| Познание – это восхождение, которое приводит к более совершенному познанию ( θεολογια) Бога во Христе. Это есть истинное богословие. Богопознание – вот идеал Оригена , спасение и очищение ума, укоренение его в созерцании Бога чрез Его Логос. Победа над телом – вот смысл аскезы, ибо тело временно и преходяще. Вызволение ума, бегство от плоти, очищение его и восхождение, путем φισικη θεωρια, которое приводит к θεολογια и обожению, которое состоит в соединении с ума Богом. Тогда Бог становиться «все во всем», ум уже ничего не знает кроме Бога и знает все в Боге. Мистические воззрения Оригена отразились во многих его сочинениях. Читая произведения Оригена , сталкиваешься с таким чувством, что на станицах произведений Оригена ты видишь как бы двух человек: холодного интеллектуала и пламенного христианина. Иногда они внутренне воюют друг с другом, а иногда, и в большой степени, представляют поразительную синергию, дополняя друг друга. Так в одном месте первой гомилии на Песнь песней он говорит: В Песни не раз описываются такие вещи, которые невозможно понять, не пережив самому. Бог свидетель, я часто чувствовал, что Жених грядет ко мне, что Он уже здесь, рядом со мной; но так же внезапно Он исчезал, и я не знал, где Его искать. Желаю нового Его прихода – и иногда Он является вторично: но когда уже вижу Его и могу коснуться руками, Он снова ускользает и снова возвращается, и так много раз, пока, наконец, я не удержу Его и не взойду ввысь, опираясь на Возлюбленного моего ( Песн.8: 5 ). Ориген. Гом. на П.П. 1,7. Здесь Оиген предстоит перед нами уже не как экзегет-аллегорист, не ученный-филолог, не богослов-теоретик, но в первую очередь, как богослов-мистик, переживающий присутствие Христа. Без сомнения это не абстрактный, но подлинный духовный опыт. Опыт молитвы и духовного трезвения ума, ищущего своего Жениха. В гомилиях на Песнь песней Ориген заложил тот ток мистического созерцания, который прочно вошел в патристическую традицию, пережив самого Оригена 348 . Мистика Оригена , по существу имеет ноэтический характер и направленность. Это мистика ума – ноэцентризм, и в этом она недостаточна. Оригену не нужно спасение всего человека, но только его ума, подлинной сущности, а не той, какой она стала, отпав от Бога. Несомненная заслуга Оригена , которого смело можно назвать первопроходцем христианского любомудрия, состоит в том, что он первым заговорил об обожении как важнейшем составляющем христианского пути. До Оригена эту мысль развивали свт. Ириней Лионский и Климент, но именно Оригену предстояло ее глубоко запечатлеть в христианском сознании 349 . Последующей же традиции восточно-христианской мистики предстояло только перевести неэтический контекст Оригеновой мистике и учения об обожении в аспект антропологический 350 . |
| Эта мысль святителя Кирилла также органично вписывается не только в контекст александрийской экзегезы, но и в общий контекст всего святоотеческого толкования. Несколько иным путём, чем представители Александрийской школы, пошли в изъяснении Священного Писания церковные писатели Антиохийской школы. У истоков её стоит святой Лукиан, главным трудом которого можно считать труд по текстологии Писания (второй после «Гекзапл» Оригена ) – так называемую «Лукиановскую редакцию Септуагинты» 44 . Внимание к тексту Писания, а, соответственно, и к историческим реалиям, отражённым в нём, характеризует и последующих антиохийских богословов. Впрочем, это не означает, что им всем следует приписывать некую излишнюю приверженность к буквализму. Так, согласно воззрению одного из ярких представителей рассматриваемой школы – Диодора Тарского, «один буквализм даже не совместим с христианством, как религией Духа, составляющей раскрытие и завершение ветхозаветного Домостроительства», а поэтому он стремился в своих толкованиях органично сочетать буквальный смысл («историю») с духовным («теорией», составной частью которой была «типология») 45 . Подобный целостный подход к Священному Писанию присущ и святителю Иоанну Златоусту – самому выдающемуся деятелю Антиохийской школы 46 . Наконец, и последний представитель её – блаженный Феодорит Кирский , избегая крайностей, сумел добиться органического соединения «серьёзного буквализма с разумным мистицизмом» 47 . В общей массе его многочисленных творений экзегетические сочинения занимают значительное место. Используя труды своих предшественников, блаженный Феодорит в своих толкованиях вполне самостоятелен. Его подход к Священному Писанию определяется благоговейным уважением к тексту его, смирением перед богодухновенными авторами его и непрестанным стремлением к раскрытию высшей истины, скрывающейся в письменах Библии 48 . Пожалуй, только в сочинениях Феодора Мопсуестийского можно констатировать тяготение к крайностям историко-грамматического толкования Писания: увлечённый борьбой с «аллегористами», он стал отрицать и мессианские пророчества, содержащиеся в Ветхом Завете 49 . Но пример Феодора является скорее исключением, чем правилом. Поэтому можно сказать, что расхождения в экзегезе богословов Александрийской и Антиохийской школ (хотя оно и существовало) носило акцидентальный, а не субстанциальный характер. |
| Мысль об ангелах–небожителях является в месте нашего выражения совершенно не идущею к общему строю речи, в которой разсуждается прямо и исключительно только о естественных, надземных явлениях. 618 Отношение упомянутых у Евангелиста сил неба к звездам надо мыслить, как отношение сил и законов неба вообще к светилам небесным и в особенности же к звездам. Припомним, что звезды в книге Иова 619 являются прикрепленными к небу, отношение неба к земле представляется под видом господства неба над землею. Как господство видимого неба над землею подчинено известным, более или менее определенным законам, так и связи звезд с самим небом поддерживаются и сохраняются известными силами. Когда звезды спадут с неба, само небо изменится, тогда и вместе с тем силы, 620 поддерживающие отношение небесных светил как взаимно между ними, так и к нашей земле, поколеблются (σαλευθσονται), т.е. придут в беспорядочное, необычайное движение; светила небесныя выйдут из теперешних своих орбит. Подобный же переворот произойдет и на земле; он обозначается в Евангелии Луки словом «σλος» – возмущение. Эклиптика земли и теперь постоянно наклоняется, а в будущем может дойти до того, что земле не возможно будет обращаться около солнца. Одинаковость, будущего, необычайного действия на земле и на небе указывает и на одинаковость следствия этого действия для земли и неба, т.-е. на имеющее вскоре постигнуть их преобразование. В необычайных движениях и изменениях небесных светил перед днем паки пришествия Христа иные толкователи–аллегористы хотят видеть образное выражение величайших грядущих бедствий в человечестве. Не говоря уже о несоответствии аллегорического объяснения текста Писания о будущих движениях и изменениях в небесных сферах его контексту, а также не упоминая о трудно согласимом разнообразии в изъяснении аллегористов, 621 самое главное основание аллегорического изъяснения – аналогия ветхозаветных мест, 622 преимущественно из пророков, в которых действительно бедствия и несчастья разного рода, постигающие людей, представляются под образом помрачения небесных светил, – это основание не так еще твердо и незыблемо, чтобы исключало возможность иного объяснения, не аллегорического. |
| Зато о Клименте, Оригене и последующих катехетах с несомненностию можно сказать это. Все они разделяли такое положение: как мир состоит из видимого и невидимого, из материи и духа, так и Писание состоит из видимого и невидимого, из буквы и духа, или – за буквальным смыслом всегда лежит смысл таинственный. Эта аллегория, существенное свойство направления Александрийского богословия, как нельзя более соответствовала обычаю времени и места. Правда, мы находим ее и не в Александрии, напр. у Платона и стоиков 66 ; но нигде она не была доведена до такой ступени, как именно в Александрии. Здесь она находила себе приложение даже в филологии, обнаруживаясь в мистическом толковании мифов и других произведений духа: аллегористами были грамматики музея и других школ Александрии. Еще более практиковалась аллегория в эклектической, собственно языческой, философии, где была лучшим средством примирения разнообразнейших и даже иногда противоположных философских систем; так напр. видим ее у неоплатоников 67 . Наконец высшая степень развития аллегорического толкования открывается в иудейской Александрийской философии, у Аристовула, Филона и др. 68 , которые рассуждали о его значении совершенно также, как позднее катехеты христианской Александрийской школы, и которые доходили часто до излишества в его приложении к св. книгам. Таким образом мы имеем право сказать, что аллегория обща как Александрийской христианской школе, так и Александрийской иудейско-языческой науке. Наконец д) еще общей чертой между направлением Александрийской христианской и иудейско-языческой философии является спекулятивный характер и той другой. В Александрийской христианской школе он, правда, более смягчен, но все-таки заметен в отвлеченных, метафизических рассуждениях о Боге, материи, душе и отношении между ними... и в нередкой отчужденности от чувственного мира. Так Климент сам о себе говорит, что диалектическое движение его умозрения идет не от частного к общему и от чувственного к сверхчувственному, но совершенно наоборот – от простого и родового к видовому и частному 69 , и что он подражает в этом случае Платону 70 , философия которого, как известно, носится в области идей и отличается спекулятивным характером. |
| В гомилетическом отношении аллегорическая метода толкования Писания не была особенно благоплдодна и представляет значительные невыгоды. Правда, посредством аллегории можно и на сухом поле возращать разнообразные цветы; посредством неё можно влагать смысл в мало говорящую букву. Но увлеченные пристрастием к аллегории дозволяли себе слишком много произвола в извлечении из буквы Писания смысла, ей не указываемого прямо, хотели вести слушателей к глубоким созерцаниям, прибегая к самым смелым сближениям, и гоняясь за этими смелыми созерцаниями, они удалялись от прямого пути, ведущего к назиданию, – удовлетворяли больше пытливости ума, чем требованиям сердца, нуждающегося в духовной назидательной пище. Считая одно простое толкование, привязанное к букве Писания, без пособия аллегории, недостаточным и неполным, они тем самым оказывали как бы неуважение или пренебрежение к букве Писания, и посредственно вели к такому же отношению к буквальному смыслу Писания и своих слушателей. В гомилетическом отношении гораздо плодотворнее была другая метода толкования которой держались по преимуществу антиохийские проповедники. Держащиеся этой методы не чуждаясь совершенно аллегории и пользуясь ей в потребных случаях, главное внимание свое сосредоточивали на буквальном смысле текста библейской книги. Не делая никакого насилия тексту, какое дозволяли себе аллегористы, они умели черпать обильное назидание из самой буквы Писания, и в их устах библия в прямом, не иносказательном смысле, являлась великой книгой божественной мудрости и неиссякаемым источником нравственных наставлений. Руководясь ею, они, по вызову текста, иногда давали исправления и разъяснения веры и при этом входили в обличения заблуждающихся, а чаще всего направляли свое слово к нравственной области, – уясняли, более или менее подробно, закон святой жизни, представляли примеры добродетели, раскрывали побуждения к упражнению в добродетели, грозили гневом Божиим и казнями в сем и будущем веке за уклонение от правого пути жизни и за нарушение данного нам закона Божия, в доказательство этого ссылаясь на исторические события, записанные в священных книгах и т. под. В беседах отцов антиохийских главное преобладающее направление, которое делало особенно назидательным толкование Писания, – направление нравственное. Особенно любил и умел извлекать из каждого места св. Писания богатые нравственные уроки великий Златоуст. Он, как экзегет-проповедник, – нравоучительный проповедник по преимуществу, и в этом отношении нет равного ему на всем протяжении христианской церковной истории. У него нужно учиться, ему нужно подражать, кому предстоит труд, или кто хочет с пользой для народа изъяснять книги священного Писания. Следуя его примеру, он найдет неистощимые материалы для назидания народа в божественной книге, написанной святыми мужами, по вдохновению от Духа Божия. |
| Такая ориентация на будущее, на то, что грядет, неизбежно приводит к недооценке прошлого, уже произошедшего. Ведет она и к своего рода " сглаживанию " потока времени, ведь весь он - лишь символ непреходящего, и в произвольной точке временной оси можно вырваться в вечность. " Аллегорический " или, точнее, символический метод экзегезы подразумевает определенное равенство двух Заветов: оба они историчны, а значит - не более чем прообразовательны. Оба они - лишь " тени " , хотя и в разной степени. Отсюда Ориген заключает, что совершенные могли познать истину во всей ее полноте и в ветхие времена. Пророки и мудрецы Ветхого Завета видели и знали больше, чем " плотские " христиане, " и лучше нас зрели то, чего события их времен были тенями " . Они видели славу Христову, образ Невидимого Бога, " от приуготовления в образах переходя к ведению истины " . На этом он подробно останавливается, а заключает словами: " Те, которые достигли совершенства в прежних поколениях, не хуже апостолов знали всё то, что Христос открыл последним, ибо Учитель их был Тот же, Кто явил апостолам неизреченные тайны Божества " . Единственное преимущество апостолов в том, что " в дополнение к знанию этих тайн они видели явленную силу в свершившемся [ 28 ] " . Метод аллегории был применен впервые для истолкования обетований. Экзегет-христианин толкует уже их исполнение, и старый метод здесь не подходит. Другими словами, аллегорист не видит различия между Евангелием и Законом, Новым Заветом и Ветхим, обетованием и исполнением. Да, конечно, в исполнении сокрыто новое обетование - но это не причина, чтобы забывать о самом исполнении. Поэтому аллегорический метод обречен на неудачу. Его можно назвать " иудейским " , то есть толкованием Евангелия в духе Пророчества. Разумеется, этот " иудаизм " не имеет ничего общего с семитским Востоком: это типично эллинистическое явление. " Истинное и полное уразумение событий, случившихся с Иисусом, не исчерпывается одним только буквальным смыслом исторического сказания. |
| 444 Cp. Mosheim. De rebus Christianis. P. 640, в Comm. in Matth. X, 14 (XIII, 161) Huet в примечании отмечает, что аллегорический, моральный, аналогический смыслы стоят как равные по происхождению члены „sensus spiritualis”. 446 V. Rosenmuller. Historia interpretationis librorum sacrorum. 3. Leipzig. 1807 Pag. 116, 123, l30. 459 Ср. In Jes. Nav. hom. XX, 65 (XII, 917); in Num. hom. VII, 6 (XII, 618); in Jer. hom. XVIII, 2 (XIII, 405); Comm. in Matth. XV, (XIII, 1225). 462 Этот способ разделения предложен английским богословом Bigg’oм в „The Christian Platonists of Alexandria”. Oxford. 1886. 137. 464 Gfrorer в монографии „Philo und die jüdisch-alexandrinisch Theosophie” Stuttgart. 1895. I, Seit 69 объявляет аккомодацию св. Писания к греческой философии сознательным обманом евреев. Такого мнения и Dahne. Geschichtliche Darstellung der jüdisch-alexandrinischen Religionsphilosophie Halle 1833. Ho Bauer в „Jahrbücher für wissenschaftliche Kritik” 1839) Seit 742 считает это естественным процессом развития. То же L. Georgi Über dem neusten Gegensatze in Auffassung der alexandrinischen Religionsphilosophie, Iltgens, Zeischen. für hist Theol. Iahrg. 1889. Hoft 3 и 4 и др. 465 Ср. Comment. in Matth. XV, 3 (XIII, 1239); XVII, 18 (XIII, 1534); in Exod. hom. XIII, 3 (XII, 391). 472 Ср. Eustath. De Engastrimytho; Theoph. Littera pascalis II ad totius Aegypti episcopos num. X; Epiph. Epistola ad loannem Hierosolumit. n. 2. Hieron Epistola ad Pammachium num. 3; Comment. in Is. I, 5 ; Praefacio in Malach.; Chrysost. In Gen. hom. XIII; August. De Gen. ad. litter. I, 8 c. 1, n 4; De civit Dei I, 13. cap. 31. 473 Basil. In Haxaemeron. Hom, III, 9. Ср. в русском переводе „Беседы на Шестоднев”. 1902. Троицкая Лавра; стр. 51. Так характеризует кесарийский архиепископ толкование аллегористов слов Бытия „и разлучи Бог между водой, яже бе под твердью, и между водой яже бе над твердью” ( Быт. 1:6–7 ); Сопоставляя слова эти с Пс. 148о воде, „яже превыше небес”, они понимали под первыми водами лукавых духов, под вторыми – добрых. Иероним приписывал такое мнение Оригену (Epist. 61). |
| Тот произвол, которому благоприятствовал аллегоризм, и который практически приводил к смешным утверждениям и даже нелепостям, конечно, вызывал сильнейшее противодействие со стороны многих. В единогласном порицании крайностей такого метода сходятся многие отцы и учители Церкви, например, Евстафий Антиохийский , Теофил Александрийский, Епифаний, Иероним, Златоуст, Августин и другие 472 . Св. Василий Великий называет крайние мнения аллегористов „толкованиями снов и баснями старых женщин” 473 . Также и в новейшее время увлечения аллегоризмом Оригена вызывают неблагоприятные отзывы. Гарнак сравнивает библейскую аллегорию с алхимией. Кин видит в ней потрясение самых оснований христианской веры 474 . Однако если эти возражения против преувеличений аллегорического истолкования в значительной степени справедливы, всё же, по отношению к Оригену , они теряют весьма многое в своей горечи. Высокое уважение к Библии, благоговейный страх пред её истолкованием, смиренное подчинение своих выводов приговору св. Церкви, постоянное утверждение на авторитете правила веры, многочисленность самых истолковательных трудов, – все эти личные свойства великого александрийского экзегета препятствовали многому, к чему мог привести крайний неумеренный аллегоризм. С другой стороны, когда хотят видеть в Оригене предшественника новейших мистиков, то, конечно, в способе истолкования ими Библии может быть найдено известное сходство. Но в основных точках зрения существует большое различие, которое отмечает и сам александриец 475 . Неоспоримая заслуга Оригена состоит в том, что он с настойчивой последовательностью проводил взгляд на Ветхий Завет как величайший тип Нового, и что наряду с буквальным смыслом он защищал с полным успехом права на существование мистического понимания. Наука обязана ему первым опытом систематической герменевтики аллегорического изъяснения св. книг. Но он признавал и всю важность грамматического изучения св. Писания в теории и практике. Против этих положительных, светлых сторон стоят отрицательные, теневые. Ориген часто и выразительно говорит о ничтожестве буквального смысла, через что лишает мистическое истолкование своего единственно солидного основания. Его возвышенный идеализм побуждал к применению всей сокровищницы философских и религиозных знаний, при изъяснении боговдохновенных писаний, а потому нередко, в качестве внушённого Св. Духом мистического смысла, у него выставляется то, что современная наука называет „аккомодацией” ( sensus accommodatitius). Конечно, несмотря на такие ошибки, Ориген безусловно, подобно Иоанну Златоусту , является величайшим и учёнейшим из толковников Слова Божия в греко-восточной Церкви. Влияние его на последующие поколения экзегетов даже новейшего времени – неоспоримо. И, под благотворным влиянием школы антиохийской, скоро исчезли вредные наросты, пагубные недостатки чрезмерной аллегории 476 . То, что представляло болезненные вырождения, было отброшено, а что найдено рациональной критикой пригодным, удержано. |
| Им показалось, что в Пятокнижии кое-что содержится такое, что будто бы не мирится с их просвещенными понятиями о нравственности. Отсюда возникла потребность в аллегории, в переносном толковании писания; создалась теория, что слова, выражения суть только покрывала скрытого смысла. Алекс. аллегористы, как Аристовул и особенно Филон хорошо известны.– Гностики с своими понятиями, в своих стремлениях явились новыми людьми, не похожими на последователей ни одной из существовавших религий и не солидарными вполне и с христианской религией. Чтобы иметь успех, им нужно было примирить свои понятия и воззрения с обычными представлениями. Этого нельзя было достигнуть иначе, как только путем перетолкования религиозных фактов и различных исторических повествований, т.е. при помощи аллегорий. Признавая абсолютный характер христианской религии, гностики однако проводили резкую грань между грубым, чувственным пониманием ее, как большинство, и возвышенным духовным, представителем которого они считали себя. При изложении гностич. систем мы уже указывали на аллегоризм гностиков и перетолковывание ими Свящ. Писания. В данном случае достаточно указать на обличение гностиков в произвольном толковании евангелия со стороны Иринея (I, 8, 18) и припомнить несложные Excerpta из Феодора.– Значит аллегория не была чем-либо существенно необходимым для гносиса, без чего он был бы не мыслим, а одно из обычных употребительных средств примирения масс с новыми воззрениями. Общеизвестен гностик Маркион, который решительным образом, как мы знаем, отвергал аллегорию. Он видел, что путем аллегории другие гностики пытались, между прочим, примирить, приспособить ветхий завет к своим воззрениям. Между тем сам он глубоко ненавидел иудейство и всего менее мог сочувствовать приемам, т. ск. спасающих его, т.е. проводящим его в гностические воззрения. 21. С гностицизмом стоят еще в известной связи мистерии, которые в свою очередь связаны с аллегорией 1893 . Появление мистерий, которые представляют собою смешение ориенталистических и греческих элементов 1894 , можно исторически констатировать прежде всего в Греции, а потом в м. |
| Итак, мы прежде всего с пользою изложим совершившееся исторически, давая этому соответствующее разъяснение и, как бы преобразуя повествование из образа и сени, сделаем его ясным, причем слово наше будет клониться к таинству Христа и Его иметь пределом, если истинно то, что кончина закона и пророков есть Христос (см.: Рим. 10:4 ; ср. Мф. 5:17 )» 82 . Среди представителей александрийской экзегетической традиции именно святитель Кирилл придерживается весьма трезвой и умеренной позиции в отношении необходимости – наряду с умозрительным – также и буквального толкования. Он пишет: «Желающие изъяснить содержащееся в богодухновенном Писании имеют необходимую нужду и в историческом повествовании, дабы отсюда истина следовала за Божественными словами» 83 . Он стремится избегать и крайностей аллегорезы, утверждая, что не все тексты Священного Писания подлежат подобной иносказательной интерпретации. По его словам, «не все, что находится в Писании и образах, пригодно для духовного толкования» 84 . Мы видим, что типология имеет перед аллегорией ряд важных преимуществ. Прежде всего типология, тесно связанная с историческим и буквальным смыслом Писания, не допускает насилия над его «буквой»; она не уничтожает историю, не стремится (как это бывает довольно часто при аллегорическом толковании) подменить или вытеснить сам библейский факт навязываемыми священному тексту произвольными субъективными спекуляциями экзегетов-аллегористов. Кроме того, истолковывая Священное Писание, типология всегда и неизменно свидетельствует нам о живой встрече человека с живым Богом – с грядущим в мир Спасителем. В этом смысле она помогает читателю Библии, даже если он обращается не к Новому Завету, а к Завету Ветхому, иметь свой ум обращенным ко Христу и Его Жертве и рассматривать весь ход мировой истории как целостный и непрерывный путь падшего грехом человеческого рода – преодолеваемый нами силой, ведущей нас к цели Божественной благодати, – ко встрече с нашим Искупителем от греха и смерти. Конечно же типология имеет одно существенное ограничение. |
|
|
