские немедленно удалились из его владений. С этих пор, как видно, индийцы перестали пользоваться в России таким гостеприимством, как прежде, ибо в 1684 году один индиец жаловался на притеснения его единоземцам, которые делали астраханские воеводы, а в 1688 году, по просьбе гостей, право индийцев торговать в России ограничено одною Астраханью. |
| Местность гор. Тифлиса, вод названием «Колючая балка», находится почти в центре города и непосредственно примыкает к людной и лучшей его улице – Головинскому проспекту. Почти напротив здания так называемой «разгонной почты» следовательно, в бойкой части Головинского проспекта, прямо в гору поднимается узкая улица, протяжением саженей в 100, – это и есть «Колючая балка». По-видимому, такое положение вблизи центра города должно бы было обеспечивать жителям этой местности спокойную жизнь, санитарное и инее благоустройство. Действительность, однако, до самого последнего времени далека была от этих справедливых ожиданий. Дело в том, что в «Колючей балке» проживает в тесноте и скученности, главным образом, бедный люд: мастеровые, прачки с семьями, по большей части, пришлый русский элемент. Владельцы небогатых, скромных домиков несли повинности, налагаемые городским управлением, наравне со всеми, но взамен этого получали очень мало, почти ничего. Ни порядочной мостовой, ни освещения, ни санитарного благоустройства и проч. Школа отсутствовала, а между тем, стоит только пройти по «Колючей балке», чтобы увидеть, как много здесь детей, которые сидят, бегают, играют группами в маленьких дворах и на улице без всякого призора со стороны родных и старших, занятых тяжелыми работами дома или по найму в городе с утра до вечера. Зато, вероятно, вследствие той же близости к центру города, в «Колючей балке» расплодились кабаки, пивные, увеселительные заведения с тайными притонами разврата; довольно сказать, что до 1897 здесь числилось 11 духанов, – и это на протяжении каких-либо 100 саженей. Печальную известность стяжала себе в городе эта злосчастная «Колючая балка»: безобразия – спутники пьянства – здесь стали обычным явлением даже днем, усиливаясь и переходя всякую меру ночью. Здесь образовался притон для кутежей нижних чинов, бездомных бродяг и, к ужасу сказать, для переодетых юнцов, часто детей хороших родителей; эти юнцы здесь находили себе безопасное убежище и полную свободу от стеснительного надзора. Пьянство сопровождалось открытым развратом; пьяные, полунагие женщины появлялись свободно на улице, собирались по ночам в этих вертепах порока. Много преступлений совершено в этой местности, много ворованного добра оставлено в духанах и пивных, и немало юных душ погибло здесь нравственно навсегда. |
| «Эта форма креста подразделяется на так называемую греческую или квадратную, в которой поперечная балка равна продольной и таким образом крест получает вид , и на латинскую, у которой продольная балка значительно длиннее поперечной. Так что крест имеет форму †… Крест, на котором умер Спаситель, по господствующему в Церкви преданию, был четырехконечный – crux immissa или capitata» ( А.П.Голубцов . Из чтений по церковной археологии и литургике, СПб., 1995, с.219). Основание для этого мнения может послужить указание святого Евангелия: И была над Ним надпись, написанная словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский ( Лк. 23:38 . Дощечка с надписью была над пригвожденным к Кресту Спасителем. Это исполнимо только тогда, когда над горизонтальной перекладиной выступает конец вертикальной балки. Представители секты, говоря о столбе и, умалчивая о других видах орудия распятия, пытаются у несведущего читателя вызвать впечатление, что это была единственная форма. Однако археологические данные это опровергают. На одной из стен дома в Помпеи при раскопках найдено изображение креста, имеющего шестиконечную форму (нет только короткой верхней поперечной дощечки с надписью – titulus). Город был разрушен извержением Везувия в 79 г. по Р.Х. Следовательно, начертание относится к первому веку. Ценное открытие было сделано в 1968 году в северном пригороде Иерусалима Гиват га-Мивтар. Во время реконструкции дороги было найдено древнее захоронение, которое специалисты относят к середине первого века по Р.Х. «В могиле человека с арамейским именем Иоханан Бен Хгквл найдены кости с характерными следами. Пяточная кость Иоханана пробита гвоздем со следами древесины. Что свидетельствует о том, что этого молодого человека распяли на кресте. Перебиты голени, чтобы ускорить смерть. В конце предплечья в области запястья, на боковой поверхности кости обнаружена глубокая истертая ямка. Это место так сильно расцарапано, что Гаас (Haas, Nicu. Anthropological observations on the skeletal remains from Giv’at ha-Mivtar. |
| Алтарная преграда Алтарная преграда (в раннехристианское время χγχελλα или лат cancellus, в Византии в послеиконоборческое время τεμπλν) — барьер, который отделял алтарь от остального храма . Алтарная преграда состояла из колонок, между которыми снизу были установлены либо мраморные плиты, либо металлические решетки, а сверху положена балка (архитрав, космит). В центре алтарной преграды устраивались св. врата, а по бокам диаконские двери. Древнейшие алтарные преграды были выдвинуты в неф в форме буквы «п». Первоначально они были просто металлическими решетками ограждения. Затем вместо решеток стали использовать мраморные плиты. Впоследствии, около середины 5 века форма алтарной преграды усложнилась. Теперь к плитам прибавились колонки, на которые сверху была положена балка (космит). Однако вся конструкция целиком оставалась «прозрачной», и народ, стоящий в храме, мог свободно наблюдать за тем, что происходило в алтаре. Лишь в определенные моменты богослужения алтарь закрывала завеса, которая могла крепиться как к внутренней стороне алтарной преграды, так и к столбам кивория, отделявшим престол . Колонки плиты и архитрав алтарной преграды обычно изготовлялись из цветного мрамора или из серебра, как в Софии Константинопольской (VI в.). Форма алтарной преграды постепенно менялась; на смену выдвинутой в неф п-образной выгородке приходит преграда в форме простой перегородки между восточными столбами церкви. В X-XI вв., после окончания иконоборчества в оформлении алтарной преграды начинают использовать иконы. Иконы первоначально устанавливаются в промежутках между колонками, монументальные иконы, написанные прямо на колоннах или прислоненные к столбам, фланкируют преграду справа и слева, а сверху на архитрав устанавливается длинная расписная или резная панель с Деисисом или важнейшими христианскими праздниками. На этом завершается эволюция алтарной преграды, как в Византии, так и в домонгольской Руси. После 1261 года, когда Константинополь был освобожден от крестоносцев, возникла необходимость в сооружении новых алтарных преград, но хороший мрамор было достать трудно. Алтарные преграды стали изготавливать из дерева. На Руси, вероятно, это делали и раньше. Такие преграды и стали называть иконостасами. |
| Первоначальное население Б. Токмака, состоявшего из нескольких хуторов, надобно отнести к последней четверти XVIII в. Первые поселенцы: Престрымский, Зеленый, Балан, Игнатенко, Шапран и некоторые другие жили не много западнее нынешнего Токмака, именно близ границы мелитопольского уезда, где теперь немецкие селения Алт-Мунталь, известные в народе под названием землянок, потому что вышепоименованные лица жили в землянках. Других поселений, окружающих теперь Б. Токмак, тогда вовсе не было. Ближайшие к нему села были – Водяное и Балка, мелитопольского уезда, и первые поселенцы были выходцы из Водяного и Балки (тогда днепровского уезда) и из села Комаровки, Санжаровки и других деревень полтавской губернии. Рассказывают, что близ Токмака, еще не заселенного, поселился для занятия овцеводством богатый по тому времени человек вод прозвищем Великий Иван, а старшим чабаном (подпасок) у него был молодой и грамотный парень Лемышов, получавший от Ивана годовую плату три копи, на наши деньги около 1 р. 50 к. В одну ненастную ночь он не уберег овец своего хозяина. Хозяин, избив его за то, прогнал от себя и сказал ему с упреком: «Тебе надо быть паном, а не чабаном». Выгнанному Лемышову пришла после того в голову мысль сделаться как-нибудь паном, и с этою целью он отправился в г. Алешки, где, спустя несколько лет, занял уже должность исправника, а потом приехал сюда по случаю размежевания плана Б. Токмака и для раздела земли. Великого Ивана тогда не было здесь: он с своим стадом перекочевывал около Скелетовой. Лемышов послал за ним. Когда Великий явился к нему, Лемышов не знал, как и чем выразить ему свою благодарность за то, что он, по его слову, в самом деле стал паном (исправником), и назначил своему бывшему хозяину самое удобное для пастьбы овец и водопоя место около речки, которое теперь занимает Гордей Кулиш. – В течении времени население Б. Токмака до того разрослось, что из него выделились самостоятельные приходы Солодкая Балка с хуторами: Куркулаком, Верхним Куркулаком, Ильченковым, Прокофьевкой и Воливачевой, Очереватая и Острикова. |
| Я вскарабкалась на этот перевал, нырнула в щель и на животе скользнула на другую сторону завала. Слава Богу! Я не отрезана от штрека. Мощная камерная балка хоть и соскользнула с одной из стоек и согнулась дугой под тяжестью огромной глыбы, но в углу есть щель. Не теряя времени, я, как уж, проползаю, не дожидаясь того, что балка рухнет. — Мастер! У меня… не совсем благополучно, — сказала я горному мастеру Ионову, которой как раз шел в мою сторону. Не спрашивая, он прибавил шаг. …Мы стоим молча у входа в забой. Уцелеть в таком забое?! Чисто русским жестом мастер задумчиво чешет затылок и, ни слова не говоря, поворачивается и уходит. Далеко в штреке загораются яркие огоньки: это идет смена. Я иду на-гора. Шагаю бодро. Сердце радуется. Уже видно устье шахты — ослепительный, кажущийся голубоватым, если смотреть из шахты, свет. Солнце! Жизнь! Я — жива!!! И странное дело, куда девалось все мое недомогание? Ломоту, жар, головную боль как рукой сняло. Усталости — и той нет. Или и в самом деле это было предчувствие? Предупреждение об опасности? «Есть на свете многое, мой друг Горацио, чего не постигнуть нашим мудрецам!» Ну разве Гамлет не был прав? Многое ли знают мудрецы? Бедная Кира Павловна! Не суждено вам увидать ваш родной Ленинград, по которому вы так тосковали! Но если я сегодня, сейчас вижу солнце и могу надеяться, что увижу и свободу, то это — благодаря вам. Спасибо, Кира Павловна! Знакомство на «вулканической почве» Наступила осень. Если северное лето, по словам Пушкина, «карикатура южных зим», то осень… Карикатура должна вызывать улыбку, но осень в Норильске вызывает отвращение. Холодный дождь, пронизывающий ветер и грязь. Грязь везде. А у меня нет верхней одежды. Тут не до улыбок! Заключенным не полагается такая роскошь, как две телогрейки, две шапки. С непокрытой головой и без телогрейки в шахте никак нельзя. Но и до шахты в чем-то надо добираться: стоять на разводе, шагать до Оцепления, стоять и там, пока считают, и еще с километр идти до раскомандировки. Женщины всеми правдами и неправдами обзаводятся тем, что им надо. Начальство смотрит на это сквозь пальцы. Спецовку, которая остается в шахтерской раздевалке, не отбирают, она не числится. Я оставила в шахте ту телогрейку, что мне выдали в лагере, а на работу ходила в гимнастерке, с непокрытой головой. Это привело к конфликту, который мог бы разрешиться самым плачевным для меня образом, если бы не Анка Гурская — девочка-полячка, бывшая каторжанка, которой совсем недавно заменили 15 лет КТР на 10 лет ИТЛ, но у нее было мало шансов дотянуть до окончания этого срока по причине слабого здоровья и твердых жизненных устоев. |
| Витальке-то что! У него штаны черные — сажу не заметишь. Он подобрал подол рубашки, сел на балку, будто на гимнастического коня, и, упираясь руками, добрался до ниши. Я же — в новом голубом костюме — сесть не мог. А тут еще эти белые гольфы, черт бы их побрал. А что делать? Замирая от ужаса, я встал на балку. Она была широкая и не качалась, но все равно… Сам не помню, как я прошел над жуткой черной дырой. Я знал, что эта глубина — до нижнего этажа колокольни. Метров сорок! Хорошо, когда под тобой ковер-самолет, а когда просто так, то ноги слабеют. Чуть живой, прыгнул я рядом с Виталькой. Он смотрел на меня с уважением. Я сразу возгордился: хоть и с перепугу, но все равно совершил геройство. А чтобы Виталька не подумал, будто хвастаюсь, я обыкновенным голосом спросил: — Ну и что здесь интересного? Мы очутились словно внутри великанских часов-ходиков. Медные шестерни и рычаги окружали нас, а прямо перед нами оказались два зубчатых вала. Через них перекинуты были могучие цепи. Они уходили вниз — сквозь отверстия в кирпичной кладке. — Как брашпили у папы на «Тобольске», — прошептал Виталька. И я тоже вспомнил якорные барабаны с цепями — они стояли на носу теплохода. — А здесь они зачем? — Как зачем? Гири! — Одна цепь для гири. А другая? — Другая, наверно, тоже для гири. Одна гиря для стрелок, другая для колоколов. Как в тети Валиных часах для кукушки. Забыл, что ли? Тьфу, какой я недогадливый… Я представил, как в глубине башни дремлют на цепях могучие чугунные болванки — каждая по сто пудов. А если надоест им так просто висеть и они потянут цепь посильнее? Мне стало жутковато и весело. — Виталька! — страшным шепотом сказал я. — А вдруг эти часики ка-ак тикнут! А эти колесики ка-ак перемелют нас на пельмени… — Не тикнут, — хладнокровно откликнулся Виталька. — Смотри, балка маятник держит. Балка, по которой мы сюда забрались, острым обломанным концом влезла, оказывается, в нижнюю часть механизма. Она зацепила и наклонно держала железный брус. Под балкой, на конце бруса, виднелся медный диск, похожий на тарелку из духового оркестра. Маятник! |
|
|
