| Гораздо менее важна Эллинская отрасль Иранского языка. По собственному признанию народа, Эллада от самых границ Славянской Фракии (связанной союзами дружбы и родства с Троадой и Ликей, созвучием имён со всей землёй Славянской, а особенно мифическими именами Реза и Рета, т. е. Реза и Рета, с системой Альпийской и Этрурской) до южной оконечности Пелопоннеса была населена сбродом племён: Эллины пришли с Севера от границ Славянской земли, Эпир был жилищем племён варварских, а древние жители Эллады, загадочные Пеласги, исчезли в смеси с северными пришлецами, утратили свой сбыт от влияния их воинской деятельности и забыли свой язык, поглощённый в завоевательном движении чуждого просвещения, уничтожающего все местные личности первобытных семей, точно так же как в новейшее время искусственная форма письменности Французской поглотила все особенности местных наречий. Рассматривая остатки языка Эллинского, мы должны, прежде всего, обратить внимание на отношения Эллады к другим племенам более известным или более расширившим свои жилища на пространстве земном. Славяне, как мы видели, охватывали всю Элладу с Северо-запада (в Иллирии), с Севера (во Фракии и в горной цепи Гема), с Северо-востока и Востока (в странах Троады и Ликии). Жители Эпира принадлежали, по всей вероятности, древнему и великому племени Иверцев. Самое имя Эпир, напоминающее Иберию, служит сильным доказательством в пользу этой догадки, тем более, что оно впоследствии уступило имени Албании, которое странным образом сопровождает везде племя Иберское, как имена Антов или Саков почти везде сопутствуют великому племени Вендов. Мы его видим у самого ската Кавказа в родине Иберцев, древней Альбано-Иверии, на южных берегах Франции, где миф о каменном поле олицетворяет приморских Иберцев под именем Альбиона, как Славян Лигурских, под названием Лигиона, в Англии называемой Альбионом и населённой полу-Иверскими Силурами, в сказках Английских, вечно представляющих лицо какого-то герцога Альбанийского, и в Галльском названии Ирландии и Шотландии, Эйрионах (т. |
| проявлений той серьезной деловитости, которую так обычно встретить на улицах большого города. Никто здесь никуда не торопится и совсем не видно тех озабоченных дельцов, которые, ничего не замечая и толкая прохожих, сосредоточенно стремились бы к цели своего путешествия. Озабоченные лица я видел только у тех лавочек, где выставляются счастливые номера лотерейных билетов, на которые пали выигрыши. Эта постоянная азартная игра составляет, как известно, больное место в жизни итальянского народа, но из корыстных расчетов поддерживается близоруким правительством, а слишком серьезное отношение к ней обитателей Рима, конечно, совсем не свидетельствует об их деловитости. Один из наших римских знакомых говорил мне, что человека с портфелем здесь не встретишь; и действительно подобного персонажа мне видеть не пришлось. Как будто не существует здесь ни контор, ни канцелярий, не производится «дел» и не пишутся никакие «бумаги». Иллюзия еще более поддерживается тем обстоятельством, что, по-видимому, никаких форменных одежд, кроме военных, в Италии нет, а потому не встретишь ни чиновника, ни учащегося юношу, самая внешность которых говорила бы об их занятиях. Все здесь как будто гуляют, беспечно поглядывая по сторонам на нарядную публику и на красиво убранные окна магазинов, и этих гуляющих такое множество, что на улицах целый день царит необыкновенное оживление. К вечеру ежедневно, в особенности на Корсо, при обильном освещении уличного и магазинного электричества, начинается такая толкотня, что движение экипажей по этой довольно узкой улице становится почти невозможным и потому само собой прекращается. Густая толпа гуляющих двумя встречными полосами медленно двигается в обе стороны, занимая и тротуары, и всю ширину улицы. Множество кофейных, ресторанов и лавок, торгующих местными красными и белыми винами из Веллетри, Альбано, Фраскати, Марино и других окрестностей Рима, битком набиты посетителями, а модное Cafe Nazionale, раскинувшее десятки столиков не только в своих обширных залах, но и во всю длину своего широкого тротуара, обыкновенно так переполнено, что с трудом можно найти свободное |
| 5. Латины и древний Лаций В Риме от самого его основания говорили на латинском языке; римляне всегда сознавали свое тесное родство с латинским народом, но не отождествляли себя с латинами. Это связано с тем, что национальная память римлян обнаруживала у самых истоков истории своего государства синойкизм латинов с сабинами и затем с этрусками; к тому же и по своему местоположению Рим был пограничным городом – Тибр, на левом берегу которого он был заложен, отделял поселения латинов от Этрурии, а на северо-востоке к первоначальной территории города примыкали владения одного из сабинских племен. Древний Лаций составляет лишь малую часть современного региона Италии с таким же названием. Он представлял собой приморскую равнину и предгорья Апеннин, ограниченную на юге невысокими Альбанскими горами – отрогами Апеннинского хребта. Латины поселились на этой земле, а также в Кампании b cepeдuhe II тысячелетия, но из Кампании они были вытеснены еще до основания Рима позже пришедшими в Италию сабельскими племенами, так что ближайшими соседями латинов с юга стали герники, рутулы и вольски, а со стороны Апеннинского хребта к Лацию примыкали поселения сабинов, эквов, марсов и пелигнов. За Тибром лежала чуждая и враждебная латинам Этрурия. В сравнении с гористыми территориями окружающих народов земля Лация представляется холмистой равниной, лишь по своей периферии окруженной невысокими горами. В низменных местах между туфовыми холмами образовались болота, испарения которых вредоносны, поражая жителей близлежащих поселений малярией, но почва этой страны, как и соседней Кампании, удобна для земледелия, и родственные лигурам аборигены Лация, с которыми смешались пришельцы латины, навязав им свой индоевропейский италийский язык, в основном занимались земледелием. В легендарной исторической памяти римлян и латинов, отразившейся в «Энеиде» Вергилия и у Дионисия Галикарнасского, древний Лаций был царством Януса, Пика, Фавна и Латина. Во времена этих обожествленных царей жители Лация занимались в основном охотой. |
| На Адриатическом побережье от Циспаданской Галии, примыкающей к устью По, до Апулийской Месапии на крайнем юге полуострова лето жарче, а зима холодней, чем на Тирренском побережье; здесь значительно суше, чем в Тоскане; в Апулии дожди выпадают редко, и засуха в прошлом являлась серьезной угрозой местному земледелию. В древнем Пицене Апеннинские горы близко подступают к морю, прибрежная равнина узка, но большую часть Апулии составляет исключительно плодородная степная равнина с черноземной почвой – это и житница Италии, и земля, особенно благоприятная для культивирования маслин. После Альпийской области самый суровый климат в Италии в ее центральной части, на Апеннинских горах – в Умбрии и древнем Самнии, или современной Абруции. Здесь посреднеевропейски снежно зимой, не жарко летом и выпадает особенно много дождей. О ландшафте горной Умбрии отечественный знаток Италии и итальянского искусства П.М. Муратов писал: «Сочетание широких, открытых долин со снежными горными цепями, блистающие серебром извивы тихих рек, поля, усаженные старыми ивами, по которым вьются столетние лозы, одинокие тополя, поседелые оливковые рощи на склонах, ряды древних городов, рисующиеся строгим силуэтом на каменных ребрах гор,– вот главные черты этого пейзажа. Это один из старейших виноградников Италии… Земля плодородна, водяные мельницы на Клитумне не оскудевают полным и веским зерном» (Муратов, цит. изд., с. 366). Хлеб, больше полбу и ячмень, чем пшеницу, сеяли в Умбрии и в древности, и все же в хозяйственном отношении это была по преимуществу земля тучных пастбищ, а не колосящихся нив. Апеннинские горы богаты строительным и поделочным камнем, в особенности разнообразными видами высококачественного мрамора. Несмотря на свою значительно большую территорию, чем Эллада, Италия, как уже было сказано, уступает ей протяженностью береговой линии, не говоря уж об отсутствии в Италии какого бы то ни было аналога Архипелагу с его бесчисленными островами. Поэтому рыболовство, как, впрочем, и кораблестроение, в Италии не составляло столь значительной части народного хозяйства, как в Греции, но рыбу издревле ловили и по берегам моря, и в По, и в горных реках, несущих свои воды в Тирренское море,– Арно, Тибре и Вольтурне, во впадающих в Адриатику Рубиконе, Метавре, Ауфиде, а также в озерах, не только в альпийских, но и в Тразименском в Этрурии, Альбанском и Регильском в Лации, в Фуцинском озере в Самнии. В морях ловили моллюсков, в Таррентинском заливе добывали раковины, из которых выделывали драгоценный пурпур. |
| В период от исхода евреев из Египта были учреждены в Греции празднества в память Девкалионова потопа, – обряды которых, подобно римским Люперкалиям, напоминали о переселении людей в горы и обратно, – в честь Дионисия (римского Либера), изобретателя виноградоделия, и Минервы, отыскавшей способ добывать деревянное масло, и к прежнему запасу мифических сказаний прибавлено было множество новых 943 . – Периоду судей израильских соответствует период высшей степени мифического творчества в Греции, продуктами и главными деятелями которого были так называемые теологические поэты. В числе их особенно замечательны Орфей, Музей и Лин, создавшие для греков большую часть мифологических сказаний, в основе которых лежат действительные события, хотя и обезображенные поэтическою фантазией 944 . С концом периода судей совпадают конец царства аргивского и начало царства микенского, первым царем которого был Агамемнон, а также начало царства лаврентского в Италии, первым царем которого был Пикус, сын Сатурна, современник Девворы и двадцать третьего ассирийского царя, Лампареса 945 . Современниками разрушения Трои, подавшего обильную пищу греческому мифическому творчеству, были в Италии Латин, сын Фавна и внук Пикуса, от которого царство лаврентское стало называться латинским, в Афинах Менестей, у сикионян Полифид, у ассириян Тавтан, у евреев Судия Лабдон. Сампсону и Илию по времени соответствуют в Италии Эней и сын его Сильвий, у ассириян Оней, у афинян Мелантон, у Сикионян Пелазг, заключивший их царство, длившееся 959 лет 946 . – Саул и Самуил пророк, открывшие новый период в истории народа Божия, были современны Сильвиям из династии Энея; во времена Давида афиняне по смерти Кодра заменили монархию республикой; на время Соломона падает построение Альбы, по которой цари латинские стали называться альбанскими; разделение царства еврейского на иудейское и израильское при Ровоаме совпадает почти с переходом господства на Востоке от ассириян к мидянам чрез 1305 от начала ассирийского царства и спустя около 1000 лет после всемирного потопа; царствования Проки и Амулия в Италии и рождение римских близнецов подходят к началу, а построение Рима падает на 18-й год осьмого столетия пребывания евреев в земле обетованной, которых цари Ахаз и Езекия иудейские и Озия израильский были современниками первому царю Рима, Ромулу 947 . |
| Бывало, в глубокую ночь, можно было заметить Ф. М. у столика, сидящим за работой. Набросив на себя одеяло сверх белья, он, казалось, не замечал, что от окна, где он сидел, сильно дуло». Сколько в этом письме ученического благоговения перед «гениями», сколько незрелого восторга и туманного христианства! Достоевский знает о романтическом культе полубога Гомера, повторяет модную идею «организации «человечества, что-то слышал о христианстве Гюго. С не меньшей страстностью он восхваляет классиков Расина и Корнеля. «У Расина нет поэзии? — восклицает он. У Расина, пламенного, страстного, влюбленного в свои идеалы Расина, у него нет поэзии? И это можно спрашивать? Теперь о Корнеле… Да знаешь ли ты, что он по гигантским характерам, духу романтизма — почти Шекспир. Читал ли ты «Le Ckb? Прочти, жалкий человек, прочти и пади в прах перед Корнелем. Ты оскорбил его. «После Корнеля выступает Бальзак, как синтез духовного развития всего человечества. «Бальзак велик, пишет Достоевский. Его характеры — произведения ума вселенной. Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили борениями своими такую развязку в душе человека. «Под «умом вселенной «не трудно распознать «мировой дух «немецкого идеализма. Увлечение Бальзаком остается у Достоевского на всю жизнь: автор «Евгении Грандэ » — один из вечных его спутников. Не менее глубоко влияние Гофмана. Фантастический мир немецкого романтика пленяет юношу с таинственной силой; странными и страшными героями Гофмана он бредит. наяву. «У меня есть прожект, сообщает он брату: сделаться сумасшедшим. Пусть люди бесятся, лечат, пусть делают умным. Ежели ты читал всего Гофмана, то наверно помнишь характер Альбана. Ужасно видеть человека, у которого во власти непостижное, человека, который не знает, что делать ему, играет игрушкой, которая есть Бог. «Так напряжена жизнь Достоевского в литературе; чтение для него — переживание, встреча с писателем — событие. Юноша, не получивший систематического образования, лихорадочно, порывисто усваивает мировую культуру. Мелькают великие имена, сменяются восторги, кипит воображение. Но в этой хаотической смене впечатлений и увлечений постепенно намечается главная тема и отгадывается будущее призвание. В немецкой натурфилософии, в космической поэзии Гете, в «высоком и прекрасном «Шиллера и в социальных романах Бальзака Достоевский ищет одно: человека и его тайну. Его рано поражает двойственность человеческой природы. В 1838 г. он пишет брату: «Атмосфера души человека состоит из слияния неба с землею; какое–же противозаконное дитя человек; закон душевной природы человека нарушен. Мне кажется, что мир наш — чистилище духов небесных/отуманенных грешною мыслью. Мне кажется, мир принял значение отрицательное и из высокой изящной духовности вышла сатира… Как малодушен человек! Гамлет! Гамлет!» |
| Загадочные события весны и начала лета 1902 года показали, что интуиция со не обманывала. Уют человек был отмечен судьбой. Он нес в себе знамение. И теперь, приходя в его дом, она обретала новые силы — она согревала свой дух жаром явленного здесь откровения истины. При каждом своем посещении мисс Дубкова просила Лили спеть. Не зная никакой другой школы, Лили старалась подражать голосу madame Нелли Мольби, выходившему из похожей на цветок вьюнка трубы полуразбитого граммофона. Результаты были поразительны. Мисс Дубкова предсказывала с волнующей убежденностью, что когда-нибудь Лили станет великой певицей и прославится на весь мир. Тронув свои так медленно увеличивающиеся сбережения, она выписала из Чикаго двухтомную «Методику бельканто» madame Альбанезе. Она в лицах показывали Лили, как madame Карвалло под гром аплодисментов выходила к рампе кланяться публике и как Ла Пикколомини en recueillement молча стояла у рояля, пока зал не замирал в тишине, весь — внимание. Дочери Эшли говорили по-французски грамматически правильным книжным языком; она приобщала их к вольной идиоматике живой разговорной речи. Беату Эшли она уважала, но не любила. Ничего удивительного в том не было, она вообще не любила женщин. Она считала, что миссис Ушли неправильно поступает, отказываясь выходить в город. Будь Ольга Сергеевна на ее месте, она бы каждый день прогуливалась но Главной улице из конца в конец, испепеляя взглядом тех, кто посмел бы с нею не поздороваться. Софи ее не интересовала. Она отлично видела, как много та трудится, чтобы дела пансиона шли успешно, но ни разу не предложила помочь хотя бы советом. Ей самой приходилось бывать в трудном положении, и она считала, что людям из общества на такие темы беседовать не к лицу. Сталь существует, чтобы выдерживать давление. Суть же дела заключалась в том, что ее интересовали только мужчины, хотя она знала, что среди них много ничтожеств. Ни одного мужчины не было в ее жизни после того, как умер ее отец и позорно сбежал жених, но весь смысл ее бытия сводился к тому, чтобы поражать мужчин резкостью своих суждений о них, своим трезвым умом и элегантностью осанки. |
| И действительно, не только из идолов, но и из людей изгонялись нечистые духи при одном уже приближении апостола; и ради этого многие обращались ко Христу. У царя той страны Полимия была бесноватая дочь, устами которой бес взывал: «Варфоломей, и отсюда гонишь ты нас!» Царь, услышав об этом, приказал немедленно найти Варфоломея; и когда апостол Христов пришел к беснующейся, бес тотчас бежал от нее, и царевна получила исцеление. После этого царь, желая отблагодарить святого, послал к нему верблюдов, навьюченных золотом, серебром, жемчугом и другими драгоценными дарами. Апостол же, исполненный нищеты духовной (ср. Мф.5:3), ничего из присланного не оставил у себя, отослав все обратно к царю со словами: «Я не эти вещи приобретаю, а ищу душ человеческих, и если приобрету их и введу в небесные селения, то явлюсь великим купцом перед Господом». Царь Полимий, умилившись такими словами, уверовал во Христа со всем своим домом, принял крещение от самого святого апостола вместе с царицей и исцелившейся дочерью своей и со множеством вельмож и великим числом людей из народа: ибо до десяти городов и больше приняли тогда, по примеру царя, святое крещение. При виде этого идольские жрецы вознегодовали на святого апостола, тяжко печалясь о том, что их боги уничтожались, идолослужение исчезало, и капища их, откуда они получали пропитание, приходили в запустение. Приступив к брату царя — Астиагу, они научили его погубить Варфоломея и отомстить ему за обиды их богов. Тот же, улучив удобное время, схватил святого апостола и в городе Альбане [ 9 ] распял его на кресте головой вниз. Святой же апостол с радостью страдал за Христа и, вися на кресте, не переставал возвещать слово Божие; верующих он утверждал в вере, неверующих же увещевал познать истину и от тьмы бесовской обратиться к свету Христову. Этого не мог слышать мучитель и велел с апостола содрать кожу, святой же, с великим терпением перенося эти мучения, не умолкал, поучая всех о Боге и вознося славословия Ему. Наконец, мучитель повелел вместе с кожей усечь и главу святого Варфоломея. |
| — На ней нет особых цветов, она вся сплошной благоухающий цвет, ее-то я и возьму в жены! И он посватался. Но мята листочком не шелохнула и сказала только: — Дружба — и больше ничего. Мы оба стары. Друзьями мы еще можем быть, но жениться?.. Нет, что за дурачество на старости лет! Так и остался ни с чем мотылек. Уж больно много он перебирал, а это не дело. Вот и остался старым холостяком. Скоро налетела непогода с дождем и изморозью. Поднялся холодный ветер. Дрожь пробирала старые, скрипучие ивы. Несладко было разгуливать по ветру в летнем платье. Но мотылек и не разгуливал. Ему как-то удалось залететь в комнату, там топилась печь и было тепло, как летом. Жить бы да поживать здесь мотыльку. Но что это за жизнь! — Мне нужны солнце, свобода и хоть самый маленький цветочек! — сказал мотылек, полетел и ударился об оконное стекло. Тут его увидали, пришли от него в восторг, проткнули булавкой и посадили в ящичек с прочими редкостями. Большего для него и сделать было невозможно. — Теперь я сижу на стебельке, как цветы! — сказал мотылек. — Не особенно-то это сладко. Ну да зато вроде как женился: тоже сидишь крепко. Этим он и утешался. — Плохое утешение! — сказали комнатные цветы. «Ну, комнатным цветам не очень-то верь! — думал мотылек. — Они уж чересчур близко знаются с людьми». Колокольный омут Бом-бом! – раздается звон из колокольного омута реки Оденсе. «Это что за река?» Ее знает любой ребенок в городе Оденсе; она огибает сады и пробегает под деревянными мостами, стремясь из шлюзов к водяной мельнице. В реке плавают желтые кувшинки, колышутся темно-коричневые султанчики тростника и высокая бархатная осока. Старые, дуплистые, кривобокие, скорчившиеся ивы, растущие возле монастырского болота и луга белильщика, нависают над водою. По другому берегу тянутся сады. И все они разные. В одних растут чудесные цветы, красуются чистенькие, словно игрушечные, беседки, в других виднеется одна капуста, а иных так и самих не видно: густые, раскидистые кусты бузины теснятся к самой реке, которая местами так глубока, что веслом и не достать до дна. Самое глубокое место – против Девичьего монастыря; зовется оно колокольным омутом, и в бездне этой живет водяной. Весь день, пока солнечные лучи проникают в воду, он спит, а ночью, при свете месяца и звезд, всплывает на поверхность. Он очень стар. Еще бабушка моя слышала от своей бабушки, что он живет один-одинешенек и нет у него другого собеседника, кроме огромного старого церковного колокола. Когда-то колокол этот висел на колокольне церкви Санкт-Альбани; теперь ни от колокольни, ни от церкви не осталось и следа. |
| 3111 г. Иоас, сын Азарии, 40 лет. Славно начав, но дурно закончив, он в первые годы своего правления обновил Храм, а в последние годы среди прочих своих преступлений велел побить камнями между храмом и жертвенником Захарию, сына своего покровителя и опекуна Иодая. Ввиду заслуг Захарии Господь называет его в Евангелии сыном Варахиина, то есть благословенного Господом. Аремул Сильвий, сын предыдущего царя Агриппы, 12-й латинский царь, правил 19 лет. Он поставил среди холмов, где ныне находится Рим, альбанскую крепость. Его сыном был Юлий, прадед Юлия Прокула, который ушёл вместе с Ромулом в Рим и стал основателем рода Юлиев. 3140 г. Амасия, сын Иоаса, 29 лет. Пророк Елисей умер и погребён в Самарии. Азаил, царь Сирии, угнетал Израиль. Авентин Сильвий, старший сын предыдущего царя Аремула, 13-й латинский царь, правил 37 лет. Он умер и погребён на том холме, который ныне является частью города, и дал этому месту бессмертное имя. 3192 г. Азария, он же Озия, сын Амасии, 52 года. Тонос Конколер, 36-й царь Ассирии, которого греки называют Сарданапалом, основал Тарс и Анхиал. Побеждённый в сражении Арбаком Мидянином, он добровольно взошёл на костёр. Вплоть до этого времени были цари Ассирии, как сообщает история, то есть на протяжении 1197 лет. Всего же лет царства Ассирийского от первого года Нина насчитывается 1240. Прока Сильвий, сын предыдущего царя Авентина, 14-й латинский царь, правит 23 года. После него – Амулий Сильвий, 15-й царь, 44 года. Арбак Мидянин, разрушив Ассирийскую империю, перенёс царство к мидийцам и первым царствовал у них 28 лет. Берёт начало Македонское царство, где первым царём был Каран, 28 лет. Прекращаются цари Лакедемонские, начинаются Лидийские. 3208 г. Иоафам, сын Озии, 16 лет. Элейцами учреждена Первая Олимпиада через 405 лет после пленения троянцев. Рем и Ромул рождены Марсом и Реей. Иоафам среди прочих добрых деяний построил верхние ворота при доме Господнем, которые в Деяниях апостолов названы Красными. Ибо все ворота Храма стояли на земле, и только Красные ворота висели; евреи называли эти ворота воротами Иоафама. |
|
|
