| Впрочем, этот новый поучительный промах г. Тихомирова не помешал ему значительно приблизиться к истине, хотя и окольным путем. Теперь он не только твердо знает, что правило справедливости не есть мое изобретение, но и признает вместе со мною, хотя на других основаниях, что это есть правило христианское и безусловно обязательное. Я признаю его таковым в силу внутреннего смысла или связи идей (несмотря на дохристианское происхождение его от «премудрых раввинов»); оно есть христианское — поскольку меньшее требование содержится в большем и необходимо предполагается им: нравственное совершенство и даже серьезное стремление к нему по существу несовместимо с нарушением справедливости. Для г. Тихомирова, стоящего на точке зрения внешнего авторитета, правило: не делать другим, чего себе не желаешь, почерпает свое христианское достоинство и свою обязательность из того факта, что оно вошло в употребительные у нас переводы Нового Завета и, следовательно, принято церковью. На этом теоретическом различии я здесь настаивать не буду, тем более, что точка зрения внешнего авторитета имеет свое относительное значение и в своих законных пределах мною нисколько не отвергается. Во всяком случае с меня пока довольно того, что г. Тихомиров признал безусловную обязательность принципа справедливости, как одного из требований, исполнение которых абсолютно–необходимо для всех христиан (в силу апостольского постановления по нашему церковному переводу). Этот первый важный шаг логически заставил его сделать и второй. Мне приходилось упрекать публициста «Русского Обозрения» за то, что определенный термин веротерпимость он заменяет неопределенным словом терпимость. Теперь я с большим удовольствием должен освободить его от этого обвинения. В своей последней заметке он уже прямо говорит о веротерпимости, одобряет ее и осуждает ее нарушения. «Г. Соловьев, — пишет он, — указывает мне случаи нарушения у нас религиозной свободы и веротерпимости, и спрашивает — хорошо ли это? Ну, конечно, нехорошо. Следует ли, чтобы веротерпимость нарушалась? Конечно, не следует» . И далее: «Но, скажут читатели, — каковы бы ни были идеалы г. Соловьева, а факты нарушения веротерпимости у нас все–таки есть. Без сомнения. Хорошо ли это? Очень нехорошо» . |
| Что же после сего должно разуметь под именем христианской веротерпимости? – Не больше, как великодушное терпение в соседстве у себя чужой веры, без уничижения своей, – без гонения и преследования первой, но и без преграждения путей увещания и обличения, вразумления и побуждения мерами любви и мудрости для второй. Что же должно разуметь под именем ханжества и фанатизма? – Фарисейское лицемерие, извне облеченное мнимою праведностию, а внутри исполненное всякой злобы и лукавства, самолюбивой раздражительности и безрассудной ревности по своей славе, под видом славы Божией, дышущих гневом и мщением против разномыслящих, и все противодействующее им стремящихся подавить, сокрушить и до конца истребить. Теперь примените же сии понятия к нашей веротерпимости и ко всему тому, что мы обыкновенно называем ныне ханжеством и фанатизмом: то ли это подлинно, чем должно быть, по указанию слова Божия? Увы! Для нашей веротерпимости надобно придумать другое имя, ни в чем не похожее на первое. Она, для ока безпристрастного, есть не что иное, как только холодность и невнимательность, равнодушие и пренебрежение ко всякой вере, в том числе и к своей, а иногда предпочтительнее к своей, нежели к чужим; именем же ханжества и фанатизма мы клеймим слабые останки благочестия предков, уцелевшие в некоторых из нас. Таков ли подлинно образ здравых словес, преданный нам Апостолом, которого верно и неуклонно держаться должны ( 2Тим. 1:13 )? Таково ли совершенство, которому поучал и к которому желал возвести нас Христос Господь, указуя на высоту богоподобия и воспрещая нам не только студное дело, но и всякое праздное слово и всякий легкомысленный, а тем более нечестивый взгляд? – Имеяй очи видети, да видит и уши слышати, да слышит и сердцем да уразумеет. Аминь. Читать далее Источник: Собрание слов, бесед и речей Синодального Члена Высокопреосвященнейшего Арсения, митрополита Киевского и Галицкого. Часть I. — СПб.: В типографии духовного журнала «Странник», 1874. — 639+III с. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Протоиерей Владислав Цыпин. Фото: Авдей Правдолюбов/Православие.Ru Среди самых повторяемых, кстати и некстати, паролей нашего времени – пресловутая «толерантность», или, по-русски, «терпимость». В прошлом это слово употреблялось либо в сочетании со словом «дом», либо в трансформированном виде, с уточняющим это понятие значением, в контексте темы правового статуса религиозных меньшинств – «веротерпимость». Очевидно, что в государстве, где, как в современной Российской Федерации, Франции или Соединенных Штатах, нет господствующей или государственной религии, где гарантируется свобода вероисповедания и равенство граждан независимо от их религиозной принадлежности, понятие «веротерпимость» утрачивает свою актуальность. Новейшая семантическая эволюция слова «толерантность» расширила его смысловое поле, сблизив его с модным неологизмом «политкорректность» и поместив его в область взаимоотношений между расами, этносами, культурами, цивилизациями. Приверженность принципу толерантности и политкорректности стала своего рода пропуском в «приличное общество», вроде смокинга или галстука. Расовая или национальная толерантность скрывает латентный расизм Между тем употребление этого своеобразного термина применительно к взаимоотношениям между людьми, принадлежащими к разным расам, выявляет в человеке, который декларирует свою толерантность, латентного расиста. Чтобы пояснить это заключение, могущее показаться абсурдным, достаточно привести пример с веротерпимостью в государстве, где существует государственная религия. Веротерпимость в таком случае – это цивилизованное отношение к религиозным меньшинствам со стороны государства и лиц, принадлежащих к господствующей или государственной религии, не ставящее под вопрос статусный приоритет господствующего вероисповедания. Или еще одна бытовая аналогия, иллюстрирующая парадокс, связанный с употреблением слова «терпимость»: рассказывают, что пылкие американские дамы из числа феминисток, исполненные чувства гендерного достоинства, весьма бурно реагируют на попытки услужливых кавалеров, пытающихся помочь им спуститься по крутой лестнице или перенести чрезмерно тяжелый саквояж, подозревая в галантном встречном гендерного расиста, в любом случае трактуя подобную услужливость как злостное унижение и оскорбление. Подобным образом нередко реагируют в наше время на терпимость и политкорректность по отношению к ним со стороны «бледнолицых» европейцев или американцев лица, принадлежащие к расам, которые в минувшую эпоху обозначались как «цветные» и считались на Западе неполноценными. |
| Татары стали в отношение полной и совершенной терпимости к вере Русских не потому, чтобы они хотели сделать исключение именно для них, а потому, что в такие отношения они становились к верам всех покоренных ими народов, – потому, что полная веротерпимость была общим их правилом в приложении ко всем. Причин к полной веротерпимости Татар было насколько. Первою – было то, что они были язычники. Язычники же склонны смотреть на свои веры, которых держатся, как на религии единственно истинные, но все веры они считают религиями одинаково истинными, ведущими начало от одного и того же Бога, и только различными по различию людей. Когда монах Рубруквис, ходивший к великому хану Каракорумскому Мангу от французского короля Людовика Святого, убеждал хана принять христианство, последний отвечал; «мы – Монголы: веруем, что есть единый (для всех народов) Бог , которым мы живем и которым мы умираем, и к Нему мы имеем правое сердце; но, как Бог дал руке многие пальцы, так и дал людям многие пути спасения: вам дал Бог писания и вы, христиане, не храните их, а нам дал волхвов и мы делаем все, что они приказывают нам, и живем в мире». Второй причиной полной веротерпимости Монголов были побуждения политические. Темучин, считая себя призванным покорить весь мир, знал, что в мире существуют многие веры и делать людям насилие значило бы возбуждать против себя их вражду. Посему Темучин, не желая возбуждать против себя вражду, объявил полную и совершенную веротерпимость, с одинаковым покровительством со стороны верховной власти всем верам, как основной закон своего государства. Этот закон он обнародовал в книге государственных законов под названием Яса (Ясак), что значит запреты. На эту книгу Монголы смотрели как на свое Евангелие, и все веры, без различая их самих и содержащих их народов, должны быть терпимы, и что служители всех вер, равно как врачи и нищие, ученые и подвижники, молитвосозыватели и гробоохранители, должны быть освобождены от всяких податей и налогов. Третью причину веротерпимости Монголов и их усердного покровительства всем верам составляло то, что они были народ крайне и до последней степени суеверный. |
| Доклад, прочитанный в заседании особого по миссионерским делам Совещания при Св.Синоде. 27-го марта 1908 г. Достопочтеннейшие Архипастыри! Наперед прошу Вашего отеческого снисхождения ко мне и моему докладу. Взятая мною на себя задача чрезвычайно тяжела и в значительной мере превышает мои силы, особенно – при краткости времени, которым я располагал для составления настоящего доклада. Кроме того, по независящим от меня обстоятельствам, я не имел возможности воспользоваться и всеми необходимыми пособиями для надлежащего выяснения того положения, в котором в настоящее время находится миссионерское дело у католиков и протестантов... Не скрою, – вопрос о католической и протестантской миссиях меня интересует уже давно; но теперь его разрешение составляет насущнейшую потребность для каждого действительного члена нашей Православной Церкви, умеющего сознавать и понимать «знамения времени» ( Мф.16:3 ). Как ни тяжело, как ни прискорбно, какая боль ни ощущается в сердце, но нужно сознаться, что наша миссия – и внешняя, и внутренняя – далеко не стоит на той высоте, на которой бы ей нужно стоять, особенно – в настоящее время. Вы лучше меня знаете, как превратно понята русским обществом дарованная ему пресловутая «веротерпимость»... Она понята не в смысле дарованной всем свободы – каждому устраивать свое спасение тем путем, какой он находит к тому наиболее пригодным и целесообразным, не в смысле дозволения молиться Богу, как кто находит наилучшим и истинным, не в смысле права – веровать согласно своим убеждениям и требованию своей религиозной совести, как понимается «веротерпимость» всеми разумными мыслителями и законодателями. У нас, как это мы видим на каждом шагу, «веротерпимость» понята лишь в смысле дарования иноверцам права безграничной религиозной разнузданности и безнаказанного проявления, в самой грубой форме, крайней враждебности к нашей Православной Церкви, а для людей неверующих, для безбожников и атеистов, представился удобный случай порисоваться своим неверием, беспрепятственно кощунствовать, на законном будто бы основании оскорблять верующее сердце благочестивых людей, наполнять наш скудный и жалкий книжный рынок атеистическими и порнографическими «произведениями» продажных и развращенных литературных хулиганов, сеять ядовитые семена нравственного разложения в наших школах, потрясать основы благочестивой жизни православных семейств и т. |
| После этой заметки никакого официального разъяснения не последовало, и в обществе, конечно, держатся прежние сомнения. В силу тех ненормальных условий, в которых находилась у нас периодическая печать, и той глубокой тайны, которую составляли всегда действия администрации, русский обыватель не имеет даже возможности подсчитать в настоящее время количество жертв, пострадавших за многолетнее господство бюрократии; не имея возможности установить общественного контроля за ее действиями, он должен полагаться исключительно на благожелательность и заявления той самой бюрократии, которую факты текущей действительности так дискредитируют. 15 апреля 1905 г. III. Провозглашение веротерпимости (По поводу закона 17 апреля 1905 г.). Мы готовы были бы приветствовать каждый правительственный акт, идущий навстречу вековым нуждам русского народа; мы готовы были бы высказывать горячие пожелания и надежды, что эти обещания поведут, наконец, к облегченно многострадальной доли нашей родины, изнывающей под гнетом полицейско-бюрократического режима, если бы у нас была хоть малейшая уверенность, что новые благие начинания правительственной власти получат реальное осуществление в жизни... В действительности же надо быть большим оптимистом, чтобы верить в возможность осуществления при старом порядке обещанных реформ. История, говорят, лучший картограф будущего – и невольно при чтении нового закона 17 апреля, долженствующего отныне «укрепить начертанные в Основных Законах империи Российской начала веротерпимости», в нашей памяти воссоздается яркая картина еще недавнего прошлого, мрачные страницы двухвековой нетерпимости, двухвековых религиозных гонений, временами принимавших характер средневековых ужасов. Со времен Державной последовательницы французских энциклопедистов XVIII столетия принципы веротерпимости официально не раз уже провозглашалась незыблемыми основами русского государственного строя, и в то же самое время удушливая атмосфера полицейской опеки все более и более внедрялась в общественную жизнь и железным кольцом сковывала совесть русских граждан. |
| И Комитет Министров в период теоретического обсуждения вопроса, признавший необходимым установить «пределы» для всемогущего административного усмотрения, перейдя из области критики существующего строя в область разработки практического законодательства, вступил на прежний путь сохранения религиозно-полицейской опеки. Провозглашенные принципы остались в стороне. «Безусловная веротерпимость», являющаяся при современных общественно-политических условиях почти синонимом возможной полной свободы совести, потонула, в конце концов, в той массе оговорок, которыми постарался окружить и затуманить Комитет Министров провозглашенные им принципы. Иначе и не могло поступить то чиновничье по существу учреждение, которое наряду с провозглашением свободы совести русских граждан высказывало «решительное убеждение», что этим «не должно отнюдь быть поколеблено устанавливаемое Основными Законами государства положение, признающее первенствующею и господствующею в Российской империи веру христианскую, православную, католическую, восточного исповедания»... Комитет Министров, признавший недопустимость ограничения прав в зависимости от религиозных убеждений и отрицавший «всякое насильственное прикрепление верующих к определенной религии», одновременно постановляет, что при переходе из православия в нехристианскую религию должны остаться в силе все «невыгодные относительно актов гражданского состояния последствия, которые произойдут, вследствие непризнания государством подобного перехода состоявшимся». (Это вошло позже в закон 17 апреля). Принимая во внимание направление, которое приняли работы Комитета Министров, не трудно предугадать, в какие формы выльется проектируемая веротерпимость. Можно с уверенностью сказать, что если и будут временно устранены, согласно пункту 6 Именного Указа 12 декабря, в религиозном быте «раскольников» и лиц иноверных и инославных исповеданий стеснения, прямо в законе не установленные, если и будет облегчено положение некоторых религиозных групп, признанных безопасными в государственном отношении, то при нынешнем порядке едва ли возможны какие-либо мероприятия, которые обеспечили бы невозможность возврата прежних религиозных стеснений. |
| Политика, господствовавшая вплоть до последнего времени по отношению к расколо-сектантству, не достигла, как это неоднократно было официально признано, никаких положительных результатов, – раскол не только не слабел, а, напротив, все глубже и все сильнее вкоренялся в жизнь русского народа. Какое влияние могли иметь репрессивные меры на людей, готовых идти на смерть за свои религиозные убеждения, готовых претерпеть, отстаивая свободу совести во имя спасения души, все те мучения и пытки, которые только мог выдумать административный гений палачей-инквизиторов средневековья. Казалось, сознание этого проникло, наконец, в высшие административные и законодательные сферы. В современное русское право были введены некоторые крупицы веротерпимости, выразившейся в предоставлении по закону 3-го мая 1883 года «раскольникам» права свободно отправлять свое богослужение. Издание этого закона в свое время Государственный Совет мотивировал заботою об охранении права «каждого верующего, хотя бы и заблуждающегося в своих религиозных верованиях, свободно молиться». Однако с течением времени закон 3-го мая, ограниченный первоначально же запрещением внешнего оказательства вероучения и его пропаганды, т.е. противоречащий понятию «свободы совести», все более и более стеснялся путем самых разнообразных административных предписаний, и в конце концов и эти крупицы веротерпимости потонули в общем бесправном положении «отщепенцев» господствующей церкви. В отношениях государства и церкви к религиозным разномыслиям и ныне уцелела еще масса самых мрачных пережитков средневековых порядков. Не так далеко еще от нас то время, когда подвергались гонениям духоборы, и всем известно, до какого вопиющего произвола доходила в данном случае администрация; до самого последнего времени мрачные казематы монастырских тюрем служат орудием борьбы с сектантством. Неужели еще в XX веке нужна борьба во имя идей веротерпимости, – борьба, стоившая уже стольких жертв, «обагрившая кровью столько плах и зажегшая столько костров»? Веками «царили религиозное принуждение и гнет», веками «приносились изобильные человеческие жертвы на алтарь религиозной нетерпимости», и неужели еще не получила окончательно признания истина, так просто выраженная соподвижником патриарха Никона , тишайшим царем Алексеем: «Никого силой не заставишь Богу веровати»? |
| Одним из них был обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев . В своих воспоминаниях Витте писал: «Когда приступили к вопросам о веротерпимости, то К. П. Победоносцев , придя раз в заседание и увидев, что митрополит Антоний выражает некоторые мнения, идущие вразрез с идеей о полицейско-православной церкви, которую он, Победоносцев, двадцать пять лет культивировал в качестве обер-прокурора Святейшего синода, совсем перестал ходить в Комитет и начал посылать своего товарища Саблера» 18 . Витте не только не отрицал значимость союза церкви и государства, но считал, что обе стороны кровно заинтересованы в нем. Но следовало, по его мнению, изменить условия этого союза так, чтобы «не ослаблять самодеятельности ни церковного, ни государственного организма». И если для государства это означало реформирование правовой основы государственно-церковных отношений, то для церкви – реформы ее внутренней жизни, содержание и характер которых должны были быть обсуждены и приняты на Поместном соборе. Свою позицию обер-прокурор выразил в записке «Соображения статс-секретаря Победоносцева по вопросам о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви». Вступая в полемику с Витте и митрополитом Антонием, он отверг все выдвигавшиеся ими предложения о реформах на том основании, что их реализация повлечет за собой не «обновление», а разрушение союза церкви и государства, что равноценно гибели и для первой, и для второго. В стенах Петербургской академии также активно и чуть ли не в полный голос обсуждались вопросы свободы совести. Были те, кто ожидал от объявления веротерпимости «пользы и полезности» для Русской церкви, но и те, кто видел в этом одни лишь новые «неприятности» для церковно-православной деятельности. Дабы переубедить одних и ободрить других, Сергий в день основания академии, 17 февраля 1905 года, выступил с речью по поводу предстоящего объявления указа о веротерпимости. Он отмечал, что время «столетий мирного пребывания за крепкой стеной государственной охраны» завершается и в новых условиях «на поле духовной брани» каждому из членов церкви, а тем более в священном сане, придется «кровью из собственной груди» защищать и насаждать веру в сердцах и душах верующих, вдохновлять на борьбу с «соблазнами ложного знания». |
| Этим соображением и руководился автор, выпуская отдельным сборником свои статьи. Сюда вошли преимущественно газетные статьи, печатавшиеся, главным образом, в Русских Ведомостях в период 1905–1906 г. Конечно, отрывочные газетные статьи не могут дать полной картины, но при существующей бедности нашей литературы по такому важному вопросу, как отношение церкви к государству в России, думается – и настоящий сборник при всем своем несовершенстве может способствовать более или менее разработке интересующего нас вопроса и ознакомлению с ним широкой массы читателей. В предлагаемом сборнике статьи приведены в известную систему. Первая часть характеризует старый порядок; вторая посвящена рассмотрению законодательства переходной эпохи, когда правительство бюрократическими средствами пыталось осуществить в жизни широко возвещенную веротерпимость, она показывает, как далека была в самом начале правительственная реформа 17 апреля 1905 года от начал действительной свободы совести, в какую уродливую форму, наконец, вылилась эта поистине бумажная веротерпимость при столкновении с господствующей административной практикой; третья часть посвящена возможному будущему (Сюда же включены две статьи, носящие отчасти исторический характер: «Изуверные секты и веротерпимость» и «Гонения на скопцов», которые служат иллюстрациями к предшествующей статье). Появление той или другой статьи обусловливалось, конечно, ходом общественной жизни, тем или иным новым правительственным мероприятием. Поэтому неизбежным элементом в них являлось известное повторение; перерабатывать же статьи не представлялось никакой возможности – переработка являлась как бы равнозначащей написанию новой статьи. Между тем, автору представлялось своевременным выпустить сборник именно теперь, когда вопрос о регламентации взаимных отношений церкви и государства стоит на очереди, когда нашему отечеству еще предстоит сделать решительный шаг к признанию и к реальному, наконец, осуществлению в жизни великого принципа религиозной свободы. Но, быть может, этот недостаток до некоторой степени будет искуплен тем, что из собрания в отдельном издании разрозненных газетных статей особенно наглядно будет видно, как проводилась у нас правительственная реформа, долженствовавшая дать свободу совести русским гражданам. |
|
|
