| Итак, начинаем день. В ВИНОГРАДНОЙ БАЛКЕ Виноградная балка… Овраг? Яма? Нет: это отныне мой храм, кабинет и подвал запасов. Сюда прихожу я думать. Отсюда черпаю хлеб насущный. Здесь у меня цветы – золотисто-малиновый куст львиного зева, в пчелах. Только. Огромное окно – море. И – виноград зреет. Отныне мой храм?.. Неправда. У меня нет теперь храма. Бога у меня нет: синее небо пусто. Но шиферно-глинистые стены – мои хранители: они укрывают от пустыни. «Натюрморты» на них живут – яблоки, виноград, груши… Я спускаюсь по сыпучему шиферу, оглядываю свои запасы. Плохо на яблоньках: поела цветы «мохнатая оленка». Тысячи их налетали, когда яблони стояли в цвету, падали в белые чашечки, сосали-грызли золотые тычинки. Я выбирал их, спящих – они задремывали к полудню. Вот одичавший персик, с каменной мелочью, черешня, в усохших косточках, оклеванная дроздами. Айва бесплодная, в паутинных коконах, заросли розы и ажины. Грецкий орех, красавец… Он входит в силу. Впервые зачавший, он подарил нам в прошлом году три орешка – поровну всем… Спасибо за ласку, милый. Нас теперь только двое… а ты сегодня щедрее, принес семнадцать. Я сяду под твоей тенью, стану думать… Жив ли ты, молодой красавец? Так же ли ты стоишь в пустом винограднике, радуешь по весне зеленью сочных листьев, прозрачной тенью? Нет и тебя на свете? Убили, как все живое… Хорошо сидеть в утренней тишине Виноградной балки, ото всего закрыться. Только – лозы… рядками тянутся вверх, по балке, на волю, где старые миндальные деревья, – прыгают там голубые сойки. Какое покойное корыто! Откосы, один – тенистый, солнцем еще не взятый; другой – золотой, горячий. На нем груши-молодки в бусах. Взглянешь назад – синее окно, море! Круто падает балка, и в темном ее прорыве – синяя чаша моря: пей глазами! Хорошо так сидеть, не думать… Пустынным криком кричит павлин: – Э-оу-а-аааа… Нельзя не думать: настежь раскрыты двери, кричит пустыня. Утробным ревом ревет корова, винтовка стучит в горах – кого-то ищет. Над головой детский голосок тянет: |
| Отмечается, что в результате обстрелов «в населенном пункте Первомайск повреждено четыре жилых дома и Первомайская центральная городская многопрофильная больница, в населенном пункте Золотое-5 повреждено два жилых дома и детский сад «Березка». Вооруженные силы Украины за минувшие сутки 35 раз обстреливали территорию ДНР, сообщили в представительстве республики в Совместном центре по контролю и координации режима прекращения огня. Украинские подразделения применяли реактивную и ствольную артиллерию, минометы, различные типы гранатометов и стрелковое оружие. Всего выпущено 249 снарядов. Под обстрелы попали Донецк, Горловка, Гольмовский, Пантелеймоновка, Широкая Балка, Железная Балка, Ясиноватая, Старомихайловка, Александровка. Два мирных жителя получили ранения. Более 16 тыс. эвакуированных жителей ДНР и ЛНР пересекли за сутки границу России в Ростовской области, сообщили журналистам в субботу в пресс-службе пограничного управления ФСБ России по региону. Автомобили 128-го гуманитарного конвоя доставили из России в ЛНР продукты питания и предметы первой необходимости, сообщила пресс-служба МЧС ЛНР. «Нынешний конвой российских спасателей, состоящий из 14 автомобилей, плюс одна машина сопровождения, доставил в Луганск продукты питания и предметы первой необходимости», - говорится в сообщении. Российские средства противовоздушной обороны в 15 км южнее Изюма сбили в воздухе украинский самолет Су-25, сообщили в Минобороны РФ. ВС РФ нанесли удар высокоточным оружием по бронетанковому заводу в Киеве, сообщили в Минобороны России. В Подмосковье собрали почти 900 тонн гуманитарной помощи для жителей Донбасса. Глава ДНР Денис Пушилин сообщил, что за последние дни сдались в плен порядка 1 350 украинских военных. В ДНР сообщили, что украинские потери в республике за сутки составили 64 человека. Военнослужащие Народной милиции ЛНР доставили жителям города Рубежного гуманитарный груз с продовольствием и питьевой водой от Общероссийского народного фронта, сообщили в пресс-службе оборонного ведомства республики. |
| Однако и в Туле и в Орле Кирилл показал характер и удержался, да и вперед обещал быть воздержен и далее выражал твердое намерение, довезя нас до Киева, оставить навсегда свой извозчичий промысел и ехать домой, где у него была жена, которая всегда могла его от всяких глупостей воздержать. Теперь он жил в некотором умиленном состоянии и, воздыхая, повторял прекрасную пословицу, что «земляной рубль тонок, да долог, а торговый широк, да короток». Пословицу эту мы хвалили, но все-таки нас пугала мысль: не пропил ли Кирилл в Москве все деньги, данные ему за наш провоз, — и мы хотели узнать: будет ли ему с чем доставить нас до Киева? Много церемониться было не из чего — и мы откровенно выразили ему наши опасения; но Кирилл нас тотчас же благородно успокоил, и притом сделал самому себе некоторый комплимент, сказав, что он водил медведя, держа рассудок в сумке, и пил только на чужой счет своих земляков, а все деньги забил в сапоги под стельку, — и потому когда товарищи захотели снять с него и пропить те сапоги, то он тут сейчас очувствовался и вскричал караул, но сапог снять не дал, а лучше согласился претерпеть неудовольствие на самом себе, что и последовало. Мы проехали всю Орловскую губернию, встретили в Упорое у сада графа Гейдена первые тополи — и, налюбовавшись ими, вскоре перевалили за широкую балку, посредине которой тек маленький ручеек, служивший живым урочищем, составляющим границу Великой России с Малороссиею. Теперь переезд этот ничего не значит для путешественника, да и он совершается совсем не в том месте, где мы перебирались из страны «неба, елей и песку» в страну украинских черешен. Железная дорога оставила далеко в бок характерную местность тогдашней переправы и получившую очень характерное название «Пьяная балка». Здесь на одном пологом скате была великорусская, совершенно разоренная, деревушка с раскрытыми крышами и покосившимися избами, а на другом немножко более крутом и возвышенном берегу чистенький, как колпик, малороссийский хуторок. Их разделяла только одна «Пьяная балка» и соединял мост; затем у них все условия жизни были одни и те же: один климат, одна почва, одни перемены погоды; но на орловской, то есть на великорусской, стороне были поражающие нищета и голод, а на малорусской, или черниговской, веяло иным. Малороссийский хутор процветал, великорусская деревня извелась вконец — и невозможно было решить: чего еще она здесь держится? В этой деревне ни один проезжий или прохожий не останавливались — как потому, что здесь буквально не было житья в человеческом смысле, так и потому, что все население этих разоренных дворов пользовалось ужаснейшею репутациею. |
| Причем еще раз повторяю, что совет нашего дорогого вождя В.И. Ленина для меня является вечным законом, несмотря на то что теперь наша великая социалистическая держава сильна и неприступна». Из представленных выше пояснений Альбенского, следует и то, что, выполняя наказ В.И. Ленина, Марков в своих воспоминаниях 1924 года уже пытался увести интересовавшихся в сторону от истинного места происшествия, сообщая: « Таким образом проехали керосиновый склад (бывш. Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи. По дороге никто не попадал; отъехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо…» . Ведь « керосиновый склад (бывш. Нобеля)» находится не перед, а за (!) « поселком серно-кислотного завода» и самим заводом, то есть в своих «истпартовских» воспоминаниях 1924 года Марков «увел на ложный объект»: на целых три версты севернее места, указанного им же А.В. Альбенскому в 1931-м и описанного, как « заранее» « найденном» ими места в « балке», где располагался « надел Жужгова». «Балка» в русском языке – это «небольшая сухая или с временным водотоком долина с задернованными склонами». Такая нежилая, лесистая « балка» перед «поселком серно-кислотного завода» с «наделами» мотовилихинских рабочих под покосы, в этом районе только одна — долина р. Большая Язовая. Что позднее графически подтвердил найденный в Пермском краеведческом музее «План окрестностей города Перми», составленный 25 декабря 1906 года учениками Екатерино-Петровского городского училища К. Завирохиным и И. Ташлыковым . Вот такая «занимательная топография» получается… «Никому не нужные документы» Итак, после 30-х годов никаких попыток продолжить «расследование» не производилось. Никакие государственные идеологические и прочие «компетентные» органы не собирали документы о Романовых и «не охотились» за ними. Только «энтузиасты», входили в тему и занимались ею «на свой личный страх и риск». Одновременно, партийные организации продолжали сбор уникальных воспоминаний старых большевиков, позволивший по прошествии полувека произвести анализ комплекса уже разнородных документов, обнаруженных в центральных и местных архивах. В этом – безусловная заслуга сотрудников Пермского партийного архива. |
| Задавала вопрос и русским... Моя младшая подруга Катя, корреспондент одной из ростовских телекомпаний, честный и талантливый журналист, дала свой ответ и свою историю. Её бабушка Валя, шестилетней девочкой жила в пригороде Таганрога. Чудном приморском городе, где маленькие домики с чеховскими вишнёвыми садами, приглянулись для постоя фашистским оккупантам, ожидавшим прибытия карательных отрядов. Были среди фашистов и немцы, и румыны и хорваты. Все они гости не желанные, но хорваты запомнились особой жестокостью. В один из горьких дней оккупации хорватский военный, увидев в хрупкой таганроженке личного врага, просто так, походя, наотмаш ударил малышку плетью. А ещё в Валюшкином военном детстве была Петрушинская балка, где ей однажды пришлось помогать соседям искать расстрелянных родных и близких. И страшный крик незнакомой женщины о зелёном платье, по цвету которого она искала свою погибшую дочь... «Балка смерти», в глине которой навсегда остались русские и евреи, цыгане и армяне, пленные и заложники, коммунисты и беспартийные, больные и инвалиды, партизаны и красноармейцы. Все, кто мешал нацистской идее о мировом господстве. Никто до сих пор не знает, сколько их там... Расстрелы проводили три раза в неделю... К слову сказать, были на мой вопрос и другие русские ответы - про престижный отдых в стране с архитектурными красотами и крупнейшими в Европе нудистскими пляжами. Злодеяния немецкого фашизма получили свой Нюрнбергский Процесс. Германия, искренне или не очень, осудила военных преступников, где-то на деле, где-то на словах покаявшись за содеянное. Югославия же простила хорватам многое, дав детям и внукам людей в черных шапках возможность жить, любить и мечтать. Не дай Бог моим недоумением посеять новую национальную рознь. Хорватия сама разберется со своей судьбой и своими усташами. Но, если хорватские историки будут когда-нибудь пересчитывать сербские жертвы, пусть подумают и о маленькой испуганной русской девочке из оккупированного Таганрога, в жизни которой навсегда остались зелёное платье и хорватская плеть. |
| – Да товарыщы! Да нэ стреляйтэ же! Да берегить патроны, оны ще пригодятся! Тут Балка узнавал бы каждый дворник, но не видно было их, скрылись. У Зимнего дворца шли навстречу два английских офицера, один знакомый Балку, его необычно длинную фигуру знал каждый, кто бывал в «Астории». Тот теперь остановился, повернулся к едущим и, держа обе руки в карманах, качаясь туловищем вперёд и назад, несильно смеялся, смеялся, хохотал над видом их автомобиля, арестованных генералов, и ещё поворачивался, поворачивался, чтоб не упустить комичное зрелище. И вытянул руку из кармана, показывая на них вослед. Перегруженный автомобиль скрипел, лязгал рессорами на снежных взгорках, два раза останавливался – и Балк обмирал, что опять испортился, и, не довезя, расстреляют. Улицы не были многолюдны, пока не стали приближаться к Думе. Тут – всё гуще, автомобиль гудел, разгоняя. В одном месте стояла без прислуги и без снарядов – отдельная пушка, жерлом навстречу им. То – на конях показалось несколько артиллерийских офицеров, без шинелей, все с большими красными бантами на груди, публика кричала им приветствия, ура, – и они с удовольствием раскланивались. Начиная от думских ворот густилась уже плотная масса людей, да автомобиль дальше и не пошёл, как раз отказав тут. Толпа обступила их с ругательствами, насмешками и угрозами. Какой-то пьяный, по виду дворник, громко мычал и при ссадке наземь всё норовил достать Балку до глаз своими пальцами, расставленными как рогатина. Окружающие потешались и подзадоривали. В этой толчее, на последних шагах, ещё всё могло случиться – и по голове ударить и убить. Но навстречу протиснулось несколько студентов Военно-медицинской Академии – и окружили арестованных защитным кольцом. Вошли в Думу. Там за столом сидела и кругом толпилась победительная молодёжь, преимущественно еврейская. Некоторые юноши с револьверами ужасающих и устаревших систем. Балка сразу узнали, стали кричать: – Градоначальник! Это вы отдали приказание вашей полиции расстреливать народ из пулемётов? |
| И, довольная тем, что может избить двоих вместо одного, она залепила Гвоздику пощёчину, но – о ужас! – от боли чуть не лишилась сознания: вся рука у неё превратилась в сплошной синяк. Только тогда старуха заметила, что Гвоздик был железный. От испуга она пробормотала что-то и не решилась больше бить Перлину. Гвоздик остался ночевать в лачужке. Он послушно улёгся у кровати Перлины. Девочка сняла с постели одеяло и заставила Гвоздика хорошенько укрыться. Наутро старуха, впервые в жизни вежливо, попросила Перлину пойти достать чего-нибудь поесть. Дети, взявшись за руки, вышли из дому. По дороге девочка объяснила Гвоздику, что им надо делать. – Город наш очень бедный. Те, у кого нет денег, вынуждены искать пищу на свалках среди отбросов, но я самая маленькая и самая слабая, и мне никогда ничего не достаётся. – Ведь сегодня ты не одна, – сказал Гвоздик. – Вместе мы обязательно достанем какую-нибудь еду или вещь, которую можно будет продать и получить за неё деньги. Свалка была оцеплена полицейскими, а бедняки, стоя в очереди, с нетерпением ждали, когда им позволят туда пройти. Наконец сержант протрубил сигнал, полицейские отошли в сторону, и люди, как голодная саранча, бросились на свалку. Перлина и Гвоздик не отставали от других; но напрасно они в четыре руки шарили среди отбросов – ничего съестного там не оказалось. Бедняки возмущались: ни одной обглоданной косточки! Ни одной пустой банки из-под мясных консервов, которую можно было бы вытереть корочкой хлеба! Это возмутительно! Начальник охраны пожимал плечами, как бы говоря: «Ничего не поделаешь, город бедный…» Вдруг Гвоздик шепнул на ухо Перлине: – Смотри, какая чудесная железная балка! Что ты скажешь, если я её вырву? Ведь мы сможем её продать! Балка торчала из стены небольшого особняка. Гвоздик ощупал своими железными пальцами стену, затем ухватился и – раз! – одним рывком выдернул балку. Но не успел он засмеяться от радости, как стена, лишённая опоры, рухнула. И вот случилось нечто необыкновенное: вместе с кирпичами на бедняков посыпались булки, пачки печенья, банки с мясом, кильками и даже с куриными консервами. Никто из бедняков никогда не видел сразу столько продуктов. В мгновенье ока, несмотря на протесты охраны, бедняки расхватали булки, печенье и банки с консервами. |
| …первый секретарь обкома Кнорозов… – За Кнорозовым стоит А. Н. Ларионов, первый секретарь Рязанского обкома партии с 1948 по 1960 г., ударившийся при Хрущёве в безумную авантюру: в три раза превысить годовой план по продаже мяса государству. Громкие обещания обернулись массовым уничтожением скота, закупками в соседних областях, приписками и махинациями. Но и – званием Героя Социалистического Труда для самого Ларионова в декабре 1959-го. Однако после разоблачений он был лишён звания, обречён на отставку и покончил с собой 22 сентября 1960 г. …по семидесяти рублей из стипендии… – Стипендии были разными в различных вузах и техникумах, а также на разных курсах одного учебного заведения, значительно уступая, как правило, минимальной зарплате. А минимальная зарплата с конца 1950-х до 1961 г. составляла в городе 300 рублей. Давайте лучше – все как один – забастуем! – Выступая по испанскому телевидению 20 марта 1976 г., А. С. вспомнил эпизод тринадцатилетней давности, связанный с публикацией рассказа: «Я печатал в журнале „Новый мир“ рассказ „Для пользы дела“, там у меня один студент призывает других: „Давайте объявим забастовку“. Не то что цензура, а сам журнал „Новый мир“ вычеркнул эту фразу, потому что слово „забастовка“ не может быть произнесено и напечатано в Советском Союзе». …Сож… – Левый приток Днепра. Исток в Смоленской области, устье на границе с Черниговской областью Украины. Большей частью протекает через юго-восток Белоруссии. Упоминается в повести «Адлиг Швенкиттен» (с. 505, 511), а также в поэме «Дороженька» (Протеревши глаза. С. 59, 60). …швеллерная балка. – Стальная балка, имеющая в сечении форму широкой буквы «П». Полюбите нас чёрненькими!.. – Поговорка из анекдота, который рассказывает Чичиков генералу Бетрищеву во втором томе «Мёртвых душ»: «Нет, ты полюби нас чёрнинькими, а белинькими нас всякой полюбит». Захар-Калитá В основу рассказа легли впечатления от велосипедной поездки в первой половине августа 1963 г. по маршруту Рязань – Михайлов – Ясная Поляна – Епифань – Куликово поле – река Ранова – Рязань. Рассказ написан в Рязани в ноябре 1965 г. В сплотке, с рассказами «Правая кисть», «Как жаль» и «Живое существо», был предложен «Огоньку», «Литературной России» и «Москве». После того как в «Огоньке» отвели «Правую кисть» и «Как жаль», в «Литературной России» согласились только на «Захара-Калиту», а в «Москве» замолчали на несколько дней, рассказ был передан в «Новый мир». Владимир Лакшин загорелся отдать его в «Известия», а Александр Дементьев – в «Правду». В «Правде» отказали, едва прочитав. В «Известиях» даже был набор, но и только. Напечатан в «Новом мире» (1966. С. 69–76). Тираж 150 000 экз. |
| Лейхтенбергский так и объясняет поражавшую его легкость, с которой немцы закрывали глаза на переправу офицеров, явно им враждебных, в Добровольческую армию, – объясняет убеждением военной среды, с которой у него установились «хорошие отношения», что Добр. армия монархична по своему существу, что с «монархической Россией им (немцам) легче сговориться» в будущем, чем с большевиками, органически противными им самым существом своим. Эта психологическая черта должна была повседневно сказываться в работе местных агентов власти, менее осведомленных о закулисных ходах политической игры. Как характерен в этом отношении эпизод, происшедший в Ярославле при ликвидации восстания, организованного военными силами, выступившими под политическим водительством Савинкова, непосредственно ориентировавшегося на Антанту. На этот эпизод и мне приходилось ссылаться в виде иллюстрации к совместной деятельности большевиков и немцев (см. «Красный Террор»). В свете того, что выяснило теперь историческое обозрение недавнего прошлого, думаю, что ярославский эпизод свидетельствует скорее противоположное. 21 июля штаб ярославского отряда северной Добр. армии, находившейся «с германской империей в состоянии войны», – как гласило оповещение лейт. Балка, председателя германской комиссии 4 о военнопленных, существовавшей на основании Брестского договора и занявшей положение «вооруженного нейтралитета» в боевые дни восстания, – сдался комиссии в плен; «комиссия, – объявляет Балк, – передаст штаб в качестве военнопленных германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее». Конечно, это была попытка спасти жизнь 57 «белых» офицеров. Но лейтенант Балк не мог быть надежным бестом. Балку был предъявлен ультиматум о выдаче, и военнопленные были разоружены – этим в смутные дни, последовавшие за убийством Мирбаха, решилась судьба сдавшихся офицеров. Но, может быть, еще показательнее протест, который был заявлен в сентябре немецким консулом в Петербурге, т.е. представителем ведомства ф. |
| Подвеска же колоколов к балкам производится смотря по размеру колокола: малые можно вешать на веревке, но большие должны быть укреплены на железных хомутах из полосового или квадратного железа того или другого размера согласно величине колокола. Хомуты должны быть настолько длинны, чтобы колокол не прикасался к балке, а висел бы на 1–1 1/2 вершка ниже и имел бы таким образом некоторое движение при звоне. Также край колокола должен отстоять от пола не менее 2 ар[шин] и 8 верш[ков] – лучше более, устраивая помост для удобства звона. Возвышенной подвеской колокола достигается, что более звуков полетит вниз на землю, а не все ударятся в поле колокольни. Также необходимо, чтобы пол был обнесен сквозной решеткой, а не сплошной – иначе звук уйдет в образовавшийся ящик. В большинстве стран Западной Европы звон производится посредством качания самих колоколов, а в России при звоне ударяют языком в неподвижно привязанный колокол, и в этом состоит коренное отличие и превосходство нашего звона перед западноевропейским. Любопытно, что самые технические выражения определяют разницу в характере западноевропейского звона и нашего: по-немецки говорится «die Glocke lautet», – «колокол звонит», тогда как по-русски выражаются: «в колокол звонят». Немцы представляют колокол звонящим самостоятельно, как бы заставляющим язык качаться, тогда как у нас сложилось представление, что не сам колокол производит звон, качает язык, а его заставляет звучать живое лицо, человек, ударяя в колокол языком. На Западе же способ подвески колокола иной: короткая балка, к которой вплотную прикреплен колокол, на своих концах имеет металлические стержни, покоящиеся в подшипниках, благодаря которым звон в колоколе облегчается. Сам же звон производится [с] помощью большого колеса или 2-х рычагов, укрепленных на вышеуказанной короткой балке. Через колесо перекинута веревка и два ее конца спущены вниз колокольни; дергая тот или другой конец, раскачивают колокол, не поднимаясь на колокольню. В последнее время ручной способ подобного звона в колокола заменяют электрическими моторами. Эти моторы, самостоятельно меняя направление вращения через определенные промежутки времени, вращаются то в одну сторону, то в другую. Веревка, перекинутая через шкив подобного мотора, тянет поочередно тем или другим концом, приводя в движение колокол. |
|
|
