| В этом именно смысле русские и начали теперь пользоваться сказанием об апостоле Андрее. Когда Поссевин, желая расположить Грозного к унии, указал ему на греков, которые на Флорентийском Соборе соединились с латинами, то царь на это сказал ему: «Греки для нас не Евангелие, мы верим не в греков, а в Христа; мы получили христианскую веру при начале христианской Церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, пришел в эти страны, чтобы пройти в Рим; таким образом, мы на Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии, и с тех пор досели мы соблюдали ее ненарушимою» 6 . Впоследствии старец Арсений Суханов в своем знаменитом прении с греками о вере подобно Грозному указывал грекам на апостола Андрея как просветителя Руси и на основании этого сказания старался приписать русским церковно-обрядовым особенностям, в которых греки видели русские новшества, апостольское происхождение 7 . Другие сказания, сложившиеся в это время или в это время только тенденциозно переработанные уже из существовавшего материала, имели в виду показать, что после падения Константинополя на Русь перешли из Византии символы высшего церковно-иерархического величия, символы царского достоинства и что даже самые знаменитые святыни с Востока стали переходить в православную Русь. Выражением первой мысли, что церковно-иерархическое величие перешло с Востока на Русь, служит сказание «о белом клобуке», который будто бы самим Константином Великим вручен был папе Сильвестру, но потом вследствие нечестия пап по особому откровению отослан был в Константинополь, откуда опять по особому откровению, ввиду приближавшегося падения Царьграда, отослан был на Русь. Тенденция сказания «о белом клобуке» ясно выражена в следующих словах папы Сильвестра, явившегося в откровении Константинопольскому патриарху: «Якоже бо от Рима благодать, слава и честь отнята бысть, такоже и от царствующего града благодать Духа Святаго отымется в пленение агарянского, и вся святая предана будет от Бога велицей рустей земли». Сказание о Мономаховых регалиях, по которому греческий император Константин Мономах послал на Русь князю Владимиру (тоже Мономаху) свои царские регалии, которыми он и был венчан эфесским митрополитом, имело в виду показать, что и царское достоинство из Византии перешло на Русь, что московские великие князья – прямые наследники достоинства греческих императоров 8 . |
| Видимо, Афанасия. Не вполне ясно, о чем говорит архиеп. Андрей. Вероятно, он считает, что прп. Максим дожил до Шестого Вселенского Собора и был его участником (« …а жил он во времена Шестого Собора… » — см. далее). Речь идет, вероятно, о символе веры пресвитера Харисия, обсуждавшемся на Эфесском Соборе. В этом изложении веры есть слова: « И в Духа Святого, из сущности Отца происходящего, но не Сына, Бога по существу, как имеющего туже сущность, какой есть и Бог Отец, из которого Он получает бытие по существу; “Ибо мы, — говорит апостол, — не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога” (1 Кор. 2:12). Таким образом апостол отделил Его от всей твари и соединил с Богом, из которого Он имеет бытие по существу, — особенным образом, а не так, как вся тварь, которую мы признаем происшедшею от Бога не по существу, а действием творения. Но не признаем Его ни Сыном, ни чрез Сына имеющим свое бытие » (Вселенский ΙII Собор. Деяние VI//Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1910. Т. 1. С. 327). Ср.: « Если [Кирилл] говорит, что [Дух] одного с [Сыном] естества и от Отца происходит, то мы исповедуем это вместе с ним и приемлем, как благочестивое слово. Если ж говорит, что Он от Сына и чрез Сына имеет бытие, то это отвергаем, как богохульное и нечестивое » ( Феодорит Кирский, еп. Опровержение двенадцати глав, 9//Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 72-73). Ср.: « Всесвятого Духа наименовал и Божиим, и Христовым не потому, что, как учат злоименные еретики, Дух сотворен Богом чрез Сына, но потому, что единосущен со Отцом и Сыном и от Отца исходит, по учению евангельскому, благодать же подается достойным чрез Сына » ( Феодорит Кирский, еп. Толкование на послание к Римлянам, 8//Творения. М., 2003. С. 150). Следует отметить, что сам свт. Кирилл в своем примирительном послании к архиеп. Антиохийскому Иоанну толковал взаимоотношение между Духом и Сыном точно так же: « “Дух Бога и Отца” (Мф. 10:20)… исходит от Него, хотя не чужд Он и Сына, — разумеется, относительно сущности » ( Кирилл Александрийский, свт. Послание к Иоанну, епископу Антиохийскому, отправленное с Павлом, епископом Эмесским//Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1892. Т. 2. С. 151). |
| Вскоре в Полоцке, бывшем тогда удельным городом литовских князей, умирает княживший там Любарт (Любко), и Ольгерд отдает этого город в удел Андрею. А поскольку молодому князю не нравилось жить во Пскове, он больше времени стал проводить в Полоцке, где его особенно полюбили за приверженность православию (138). Княжеством же своим Андрей управлял через наместников. Псковичам, напротив, нравилось жить под властью Юрия Витовтовича, и в годы его наместничества всевозможные контакты с Литвой, а особенно с Полоцком, заметно оживились. Правда, период этот был непродолжительным. В 1349 г. после трагической гибели Юрия Витовтовича (139) псковичи, не желавшие иметь новых наместников, отказали Андрею в княжении и только через несколько лет вторично избрали его своим князем. Таким образом, как раз в те годы, когда по нашему мнению, могла быть написана икона «Богоматерь Одигитрия», Псков и Полоцк составляли, по сути дела, единое княжество, возглавляемое одним полоцким князем. В этих условиях вполне реальны были миграция произведений искусства, творческие и художественные контакты мастеров этих древнейших православных центров Руси. Нет ничего удивительного и в том, что именно к псковским мастерам, известным своим искусством далеко за пределами Пскова, могли обратиться с предложением сделать список с прославленной полоцкой святыни. Подведем итоги. Как кажется, нам удалось проследить историю создания и почитания одной из древнейших византийских икон, привезенной на Русь в XII в. До сих пор известная лишь по Житию Евфросинии Полоцкой, она, как будто, приобретает некоторые конкретные черты. На наш взгляд, в середине XII в., точнее, около 1159 г. с древней чудотворной иконы «Богоматери Одигитрии», находившейся в соборе города Эфеса, византийским мастером была сделан точный (?) список, доставленный тогда же в Полоцк. В характере его почитания здесь, видимо, соединились традиции поклонения святыни в Эфесском соборе с богослужебным использованием константинопольской иконы «Одигитрии» в поминальных императорских литургиях, что обусловило многофункциональное использование полоцкого чудотворного образа. |
| Вследствие этого каждый из епископов, отдельно, стал высказывать свое исповедание веры 475 . – Евсевий (после этого): так как некоторые из епископов пребывают здесь, в городе, и, однако же, здесь не присутствуют, то я прошу напомнить им, чтобы, узнав то, что сделано, сами заявили свою волю. Флавиан приказал известить о том епископов, находившихся в городе, прочитать им бывшие деяния собора и потребовать от них письменного изложения веры. Так окончилось второе заседание. Третье заседание открылось предложением Евсевия: вот уже четвертый день прошел, как я сделал заявление вашему собору о том, что Евтихий искажает догматы . Прошу, чтобы посланные к нему сказали: какой ответ получили они от него? – Флавиан: пусть скажут нотарии, кто был тогда послан? Нотарии отвечали, что посланы были пресвитер Иоанн и дьякон Андрей, и что оба они здесь. – Флавиан: пусть предстанут они пред святым собором и пусть скажет сперва почтеннейший пресвитер и экдик Иоанн, ходил ли он вызывать пресвитера и архимандрита Евтихия, видел ли его и что от него слышал. Иоанн объяснил (довольно подробно и многословно), что по повелению собора он ходил в монастырь к Евтихию, прочитал ему вместе с Андреем обвинительную записку, вручив ему копию с нее, указал имя обвинителя и сказал, что его вызывает собор для оправдания. Евтихий на это отвечал, что у него издавна положено за правило никуда не выходить из монастыря, что Евсевий ему враг и из неприязни обвиняет его; он готовь согласиться с изложением святых отцов Никейского и Эфесского соборов и обещал подписать их толкования, но что если встретится у них в некоторых словах что-нибудь ложное и погрешительное, то этого он, Евтихий, и не отвергает, и не одобряет, а исследует одно Писание как твердейшее отеческих толкований. После воплощения Бога Слова он поклоняется одному естеству, естеству Бога, воплотившегося и вочеловечившегося. Потом прибавил, что на него высказана клевета, будто говорил он, что Бог Слово принес с Собой плоть с неба, и что он невинен в этой клевете. А что Господь наше Иисус Христос состоит из двух естеств, соединившихся ипостасно, этого он не встречал у святых отцов, а если и встретит, то не примет этого. Далее он исповедал, что родившийся от Девы Марии есть совершенный Бог и совершенный человек, не имеющий плоти, единосущной нам. |
| [Вторая ваша речь] разделяется на десять — если не более — положений. Мы скажем обо всех по возможности кратко; то из сказанного вами, что не относится к предмету обсуждения, мы пока отставим. Сперва вы выразили удивление тому, что мы зачитали Никейский Символ. Мы же отвечаем, как и тогда, что мы сделали это с тем, чтобы показать, как Третий Собор, зачитав его во имя Первого и Второго Соборов и сочтя оба [Символа] за один, положил свою печать — запрет что-либо прибавлять к нему. Кардинал Джулиано. Вы утверждаете, что на Третьем Соборе были зачитаны [Символы] и Первого, и Второго Соборов? Марк Эфесский. Мы не утверждаем, что он был зачитан, но говорим, что по смыслу он содержится в [Символе] Первого [Собора], как уже было исчерпывающим образом показано выше. Виссарион Никейский. Во-вторых, вы сказали, что запрещение относится только к вере по смыслу, а не к словам и слогам. Можно многое сказать в ответ на это и доказать [обратное] словами самих Соборов, поскольку в каждом определении ясно и понятно говорится о Символе, но с нас довольно будет и их дел, которые яснее выражают их мысль, с которой они это говорили. Несмотря на необходимость, как мы уже неоднократно говорили, они ничего и никогда не прибавляли. В-третьих, вы снова прибегли в качестве доказательства к первоначалам и аксиомам. Мы уже ранее дали ответ на это, и повторим сейчас, что ваш вывод по двум причинам не обязателен: во-первых, из-за [того, что такое] вообще первоначала; ни одно первоначало ни в одной науке или дисциплине не может одновременно быть выводом из той же науки, для которой оно является первоначалом, то есть причиной вывода. Во-вторых же, из-за того, каковы те первоначала, о которых мы говорим, сиречь богословские. К этим первоначалам, как видно, ничего не было прибавлено впоследствии учителями, хотя все их разъяснения исходили из этих начал. Андрей Родосский. Было бы хорошо, если бы у вас была наша речь в записанном виде, чтобы вы следовали той последовательности, которая в ней присутствует. |
| Государь принял челобитье Митрополита и велел его отпустить на Казань и Астрахань, а оттуда воеводам проводить его к Черкасскому Князю Темврюку Айдаровичу. С Митрополитом отпустил он и старцев Святогорских, из лавры великого Афанасия, эклесиарха Феофана и слугу патриаршего Михаила; милостыни же отправил с ними к Патриарху тысячу триста рублей деньгами. Государь написал Патриарху грамоту, в которой, повторив опять, как бы для большей твердости, все содержание патриаршей и соборной грамоты о его царском венчании, благодарил патриарха Вселенского и участвовавших с ним соборных Архиереев, что они подписали своими руками, ради крепости, благословение ему в древнем его достоинстве. Государь извещал, что послал им милостыню вкратце, а не большую, ради трудного пути, потому что возникли брани между его Украинскими людьми и его недругами, а когда Бог даст утишатся войны, то пришлет большую милостыню. Ныне же Патриарх молил бы Господа, пречистую его Матерь и всех Святых, чтобы возвел Господь руки Царя на плечи врагов его, и в тишине устроилось бы все Христианство , ради их святых молитв. При сем прилагал список царской своей милостыни всем Архиереям. Грамота писана в Сентябре 1565 года. По росписи, самому Патриарху следовало двести семьдесят рублей; пяти Митрополитам старейшим, Кесарийскому, Анкирскому, Ираклийскому, Эфесскому и Никейскому, по пятидесяти рублей; другим шести Митрополитам: Филадельфийскому, Селунскому, Адрианопольскому, Писидийскому, Иконийскому и Никомидийскому, по семидесяти рублей; и еще девятнадцати Митрополитам и Архиепископам по тридцати рублей, а сверх того по двадцати рублей трем Епископам: Кипрскому, Сербскому и Полиянинскому. (Листы 200–206) Только три года спустя, Декабря 17-го 1568, принес Государю грамоту из Кафы Махмет-Челибея человек Махметка и сказал, что ему дал ту грамоту в Кафе, со Св. горы, из лавры, старец Феофан. Феофан извещал Государя о своем путешествии, что они доехали до Черкасс и до Леона Грузинского; тут Митрополит разболелся у Леона и не хотел явным учинить Леону милостыни царской, которую пожаловал Великой Церкви, Патриарху и Собору; они уговаривали его объявить о ней, чтобы не погибло все, и сами о том сказали Леону, и Князь расспрашивал о милостыни самого Митрополита; он же отвечал: будто Государь его собственно пожаловал тою милостынею, а не Великую Церковь и не Собор Митрополитов. |
| Дворник показывает 152 , что на Западе собор 879–880 годов признавался если не Вселенским, то во всяком случае компетентным авторитетом, санкционированным Римом. Считалось, что он восстановил церковное единство, отменив предыдущий, «Игнатиевский» собор (869–870), свергнувший Фотия 153 . Только в конце XI века григорианская реформа восстановила авторитет «Игнатиевского» собора. В Деяниях последнего григорианские реформы узнавали себя, ибо он (как ни думали) утвердил авторитет папы над византийским патриархом и гражданской властью императоров. Однако между 880 и 1100 годами, в течение более двух столетий, и Восток, и Запад, несмотря на все другие разделявшие их различия, признавали законность соглашения между Иоанном VIII и Фотием в Святой Софии в 880 году. Запоздалое включение Игнатиевского собора 869–870 годов в список «Вселенских» соборов, несомненно, представляет проблему для римского понятия авторитета. Можно ли согласовать этот авторитет со столь очевидным разрывом последовательности? Интересно, однако, что по крайней мере один раз вопрос этот был благополучно обойден. На четвертом и пятом заседаниях собора в Ферраре 20 октября 1438 года кардинал Чезарини и Андрей Родосский, главные представители латинской стороны, прибегли к авторитету «Восьмого собора», подразумевая Игнатиевский собор 869–870 годов. Им пришлось немедленно столкнуться с резким non possumus [«не можем»] Марка Эфесского , греческого представителя, который подчеркнуто сослался на отмену этого собора папой Иоанном VIII 154 . Общим согласием щекотливый вопрос этот был погребен, и Ферраро-Флорентийский собор стал «Восьмым». Таким образом, латинская сторона безоговорочно признавала возврат к положению, предшествовавшему григорианской реформе. Теперь подхожу к мысли, которая, по моему мнению, могла бы стать определяющей в решении проблемы авторитета между Римом и православием. Можно ли в наше время совместно признать Фотиевский собор 879–880 годов «Вселенским»? Акт такого рода, конечно, был бы гораздо значительнее, чем чисто символическое «снятие анафематствований» 1054 года. Это означало бы возврат к положению, существовавшему более двух столетий. Для православных такой акт потребовал бы согласия всех Поместных Православных Церквей; он означал бы, что уния действительно основана на тождественности веры, выраженной в общем Символе. Для традиционно настроенного Рима это не было бы просто отказом от авторитета, а возвращением к положению, санкционированному предшественником нынешнего папы. |
| Едва ожил он духом, как уже начал заботиться о тех, которых оставил печальными по себе или страждущими в Царьграде, и в особенности о святой Олимпиаде, оказавшей ему столько любви. Он написал ей два пространных слова о христианском утешении в скорбях, и семнадцать писем, исполненных красноречия сердечного, в которых изображал собственное состояние и заботился о состоянии Церкви. Не были им забыты и другие благочестивые ревнители в столице; особенно беспокоила святителя участь гонимого Ираклида Эфесского и епископа Маруфаса, который, обличив царю Персов обманы волхвов его, обратил многих к Христианству, но впоследствии предался на сторону врагов Златоуста. Сиротство Церкви между Готфами по смерти великого их епископа Улинаса, которого сам им рукоположил, тревожило Иоанна и крайне огорчила его кончина святого наставника, архиепископа Антиохийского Флавиана. Народ желал избрать на место его друга Златоустова, пресвитера Констанция; но происки диакона Порфирия, имевшего при дворе сильные связи, одолели большую часть граждан; три нечестивых епископа, Акакий, Антиох и Севериан, уже возмутившие однажды мир Церкви Константинопольской, нарушили его и в Антиохии, втайне рукоположив епископом Порфирия, во время игрищ народных и сами бежали из города. Власть мирская принуждена была укротить раздраженных граждан, но верные не хотели сообщаться с лжепастырем. В обстоятельствах столь крайних, когда свергнутый со старшего из престолов Восточных, преследуем был двумя другими первопрестольниками, Александрии и Антиохии, Иоанн обратился к Западу, и в убедительных грамотах к блаженному папе Иннокентию и епископам Медиолана и Аквилеи, Венерию и Хроматию, умолял вступиться не только за себя, но и за всех православных, страждущих на Востоке. Четыре епископа принесли его послание в Рим, вместе с грамотами бывшего с ним собора, сорока епископов, и верного ему клира Цареградского; они ниспровергли козни Феофила Александрийского с его приверженцами, которых Иннокентий склонял письменно к миру с Иоанном. Друзья святителя начали, один за другим, стекаться в Рим, потому что указ Аркадия объявил лишенными кафедр своих всех, которые не хотели сообщаться с Арзасом, Феофилом и Порфирием. Вслед за Кириаком, епископом Синадским, явился Евлисий Апамейский, вышедший вместе с Златоустом из храма, и Палладий Эленопольский, описавший житие его, и блаженные пустынножители Герман и Кассиан, поставленные им в сан пресвитера и диакона, и многие иные из клира Цареградского. Всех их радушно принял Иннокентий и обратился к императору Онорию, умоляя его умилостивить брата и созвать на средине обеих империй Вселенский Собор в Фессалонике, чтобы рассудить дело Иоанна. |
| Если бы существовал в Эфесе другой Иоанн, ученик Господа, – пресвитер, Поликрат несомненно указал бы на него, особенно когда он приводит имена и таких членов церкви, как Фрасей, Сагарис и Папирий. Следовательно, приведенное свидетельство Папия должно понимать так, что он два раза упоминает об одном и том же Евангелисте Иоанне, по его продолжительности жизни и по особенному уважению к нему: сначала как об Апостоле, среди других Апостолов, потом как о современнике своем, вместе с Аристионом (λγουσιν). Правда, свидетельство Папия отличается особенною неопределенностью, но сам же Евсевии относится о нем, что он «был человек ума весьма ограниченного (σφδρα σμικρς τν υον), сколько можно заключать из его сочинений» (8). Во всяком случае выводы Евсевия противоречат свидетельству: а) не может быть, чтобы словом «пресвитер» Папий намерен был отличить современника своего Иоанна от Апостолов, потому что в том же самом месте он всех Апостолов называет пресвитерами: б) не выходит из настоящего свидетельства и того, что Папий слушал пресвитера Иоанна сам: здесь он рассказывает только, как узнавал он об учении Апостолов от других. Соединяя этот рассказ с свидетельством Иринея Лионского о Папие, должно сказать, что он, будучи слушателем Иоанна, был на столько любознателен, что осведомляясь об учении других Апостолов «заботливо расспрашивал» и о том, что говорил учитель его Иоанн другим своим ученикам. Что же касается двух гробниц Иоанновых в Эфесе, то еще бл. Иероним заметил, что «иные считают их за два памятника одного и того же евангелиста Иоанна» (9). При объяснении сказания Папиева Евсевий по всей вероятности имел в виду догадку Дионисия Александрийского (3-го в.) о двух Иоаннах, в исследовании его о писателе Апокалипсиса, приведенном в церковной же истории Евсевия (10), – догадку, подкрепляемую нерешительным известием об Иоанновых Эфесских гробницах: «мне кажется», говорит Дионисий. «что в Азии был другой Иоаннь, – темь более, что в Эфесе находятся, говорят, две гробницы и каждая из них называется Иоанновою» (11). |
| Если раньше Восток неодобрительно относился к учению Нестория, боясь его вредных последствий, то после опубликования анафематств Кирилла эти возможные последствия побледнели перед реальной угрозой, какой являлась с точки зрения Востока ересь Аполлинария. Восток в послании Кирилла усмотрел возрождение ереси, которая в то время наиболее его пугала, так как несмотря на долгую и упорную борьбу она не была до конца изжита. Большинство значительных деятелей той эпохи, как Иоанн Антиохийский, Феодорит Киррский , Александр Иерапольский, Евферий Тианский, Андрей Самосатский и др. 87 , проявившие впоследствии наибольшее сопротивление Кириллу и Эфесскому собору, были или свидетелями или участниками этой борьбы. Когда, по получении от Нестория послания Tou Ewthrov, рассеялись сомнения в принадлежности его Кириллу, Восток искренне и глубоко взволновался. 88 Позднее, после объяснений Кирилла, Восток признал догматическую правильность этого послания, но первое время призрак аполлинаризма помешал ему спокойно исследовать учение Кирилла. Восток имел некоторое основание так полемически-страстно относиться к Кириллу. Исходя из вполне законного намерения защитить единство личности Христа, Кирилл употребил целый ряд мыслей и образов, близких аполлинаризму. Желая пояснить, каким образом соединены природы во Христе, Кирилл прибегает к сравнению с соединением души и тела в человеке. 89 Между тем, такого рода сравнение мы находим очень часто в сочинениях Аполлинария. 90 Основное положение Кирилла: mia fusiv tou Qeou Logon sesarkwmenh [«единая природа Бога Слова воплотившаяся»], 91 которое он считал принадлежащим св.Афанасию, заимствовано из символа веры Аполлинария. 92 Ряд цитат из свв. отцов, приведенных Кириллом для подтверждения его богословских положений, не что иное, как выдержки из сочинений Аполлинария: таковы цитаты из псевдо-Юлия, псевдо-Феликса и псевдо-Афанасия (из сочинения «О Воплощении»). 93 Кирилл приводил их bonu fide [букв. «по доброй вере»], но, если даже это обстоятельство не было известно «восточным», 94 им не трудно было открыть близость Кирилла к Аполлинарию в некоторых его идеях и особенно в терминологии. |
|
|
