| Жители Монте-Альбано рассказывали об одной особенности тех мест, нигде более не встречающейся, – белой окраске многих растений и животных: тот, кто не видел собственными глазами, не поверил бы этим рассказам; но путнику, бродившему по Альбанским рощам и лугам, хорошо известно, что в самом деле попадаются там нередко белые фиалки, белая земляника, белые воробьи и даже в гнездах черных дроздов белые птенчики. Вот почему, уверяют обитатели Винчи, вся эта гора еще в незапамятной древности получила название Белой – Монте-Альбано. Маленький Нардо был одним из чудес Белой горы, уродом в добродетельной и будничной семье флорентинских нотариусов – белым птенцом в гнезде черных дроздов. V Когда мальчику исполнилось тринадцать лет, отец взял его из Винчи в свой дом во Флоренцию. С тех пор Леонардо редко посещал родину. От 1494 года – в это время был он на службе миланского герцога – в одном из дневников художника сохранилась краткая и, по обыкновению, загадочная запись: «Катарина прибыла 16 июля 1493 года». Можно было подумать, что речь идет о служанке, принятой в дом по хозяйственной надобности. На самом деле это была мать Леонардо. После кончины мужа, Аккаттабриги ди Пьеро дель Вакка, Катарина, чувствуя, что и ей остается жить недолго, пожелала перед смертью увидеть сына. Присоединившись к странницам, которые отправлялись из Тосканы в Ломбардию для поклонения мощам св. Амвросия и честнейшему Гвоздю Господню, пришла она в Милан. Леонардо принял ее с благоговейной нежностью. Он по-прежнему чувствовал себя с нею маленьким Нардо, каким, бывало, тайно ночью с босыми ножками прибегал и, забравшись в постель, под одеяло, прижимался к ней. Старушка после свидания с сыном хотела вернуться в родное селение, но он удержал ее, нанял ей и заботливо устроил покойную келью в соседнем девичьем монастыре Санта-Кьяра у Верчельских ворот. Она заболела, слегла, но упорно отказывалась перейти к нему в дом, чтобы не причинить беспокойства. Он поместил ее в лучшей, построенной герцогом Франческо Сфорца, похожей на великолепный дворец больнице Милана – Оспедале Маджоре и навещал каждый день. В последние дни болезни не отходил от нее. А между тем никто из друзей, даже из учеников, не знал о пребывании Катарины в Милане. В дневниках своих он почти не говорил о ней. Только раз упомянул, и то вскользь, по поводу любопытного, как он выражался, «сказочного» лица одной молодой девушки, измученной тяжким недугом, которую наблюдал в то самое время, в той самой больнице, где мать его умирала: |
| Что касается собственно художественной стороны клейм, —686— то нужно сказать, что они стоят не выше известных гравюр петровского времени с военными сюжетами. Почти все они страдают недостатком перспективы, изображения близки к плоскостным, подобно иконному древнерусскому письму. Правда, на некоторых клеймах мы видим попытки гравера дать и задний план (ср. напр., рис. 2 «БОМВА… ВКЕ ГОЛМЕ»), однако это сделано так неумело, грубо, с нарушением самых элементарных законов перспективы, что является мысль о простом копировании художником раннейших образцов батальной живописи, а не о создании новых форм по старым темам. Так, напр., в зиминских клеймах пред нами прежнее наивное изображение стреляющей пушки не только с дымом и огнем, но и с графически (пунктиром) обозначенной траекторией (рис. 3 «КРЕП0СТЬ НЕНШЛОСА… ПЕТРОВЫ) летящего ядра… Такой плоскостной характер барельефов академического плафона заставляет признать, что автор его не был художником в собственном смысле, с высоким художественным чутьем и опытным глазом. Ему не хватало именно такого развития, школы: его приемы еще близки к приемам иконописцев, хотя и фряжских. 3398 Итак, основная тема плафона в столовой Имп. Елизаветы – это восхваление ее отца, Импер. Петра I, как полководца и военного гения. В следующей комнате, служившей спальней Императрице, плафон также украшен фигурной лепкой, но совершенно в ином духе. Здесь потолок также в форме плоского купола с четырьмя ребрами. В центре плафона помещен двуглавый орел старого типа, золотой, на синем фоне медальона. Ниже, по четырем сторонам плафона, «стружковым», бордюром отделены десять продолговатых площадей с барельефами. Основной мотив этих барельефов – амурчики —687— итальянского барокко (Карраччи, Рени, Альбани, Доменикино, Гверчино) XVIII века. Пред нами, на изящных полотнах Альбани, грациозные идиллии: амурчики резвятся под деревьями, на мягкой траве, беззаботно качаясь на ветках и т.д. (Cp. «Danza degli Amori» в Milano, Brera) 3399 , или же с детской настойчивостью раздувают кузнечный горн, бросаются морской звездой и пр. (ср. его «Il foco» из аллегории «Quattro elementi» в Турине. 3400 |
| По украинской истории особенно обратило мое внимание одно письмо Юрия Хмельницкого, показывающее, что этот гетман уже после своего примирения с поляками под Слободищем 121 питал к полякам непримиримую ненависть, которая отчасти объясняет последовавшее за тем взятие его и заточение в Мариенбургскую крепость. Я осмотрел также местность, где находился поселок шляхты, которую держал при себе Карл Радзивилл коспапки). Поселок этот носил название Альба. Шляхтичи, жившие там, пользовались от князя содержанием и всякими выгодами, а за это должны были, как он выражался, отбывать панщину. Панщина же эта состояла в том, чтобы есть и пить вместе с князем когда ему захочется и ездить с ним на охоту, а подчас и быть готовыми на всякие подвиги дебоширства, каким отличался затейливый князь. Старик архивариус, человек лет восьмидесяти, помнящий во времена своего нежного еще детства личность коспапки, рассказывал мне, что, как бывало, на кого-нибудь разгневается князь, тотчас собирает своих альбанцев и посылает наделать пакостей сопернику; альбанцы нападут на имение последнего, истребят на полях хлеб, перебьют скот и птицу, а иногда по приказанию своего патрона сожгут деревню и усадьбу враждебного помещика. коспапки отличался чрезвычайною щедростью и расточительностью, – но чуть только что-нибудь не по нем, он ничем не сдерживался и позволял себе делать самые немыслимые вещи, будучи уверен, что в Польше нет силы, которая бы могла поставить его в границы. Был – рассказывал архивариус – у князя приятель, который умел его забавлять и приобрел через то большую любовь князя; но однажды, развлекая князя шутками, он сказал что-то невпопад. Князь ударил его в лицо. Оскорбленный в порыве гнева вызвал князя на поединок, а Радзивидл за такую предерзость созвал своих альбанцев, приказал разостлать ковер и высечь на нем неосторожного приятеля. Приятель после такого бесчестия подал на Радзивилла иск в суд. Тогда по приказанию князя альбанцы напали на его усадьбу, сожгли ее и даже перебили несколько человек прислуги. |
| Когда я думал, что учусь жить, я только учился умирать. Внешняя необходимость природы соответствует внутренней необходимости разума: все разумно, все хорошо, потому что все необходимо. Да будет воля Твоя, Отче наш, и на земле, как на небе». Так разумом оправдывал он в смерти божественную необходимость – волю Первого Двигателя. А между тем в глубине сердца что-то возмущалось, не могло и не хотело покориться разуму. Однажды приснилось ему, что он очнулся в гробу, под землею, заживо погребенный, и с отчаянным усилием, задыхаясь, уперся руками в крышку гроба... На следующее утро напомнил он Франческо свое желание, чтобы не хоронили его, пока не явятся первые признаки тления. В зимние ночи, под стоны вьюги, глядя на подернутые пеплом угли очага, он вспоминал свои детские годы в селении Винчи – бесконечно далекий и радостный, точно призывный крик журавлей: «Полетим! полетим!», смолистый горный запах вереска, вид на Флоренцию в солнечной долине, прозрачно-лиловую, как аметист, такую маленькую, что вся она умещалась между двумя золотистыми ветками поросли, покрывающей склоны Альбанской горы. И тогда чувствовал, что все еще любит жизнь, все еще, полумертвый, цепляется за нее и боится смерти, как черной ямы, куда не сегодня, так завтра провалится с криком последнего ужаса. И такая тоска сжимала сердце, что хотелось плакать, как плачут маленькие дети. Все утешения разума, все слова о божественной необходимости, о воле Первого Двигателя казались лживыми, разлетались, как дым, перед этим бессмысленным ужасом. Темную вечность, тайны неземного мира он отдал бы за один луч солнца, за одно дуновение весеннего ветра, полного благоуханием распускающихся листьев, за одну ветку с золотисто-желтыми цветами альбанской поросли. Ночью, когда они оставались одни, а спать не хотелось – в последнее время страдал Леонардо бессонницей, – читал ему Франческо Евангелие. Никогда не казалась ему эта книга такою новою, необычайною, непонятою людьми. Некоторые слова, по мере того как он вдумывался в них, углублялись, как бездны. Одно из таких слов было в четвертой главе Евангелия от Луки. Когда Господь победил два первые искушения – хлебом и властью, – дьявол искушает его крыльями: |
| Маленькое местечко Плау, расположенное при небольшом Плауском озерце, в нескольких верстах от Доберана, все на праздничной ноге. Из высокой дымовой трубы на фабрике изобретателя качающихся паровых цилиндров, доктора Альбана, уже третий день не вылетает ни одной струи дыма; пронзительный фабричный свисток не раздается на покрытых снегом полях; на дворе сумерки; густая серая луна из-за горы поднимается тускло; деревья индевеют. Везде тихо-тихохонько, только в полумраке на синем льду озера катается на коньках несколько прозябших мальчиков; на улице играют и вертятся на спинах две собаки; но Плау не спит и не скучает; в окошках его чистеньких красных домиков везде горят веселые огоньки и суетливо бегают мелкие тени; несколько теней чешутся перед маленькими гамбургскими зеркальцами; две тени шнуруют на себе корсеты, одна даже пудрит себе шею. Все это прекрасно видно с улицы, на которой играют две собаки, но собаки не обращают на это никакого внимания и продолжают вертеться на мягком снежку. Сегодня вечером все Плау намерено танцевать у преемника Альбана, доктора Риперта. Каждый год доктор Риперт дает своим соседям очень веселый вечер на третий день рождества Христова, и у него в этот день обыкновенно бывает все Плау; но нынче дело не ограничится одними плаузсцами. Нынче у Риперта будет на вечере Бер — человек, который целый век сидит дома, сам делает сбрую на своих лошадей, ложится спать в девять часов непременно и, к довершению всех своих чудачеств, женился на русской, которая, однако, заболела, захирела и, говорят, непременно скоро умрет с тоски. Это очень романическая пара: одни говорят, что Бер увез свою жену; другие рассказывают, что он купил ее. «Где же купить? Помилуйте, где же в наш век в Европе продаются на рынках женщины?» Этак говорили скептики, но как скептиков даже и в Германии меньше, чем легковерных, то легковерные их перекричали и решили на том, что «а вот же купил!» Но это уж были старые споры; теперь говорилось только о том, что эта жена умирает у Бера, в его волчьей норе, и что он, наконец, решился вывезти ее, дать ей вздохнуть другим воздухом, показать ее людям. По правде сказать, все Плау таки уж давно скандализировано тем, что Бер никому не покажет своей жены. Многие считали это сначала просто пренебрежением и успокоились только, когда распространился слух, что Бер сектант, гернгутер , пуританин и даже ханжа, но тем интереснее, что этот пуританин сегодня явится в обществе, да еще вдобавок с своей русскою женою. А что они сегодня явятся, в этом не было никакого сомнения, потому что madame Риперт сама объявила об этом дочерям кузнеца Шмидта и столяра Тишлера и советовала им приодеться. Весь вопрос теперь мог заключаться только в том, будет ли сектант Бер играть в карты и позволит ли он танцевать своей жене. Все, впрочем, довольно единогласно решали, что играть в карты он, может быть, и станет, но танцевать своей жене уж наверно не позволит. |
| столкнулся с тяжелым финансовым положением Папского государства, в связи с чем был вынужден ввести новые налоги, а также ликвидировать нек-рые налоговые привилегии (напр., в Болонье), однако это не привело к стабилизации бюджета. Папа придерживался протекционистской политики, в рамках к-рой поощрялся экспорт товаров из Папского гос-ва. В сент. 1760 г. К. установил налоговые льготы для товаров, привозимых греч., тур. и еврейскими торговцами в Анкону, что способствовало развитию торговой конкуренции с Венецией и др. итал. гос-вами. В февр. 1765 г. папа утвердил новые упрощенные уставы для некоторых ремесленных и торговых корпораций Папского государства. Несмотря на финансовые сложности, папа уделял внимание украшению Рима. В 1762 г. под рук. архитекторов П. Браччи и Дж. П. Панини был перестроен фонтан Треви, из папской казны финансировались работы по созданию отдельных элементов фасадов базилики св. Петра и базилики Сан-Паоло-фуори-ле-Мура, а также по перестройке Квиринальского дворца и папской летней резиденции Кастель-Гандольфо . В 1763 г. закончено строительство виллы Альбани, где был размещен музей памятников античности. В 1767 г. музей античных ваз и монет был организован в Ватикане. Внимание к памятникам древности во многом было заслугой одного из основоположников археологии И. И. Винкельмана , к-рого в 1763 г. К. назначил папским комиссаром по античному наследию. В то же время папа распорядился прикрыть наготу античных скульптур на вилле Альбани и в Ватикане, а также поручил худож. С. Поцци закрасить обнаженные тела на фресках Сикстинской капеллы. По распоряжению К. в фонды Ватиканской библиотеки была включена большая коллекция вост. манускриптов, принадлежавшая бывш. хранителю б-ки, знатоку араб. и сир. языков И. С. Ассемани . Также был ужесточен режим пользования б-кой, значительно усложнивший работу в ней, особенно для иностранных исследователей (действовал до кон. XIX в.). Первым из европ. государств, начавшим кампанию против иезуитов, стала Португалия: премьер-министр С. |
| Когда его вели на казнь, он подошел к быстрой реке, протекавшей между городской стеной и где предстояло ему пострадать, и увидел там великое множество людей обоего пола и всех званий и возрастов, которые сошлись-без сомнения, по промыслу Божьему,-чтобы лицезреть блаженнейшего исповедника и мученика. Они так заполнили мост, что в тот вечер его едва можно было перейти. Там собрались почти все, и судья остался в городе один, без помощников. Святой Альбан, горячо желая как можно скорее принять муки, спустился к реке и возвел глаза к небу. Тотчас же дно реки обнажилось в том самом месте, и он увидел, что воды расступились и дали ему дорогу. Среди тех, кто наблюдал это, был и палач, посланный его казнить. Движимый Божьим вразумлением, он поспешил к святому, когда тот шел к месту казни, отбросил бывший у него с собой меч и простерся перед ним, громко возглашая, что готов сам принять смерть вместе с мучеником или даже вместо него. И вот, когда он из преследователя истинной веры превратился в ее сподвижника, а прочие палачи медлили, не решаясь подобрать лежавший на земле меч, преподобнейший исповедник Божий в сопровождении толпы поднялся на холм. Холм этот, густо поросший дикими цветами всех видов, находился в пятистах шагах от арены. Он не был ни крутым, ни обрывистым, но сама природа снабдила его гладкими пологими склонами, плавно спускавшимися к равнине. Давно он готовил свою красу к тому, чтобы принять кровь блаженного мученика. Дойдя до вершины холма, святой Альбан попросил Господа ниспослать ему воду, и тотчас же неиссякаемый источник брызнул от самых его ног, чтобы все видели, что и вода служит мученику. Ведь не могло случиться, чтобы святой, не оставив воды в реке, пожелал бы ее появления на вершине холма, если бы не имел в этом нужды. Река же, выполнив свою службу, вернулась в прежнее русло, но осталась свидетельницей деяний святого. И на том самом месте славный мученик был обезглавлен и принял венец жизни, обещанный Богом любящим Но тому, кто вознес нечестивую руку на шею благочестивого, не довелось порадоваться его смерти, ибо глаза его упали на землю вместе с головой блаженного |
| Иафету же – Мидия, Альбания, Армения Малая и Большая, Каппадокия, Пафлагония, Галатия, Колхида, Боспория, Меотия, Дервия, Сарматия, Таврия, , Скифия, Фракия, Македония, Далмация, Молоссия, Фессалия, Локрида, Беотия, Этолия, Аттика, Ахайя, Пеления, то есть Пелопоннес, Аркадия, Эпиротида, Иллирия, Лихнития, Адриакия, возле которой Адриатическое море. Он получил также острова: Британию, Сицилию, Эвбею, Родос, Хиос, Лесбос, Киферу, Закинф, Кефалинию, Итаку, Керкиру и часть , которая называется Ионией, и реку Тигр, протекающую между/38г Мидией и Вавилоном. Б57 После того, как они это унаследовали, Хамов сын Ханаан, увидев, что земля, прилегающая к Ливану, прекрасна и плодородна и намного лучше его собственной земли, силой захватил ее, а наследников Сима изгнал. И так вся земля обетованная . Поэтому Праведный Судия впоследствии возвратил ее сынам Израилевым, потомкам Сима, через Иисуса Навина, как и было провозвещено Аврааму. «Ибо праведен Господь возлюбил правду» ( Пс. 10:7 ). Рагав же, будучи 132 лет, родил Серуха, и после этого жил 207 лет, и умер, всего прожив 330 [Серух же, будучи 30 лет, родил Нахора и после этого жил 200 лет, и умер, всего прожив 230 лет ( Быт. 11:20 )]. М- Он положил начало эллинскому учению о древних и храбрых полководцах, совершивших какие-либо добродетели мужества, памяти достойные. Он почтил их кумирными столпами как совершивших некое благо. После этого И60 люди, не зная замыслов предков, почитавших прадедов Б58 только ради памяти об их добрых делах,/39а стали чтить их и приносить им жертвы, как будто они небесные боги, а не смертные люди. -М Нечестивость их обличая, Соломон говорит: «Недавно почитаемого (как) человека теперь в чести ( Прем. 14:20 ). Более ясно и их и безбожие изобличая, великий говорит вот что: А- Так как в этом проявляется порочность их мыслей, то нужно, чтобы истина церковного знания воссияла. Ведь зло не от Бога и не в Боге, и оно не есть какая-либо сущность. Однако некоторые люди, представление о добром, начали выдумывать и создавать несуществующее по (своему) хотению. Ибо как если , несмотря на сияющее солнце, смежив глаза, тьму себе вообразит затем, как во тьме блуждая и двигаясь, все время спотыкается, приближаясь к пропасти, думая, что (кругом) не свет, а тьма, так и душа человеческая, закрывая мысленное око, которым она может видеть Бога, сама себе выдумала зло. Ведь она создана для того, чтобы видеть Бога и через Hero просвещаться, она же вместо/39б нетленного Бога взыскала тленных [и темных] дел, как писано: «Бог сотворил человека они же взыскали многих помыслов» ( Еккл. 7:29 ). -А |
| Другой молча вручил ему вторую бумагу, где было указано, что настоящим предписывается произвести осмотр вещей и бумаг коллежского асессора Кюхельбекера, а будет нужно – и выемку. Они стали рыться в его бумагах. Один из них вытащил портрет Занда. – Кто это? – спросил он подозрительно. – Мой покойный брат, – отвечал Вильгельм. Через час, перерыв вещи Вильгельма, оба раскланялись и попросили записать маршрут, коим г. Кюхельбекер намеревается следовать. Вильгельм записал: Париж – Дижон – Вилла-Франка – Ницца – Варшава. Он хотел написать «Неаполь», но написал: «Варшава». Должно было соблюдать осторожность. – Мы еще явимся засвидетельствовать ваш отъезд, – проговорил один из префектовых послов. На следующее же утро Вильгельм сел в дилижанс. Людей в дилижансе ехало немного: англичане, двое французских купцов да маленький неопрятный человек с бледно-голубыми глазками. Где он видел эти глаза, этого человека? На лекции? На улице? Забавно, это, вероятно, случайность, но маленький человек все время попадался ему на пути. Англичанин сошел в Дижоне. Маленькому человеку было по пути с Вильгельмом до самой Вилла-Франки. XII Вилла-Франка был белый городок, прижавшийся к утесам. Большая пристань была неприступна для бурь, крепость Монт Альбано так тонко врезывалась в голубой воздух. Вокруг белых домиков были сады агрумиев, смоковниц, маслин, плакучих ветел и миндальных дерев. Дряхлый камень был покрыт плющом, желтые скалы обросли тмином, дикими анемонами, лилиями, гиацинтами. Вильгельм то и дело натыкался на цветы алоэ, росшие среди расселин. Поодаль рыбаки тянули сети, пыхтя короткими трубочками и перекидываясь словами. Дальше виднелись верфи, оттуда несся шум. Вильгельм спустился к бухте и зашел позавтракать в прибрежную тратторию. Вместе с ним зашел и его спутник, тот самый маленький, и уселся за столик, поодаль от Вильгельма. Он был скромен, но смотрел выжидательно и тревожно. Что-то удержало Вильгельма от того, чтобы кивнуть человечку, попросить его присесть к своему столику. Вильгельму дали бутылку местного вина, молодого и крепкого, и устриц. |
| Посылаю вам при сем рукопись, в которой трогательно и живо описано пребывание в Риме нашего возлюбленного собрата, покойного о. архим. Порфирия 2091 . Записка эта составлена С.В. Сухово-Кобылиной 2092 , которая с материнскою заботливостью ухаживала за покойным во время его болезни и была свидетельницею предсмертных его страданий. Софья Васильевна препроводила ко мне из Рима эту записку, чрез посредство баронессы Е.С. Дёлер 2093 , с тем, чтобы я, рассмотревши ее, решил, может ли она быть напечатана, как материал для биографии покойного о. Порфирия. По моему мнению, записка эта заслуживает печати. Препровождая эту записку к вашему преосвященству, прошу передать ее о. редактору «Душеполезного Чтения» 2094 с тем, чтобы, если найдет удобным поместить оную в своем журнале, сделал несколько экземпляров отдельных оттисков статьи, для доставления сочинительнице и для распространения между друзьями и чтителями памяти покойного. Прилагаемый у сего пакет на имя баронессы Дёлер прикажите доставить по адресу». —606— 1886 г. В пакете этом заключались мои письма в ответ на письма С.В. Сухово-Кобылиной от 16–19 авг. 1866 г. из Альбано, близ Рима и Баронессы Дёлер от 1-го октября из Москвы. К г-же Сухово-Кобылиной я писал от 5-го ноября в Рим: «Приношу вам от лица всех друзей и почитателей покойного о. архим. Порфирия искреннюю душевную благодарность за ваше поистине материнское о нем попечение и за ваше красноречивое трогательное описание пребывания покойного в Риме. С сердечным умилением прочитал я ваши строки, в которых так живо и так верно изобразили вы нравственный характер о. Порфирия, моего давнего товарища и доброго друга. Желательно, чтобы ваши «воспоминания» об о. Порфирии были напечатаны в каком-либо духовном журнале. Мне думается, что всего лучше напечатать их в Душеполезном Чтении, где покойный немало поместил своих статей и где о нем помещены уже краткие биографические сведения, экземпляр коих при сем имею честь препроводить к вам. Тетради ваши, полученные мною из Москвы от Е.С. Дёлер, я возвращаю в Москву, для доставления их в редакцию Душеполезного Чтения». |
|
|
